а.  Вполне  возможно,  что  сделано  с
умыслом, чтобы настраивать  посетителей  против  человека,  который  будет
сидеть выше: он-де глумится нарочито.
     Кречет внезапно обернулся:
     - Думаю, пора.
     Я кивнул:
     - Да, чувствуется сильная рука.
     - И умелая, -  согласился  Кречет.  -  Я  даже  не  предполагал,  что
Анчуткин на такое способен!
     - В критических ситуациях, - ответил я,  -  в  критических  ситуациях
многие... Что ж, теперь моя очередь извиняться перед Коломийцем.
     Кречет скупо усмехнулся:
     - Он не  такой  злобный,  как  вы,  Виктор  Александрович.  Он  любые
извинения примет! Мне позвонить, или вы сами?
     - Лучше вы, - сказал я. - Так будет  красивше.  Президент  улетает  в
дальние страны вершить дела великие, но не забывает  о  малых.  Потом  это
войдет в учебники. Звоните!.. Но сперва отдайте пару распоряжений.
     Кречет  посерьезнел,  снял  трубку   красного   телефона.   Несколько
мгновений слушал, затем я услышал только два слова:
     - Операция "Культура".
     Когда трубка плотно легла на место, я поинтересовался:
     - Почему "Культура"? Мне показалось, что им до культуры, как до Перми
креветкой. Или все по массмедии?
     Он поморщился:
     - Какая из массмедии культура? Просто раз уж  наш  Степан  Бандерович
свои пьесы из застенчивости снял, то увековечим его хоть так.
     Я не понял, всерьез или нет, лицо как всегда каменное, грубое, полное
презрения к собеседнику. Иногда генерал  демонстрировал  тонкое  понимание
юмора, иногда же... иногда у него проскакивало  какое-то  иное  восприятие
смешного.

     В коридорах был вскрик, возмущенный  вопль,  но  голос  оборвался  на
полувсхлипе, словно могучий кулак угодил под ложечку, а потом еще и зажали
рот. Рослые парни в штатском пробежали по лестнице,  а  в  конце  коридора
другие рослые тоже бегом протащили крупного господина к дверям. Через окно
было видно как впихнули в машину, а та по-каскадерски сорвалась  с  места.
Может быть, взяли как раз того, который подобрал ключи к Коломийцу,  когда
министр культуры попал в опалу и вот-вот должен был вылететь, но пока  еще
имел доступ к важнейшей информации.

     Рано утром, когда мы, изображая свеженьких,  рассаживались  за  общим
столом, и никто еще не просил кофе, распахнулась дверь,  и  вошел  Кречет,
громадный и в самом деле свежий и подтянутый, хотя  серое  бугристое  лицо
заметно побледнело, скулы заострились, словно не только  не  давали  спать
всю ночь, но и не кормили.
     - Отбываю, - сообщил он бодро. - Если в самолет  не  засунули  бомбу,
скоро увидимся. Степан Викторович, ты уж проследи за этими... А то  и  так
наша вахтерша забеременела, хотя тут и ночует. А без моего присмотра уж  и
не знаю...
     - Прослежу, - пообещал Краснохарев угрожающе. - Они из-за этого стола
не выйдут до вашего возвращения.
     - Ну это вы их слишком.
     Краснохарев сказал веско:
     - На них еще пахать и пахать!  А  они  в  интеллигенты  лезут,  чтобы
ничего не делать, а только критиковать. Потому и отступаем, что  в  Штатах
интеллигентов нет, а лесорубы...  лесорубами  остались.  Вот  подойдите  к
любому пивному киоску, где околачиваются наши  слесарюги.  Послушайте  их,
послушайте!.. Они точно знают как спасти нашу экономику, как вылечить рак,
как вставить Америке, как поставить Апину,  как  строить  звездолеты,  как
вообще жить, какие книги читать и какую водку пить!.. А в Штатах  как  раз
они и стоят у власти. Только теперь при галстуках и компьютеры делают. Но,
как и наши слесарюги, они  считают  правыми  только  себя,  все  остальные
европы - дураки набитые. Надо жить  только  по-штатовски,  над  проблемами
голову не сушить, трахать все, что движется... и что не движется  -  тоже,
Нашим мы еще можем сказать:  "Слесарь  Иванов,  не  слесарите!",  а  ихним
сказать некому, они сами у власти...
     Кречет выложил на стол  кулаки.  Широкие,  крепкие,  с  расплюснутыми
костяшками пальцев, они припечатали к столу бумаги, с которыми он летел на
совещание глав государств исламского мира. Когда все взгляды  прикипели  к
ним, он разжал и снова сжал пальцы,  мы  услышали  скрип  кожи,  а  Кречет
проревел своим злым запоминающимся голосом:
     - Некому?
     Марина просунула голову в дверь:
     - Платон Тарасович, в приемной Коломиец...
     - Так чего  он  там?  -  удивился  Кречет.  -  Конечно,  ногой  дверь
распахивать никогда не научится, это не Коган, но такая  щепетильность  уж
чересчур.
     Коломиец вошел с робкой извиняющейся улыбкой. Я кивнул, Кречет  обнял
его за плечи, подвел к столу и усадил со словами:
     - Все-все! Закончилось. Сказбуш уже начал аресты! Всех, кто  поспешил
установить  с  вами  контакт  по  поводу   снабжения...   конфиденциальной
информацией. Ниточки потянулись оч-ч-чень далеко. Все! Самолет  уже  ждет.
До завтра!
     Он быстро зашагал к двери, бросив косой взгляд на  экран,  глядя  как
американский  флот  остановился   перед   устьем   пролива,   где   Первый
Краснознаменный перегородил дорогу.
     Его догнал горестный возглас Коломийца:
     - Что мы делаем... что мы делаем!
     Глаза министра культуры были уже не  растерянными,  а  затравленными.
Кречет захлопнул за собой дверь со словами:
     - Даем понюхать монтировку.

     Когда дверь за президентом захлопнулась, Яузов пробурчал:
     - Как-то не по-людски... Отца нации всегда  провожали  такой  толпой!
Министр на министре! Премьер в зубах тапочки держал... Кречет зверь, а  не
человек. Эксплуататор.
     Он подошел к окну, мы тоже понаблюдали, как  к  подъезду  подали  три
черных машины, телохранители создали  живой  коридор,  Кречет  прошел  как
боевой конь, все равно высокий и заметный для любого снайпера, ввалился  в
среднюю машину. Телохранитель захлопнул дверь, все одновременно запрыгнули
в машины, мы молча наблюдали, как три черных автомобиля сорвались с места,
исчезли в направлении Боровицких ворот. Там они по дороге будут  постоянно
меняться местами, чтобы помешать выстрелить или подорвать машину именно  с
президентом.
     После паузы послышался долгий вздох, Коломиец потер лоб, повернулся к
нам. В глазах было сомнение:
     - Может быть, опубликовать... наконец те сведения, что лежат у нашего
Ильи Парфеновича?.. У  меня  было  время  прочесть  немало  документов  из
засекреченного архива. Я имею в  виду,  опубликовать  ту  часть,  даже  не
засекреченную, о первой нефтяной войне...
     - Это о Синайской? - блеснул эрудицией Яузов. - Когда  Хрущев  послал
добровольцев в арабские страны?
     - Нет, о той, что привела к крушению  Российской  империи,  -  сказал
Коломиец с горечью.  -  Той,  что  поставила  мощную  империю  под  власть
большевиков!.. Начать публиковать с тех материалов, я их читал, когда  был
студентом,  как  на   деньги   американцев   организовывались   забастовки
нефтяников в Баку... Тогда еще штатовцы, может быть, не помышляли  сломить
хребет всей российской империи, но уже  воевали  с  нами  как  могли!..  А
дальше - больше... Да-да, уже тогда  нефть  играла  важную,  очень  важную
роль!.. И когда американцам удалось совершить у нас революцию  частично  с
помощью немецких  денег,  то  именно  в  Штаты  ушли  все  наши  ценности:
сокровища Эрмитажа, туда же  и  золотой  запас  Российской  империи,  туда
вывезли  все,  что  могли  вывезти,  а  в  Европе  застряли  крохи!  Нужно
опубликовать эти материалы, пусть народ  видит  правду.  Правду,  что  уже
тогда Штаты вели против нас войну, что это они умело  организовали  у  нас
Советскую власть и тем самым убрали с дороги самого грозного противника!
     Яузов громко бухнул:
     - Убрали, да не до конца. Еще побарахтаемся. Степан Бандерович, ежели
что нужно, только свистните. Хотите пару танков?
     - Зачем?
     - Я слышал, в Малом ставят вашу пьесу. Там по  ходу  действия  не  то
танки, не то БТР...
     Коломиец засмущался:
     - Уже не идет.
     - Почему?
     - Я... гм... снял. Неудобно. Скажут, что пользуюсь властью министра.

     Почти на всех экранах шли новости. Самолет  с  Кречетом  благополучно
оторвался от взлетной полосы, взял курс на восток, а нас Краснохарев умело
загрузил работой. Но не у одного меня валилось  из  рук:  на  улицы  вышли
толпы, забрасывали камнями витрины магазинов.  Было  видно  как,  оттеснив
жиденькие кордоны милиции, вперед выступили  спецназовцы  в  своем  жутком
снаряжении, что делало их похожими на пришельцев из космоса.
     Сказбуш ругнулся, спецназ опять ведет себя  по-идиотски.  Набросились
на одного, побили палками, а когда разъяренная  толпа  бросилась  защищать
побитого, тут же отступили, как побитые собаки. Толпа нажала,  и  хваленый
спецназ разбежался, как вспугнутые воробьи.
     - Что-то мне это не нравится,  -  сказал,  наконец,  Сказбуш.  -  Что
идиоты - понятно, но не до такой же степени!
     Черногоров сунул коробочку телефона в карман, встал. Лицо было темнее
грозовой тучи:
     - Ими руководит кто-то!.. Они не  отступали  перед  боевиками...  так
почему вдруг сейчас?.. Я выеду на место, разберусь.
     Когда  за  ним  закрылась  дверь,  Сказбуш  скользнул   взглядом   по
Коломийцу, кивнул подбадривающе. Конечно, не рассчитывали, что  с  арестом
заговорщиков сразу все успокоится, но все же волнения должны были пойти на
спад. Заметно пойти.
     Но не пошли.

     Краснохарев собрал бумаги в папку, мы все наблюдали,  как  он  звонко
щелкнул кнопкой, по-государственному поднялся, окинув нас  мутным,  далеко
заглядывающим взором.
     - Степан Бандерович, - сказал  он  в  пространство,  -  и  вы,  Сруль
Израилеавич... Попрошу зайти ко мне.
     Когда он был уже у дверей, Коган рискнул спросить:
     - А куда, Степан Викторович, к вам?
     Краснохарев  повернулся  со  скоростью  айсберга,   окинул   министра
финансов с головы до ног монаршим взором,  и  Коган  послушно  уменьшился.
После паузы Краснохарев изрек:
     - В моем кабинете. Попрошу не задерживаться.
     Дверь за ним  закрылась,  в  тишине  раздался  долгий  вздох  Яузова.
Похоже, военный министр тоже вспомнил, что у  него  есть  не  только  свой
кабинет, но и немалый конгломерат  из  похожих  на  горы  угрюмых  зданий,
которых ни пушками, ни атомной бомбой.
     - Я тоже загляну к своим, - сообщил он поднимаясь. -  Не  все  же  по
мобильному.
     Он вышел, бросив короткий взгляд на экраны, где приглушенный звук  не
очень-то  маскировал   драки   на   улицах,   митинги,   озверелые   лица,
развевающиеся знамена всех цветов, с орлами и двуглавыми уродами,  убийцей
на коне. Резко выделялись немногочисленные зеленые знамена, под  ними  шли
сплоченные молодые парни с зелеными  повязками  на  головах  и  фанатичным
блеском в глазах.

     Глава 41

     Многие считают, что самый лучший возраст - это  восемнадцать  лет,  а
тридцатилетний - его тридцать. Когда семидесятилетнего  Утесова  спросили,
как он с женщинами, он радостно ответил, что вот уже год как ни с одной, и
сплюнул через плечо, чтобы не сглазить.
     Шутки шутками, но  есть  прекрасная  мудрость,  заключенная  в  одной
фразе: если бы молодость знала, а старость могла! Но я уверен,  что  самый
лучший возраст, это мой, когда как  старик  я  уже  з_н_а_ю,  но  все  еще
м_о_г_у. Другое дело, что раньше, когда гормоны выплескивались из ушей,  я
готов был ехать на другой конец города, а потом возвращаться  пешком,  так
как весь транспорт уже ночью  не  ходит,  а  теперь  мне  лень  сходить  в
соседний дом: вот если бы в  одном  подъезде,  а  еще  лучше  -  на  одной
площадке...
     Но есть преимущество и поважнее. Я уже знаю людей. Вижу. Встречая  на
улице женщину, я мгновенно вижу ее  характер,  ее  привычки,  вижу  какого
цвета у нее ореол вокруг соска - темный или розовый, а кончик  -  выпуклый
или плоский, знаю как растут волосы там, внизу, и даже скажу какой  пупок:
широкий, маленький, выпуклый или втянутый... Могу сказать  наперед  что  и
когда скажет, возразит, когда вскинет руки, чтобы поправить волосы,  когда
выгнет спину, чтобы продемонстрировать грудь...
     Это знание делает жизнь скучнее, но с другой стороны...  С  мужчинами
еще проще. Они  настолько  движимы  простейшими  инстинктами,  а  если  не
инстинктами, то таким убогим набором алгоритмов, что неглупому человеку не
составит труда вычислить и предсказать  их  каждый  шаг.  А  я  не  просто
неглуп, это моя профессия - знать людей, понимать мотивы их  поступков.  К
тому же в своей профессии я не самый последний, скажем так.
     Довольный собой как слон, я забрел  в  буфет,  перекусил  булочкой  и
потащился к выходу из дворца.  Широкий  коридор,  по  которому  ездить  по
восемь конных в ряд, блистал золотом на  стенах  и  потолке,  пол  застлан
пурпурным ковром, настолько ярким, что если расстрелять прямо  здесь  всех
министров, пятен крови не заметит даже Вадим Богемов с его  острым  взором
художника.
     Я чувствовал между лопаток пристальные взгляды этих рослых  парней  с
квадратными челюстями. Они почти не выделялись из  стен,  мебели,  проемов
окон, дизайнеры и визажисты поработали, но я всюду ощущал  их  взгляды,  а
когда в одном из коридоров такое ощущение не возникло, даже  оглянулся  по
сторонам. Странно, но здесь ни одного из охранников не было. Причем, я  бы
не удивился, не работай и  камеры  перекрестного  наблюдения:  я  их  тоже
научился чувствовать, хотя и не так остро, как взгляды охраны.
     С порога ощутил свежий упругий ветер. Тучи  разошлись,  яркое  солнце
светило прямо в глаза. По  широким  каменным  плитам  ветер  тащил  горсть
сочных желтых листьев, но солнце светило не по-осеннему  ярко,  прогревало
кожу.
     Здание библиотеки на той стороне крохотной  площади,  всего  шагов-то
двести, но для человека, уже  привыкшего  всю  информацию  получать  через
Интернет прямо на экран монитора, здесь все еще  времена  Ивана  Грозного,
когда и были построены эти приземистые домики.
     Я неспешно пересек площадь, сюда за кремлевские  стены  не  доносятся
крики митингующих, размышлял о косности, о чрезмерной боязни  за  секреты:
если секретные акты и договоры переснять для сайтов, пусть даже  доступным
по особым пропускам, то хакеры рано  или  поздно  подберут  коды,  тут  же
выставят, подлецы, на всеобщее обозрение.  Пусть  народ  лучше  не  знает,
через какие горы трупов пришли к власти нынешние правители, какие подлости
и предательства свершали, сколько миллиардов украли...
     На входе двое офицеров тщательно проверили мою карточку,  в  коридоре
еще один тщательно ощупал,  а  затем  позвонил  по  телефону,  а  когда  я
спустился в лифте на два этажа, там меня проверили и перепроверили  хмурые
люди  с  бледными  лицами  морлоков,  после  чего  с   жутковатым   лязгом
раздвинулись стальные двери, словно только что  перекованные  из  танковой
брони.
     -  Правила  вам  известны,  -  предупредил  дежурный.  -  Ничего   не
копировать, записей не делать,  документы  в  негодность  не  приводить...
Учтите, камеры внутреннего наблюдения просматривают любой уголок.
     - Спасибо, - поблагодарил я. -  Меня  с  детства  приучили  не  рвать
книжки.

     Воздух  здесь  оставался  душным,  несмотря  на  климатизаторы.   Для
сохранности бумаг требовалась неподвижность воздуха, здесь бумажки в самом
деле ценнее человека, я взмок и проголодался, в висках ощутил пульс,  хотя
обычно не замечаю даже биения сердца и не всегда могу определить, с  какой
оно стороны.
     Память у меня тренированная, хотя для  моей  работы  слишком  хорошая
память даже во вред: надо  вычленять  главное,  обобщать,  находить  связи
между явлениями и строить новый этаж, а все мелочи пусть забываются, череп
- не мусорная корзинка...
     Показалось, что офицеры на выходе посмотрели  как-то  странно,  яркое
солнце после подвалов ударило по глазам с силой  кувалды,  которой  глушат
быка перед бойней. Я протер глаза, перед ступеньками остановилась  машина,
мелькнули силуэты. В следующее мгновение мои суставы в плечах хрустнули, я
с завернутыми за спину руками влетел головой вперед вовнутрь  машины.  Там
меня  подхватили  широкие  жесткие  ладони,  а  с  моего  затылка  исчезла
прижимающая ладонь.
     Сидевший в машине придержал,  следом  в  машину  ввалился  еще  один,
тяжелый и горячий, бросил коротко:
     - Езжай.
     Рядом с водителем сидел такой же  крепкий  с  виду  мужчина,  коротко
пострижен, на шее косой шрам, что  уходит  под  воротник  рубашки.  Машина
двинулась ровно и спокойно, но не к выходу, а тут же пошла широким  кругом
внутри Кремля, словно выбирая возле какого из зданий остановиться.
     Я дышал тяжело,  часто,  это  совсем  нетрудно,  в  самом  деле  мозг
очищается, если не переборщить, когда от перенасыщения кислородом в глазах
темнеет, можно в самом деле грохнуться в  обморок.  В  результате  добился
лишь, что сжимающие меня за локти пальцы, чуть ослабели.
     Мужчина, который затолкнул меня в машину, сказал зло:
     - Не все удается рассчитать даже футурологу? Жизнь не рассчитаешь...
     У него под  глазами  висели  темные  мешки,  а  голос  был  сиплый  и
бесцветный, каким становится через две-три бессонные ночи.
     - Господи, - сказал я тяжело, - да когда же это кончится... Меня  уже
похищали!
     - На этот раз это не похищение, - сообщил мужчина слева. -  Напротив,
вас спасли.
     - Ого! От чего?
     - Чтобы вас не растерзал разъяренный народ, - объяснил он. - Вы  что,
не видите, что творится на улицах?
     - На что вы надеетесь? - пробормотал я. - Заговорщики уже арестованы.
За меня вам не дадут ни гроша.
     - Почему? - полюбопытствовал мужчина.
     - Я уже сделал свое дело, - пояснил я. - Как мавр.  Теперь  я  просто
доживаю свои годы. Новых работ, новых идей от меня уже не ждут. Да и сам я
знаю, что я выдал уже все...
     Однако по спине полз уже  не  холодок  страха,  а  двигалась  тяжелая
льдина, ломая мне хребет.  Что-то  не  досмотрели.  Вроде  бы  заговорщики
схвачены все. Даже мелочь не укрылась. Разве что те, кто вовсе не принимал
участия, а только  сочувствовал  молча.  Однако  глупо  предположить,  что
именно сейчас, после арестов, они вдруг что-то предпримут...
     Человек справа, теперь я узнал Сергеева,  офицера  из  личной  охраны
Черногорова, сказал с мрачной улыбкой:
     - Не ожидали? Признаться,  мы  этого  не  ожидали  сами.  Вот  в  чем
мудрость дублирования!
     - В чем же?  -  поинтересовался  я.  Стиснул  мышцы  грудной  клетки,
заставляя дышать тяжело, с хрипами. Кислород пошел в кровь едва-едва, лицо
мое,  я  чувствовал,  побледнело  от  недостатка  крови.  На  меня  начали
посматривать уже с опасением. - Дублирование... неэкономично...
     Он покачал головой:
     - Я тоже так думал. Военное ведомство нас опередило, и когда у вас  в
Москве наступил час Икс, мы уже были уверены, что наши меднолобые  соберут
все пряники, как  здесь  говорят.  Но  теперь  видно,  что  ваша  ссора  с
Коломийцем была блестяще разыгранной дезой.  И  когда  военные  переманили
Коломийца  сотрудничать,  они  не  знали,  что  начали  работать  на  вашу
разведку...
     Мужчина, который сидел рядом с шофером, сказал  на  очень  правильном
русском языке, что доступен только иностранцу:
     - К счастью, генерал Голдсмит был тем человеком, который  настоял  на
собственной акции. И, как видим, удалось именно ему!.. А самолет  с  вашим
президентом только что достиг заданной точки над Памиром, где его уже ждут
наши люди со "стингерами".
     Холод  ледяной  волной  прокатился  по  моему  телу.  Здесь  они  нас
опередили. Их инструктора во всех  группах  муджахедов,  во  всех  крупных
бандформированиях,  как   их   называют...   по-моему,   оскорбительно   и
несправедливо, у них лучшее  оружие,  а  на  снаряжение  рядового  солдата
уходит столько средств, сколько у нас на танк средней проходимости.
     - Самолет сбит?
     Человек,  чей  выговор  был  безукоризненнее,  чем  у   преподавателя
лингвистики, победно улыбнулся: