ся.  Таманец  когда-то
занимался борьбой. Я ждал, что он попытается за свою жизнь постоять.  Но
он прошел от меня в десятке сантиметров  и  ничего  не  предпринял.  Это
показалось странным.
   - Трубка на подоконнике.
   Он взял трубку сотовика. Набрал номер.
   - Алло, Люся... У матери  все  в  порядке.  Разобрался.  Я  чуть-чуть
задержусь. Что? Больше ничего не сказали? Ладно. Через полчасика  к  нам
человек зайдет. Небритый такой, но красивый. Передаст тебе ключ.  Его  в
квартиру не пускай. Возьми из сейфа пятьдесят  тысяч  "зеленых".  Отдашь
ему. Поняла? И без разговоров. Так надо. Это дела... Да. Попозже.  Может
быть, очень поздно... Все. Пока...
   Он положил трубку и посмотрел на меня.
   - Джип расстреляли твои?
   Я отрицательно покачал головой. И даже не добавил, что не мои, но  по
моей наводке.
   - Нет. Это парни Захватова. Которые будут в шашлычной.
   - Еще раз позвонить можно?
   - Звони.
   Он опять набрал номер.
   - Это я. Да. Я уже знаю. Эти парни и будут в шашлычной. Не выпускать.
Нет. Мне сейчас не до того. Другие проблемы. Все. Работайте.
   Трубку он положил на  место.  И  долго  стоял,  повернувшись  ко  мне
спиной. Смотрел в окно. С городом, что ли, прощался? Потом повернулся.
   - Вот ключ, - положил аккуратный фирменный ключ рядом  с  трубкой.  -
Передашь жене. Она тебе заплатит за Захватова. Надеюсь,  ты  в  него  не
промахнешься.  Ты  же,  Захватов  говорил,  ни  разу  ни   в   кого   не
промахнулся...
   - Обычно я стреляю недурно.
   - Ладно. Стреляй. Стреляй в меня недурно...
   Я достал из-за спины оба пистолета.  Поднял  их  и  не  мог  оторвать
взгляда от глаз Таманца. В них уже не было ни испуга, ни  злобы.  Только
бесконечная, как ночное небо, тоска.
   - Ты минуту назад мог напасть на меня. Почему не напал?
   - Все равно я с тобой не справлюсь. И еще  -  справедливо  это.  Пора
уже... Устал я. От себя устал. От окружения устал. А оно не отпустит.  И
чем дальше, тем хуже. Ты не поймешь этого. Окружение - это не люди.  Это
атмосфера, в которой живешь, которой дышишь... Ладно. Стреляй. Извини, я
смотреть не могу. Боюсь...
   Он зажмурился.
   Я выстрелил. Две пули в лоб.  Одна  в  сантиметре  от  другой.  Потом
подтер за собой все отпечатки пальцев, забрал сотовик  и  ключ,  который
Таманец оставил. Выключил магнитофон. За  пятьюдесятью  тысячами  баксов
зайти стоит. На ловушку это не походит. Это и правда  похоже  на  плату.
Таманцу естественно заплатить за смерть Захватова.
   Я помылся под краном,  старательно  стирая  с  себя  водочный  запах.
Достал из сумки флакон мужской туалетной воды  "Рету"  и  обильно  полил
себя. Приятный горький запах. Умеют французы уловить в  запахе  характер
настоящего мужчины. После этого оделся и  вышел.  Пистолеты  оставил  на
подоконнике  в   подарок   следственным   органам.   Уже   на   лестнице
почувствовал, что, кажется, приближается приступ. Это неприятно.  Совсем
не вовремя.
   Таня ждала меня в машине. Уже успела переодеть милицейскую рубашку на
свою привычную блузку, под которой удобно прятать пистолет, но  осталась
в форменной юбке. С места машина тронулась, едва я успел сесть.
   - К дому Таманца.
   - Куда? - удивилась она.
   - К дому Таманца. Я получил новый "заказ". От него.
   Она ударила по тормозам.
   - Я понимаю, что у него жена - первая стерва города. Но я не  думала,
что ты убиваешь женщин.
   Вот как она поняла...
   - Таманец мертв.  Он  позвонил  жене  и  велел  ей  выдать  красивому
небритому мужчине пятьдесят тысяч баксов.  И  даже  ключ  от  сейфа  мне
доверил. Но просил  не  пускать  этого  мужчину  в  дом.  Очевидно,  это
ревность покойника.
   - Это знание своей жены. Она сама с любым свежим покойником переспит,
Коллекционерша. За что он тебе заплатил?
   - За Труповоза.
   Она хмыкнула. Женщине  трудно  уловить  мужскую  логику.  Даже  такой
женщине, характеру которой многие настоящие мужчины позавидовать  могут.
Но поехала через двор к нужному дому. Весь путь - две минуты,  и  только
потому, что приходится по внутренностям дворов кружить.
   - Когда я был у Таманца в гостях, его жена отдыхала где-то в Испании.
Что она из себя представляет? У тебя есть о ней сведения?
   Я сказал и поморщился. Боль в глазах и в голове  нарастала.  Таня  не
могла это не заметить.
   - Приступ?
   - Только начинается. Мне было жалко Таманца. Видимо,  из-за  этого  я
понервничал. Вот и последствия...
   - Может, не надо никуда ходить? Плевать на эти деньги... Бизнесом  ты
не занимаешься, а на жизнь тебе и так хватает.
   - Я тебе задал вопрос.
   Чертова головная  боль...  Так  быстро  нарастает...  Да  и  приступу
наступать рано. Только два дня прошло со времени последнего. Черт!  Даже
думать тяжело! Неужели это не просто привычные симптомы?  Неужели  начал
плавать  осколок  около  мозга?  Тогда   совсем   дело   паршиво.   Меня
предупреждали, что это со временем возможно... Но резь в глазах? Резь  -
это привычно. Это приступ...
   - Рассказывай быстрее, - я почти прорычал.
   - Что про нее рассказывать... Стерва первостатейная. Сверхжадная. Она
из хорошего спортивного парня, чуть-чуть балующегося фарцовкой,  сделала
то, что потом стало Таманцем. И дурит его при этом на  каждом  углу.  Но
выглядит она, признаюсь, хорошо. Лучше меня. Тебе понравится.
   Головная боль... Головная боль...
   А у Тани одно на уме...
   - Она  не  понравится  моей  голове.  Я  потому  спрашиваю,  что  мне
неприятно было идти сразу после выполнения  "заказа",  -  откуда  только
взялись у меня силы улыбнуться чуть покровительственно и успокаивающе. -
Нехорошо себя чувствовал. Виноватым. Все-таки Таманец не  самый  поганый
парень был. Но на такую, какую ты нарисовала, я с  удовольствием  принял
бы новый "заказ". Хотя тебе и претит убийство женщины...
   Она остановила машину у соседнего подъезда.
   - Сходи. Только возвращайся быстрее. Не забудь про свою голову.
   - Голова сама не даст про себя забыть. Я открыл дверцу.
   - Подожди. Оружие ты там оставил?
   - Конечно.
   - Возьми. - Она протянула мне свой пистолет. В темноте  я  не  увидел
модель, но по легкости и громоздкости рукоятки понял,  что  это  "глок".
Эта "дура" мне в кобуру не полезет.
   Я сунул пистолет за пояс на спине, рядом  с  кобурой,  взял  сумку  и
пошел.  И  с  каждым  шагом  приближался  ко  мне   приступ.   Торопливо
приближался, становясь все ощутимее по весу и боли.
   Почти ничего не соображая, я добрался до нужной двери,  перед  дверью
протер полой рубашки ключ, чтобы не было на  нем  моих  отпечатков.  Сам
ключ положил в раскрытую ладонь. После этого позвонил. И даже не увидел,
что за женщина открыла мне дверь.
   - Заходите, - сказала она  вопреки  наставлениям  покойного  мужа.  -
Заходите, заходите... - поторопила.
   Я переступил порог. Не припомню, когда в последний раз  у  меня  была
такая сильная боль. Вообще не было  такой  сильной  и  так  стремительно
наступающей.
   Я протянул ключ.
   - Проходите, небритый красивый мужчина. Чай или  кофе?  Есть  хороший
коньяк. Я его из Франции привезла. Настоящий.
   - Мне некогда... - Я поднял глаза и  увидел  только  большие  ледяные
озера, не способные, несмотря на присутствие льда, охладить в жару. Лица
не разобрал.
   - Как хотите...
   Она прошла в квартиру. Вернулась довольно быстро. Протянула мне  пять
пачек, стянутых резинками.
   - Считать будете?
   Я бросил пачки в сумку и торопливо вышел из квартиры. Ледяные  озера,
должно быть, недоумевали, но я не  видел  этого.  И,  вопреки  осознанию
своей боли, я почувствовал, как они провожают меня до поворота лестницы.
Кажется, меня уже зашатало.
   -  Красивый   небритый   мужчина...   -   последняя   фраза   звучала
оскорблением. - "Уколотый" ты, что ли?
   Вероятно, у меня в самом деле взгляд  "уколотого".  Это  хорошо,  что
меня приняли за наркомана. Таманец крупно замешан на наркоте. Поставляет
"дурь" во все Поволжье. И его жена должна это знать. Она сочтет,  что  я
приходил по этому делу. Значит,  когда  ее  будут  допрашивать,  она  не
упомянет про  меня.  Связь  с  наркотой  -  это  конфискация  имущества.
Сообразит.
   Я  добрел  до  машины,  удивляясь,  что  еще  пытаюсь   анализировать
ситуацию. Дверцу открыла  Таня,  потому  что  у  меня  не  хватало  сил.
Усевшись, протянул ей сумку и попросил:
   - В целлофановом пакетике порошки...
   Она нашла быстро.  Запить  порошок  было  нечем.  Я  просто  разорвал
упаковку и высыпал содержимое  себе  на  язык.  Практика  у  меня  есть.
Когда-то в Анголе доводилось таким же образом глотать даже очень горькую
хину.
   - У меня же самолет в пять утра... Обязательно надо  улететь...  -  я
еще нашел в себе силы сказать это.
   И потерял сознание.
 
Глава XV 
 
1 
 
   Что-то шумит. Как вентилятор... Монотонно...
   Еще не открыв глаза, я вспомнил, что отключился в машине у  Тани.  Не
вовремя приступ придавил. Хотя я и успел дело сделать  -  это  я  помню,
потому что приступ разума  не  отнимает,  но  вот  что  дальше  со  мной
происходило - загадка. И сейчас лежу с закрытыми  глазами,  пытаюсь  это
сообразить. У меня привычка такая - я  сначала  сориентируюсь  и  только
потом открываю глаза. Хорошая, надо сказать,  привычка.  Она  однажды  в
Афгане выручила меня и позволила из плена вырваться. С  тех  пор  всегда
так поступаю. Пытаюсь сориентироваться и сообразить  -  как  действовать
дальше. И действовать стараюсь по возможности так, чтобы  это  было  для
других неожиданностью - в случае, когда такая  неожиданность  требуется.
Но, главное, раньше времени нельзя издать ни  звука,  даже  если  ранен.
Нельзя себя выдать.
   Сейчас я не ранен. Я сделал дело, а потом начался  приступ.  Небывало
сильный. И я потерял сознание. Что вообще непонятно. Не терял  я  раньше
сознания. А в этот раз потерял...
   Да... Это было в машине... В машине у Тани... Грязновато-серого цвета
"шестерка", раздолбанная  и  гремящая.  Таня  эту  машину  покупала  уже
раздолбанной. Ее во время движения трудно спутать с другой.
   Но в салоне той машины вентилятора нет, не услышишь его - если только
с головой в двигатель не заберешься.  Я  потерял  сознание  на  переднем
сиденье. И рядом была Таня - за рулем. Мы ехали от  дома  Таманца  после
моего разговора с его женой. Самого Таманца я застрелил десятью минутами
раньше. Это  я  хорошо  помню.  Из  двух  пистолетов.  Одновременно  два
выстрела в лоб. Мы ехали оттуда...
   Мы ехали... И тогда этого вентиляторного шума не было. И вообще,  шум
автомобильного двигателя совсем не такой.  Любого  автомобильного...  Не
такой ровный и монотонный.
   Легкая струя воздуха идет откуда-то сбоку. Касается затылка и  слегка
ерошит волосы. Но это  не  поток,  нагнетаемый  вентилятором.  Нет.  Это
только тонкая тугая струя, которую, кажется, можно пальцами прощупать  и
попытаться согнуть, как проволоку.
   Звук незнакомый. Ощущения незнакомые. Где я?
   Осторожно  напрячь  мышцы.   По   отдельности.   Бицепсы,   трицепсы,
предплечья. Теперь ноги, спину,  грудь.  Так  ощутить  и  мысленно  себя
ощупать. Все нормально. Если бы руки были в наручниках или связаны, я бы
почувствовал. Нет. Я свободен. И тело мое управляемо.
   Где я? Непонятно...
   Так и не разобравшись  в  ситуации,  я  чуть-чуть,  совсем  незаметно
приоткрыл  глаза.  И  увидел  полумрак  автомобильного  салона.   Слабый
полумрак. Все освещение идет от передней панели  водителя.  И  откуда-то
сбоку, из окон  приходит  свет  "мигалки".  Но  без  сирены.  Ментовская
"мигалка" обычно с сиреной работает. И в "Скорой помощи" тоже.
   Так где же я?
   И вокруг автомобиля - полный сумрак. И  вроде  даже  туман  клубится.
Вижу сквозь боковое стекло. Может, потому горят "мигалки"? Из-за тумана?
Но ведь "мигалки" - это характерная принадлежность спецмашин?
   Я на заднем  сиденье.  Лежу.  Один.  Большое  сиденье.  Это  явно  не
"жучка". И не пойму, что за машина. Звук двигателя странный.  Не  должен
двигатель автомобиля так ровно шуметь. Так шуметь он может только в  том
случае, когда транспорт на постоянной  скорости  движется  по  абсолютно
ровной дороге, никуда не сворачивая, не  объезжая  выбоины  асфальта.  И
очень-очень долго.  То  есть  в  том  месте  передвигается,  которого  в
действительности в нашей стране не бывает.
   Я открыл глаза полностью. Начал к  действительности  возвращаться.  И
увидел перед собой затылок. Стриженый.  Мужской.  Судя  по  затылку,  за
рулем  сильный  человек.  Волевой.  Затылок  это  не  хуже  лица   может
рассказать. Надо только уметь читать. А под затылком крепкая шея.  Почти
атлетическая.
   Чуть правее второй затылок. Второй...
   Это Таня! Она рядом, значит, все нормально.
   Она меня  прикрывает  -  это  я  помню.  Даже  против  моего  желания
прикрывает. Я не просил ее  об  этом.  Оказалось,  мне  это  было  надо.
Приступ навалился не вовремя и быстро сшиб меня с  ног.  Такой  приступ,
которого я и не помню. Раньше болезнь с ног не сшибала.
   Я сел. И только тогда понял, что мы  летим  в  маленьком  пятиместном
самолетике.  Вокруг  облачное  ночное  небо.  И  не  отблески  "мигалки"
проникают сквозь стекла - сигнальные огни на крыльях.
   Таня почувствовала движение  за  спиной.  Она  очень  чувствительная.
Интуитивная. Обернулась.
   - Что за машина такая? - спросил я как ни в чем не бывало. И  глазами
изобразил ангельскую невинность. Если уж мне досталась такая  фамилия  -
Ангелов, - то я постоянно стараюсь ее обыгрывать.
   Таня смотрит на меня долго. Даже в полумраке  салона  мне  достаточно
хорошо виден ее внимательный взгляд. Такой внимательный, что я понимаю -
она что-то старается без слов сказать. В простой обстановке она  бросает
взгляды короткие, хотя и достаточно выразительные.
   - "Л-200" - "Моравия". Не летал на таких?
   Это пилот ответил. Не оборачиваясь. А Таня смотрит. Может быть,  даже
с какой-то укоризной. Только за что меня укорять?  Впрочем,  как  офицер
спецназа она права. Не  должен  человек  идти  на  операцию,  когда  ему
угрожает приступ. Но у меня приступ был только  два  дня  назад.  Обычно
следующий через месяц-полтора наступает. И все же... Окажись мы где-то в
тылу, Тане пришлось бы из-за меня туго.
   Она права.
   - Нет, не летал, - отвечаю затылку пилота.
   - Как ты, Сережа? - все же спросила Таня.
   - Спасибо. Выспался... -  отвечаю,  тут  же  сообразив,  что  она  не
нечаянно забыла мое имя.
   - Тебя всегда так скрючивает?
   - В первый раз. Обычно я сам за рулем  до  дома  доезжаю.  Растягиваю
мазохистское удовольствие. Куда мы летим?
   - В Москву.
   - А почему индивидуальным "бортом"?
   - Так надо. Тебя уже врач ждет. Специалиста хорошего нашли...
   Она замолчала и отвернулась. Я понял, что пилот не в  курсе  минувших
событий и Таня показывает это. Он вообще не в курсе того, что я из  себя
представляю.
   Но у меня после приступа появилась болтливость. И слабость организма,
и вялость, и  болтливость,  словно  энергия  за  время  потери  сознания
скопилась и теперь через край бьет.
   Пилот начинает что-то насвистывать.
   - Долго я в отключке был?
   - Около трех часов.
   Она ответила, теперь даже не  обернувшись.  Или  дуется  на  меня  за
что-то, или соблюдает конспирацию. Как же мне "прочитать" ситуацию? Я не
очень люблю, когда меня везут в  неизвестном  направлении.  Слишком  это
напоминает арест. Прилетим, мне пару стволов в лицо  сунут  и  окольцуют
наручниками. Если я позволю кому-то, даже Тане, это сделать.
   Но - пилот... При нем не будешь выяснять.
   - Мало. За  это  время  не  выспишься.  С  твоего  разрешения  я  еще
вздремну. После приступа всегда себя разбитым чувствую.
   Я не сказал,  что  принял  такое  решение  из  желания  не  сболтнуть
лишнего.
   - Я тоже посплю... - поддержала меня Таня. Значит, конспирация...
 
2 
 
   И я в самом деле задремал.
   Обессиленному  приступом  болезни  организму   ни   к   чему   лишнее
напряжение. Он сам регулирует свои возможности и потребности. К тому  же
в самолетах я всегда сплю так же хорошо, как делает это на своем  боевом
посту любой уважающий себя колхозный  сторож.  Даже  в  таких  маленьких
самолетах, как этот.
   А когда проснулся, вокруг было уже светло. Известное дело, в небе - в
вышине - светает раньше. Мы уже вышли из облаков,  может  быть,  потому,
что спустились значительно ниже. Сейчас просыпающаяся земля под крыльями
смотрится макетом местности. Только движение на дорогах показывает,  что
там жизнь не замерла.
   - Скоро прилетим? - спросил я у затылка пилота.
   - Скоро. Я уже разрешение на  посадку  запросил.  Сейчас  "коробочку"
сделаю, и будем садиться.
   "Коробочка", насколько я знаю, -  это  какой-то  обязательный  маневр
перед посадкой.
   - На какой аэродром?
   -  Мы  не  в  саму  Москву.  В  Подмосковье.  Здесь   обычно   только
"кукурузники" садятся, когда на сельхозработах пашут. Грунтовая  полоса.
Так что готовься... Протрясет, как во время гонок  на  арбах.  Машина  у
меня старая, три ресурса вылетала...
   На переднем сиденье потянулась, просыпаясь, Таня. Помотала головой.
   - Подлетаем, значит... - констатировала. - Вы давно на этом самолете?
- спросила пилота.
   - Третий год... Как на пенсию вышел. На этом да на "Як-58".  Молодежь
натаскиваю...
   - А до этого? - спросил я.
   - До этого на вертолетах. Два срока в Афгане...
   Нет, не зря я  недавно  думал,  что  с  человеческого  затылка  можно
считывать состояние даже лучше,  чем  с  лица.  Лицом  каждый  управлять
умеет. А вот затылком -  сложнее.  Затылок  у  Тани  даже  под  волосами
напрягся, выражая не то чтобы опасность,  но  опасение.  Я  провоевал  в
Афгане три срока.
   - Борт "ноль сорок семь"...  Вижу  вас...  -  сказало  радио  голосом
невидимого диспетчера.
   - Захожу на посадку? -  спросил  пилот,  насколько  я  знаю,  излишне
вольно для строгих и регламентированных отношений летчика и диспетчера.
   Даже без слов про Афган я бы догадался по его манере разговаривать  -
бывший военный летчик, которому осточертели все строгие  команды,  и  он
рвется их разнообразить.
   - Посадку разрешаю.  За  больным  машина  прибыла.  Сразу  к  стоянке
выруливайте, они подъедут...
   Значит, я больной... Таня обернулась:
   - Все, Сережа, в порядке будет. Не волнуйся... - и опять значительный
взгляд.
   Я понял.
   - Голова сильно кружится, -  словно  бы  пожаловался.  -  Это  не  от
полета... Это после приступа...  Но  вообще-то  почти  оклемался.  Может
быть, и жить даже буду...
   Она на шутку не отреагировала. Пилоту было вообще не до нас.
   Маленькая "Моравия" легла на крыло и довольно быстро вышла из виража.
Я увидел впереди желтую и, должно быть, пыльную грунтовую полосу, чуть в
стороне небольшую башенку диспетчера и традиционную полосатую  "колбасу"
на длинном шесте - показатель направления ветра  для  летчиков.  Стоянка
для  самолетов  -  догадаться  нетрудно  -  это  утрамбованная  площадка
недалеко от металлического ангара.  Рядом  с  ангаром  стоит  "уазик"  с
красным крестом на белом фоне - медицинская машина за мной.
   Интересно... Что же все-таки случилось?
   - Ремни пристегните, сейчас затрясет, - сказал пилот. - Здесь  полоса
дурная.
   Мы выполнили приказ.
   "Моравию" в самом деле затрясло сильно. Посадка - это не  по  воздуху
летать. Но приземлились мы успешно.  Когда  остановились  двигатели,  мы
выбрались на крыло. Пилот с Таней помогли мне  спуститься,  несмотря  на
мое сопротивление, - я понял взгляд Тани и  усердно  изображал  из  себя
больного, но полноценного мужчину,  желающего  самостоятельно  управлять
собственным телом. Управлял, но морщился. Вообще, вел себя,  как  всякий
сильный мужчина, стесняющийся своей вынужденной слабости.
   Тут только я пилота и рассмотрел в лицо.  Он  тоже  смотрел  на  меня
внимательно.
   Подошла машина.
   - У тебя брата нет? - спросил он.
   - Нет.
   - Похож ты на одного парня, только  того  Лехой  звали.  Спецназовец.
Вмест