, распахнул объятия, но промахнулся.
   - Давно смылись? - не отставал Гринев.
   - С полчаса назад. - Боцман снова икнул, мутно глядя по сторонам. - Вдруг
снялись и уехали.
   - Прекрасно, - кивнул Полонский, и лицо у него было при  этом,  будто  он
хины объелся.
   Узнав, на чем отбыли  бандиты,  он  кинулся  к  рации  в  своем  "Форде",
связался с дежуркой  и  начал  раздавать  указания.  Ушакову  нетрудно  было
представить,  как  сейчас  вводятся   в   действие   планы   по   перехвату,
перекрываются дороги, ориентируются пограничники.
   Переведя дыхание, начальник криминальной полиции с унылым видом устроился
на стуле в баре, кивнул хозяину:
   - Пива.
   Хозяин, изрядно помятый, заискивающе улыбаясь, из бочки  налил  гостям  в
объемные глиняные кружки немецкого пива.
   - Действительно,  братья  славяне,  много  у  нас  общего,  -  язвительно
произнес Ушаков..
   - Лучше, когда общие достоинства, - поморщился Полонский.
   - Не скажи. Недостатки роднят еще крепче... Ситуация была предельно  ясна
и до слез знакома. Каждый морячок приносит  Корейцу  в  среднем  по  полторы
тысячи  долларов,  а  если  учесть,  что  экипажи  возвращаются  в   Полесск
постоянно, некоторые насчитывают по  семьдесят  человек,  доходы  получаются
более чем солидные. И наверняка немалая их часть идет  на  подкуп  различных
должностных лиц, в том числе и польских. А продажность в польской полиции  -
явление хотя и не поголовное, но достаточно широко распространенное. Так что
подручных Корейца о рейде полиции предупредили  с  завидной  оперативностью.
Полицейские еще усаживались в машины, а бандиты уже делали ноги... Через час
пришло сообщение:
   - Задержана автомашина  "Москвич"  с  двумя  гражданами  Латвии  и  одним
гражданином России. В салоне обнаружено два пистолета "ТТ".
   ...В  участке  отдыхали  двое  латышей,  обладавших  внешностью  типичных
представителей этой нации. Там же горевал и грузин Ваха - мастер  спорта  по
борьбе, из ближнего круга Корейца. В бригаде Ана был полный интернационал.
   - Ваха, - развел руками Ушаков, заходя в комнату, где на привинченном, по
всемирным стандартам для таких помещений, к полу табурете  сидел  грузин.  -
Приятно встретить земляка на чужбине. Какими судьбами?
   - Не знаю, за что взяли, - пожал  могучими  плечами  Ваха.  -  В  Варшаву
ездил, да. Задержали поляки, да. Что такое, да?
   - Влип ты. - Гринев присел напротив  него.  -  По  уши  в  дерьме.  И  не
выбраться тебе, Ваха, без нашей помощи.
   - Какой помощи? - насторожился грузин.
   - Ты рассказываешь, как тебя Кореец на работу на польскую землю  посылал,
- проинформировал Гринев. - Глядишь, не червонец  за  бандитизм,  а  трешник
условно за хулиганство получишь.
   - Не, - покачал головой Ваха, даже из  вежливости  не  тратя  времени  на
обдумывание предложения. - Что  говоришь  такое,  да?  Не  сегодня  на  свет
родился. Я скоро выйду. Гадом буду, выйду. Адвокат, да.  Деньги,  да.  Поляк
деньги любит. Кореец длинный бакс не жалеет на своих.
   Ушаков кивнул. Что же, скорее всего так и будет. В лучшем  случае  поляки
продержат Ваху с  полгода  в  тюрьме,  будут  проводить  вялые  следственные
действия. Потом увидят, что с доказательствами туговато, поскольку их  никто
и не стремился добыть, арестованного отпустят, а дело направят в Прокуратуру
России, чтобы русские привлекали своих граждан к  уголовной  ответственности
сами. Из Прокуратуры дело отправится в Следственный  комитет  МВД.  Там  оно
проваляется еще  полгода,  пока  будут  искать  переводчика,  чтобы  сделать
письменный перевод. Потом дело направят по месту жительства обвиняемых.  Там
следователь, чертыхаясь, примет его к производству и увидит, что потерпевших
ему собирать по всей России, поскольку мариманы обычно из разных ее  концов,
и что работы там непочатый край, и что это всего лишь одно дело из сорока  в
его сейфе. А  потому,  поразмыслив,  просто  сунет  папку  в  сейф,  написав
справку, что обвиняемый скрылся от следствия,  в  то  время  как  обвиняемый
живет спокойно на съемной хате и занимается тем, чему учили, -  бандитизмом.
Но если даже случится невероятное и поляки доведут дело до суда, то сроки  у
них гуманные.  Притом  обидели  не  русские  граждане  польских,  а  русские
русских, а это их личное дело. Так что срок будет символичный, скорее  всего
условный. Вот и выходило, что Вахе колоться  незачем.  И  он  сам  прекрасно
понимает это.
   Вновь Ушаков подумал о том, что с русским бандитом никто в мире не  может
бороться. С ними способен бороться только наш голодный мент,  которому  хоть
немножко развязали руки. Да вот  только  руки  в  последние  годы  менту  не
развязывают, а вяжут все крепче и крепче.
   - Вот свинство, - воскликнул Гринев, когда вечером их машина двигалась  в
сторону России. - Считай, сорвался Ваха с крючка.
   - Игрушки это все. Надо брать  Корейца  на  своей  территории,  -  сказал
Ушаков. - Крепко брать, чтобы не выскользнул змеей.
   - Крепко, - хмыкнул Гринев.  -  Он  у  Управления  по  оргпреступности  в
разработке уже который год? Чего эти балбесы его крепко не берут?
   - Вопрос риторический. Они  не  берут,  мы  возьмем,  -  произнес  Ушаков
многообещающе.

Глава 8
КУРЯТНИК

   Из женских клубов Полесска "Афродита" считалась самым престижным. Точнее,
это  был  курятник,  куда  "новые  русские"  и  чиновная  братия  отправляли
одуревших от безделья в четырех евроремонтных стенах своих жен. Чтобы те  на
других куриц посмотрели, себя показали, покудахтали всласть да почистили  бы
крылышки - маникюр, прическа, солярий, бассейн. Ну а  главное,  похвастались
бы всласть друг перед другом, без этого никакие деньги не в радость, кто там
детеныша в детсад в Англию отправил, кому муж "мере" цвета "мокрый  асфальт"
подарил, у кого новое бриллиантовое  кольцо,  кто  только  что  вернулся  из
кругосветного путешествия на дорогом суперлайнере, а кто отстегнул  тридцать
тысяч долларов за вступление в московский гольф-клуб.
   Лена Колпашина потянула через соломинку коктейль "Афродита"  -  фирменное
местное угощение, поставила бокал на подставку, руки у нее слегка тряслись.
   - Еще закажем? - спросила Вика Сапковская, поболтав ногой в воде. Бассейн
был отделан голубой плиткой, так что вода в нем тоже казалась  ярко-голубой.
Ее бокал уже дано опустел.
   - Не хочу, - произнесла вяло Лена.
   В  бассейне  было  еще  трое  молоденьких,  будто  с  одной   распродажи,
"новорусских" жен. Вика и Лена были куда старше их - им  перевалило  недавно
за тридцать, ветер уже в голове не  гулял,  как  раньше,  да  и  пришли  они
немножко из другого времени, так что, глядя на этих девчонок, Лена  ощущала,
что между ними пропасть.
   -  Ты  какая-то  не  такая  сегодня,  -  покачала  головой  Вика.  -  Ну,
расслабься, подруга. Чего тоскуешь?
   - Да все то же.
   - Я тебе так скажу, подруга... -  Пухленькая  Вика  строчила  словами  со
скоростью пулемета и в отличие от немного флегматичной  и  часто  задумчивой
худосочной Лены являла собой типичный образец машины,  которая  поглощает  и
перерабатывает слухи и способна завести своей энергией кого угодно. - Ты  на
них меньше внимания обращай. Это их работа - делать деньги и сходить  с  ума
от этого.
   - А наша работа?
   - А наша работа - эти деньги тратить и не лезть к нашим мужикам, когда не
просят. Вон мой после тех дел вообще какой-то чумной стал, глаза стеклянные.
И пусть. Его проблемы...
   - Да ну тебя...
   - Станешь чумным. Такие деньги проворонили.
   - Деньги, деньги, деньги, тугрики, - протянула Лена.
   - С другой стороны - что, последние деньги? Не  последние.  Зато  дуракам
наука... Кстати, твой-то как?
   - Я вижу, что ему тяжело. Такой удар.
   - Ничего. Еще заработают. А не заработают - других найдем. А, подруга?
   - Ну чего ты говоришь, - поморщилась Лена.
   - А чего. Вон Инессу возьми. Ей вообще на все наплевать. Ей плевать,  что
Глушак злобой изошел. Для нее мужик - существо сугубо утилитарное. Как  вол.
Свое отслужил, перестал поле пахать - под нож.
   - Ты скажешь...
   - Сколько она уже мужей пережила? И один другого круче. И ей плевать, что
у Глушака чердак сносит, что он как идиот по всему городу бегает и  клянется
найти того, кто его деньги стырил. Учись у этой шалавы.
   - Я его вчера  видела  в  китайском  ресторане.  Действительно,  какой-то
немного...
   - Дурной. - Вика нагнулась и зачерпнула в ладонь воду. - Так это  у  него
всегда было. Он же козел. Козел натуральный... Мой Казимирчик -  тоже  козел
хороший. Но по сравнению с Глушаком - просто  ангел.  Вот  тот  козел.  Всем
козлам козел... Нет, все-таки по коктейлю.
   Она жестом подозвала официанта и кинула ему:
   - Толик, две "Афродиты". И соленый огурчик... Ну, чего  вылупился?  Шучу.
Два коктейля...
   Официант мягко и уважительно испарился, как умеют испаряться официанты  в
шикарных заведениях, чтобы потом так же уважительно возникнуть.
   - Нет, ну ты скажи, Глушак не козел?
   - Козел, - с чистым сердцем согласилась Лена.
   - Грубая такая сволочь. Я вообще не знаю, как он деньги  зарабатывает.  И
по виду, и по повадкам - чистейший снежный человек. Дикий, да.  Питекантроп.
Предок  человека  цивилизованного.  Ты  слышала,  чтобы  он   с   кем-нибудь
по-человечески обошелся, слово доброе сказал? У него же все, как он говорит,
"гниды", "уроды" и "падлы". Во, - она постучала по  кафелю  рядом  со  своим
лежаком.  -  Откройте,  стучат...  Из-за  чего  они  с   благоверным   твоим
разлаялись?
   - Глушак решил, что Арнольд две фуры с "Мальборо" мимо него провел.
   - А он провел?
   - Знаешь, это их дела. Я в них не лезу, - раздраженно воскликнула Лена.
   - Может, проводил, может, и не проводил, - не обращая внимания на нервный
тон подруги, произнесла Вика. - Но Глушак - он  же  психованный.  И  Арнольд
твой тоже хорош, но он хоть человек интеллигентный, с высшим образованием. А
этот питекантроп вместо разговора по душам ему сразу в лоб. Не так?
   - Так.
   Лена вспомнила, как Арнольд появился дома  после  конфликта  с  Глушко  в
черных очках. Под глазом мужа светился фингал, и ребро было сломано.  Пришел
и сказал тогда:
   - Я больше в офис ни ногой. Пусть этот гад  один  работает.  У  него  две
извилины в башке, так что быстро по миру пойдет.
   Но за те месяцы, что они поделили пополам бизнес и до  сих  пор  пытались
безуспешно поделить фирму "Восток", по миру Глушак не пошел. А в первый  раз
по-настоящему он влетел с деньгами, которые передал Сороке. Жадность подвела
- хотел получить сразу и много, поэтому вложился в это дело куда щедрее, чем
требовала элементарная осторожность.
   - Он же  с  людьми  обращаться  не  умеет,  -  продолжала  поливать  Вика
нелюбимого ей Глушко. - Сразу рычит. Так что во всей этой истории  с  кидком
Арнольда и моего дурака еще жалко. А этого питекантропа... Так ему и надо.
   - Глушак подлец, - согласилась Лена. - Муж мой с  ним  сколько  лет  были
друзья - не разлей вода. Арнольд его от тюрьмы пять лет назад спас. Если  бы
не он, Глушак бы до сих пор сидел. А этот подлец его избил. Ну  почему  так,
Вик? Ведь друзья же... А сейчас один на другого волком смотрят...
   - Деньги, подруга, деньги. Друзья друзьями, а табачок врозь.
   - Нет, я этого не понимаю.
   - А мы много чего не понимаем.
   - Ох, Вика, -  вдруг  с  грустью  произнесла  Лена.  -  Как  же  мне  все
осточертело! Ну почему так? В последнее время все  с  цепи  сорвались.  Одни
разговоры - кинули, как деньги возвращать, как фуру растаможить... А  я  жру
таблетки горстями.
   - Тебе-то чего, подруга?
   - Я  боюсь.  Понимаешь.  Просыпаюсь,  и  мне  страшно.  Я  не  знаю,  чем
закончится этот день.
   - А ты меньше напрягайся.
   - Я не могу меньше  напрягаться...  Я  выглядываю  в  окно,  где  Арнольд
оставил джип, и не знаю, на месте ли он или его  опять  угнали.  Две  машины
угнали за полтора года, почему бы не угнать третью. Я провожаю его на работу
и не знаю, придет ли он обратно. Сороку убили, а я его неплохо знала еще  до
сигаретных дел. И жену его знаю... И самое страшное, постоянно примеряю  все
на себя - а как, если бы не его, а моего Арнольда...
   - Нет, я тебя, конечно, понимаю...
   - Я по ночам просыпаюсь... И мне кажется, что сейчас  снова  грохот  этот
услышу. Когда нам в гараж мину заложили полтора  года  назад.  И  мне  опять
страшно... Эти деньги. Опять будет что-то. Я чувствую.
   - Когда будет, тогда и будешь голосить, - отмахнулась Вика. Ее  оптимизму
и жизнерадостному фатализму можно было только позавидовать. И  издергавшаяся
за последние  два  года  больше,  чем  за  всю  предыдущую  жизнь,  Лена  ей
завидовала, поскольку сама так легко жить не умела. После взрыва ее  гаража,
когда  Арнольд  чудом  остался  жив,  у  нее  начала  дергаться  щека.  Чуть
разволнуется - дергается.
   Вика  выбросила  соломинку  и  одним  махом  проглотила  коктейль.  Потом
оглянулась.
   - Во, королева, - хохотнула она. - Собственной персоной.
   Инесса Глушко  неторопливо  вошла  в  помещение.  На  ней  был  вызывающе
открытый купальник.  Миниатюрная,  с  черными  пышными  волосами,  красивая,
смуглая, лицо с правильными, чуточку восточными чертами, она выглядела очень
эффектно. Оглянулась лениво, завидев двух подруг, помахала им снисходительно
и торпедой вошла в воду бассейна. Ее движения были сильные и отточенные.
   - Чего она сюда ходит? - усмехнулась Вика. - Тут мужиков нет.  Не  с  кем
рога Глушаку наставлять.
   - Наставляет, думаешь? - озабоченно спросила Лена.
   - А ты на нее посмотри. Она что, может не вырастить  своему  благоверному
такие красивые, тяжелые, разветвленные рога? Как, по-твоему?
   Лена пожала плечами и сказала:
   - Моя знакомая ее вчера  видела  у  ювелирного  на  Энгельса  с  каким-то
мужиком.
   - Да? - ударила в ладоши Вика. - Трахалыцик новый.
   - Может, и нет ничего, - с сомнением произнесла Лена.
   - Да есть. Точно есть.
   - Ха, - повеселела Лена. - Представляешь, что будет, если Глушак узнает?
   - Ну и чего?
   - Прибьет ее. А, Вика?
   - Еще неизвестно, кто кого. Такая скорпионка. Двух мужей к тридцати годам
пережила. Думаешь, третьего не переживет?
   - Чего-то мы не о том заговорили.
   - О том, о том. Посмотри, шалава выплыла, - кивнула Вика на Инессу, будто
досадуя на то, что та не потонула.
   Инесса  вылезла  из  воды,  отряхнула  роскошные  волосы  и,  высокомерно
улыбаясь, приблизилась к подругам.
   - Скучаете? - спросила она.
   - Да. Не жизнь, а сплошная скука, - кивнула  Вика.  -  Может,  развлечешь
чем?
   - Пожалуйста, - Инесса  вытянула  руку.  -  Смотрите.  Валера  привез  из
Амстердама. Прямо из офиса де Бирса. Шестнадцать тысяч долларов.
   На ее пальце сияло кольцо с крупным чистейшим бриллиантом.
   - Это дешево, - решила добить своих знакомых Инесса. - Тут такое  минимум
тридцать семь стоит.
   - Я бриллианты не люблю. - Вика  невольно  поморщилась.  Инесса  добилась
своего - опустила настроение своих знакомых, и в глазах ее было ликование.
   - Дело вкуса, - сказала Инесса. - Мне нравится...

Глава 9
КОГДА БОЛЯТ СТАРЫЕ РАНЫ

   Ушаков  встал  из-за  стола,  сделал  несколько   резких   jt   движений,
помассировал шею и лоб, но это не  помогло.  Он  подошел  к  окну  и  мрачно
поглядел на хлещущий за окном по черепице двухэтажных особняков, по  плоским
крышам пятиэтажных хрущоб, по асфальту, зонтам и  машинам  противный  долгий
дождь.
   В Полесске менялась погода. Пришел влажный циклон, давление резко  упало.
И у Ушакова из  дальних  закоулков  тела  поползли  затаившиеся  боли.  Ныла
сломанная лет тридцать назад рука. И шею сковало. Но все это  мелочи.  Хуже,
что гудела чугунным котелком голова. Как-то так получается, что боль  старых
ран в такие вечера связывает разошедшиеся кончики времен. И кажется, что  не
семнадцать лет кануло в Лету с того момента, как  обдолбавшийся  наркотиками
зэк убивал опера, а было это вчера...
   А ведь  действительно  прошло  семнадцать  лет.  Ушаков  в  такие  вечера
ненавидел несущееся вперед  время.  Ибо  неслось  оно  в  одну  сторону.  От
прошлого остались боли. А от будущего сейчас только ощущение неизвестности и
четкое знание того, что жизнь движется к финалу.
   Как же мучает мигрень! Той металлической трубой озверевший,  расставшийся
сознательно и окончательно с человеческим  обликом  зэк  едва  не  вышиб  из
Ушакова жизнь. Но едва не считается.
   Была Сибирь. Был  поселок  Олянино  в  лесу,  представлявший  собою  одну
колонию-поселение, где жили несколько сот заключенных. Был уже ставший тогда
давно привычным сибирский лесоповал. Ушаков получил  оперативную  информацию
от своего источника, что в колонию-поселение пошли наркотики  и  закрутились
большие деньги. Нужно было срочно что-то предпринимать. И они двинули туда -
Ушаков со своим коллегой и соседом по  кабинету  -  оперативники  областного
Управления исправительно-трудовых учреждений и еще один инспектор. По дороге
прихватили местного опера угрозыска, Они еще не знали, что заснеженный тракт
- это для них дорога в ад.
   С наркотиками разобрались быстро. Общими усилиями за пару дней  вычислили
пять человек, кто завалил зельем колонию. Примерно прикинули,  куда  уходили
деньги.  Оставалось  расколоть  зэков  и  повязать  под  ельников,  возивших
наркотики.  Те  пятеро  знали,  что  их  беззаботная  жизнь  кончилась.   И,
вечерочком вбахавшись наркотой, обсуждая, что делать, вдруг посмотрели  друг
на друга и все поняли без слов.
   - Им же, псам, хуже, - сказал главарь.
   Что сказал тот зэк, очутившийся на пороге штабной избы, где вели приезжие
опера военный совет? Ушаков помнил эти слова дословно:
   -  Гражданин  начальник.   Прибыл   полковник   Рогов.   Зовет   всех   в
администрацию.
   Трое ребят двинули из избы, а  Ушаков  замешкался.  Спасла  его  привычка
ничего  не  принимать  на  веру.  И  когда  снаружи  вдруг  весенним  громом
загрохотали оглушительные ружейные  выстрелы,  Ушаков  -  безоружный  (тогда
итушники не имели привычки таскать с  собой  оружие),  выбивая  телом  раму,
кинулся в окно. А потом увидел ту самую трубу, в вечереющем солнце  ржавчина
на ней выглядела кровью. Но вскоре она окрасилась кровью настоящей. От удара
он отключился и, что происходило  в  колонии,  узнал  позже,  на  больничной
койке.
   Узнал, как те зэки, поняв, что пришел конец вольнице и снова светят сроки
длинные и дорога дальняя, хотя  намного  дальше  Сибири  не  пошлют,  решили
пуститься во все тяжкие. Что такое колония-поселение? Ни вооруженной охраны,
ничего. Там живут те, кого посчитали исправляющимися, досиживающие последние
годки и трудящиеся на заготовке древесины. Это нечто вроде обычной  деревни.
Только там еще живет администрация колонии. С нее и начали. Первым наркоманы
убили молоденького лейтенантика, его жену и ребенка  -  зарезали  заточками,
забрали ружья, сгребли патроны. И пошли "мочить  приезжих  ментов".  Убивали
всех, кто встречался на пути. Объединенные единой черной  волей,  они  щедро
сеяли смерть. Красноватый в лучах заката снег окрасился кровью, и еще на нем
зачернели трупы. А зэки, счастливые  в  своем  освобождении  от  всех  оков,
сковывавших их  раньше,  шли  по  поселку  вестниками  погибели.  И  гремели
ружейные выстрелы.
   Двое зэков-активистов сумели  снять  с  трупа  опера  уголовного  розыска
пистолет, пока озверевшие наркоши  не  погнали  их  прочь.  Тогда  активисты
кинулись к замполиту, тот сидел в доме, разложив в бойницах  окон  охотничьи
ружья и боекомплект.
   - Они там у дома собрались. Если мы двинем туда, то  их  взять  можем,  -
взволнованно воскликнул один из активистов.
   - Обязательно. Дай пистолет, - кивнул замполит. Активист отдал  пистолет.
Замполит упер вороненый ствол ему в живот и тонким визжащим голосом крикнул:
   - Вон отсюда.
   И стал держать оборону, плюнув на все, решив для себя в  этот  переломный
миг раз и навсегда, что своя шкура куда дороже, чем тысяча чужих шкур.
   А те двое а