ы, задирая кулак к небу  в
чисто русском жесте, а потом, побаиваясь, что американцы могут не  понять,
переводил его на штатовский, задирая к небу средний палец.
     Однако палуба оставалась неубранной, что было немыслимо  в  советскую
эпоху.  И  моряки  бродили  между  корабельными  надстройками   пассивные,
забывали  приветствовать  старших  по  званию,  плевали  через  борт,  что
строжайше запрещено всеми  неписаными  морскими  правилами,  как  охотнику
нельзя плевать в костер, а программисту в экран компьютера.

     Глава 12

     А в это время два корабля под звездно-полосатым флагом, огромные, как
покрытые сажей  айсберги,  пересекали  Черное  море.  Когда  на  горизонте
показался берег Крыма, с первого спустили  десантное  судно,  показавшееся
ореховой скорлупкой рядом со стальной махиной корпуса.
     Загремели цепи. Под скорлупкой забурлила вода,  кораблик  приподнялся
над водой, пошел от стального гиганта, стремительно набирая  скорость.  За
ним потянулся белый пенистый след.  Десантное  судно  все  приподнималось,
увеличиваясь в размерах, наконец-то, неслось по самым гребешкам волн, едва
касаясь воды, и теперь было  видно  насколько  велико  даже  это  стальное
чудище,  укрытое  за  непробиваемым  корпусом  из  лучших  сортов   стали,
утыканное ракетами и скорострельными пушками.
     Полковник  Виллер,  командующий  операцией  по  высадке  американских
командос на крымский  берег,  стоял  на  борту  десантного  судна,  что  с
огромной скоростью неслось к вырастающему вдали берегу.
     В лазурных полупрозрачных волнах прыгали рыбки,  похожие  на  женские
тела. Его мысли незаметно и плавно  перешли  на  женщин,  русских  женщин,
которые  с  готовностью  побегут  от  своих  нищих  парней  и  мужей,   за
доллар-другой с готовностью раздвинут ноги...
     Да, они победители! Сегодня их части высаживаются на  землю  русских.
Это  называется  совместной  украинско-натовской  операцией  по  отработке
взаимодействия по отражению нападения могучего соседа. Длинно  и  неверно,
все равно в мире видят, как видят украинцы и русские, что на русский берег
высаживается  американская  армия.  Именно  американская,  а  никакая   не
натовская. Всякие франузишки, итальяшки и  немцы  только  бегают  сзади  и
подают тапочки, одни когда-то  разбитые  и  покоренные  военной  рукой,  а
другие сперва попавшие в зону влияния Штатов после победы над Германией, а
потом завоеванные долларом. Высаживается американская армия! Победившая.
     Полузакрыв глаза, он чувствовал ласковое южное солнце,  что  вызывает
жар в крови. Эти русские женщины будут  готовы  выполнить  любое  желание,
любое желание его матросов, ибо женщины предпочитают сильных, а американцы
во всем сильнее жалких русских мужчин...
     И как он будет их учить, покорных и  послушных,  разным  американским
свободам, ибо  в  их  дикой  России  все  еще  не  знают  бисексуальности,
зоофилии, гомосексуализма, и как эти русские женщины, скрывая стыд,  чтобы
не показаться отсталыми, будут делать в постели и на  улице  все,  что  он
скажет, только бы не показаться неразвитыми...
     Тяжелая кровь уже скопилась  внизу.  Он  чувствовал  жжение  в  паху,
подумал, что если сегодня же не насытится, то взорвется  от  переполнивших
его гормонов. Надо  будет  позвать  этого  здоровенного  негра,  как  его,
Флетчера. Тот, судя по отзывам старшего офицера, хорош как в парном, так и
в групповом. Сам продерет так, что глаза на лоб полезут, его  черное  мясо
так же хорошо, как у того дога, которого Виллеру приводили развеселившиеся
друзья перед посадкой на корабль.
     Крымский берег надвигался  стремительно.  Длинная  и  широкая  полоса
чистого оранжевого песка, жаркое небо,  уже  различимы  быстро  мелькающие
камешки и мелкие крабы на дне...
     Он крепче ухватился за поручни. Десантный корабль,  почти  не  снижая
скорости, вылетел на мелководье. В тот  же  миг  рухнула  передняя  стена,
превратившись в широкий поддон. Из темного  чрева  выпрыгнули  приземистые
стальные машины, пронеслись в мгновение ока на берег.  В  сотне  шагов  за
полосой  мокрого   песка   остановились,   прикрывая   стальными   бортами
высаживающихся.
     Последним выехал бронетранспортер. Виллер, сидя наверху  в  окружении
бравых коммандос, жадно  подался  вперед.  Вот  она,  проклятая  Россия  -
последний заслон на пути США к мировому господству!
     Оставляя глубокие следы на мокром песке, коммандос пробежали  вперед.
Виллер слышал  тяжелое,  но  ровное  дыхание  этих  могучих  тренированных
парней, выращенных на свежем мясе, напичканных витаминами, лабреджастами и
стимулирующими бурный рост мышц гормонами.
     Каждый нес на себе  помимо  бронежилета,  автоматическую  винтовку  с
запасным боекомплектом, за спиной в ранце медпакеты и сухой паек, на поясе
плотно сидят гранаты, фляга и штык-нож. На шлемах десантников микрофоны  и
наушники, можно разговаривать  с  каждым  в  отдельности,  можно  отдавать
приказы сразу всем, никаких зеленых свистков, как у русских.
     С первого взгляда даже не заметишь, что и  ботинки  с  противоминными
прокладками,  и  униформа  нашпигована  чипами,  что  за   мили   засекают
затаившегося тушканчика, позволяют видеть сквозь дым и туман, и что каждый
десантник несет на себе электронного оборудования на сто  тысяч  долларов.
Все окупается тем страшным впечатлением, которое производят эти жутковатые
неуязвимые  машины   убийства.   Даже   неустрашимые   фанатики-террористы
понимают, что выстоять против одинокого коммандос немыслимо  целой  группе
их грязных экстремистов.
     Виллер  любовался  своими  натренированными   атлетами,   как   дурак
любовался бы какими-то дурацкими картинами или древними храмами.
     Взрывая золотой песок, подбежал Эйзен, молодой и подтянутый  капитан,
выходец из хорошей семьи, отец владеет фабрикой по производству  крема  от
морщин. Виллер с удовольствием смотрел на круглое  румяное  лицо,  веселое
настолько, что даже песок на три метра вокруг блестит ярче.
     - Дожил бы, - крикнул Эйзен счастливо, - до этого дня мой дед!
     - А что?
     - Он спал и видел, как наши танки пойдут по проклятой России.  И  вот
сейчас я иду!
     Виллер усмехнулся, ему нравился наивный энтузиазм молодого капитана:
     - Сейчас это считается Украиной.
     - Неважно! Вчера эти земли еще были советскими. И вот сейчас  вбиваем
пыль... как сказал великий Киплинг:  "Пыль,  пыль,  пыль  из-под  шагающих
сапог! Мы идем по Африке..."
     Виллер поднял голову. Яркое крымское солнце нещадно жгло,  напоминая,
что и здесь может быть как в Африке. По  крайней  мере,  с  водой  так  же
скверно, хотя море вроде бы с трех сторон.
     - Советская земля, - напомнил он, -  теперь  она  зовется  русской...
совсем рядом. Вон там, за той  рощей  начинается  поле,  посреди  которого
проходит граница между украинской зоной и русской.
     - Разве Крым не украинский?
     - Русские не стали за Крым спорить, - объяснил Виллер, -  они  просто
арендуют  часть  этого  полуострова  под  свои  военные   базы.   Понятно,
арендовать дешевле, чем кормить это  вот  все  пространство,  где  нет  ни
черта, и куда деньги пойдут как в бочку без дна. Так что  можем  дойти  до
рощи, дальше не стоит.
     - Почему?
     - По роще проходит граница с русскими. Хотя у них не пограничники,  а
одна  пьяная  и  голодная  рвань,  но...  тем  более  не  стоит.  Еще  вши
переползут!
     Эйзен с готовностью рассмеялся:
     -  Да,  вшей  у  нас  вывели  еще  в  начале  века.  Мы  против   них
беззащитны!.. Да, сэр, только до рощи. Ну, разве что немного переведем дух
в тени.
     Эйзен повернулся, скомандовал:
     - Рота, ша-а-агом марш!
     Сам побежал едва ли не вприпрыжку, пристроился во  главе  серозеленых
фигур, в своих боевых комбинезонах похожих не то на пришельцев из космоса,
не то на мутантов из параллельного мира.
     Виллер обернулся к десантному кораблю.  Механик  высунулся  по  пояс,
наблюдал с широкой и завидующей  улыбкой.  Виллер,  усмехнулся,  бросил  в
микрофон:
     - Джонсон, не завидуй. Ты и сам тут можешь поймать... славяночку.
     Из наушников донесся хрипловатый голос:
     - Так берег же хохлы очистили от гражданских! Для маневров.
     - Ну, ты же знаешь местных. Обязательно прорвутся! У нас доллары, а у
них только их задницы.
     Механик заулыбался во всю пасть, а Виллер, отключив  связь,  неспешно
пошел в сторону далекой рощи.

     Коммандос шагали уверенно  и  сильно,  чувствуя  себя  в  самом  деле
отважными первопроходцами и  завоевателями  дикой  Африки.  Сердца  бились
сильно и часто, горячая кровь стучала в  виски,  а  ноздри  раздувались  в
предчувствии добычи.
     Самые дикие мечты сбываются. Вот они, самые сильные и натренированные
в мире, идут по страшной земле Советов. И хотя уже не  земля  Советов,  но
как-то приятнее считать, что это та  самая  страшная  земля  варваров!  От
этого ощущения адреналин вливается в жилы не по капле, а  бурными  реками,
грудь раздувается от восторга. Они топчут сапогами русскую землю,  а  сами
русские только бессильно сжимают  кулаки,  скрипят  нечищеными  зубами  да
сопят в тряпочку!
     Американский образ жизни победил, а эти со своими дурацкими идеалами,
со своими предрассудками чести и верности  слову,  уже  лижут  задницу  их
стране, выпрашивают кредиты. Свои жалкие рубли переводят в доллары,  здесь
уже по-американски научились бить в спину, бить лежачего, бить ниже пояса,
топтать слабого, здесь все их девушки и даже  жены  раздвинут  ноги  перед
ними с готовностью, с покорностью перед победителями!
     Рядом  с  Эйзеном  шагал  Гарри,  огромный  негр,  толстогубый  и  со
скошенной назад  нижней  челюстью.  Его  считали  страшилищем  даже  шлюхи
островов Полинезии, но здесь оттянется на русских  девках,  а  их  русские
парни пусть кусают локти, ждут когда поиметые  им  девки  принесут  им  на
выпивку его доллары!
     С другого бока Эйзена грохотали ботинки сержанта Форбса. Этот  вообще
шел, растянув рот в улыбке так, что едва не  задевал  за  края  горизонта.
Перед глазами проплывали картинки того, что он со  своим  взводом  недавно
вытворял в Малайзии. Та миниатюрная азиаточка смогла вместить такое, что и
в  сайтах  Интернета  не  поверили  бы,   сказали   бы,   что   подправили
компьютерными штучками! А когда начали на спор, то ее загибали так и эдак,
что-то да повредили, и хотя отец ее оказался одним  из  высших  чинов,  но
когда дело касается американской армии, страна за них  горой,  все  сошло,
еще и самого папу поимели, а теперь впереди Россия, ранее недоступная,  их
некогда гордые женщины, теперь уже не гордые, теперь все  эти  дворянки  и
прочие признают хозяином того, у кого шуршат зеленые...

     Сержант Волков на миг оторвался от стереотрубы:
     - Товарищ лейтенант, взгляните!
     Олейник нехотя выбрался  наверх,  хмуро  и  недружелюбно  смотрел  на
развеселившегося солдата. Тому проще, потерпит еще три месяца, а там домой
к родителям под крылышко. Ни тебе забот как  прожить  без  жалованья,  без
жилья...
     - Что там?
     - Американцы уже в роще!
     Олейник раздраженно прильнул к трубе. Волков сочувствующе сопел,  все
знали, что  офицерам  гарнизона  жалованье  задержали  за  три  месяца,  а
обещанные им квартиры продали коммерсантам не то из Грузии,  не  то  вовсе
Чечне.
     Вместо зелени колыхалась серая  муть,  пока  не  догадался  протереть
окуляры, убрать пот и пыль  с  сержантовой  рожи.  Наконец  проступили  на
удивление рослые деревья, толстенькие и с растопыренными  ветвями,  зелень
почти свежая, несмотря на удушающую жару.
     - Берите ниже, - подсказал Волков. - Еще ниже...
     Он суетился рядом, даже пробовал  пальцем  надавить  на  край  трубы,
пригнуть, словно шестеренки уже и не шестеренки.  Олейник  покрутил  винт,
стволы поползли вниз, вот и чахлая трава, шаг вправо,  шаг  влево...  ага,
вот они!
     Фигуры командос проступили с  пугающей  четкостью.  Он  видел  по  их
лицам, что все вскормлены не только на лучшем молоке,  но  и  на  сливках,
сметане, напитанными витаминами, мускулатура накачана не на  строительстве
генеральских дач, а  на  тренажерах  в  полтыщи  баксов  штука.  Умываются
лосьонами, шампунями, а если нет солнца, то  загорают  под  искусственным,
заботятся, стервы, о здоровом цвете кожи. Сволочи. Сытые твари.
     Остановились на краю рощи, оглядываются по  сторонам,  осматриваются.
На лицах хозяйскость, с которой уже прикидывают за сколько перепродать,  а
местное население то ли перепороть на конюшне, то ли на плантации всех...
     Он  подкрутил  окуляр  доотказа.  Группа  десантников   приблизилась,
разрослась, и чтобы увидеть всю  группу,  приходилось  двигать  трубой  из
стороны в сторону. Крупным  планом  появился  огромный  рыжий  малый,  уже
развалился под деревом по-хозяйски, челюсть как у коня,  зубы  огромные  -
лошадиные, явно же чистит дорогим пепсодентом, что каждый день в  рекламе,
а если и появится дырка, то стоматологи  тут  же  заделают  намертво,  без
боли, без неудобств, даже бесплатно, ибо платит военное ведомство...
     Рядом с рыжим,  небрежно  привалившись  плечом  к  дереву,  такой  же
огромный негр мерно двигает челюстями. В правой такой огромный бигмак, что
Олейник невольно сглотнул. Кадык дернулся, голодная слюна прошла по горлу,
а в желудке запекло сильнее. В левой руке негра бутылка из темного стекла,
Олейник подкрутил еще, не понимая  даже  зачем,  этикетка  стала  крупнее,
марку не рассмотрел, но по  рисунку  ощутил,  что  за  такую  бутылку  ему
пришлось бы выложить два-три месячных оклада.
     Жена пилит, что три месяца без жалованья,  сами  кое-как  перебьются,
хоть на сухарях, но ребенок  ходит  в  школу!  Без  школьных  завтраков  в
голодные обмороки падает, обувка  такая,  что  видно  как  младшие  пальцы
отдают честь старшему.
     Но все же как-то пока терпят, пробовал он заикаться,  на  что  она  с
усталым раздражением кричала, что его беда  в  том,  что  он  -  как  все,
никогда ничем не  выделялся,  по  нему  можно  прогнозировать  кто  станет
президентом хоть через пять лет, какие книги прочтут,  какие  песни  будут
слушать.
     Это было самое больное место,  потому  что  еще  со  школьной  скамьи
каждый мечтает быть единственным и неповторимым, кому-то еще и удается,  а
вот он всегда поступал "как все", а когда вроде бы ему удавалось  выкинуть
что-то из ряда  вон,  потом  оказывалось,  что  так  поступает  абсолютное
большинство...
     Он читал в газете, что французы заявили протест  американцам  за  то,
что те для своих баз во Франции начали импортировать молоко из  Голландии,
там молоко жирности шесть с половиной, а во  Франции  только  шесть...  Он
ощутил, как сразу разболелась язва желудка. Жгло  как  железом  от  одного
тоскливого осознания, что и трехпроцентного, как в Москве, здесь не видят,
а полуторное, что в Москве сошло бы разве что за подкрашенную воду...
     - В ружье, - скомандовал Олейник с тихой яростью. - Они перешли  нашу
границу.
     Волков пискнул:
     - Просто деревья на нашей стороне гуще...
     - Ну и что?
     - Тень, прохлада...
     - Разговорчики! - рявкнул Олейник. - Поднять роту по тревоге!

     Глава 13

     С примкнутыми штыками солдаты тащились  за  Олейниковым  и  Волковым,
вяло поругивались. Граница есть, о ней знают, но кто ее принимает всерьез,
когда и это разделение республик все еще кажется, чей-то  нелепой  шуткой,
когда вот-вот все рассмеются и скажут: вы  что  не  поняли?  Мы  ж  просто
шутили!
     Через эту границу солдаты ходят в  соседние  поселки  в  магазинчики,
заводят подружек, да и местные жители подрабатывают на базе. Хоть  русские
и победнее американцев, но все-таки богаче крымчан и всей Хохляндии.
     Местные власти не  препятствовали  таким  нарушениям  границы,  пусть
чертовы  москали  оставляют  свои  деньги  в  карманах  арийцев-украинцев,
все-таки какой-то вред кацапам.
     Маршевым шагом подошли к роще. Коммандос  сидели  на  опушке  с  этой
стороны, разлеглись в тени, ноги выставили на солнышко,  все  одетые  так,
что и по Тверской пройти бы не стыдно, сытые и здоровенные,  красномордые,
довольные.
     Завидев приближающихся русских, приветственно заорали. Олейник  видел
во вскинутых руках бутылки  пепси-колы,  некоторые  указывали  на  бутылки
джина и виски, на одну рюмку которого ему пришлось бы  потратить  месячное
жалование...
     Ветер донес устойчивый аромат дорогого одеколона,  словно  десантники
пользовались  одной  маркой.  Может  и  пользовались,  ведь   командование
закупает для армии только самое лучшее. Еще Олейник до  жжения  в  желудке
ощутил запах здоровья, богатства, непоколебимой уверенности хозяев жизни.
     Они лежали в небрежных позах, сытые  и  веселые,  на  каждом  столько
навешано, что у Олейника заныли зубы от зависти. Огромный толстогубый негр
равномерно жует исполинский гамбургер, Олейник рассмотрел нежнейшее  мясо.
Он только однажды видел такое, когда был в  Москве  и  случайно  забрел  в
валютный магазин, а зелень из гамбургера торчит такая сочная, будто только
что нарвали на королевском огороде.
     Негр жевал равнодушно,  привычно,  в  другой  лапе  бутыль,  явно  не
кока-кола, похоже на вино, опять же такое, что  ему  отдать  два  месячных
жалованья за одну бутылку.
     Другие лежали и сидели такие же небрежные, хозяйские, ибо из Америки,
которая призвана править миром, которая уже правит миром, и вот уже топчут
землю самого трудного врага, брызгают на ее кусты,  а  вон  сержант  Гарри
трудится  в  сторонке,  пыхтит,  такую  кучу  навалил,  что   русским   не
перепрыгнуть, и еще валит...
     Отдельно под деревом сидели двое в мундирах офицеров. Одному лет  под
сорок, явно старший, второму  нет  и  тридцати.  Оба  поджарые,  с  сухими
тренированными  телами  мужчин,  которые  ежедневно  взвешиваются  сами  и
взвешивают на весах каждую морковку, прежде чем опустить на тарелку.
     Под их деревом лежала только одна  толстая  бутылка,  из  прозрачного
пластика, с остатками кока-колы, зато везде  под  кустами  на  истоптанной
зелени яркими цветными праздничными пятнами выделялись причудливые  банки,
с яркими наклейками, бутылки с барельефными надписями, уже пустые, но  так
это по-барски пустые: с остатками темной жидкости в  бутылках,  и  толстым
слоем печенки на стенках и дне. Когда удавалось купить на жалкое жалование
русского офицера что-нибудь импортное, в таких вот красивых  баночках,  то
берегли как зеницу ока до праздников, потом расходовали бережно, намазывая
тончайшим слоем на бутерброды из скибок хлеба в  два  пальца  толщиной,  а
потом жена отмывала импортные баночки до хрустального блеска,  ставила  на
видное место, используя то по соль, то под рис или гречку, если  позволяла
емкость.
     И теперь, видя как  эти  негры  разбрасывают  драгоценности  с  такой
небрежностью, он ощутил, как в желудке все сжалось  в  узел,  предчувствуя
новый приступ язвы. Голос стал хриплым и неприятным:
     - В своей Америке так бы не гадили!
     К его удивлению, офицеры поняли. Младший вспыхнул  до  корней  волос,
выпрямился, но старший похлопал его успокаивающе по коленке, обронил:
     - Но ведь у вас... русских... так принято?
     Они смотрели весело и дружелюбно. С дружелюбием богатых вельмож,  что
бросают монетку бедному негру. Олейник сглотнул, чувствуя слюну  при  виде
недоеденной печенки в небрежно отброшенной банке, похоже - гусиной,  такую
однажды по баночке на семью выдали по случаю Нового Года.
     При мысли о жаловании он ощутил,  как  тяжелая  волна  горячей  крови
ударила в  голову.  В  глазах  заволокло  красным,  словно  смотрел  через
триплекс танка, залитый кровью.
     Сухо и зло он сказал:
     - Вы нарушили границу! Немедленно убирайтесь.
     Офицер,   судя   по    знакам    различия,    полковник,    улыбнулся
покровительственно и дружески:
     - Разве? Судя по карте...
     Говорил он ч