Ты думаешь, мне сколько-нибудь их, сволочей, жалко?
   - Вряд ли.
   - Чем их меньше, тем нам лучше. Знаешь, если бы не моя  правопослушность,
я бы их сам валил.
   - Верю, - вздохнул  начальник  уголовного  розыска.  Ему  стало  грустно.
Ушаков  знал  Николая  Ивановича  Сороку,  еще  когда  тот  был  начальником
передового цеха завода металлоконструкций и про него писали хвалебные статьи
в рубрике "Правофланговые" в "Правде Полесска". Неплохой был мужик...
   - Будем раскрывать, - сказал Ушаков.
   - А что, и раскроем, - бодро, с некоторым  излишним  энтузиазмом  заверил
Гринев, отвечавший за борьбу с  умышленными  убийствами  и  лучше,  чем  кто
другой, знавший, сколько убийств табачных дельцов зависло  в  последние  два
года. - Куда мы денемся.
   - Пора уже раскрывать, - сказал Ушаков. - Надо браться за них всерьез.
   Кто хорошо знал Адмирала - так кликали в области полковника Ушакова,  тот
прекрасно представлял, что если этот человек определил  для  себя  цель,  то
достигнет ее обязательно.
   - Наша возьмет, - произнес Ушаков негромко, и в его словах звучал вызов.

Глава 4
БОЛЬШОЙ КИДОК

   Арнольд Колпашин нежился в ванне с гидромассажем и множеством электронных
выкрутасов типа компьютера с голосовой индикацией на русском языке. Это чудо
бытовой   техники   он   оборудовал   на   первом   этаже   своего   недавно
отремонтированного в  лучших  новорусских  евроремонтных  традициях  старого
немецкого особняка. Один из его знакомых умудрился поставить такую ванну  на
втором этаже, и кончилось тем, что она рухнула вместе с потолком  -  хорошо,
что никого не зашибла.
   Арнольд знал толк в водных процедурах. В  жизни,  конечно,  предостаточно
удовольствий, но что может сравниться с хорошей гидромассажной ванной? Или с
доброй русской банькой? Раки покрупнее или, на худой конец, креветки,  пивко
холодное, только не немецкое или голландское, а  наше  отечественное,  лучше
разливное, хотя хорошего разливного  в  последнее  время  днем  с  огнем  не
сыщешь, и русская баня - вот он, предел мечтаний.
   Под тугими теплыми струями он расслабился и впал в состояние, сравнимое с
нирваной. Сознание плыло по волнам, и ему было хорошо. И страшно не хотелось
возвращаться к заботам, к тысячам вопросов, которые нужно решать в офисе,  к
переговорам с мелкими поставщиками и к  тяжелой  беседе,  которую  предстоит
провести с наглеющим таможенником. Таможня хочет иметь все больше, делая все
меньше, но Арнольд на нее не обижался - это желание всех паразитов на земле.
А такая вещь, как окно  в  границе,  да  еще  надежное  и  прочное,  считай,
стеклопакет, стоит очень дорого.
   Наконец,  решив,  что  с  него  достаточно,  Арнольд   начал   постепенно
возвращаться к  действительности.  Напоследок  ополоснулся  холодной  водой,
пофыркал, растер докрасна свою мускулистую, хотя и начинающую,  как  у  всех
бывших спортсменов, заплывать жирком фигуру,  и  отправился  на  кухню.  Там
колдовала Лена, как какой-нибудь  оператор  системы  управления  на  главном
пульте электростанции, переключаясь от  миксера  к  тостеру,  от  тостера  к
микроволновке  с  дистанционным  управлением.  Для  нее  этот  процесс   мог
сравниться разве только с удовольствием от постельных ласк. Арнольд  однажды
предложил ей нанять прислугу, чтобы готовила и  за  домом  следила,  но  это
предложение было с негодованием отвергнуто.
   - Готово, - пропела она, и Арнольд, проходя, впился ей в плечо зубами.
   - У-р-р, - утробно заурчал он при этом.
   - Откусишь! - воскликнула она.
   - Муж я или не муж? - с напускной суровостью произнес он.
   - Муж, муж.
   - Во, и паспорт могу показать. - Он сграбастал ее в объятия и укусил  еще
крепче, так что она взвизгнула. - Уйди, дурак! Я тут ему готовлю, а он...
   - Кусается... Все правильно. В нашем деле зубы остфые нужны.
   - И ты на мне их тренируешь.
   - Это чтобы далеко не ходить...
   Он сел за  стол.  На  красивом  фарфоровом  итальянском  блюде  уже  были
разложены бутербродики с черной икрой, карбонатом.  Готовился  еще  омлет  и
тосты с сыром. Арнольд знал, что если с утра хорошо не подкрепиться, то весь
день будешь чувствовать себя в чем-то обделенным. Чтобы  быть  в  форме,  он
должен быть прежде всего  сытым  и  довольным  жизнью.  Голодный  человек  -
человек злой. А злым деньги не идут.
   Он плюхнулся на мягкое кожаное синее сиденье уголка, прижмурился - в окно
светило яркое солнце. Погода -  как  по  волшебству  изменилась.  Еще  ночью
хлестал мелкий, противный дождь, ветер  раскачивал  деревья  и  было  зябко,
мерзко, даром что весна. А теперь светит солнце и, в общем-то, все отлично.
   - Как ты сегодня? - спросила Лена.
   - День сумасшедший. С утра надо к Дону Педро.
   Лена  скривила  губы,  демонстрируя  свое  отношение  к  Петру   Смагину,
директору ТОО "Локс", приятелю  и  компаньону  мужа.  Кличку  Дон  Педро  он
получил благодаря тому, что своим статным видом и  смуглым  лицом,  а  также
черными усами походил на героя-любовника из латиноамериканских сериалов. Был
он скользок, хитер, и у Лены вызывал чувство брезгливости.
   - Ты ему как накаркала,  -  сказал  Арнольд.  -  У  него  неприятности  с
таможней. Приличную партию цигарок арестовали.
   - И не жалко.
   - Да. Только он наш компаньон. - Арнольд запихнул  в  рот  бутербродик  с
паюсной икоркой.
   - Такие компаньоны до добра не доведут...
   - Отлично, - оценил Арнольд бутербродик, потом протянул руку,  сграбастал
пульт и включил небольшой телевизор "Филипс", подвешенный на  подставке  под
потолком в углу. И сразу же, как подгадал, нарвался на убойную новость.
   - Сегодня  ночью  застрелен  пятидесятилетний  генеральный  директор  ТОО
"Квадро" Николай Сорока, - вещал унылый, как закоренелый грешник на исповеди
у ксендза, диктор местной телепрограммы "Берег".  -  Наши  источники  в  УВД
полагают, что это очередное заказное убийство из серии убийств  по  табачным
делам.
   - Ой! - вскрикнула Лена, и поднос с поджаренными хлебцами едва  не  выпал
из ее рук. - Николай Иванович!
   - Мать твою! - Арнольд прищелкнул языком. - Картина Репина "Приплыли"...
   На экране замелькали  кадры  -  дом,  где  проживал  Сорока,  его  новый,
гладкий, благородный и черный, как рояль, "Мицубиси-Паджеро".
   - Ой, что  сейчас  с  Катькой!  -  всплеснула  Лена  руками,  обессиленно
присаживаясь  на  табуретку.  В  ее  глазах  застыл  ужас.  Тот  ужас  после
злосчастного взрыва  самодельного  устройства  в  последнее  время  немножко
отступил, но возвращения его Арнольд боялся. Это значило,  что  опять  будут
транквилизаторы, бессонница, упреки.
   - С Катькой, - горько усмехнулся он. - Что сейчас с мужиками!
   - С кем?
   - Ох, лучше не напоминай...
   Тут послышался телефонный звонок. Недолго ждали. Можно представить, как в
эти минуты обрывают провода телефонов, настукивают  номера  на  мобильниках.
Весь сигаретный бомонд сейчас гудит встревоженным ульем.
   - Здравствуй, - послышался в трубке голос старого приятеля  и  компаньона
Казимира Сапковского по кличке Плут. Кличку эту он заработал честно.
   - О, давно не  видались,  -  хмыкнул  Арнольд.  -  Чего  голос  грустный?
Телевизора насмотрелся?
   - Насмотрелся.
   - Хорошо мы погорели.
   - На семьдесят тысяч зелени с общака нашей родной фирмы,  -  взволнованно
воскликнул Плут.
   - А ты сам? - спросил Арнольд. - Только не говори мне, что свои деньги  в
проект не вливал.
   - Вливал.
   - Сколько?
   - Под семьдесят.
   - Ну, это ты переживешь.
   - А ты?
   - Мой  тридцатник,  -  сказал  Арнольд,  и  в  его  голосе  ощущалась  не
свойственная моменту легкость: действительно, чего горевать, если погорел на
тридцать тысяч долларов, тогда как лучший кореш погорел на семьдесят,  а  на
сколько погорели другие кореша, вообще  приятно  представить.  -  Я  человек
осторожный.
   - Осторожный. Ты же еврей натуральный! -  воскликнул  Плут.  -  Всегда  в
выигрыше.
   - Все сказал?
   - Ладно, Арнольд, не обращай внимания...
   - Вообще-то, кто из нас еврей, можно поспорить, Казимирчик.
   - Ну, завелся, как двигатель моего "Ягуара" - с полоборота, -  с  досадой
произнес Плут. - Пропустим. Что-то  с  соображалкой  туго  у  меня...  Блин,
семьдесят. И еще общак на сто.
   - Последние деньги?
   - Это почти сто зеленью! Ты понимаешь...
   - Понимаю...
   - Арнольд, вот что... Надо встретиться. Втроем. Ты, я и Глушак.  Он  тоже
пострадавший. И влетел, думаю, больше всех нас.
   - Ox, от него только шум, - поморщился Арнольд.
   - Пора мириться нам всем. И вместе бороться. Или я не прав?
   -  Поглядим,  -  без  особого  воодушевления  произнес  Арнольд,  отлично
помнивший, как рассыпалась фирма "Восток", как  разошлись  они  с  Глушаком.
Разве забудешь, если до сих пор справа ноют сломанные ребра.
   - Надо людям прощать, - сказал Плут. - Тем более действительно, влезли мы
в эту историю все втроем. И разгребать надо попытаться тоже сообща...
   - Хорошо. Забиваем стрелочку.  Ты  организуй,  Плут.  Я  с  Глушаком  сам
говорить не хочу. Не правильно поймет.
   - Да все он поймет правильно. Он хоть и с придурью, но когда надо  -  все
понимает.
   - Решили, - кивнул Арнольд.
   Он отключил радиотелефон и протянул черную трубку Лене.

Глава 5
ДОНОС

   - Нет, ты посмотри, что гамадрилы  творят!  -  Полковник  Гринев  хлопнул
волосатой ручищей по газете с такой силой, что если бы  этот  удар  достался
субтильному  редактору  газеты  "Трезвый  взор",  то  отправил  бы   его   в
реанимацию.
   - Опять тебя поминают? - с усмешкой поинтересовался Ушаков.
   - Ничего, - потряс пальцем Гринев, и очки его яростно  сверкнули,  поймав
из окна солнечный зайчик. - Завтра же будет еще  один  иск  в  суд.  Я  этот
голубой бордель прикрою! Я ему устрою!
   Война эта шла уже не первый  год.  Но  в  последние  месяцы  обе  стороны
растеряли остатки приличий. Эдуард Зарецкий,  тридцатипятилетний  неопрятный
очкарик - главный редактор "Трезвого взора", газеты желтее желтухи и ведущий
примерно такой же  направленности  и  качества  телепередачи  "Горизонт"  на
областном телевидении а заодно депутат областного собрания и самый известный
голубой в городе, сцепился не на жизнь, а на  смерть  с  Гриневым.  Конфликт
давно перерос  рамки  обычного  выяснения  отношений  между  журналистами  и
представителями власти. Сыщик и редактор ненавидели друг друга  отчаянно.  А
чему удивляться? Один  втихаря  подкрашивал  перед  зеркалом  губы,  строчил
развязные статьи по  заказу  криминалитета  и  сделал  свою  газету  рупором
местной братвы, при этом был страшно жаден до денег и стыд свой  растерял  в
таком далеком детстве, что ныне не мог и вспомнить, что это слово  означает,
а кроме  -  того,  любил  себя  прямо  космической  любовью,  с  болезненной
мнительностью следил за своим здоровьем. Другой был кобелем в лучшем  смысле
этого слова, в прошлом девушки падали ему в объятия одна за другой, но форму
не растерял и до сих  пор.  И  всю  свою  жизнь  "давил  сволочь",  как  сам
выражался, жил впроголодь, на нищенскую милицейскую зарплату и не  жалел  ни
себя, ни других. Так что понятно, почему их трясло при виде друг Друга.
   Эта война давно стала забавой для всей области. В интервью по  телевизору
Гринев рычал, что голубые в городе жить спокойно не будут, даже если  они  и
депутаты. А Зарецкий в каждом номере перечислял замученных Гриневым невинных
людей.
   - "Убийца в серой шинели", - процитировал Гринев, снова  хлопнув  ладонью
по газете.
   - Это про тебя? - спросил начальник уголовного розыска.
   - А про кого еще?
   На этот раз Гриневу припомнили, как  пять  лет  назад  он  застрелил  при
задержании рэкетира  Мишаню  Косого,  державшего  в  ежовых  рукавицах  весь
Ленинский район и. пытавшего бизнесменов в сырых подвалах.
   - Оказывается, тот гад был ангелом небесным, а  я  ему  пистолет  в  руку
сунул после того, как по пьяни застрелил!. У, педрила очкастая!  -  прорычал
Гринев.
   - Ладно, береги нервы.
   - Я ему устрою...Я...
   - Четыре часа уже. Пошли кофе выпьем, - предложил Ушаков.
   У Ушакова было  пониженное  давление,  и  он  по  привычке  поднимал  его
чашкой-другой крепкого  кофе.  Армен,  хозяин  небольшого  кафе-павильончика
"Береза" напротив "серого дома" - семиэтажного, давно не  крашенного  здания
областного УВД - готовил на углях прекрасный кофе по одному  ему  известному
рецепту.
   В павильончике было малолюдно. Парочка студентов цедила  кока-колу,  трое
кавказцев как-то уныло давили бутылку с коньяком, закусывая  его  шоколадом.
За  стойкой  скучала   миловидная   барменша.   Она   лучезарно   улыбнулась
посетителям, и тут же из кухни вынырнул Армен.
   - Здравствуйте. Давно вас не было! - воскликнул он.
   - Ты скажешь. Всего-то три дня, - возразил начальник уголовного розыска.
   - Три дня, да, - цокнул Армен. - Я и говорю - давно. Наше фирменное?
   - Как всегда.
   Как всегда означало чашку крепкого кофе Ушакову и кофе  со  ста  граммами
водки (безумное сочетание) для Гринева.
   Из динамиков  магнитофона  мягко  лилась  мелодичная  армянская  народная
песня, под которую Армен, подобно алхимику, колдовал  над  медной,  видавшей
виды своей фирменной, наверное, доставшейся  по  наследству  от  прадедушки,
туркой - в ней он варил кофе только для  дорогих  гостей.  Вскоре  кофе  был
готов.  Ушаков  отхлебнул  и  прижмурился  от  удовольствия.  Да,  три   дня
отказывать себе в таком удовольствии - это долго. Но так получилось, что три
дня было не до этого.  Активно,  порой  как  простой  опер,  расследовал  он
убийство сигаретчика.  Для  проведения  первоначальных  оперативно-розыскных
мероприятий он задействовал всех,  кого  мог  -  даже  курсантов  Полесского
юридического института МВД. Опросили жильца каждой квартиры в  окрестностях,
восстановили по минутам последний день Сороки. Составили  скудный  фоторобот
подозреваемых - их видел один свидетель, когда они бежали с места  убийства.
А дальше все застопорилось. Дело начало привычно вязнуть.
   Главный  вопрос,  который  сейчас  стоял  перед   следственно-оперативной
группой, - кому выгодна смерть  Сороки?  Должен  быть  мотив  -  без  мотива
киллера  не  наймут.  Ушаков  напряг  нескольких  уважаемых  в   блатном   и
коммерческом мире людей, и  пошла  некоторая  информация.  Постепенно  стали
вырисовываться версии. Одна из  них  -  дельца  застрелили,  потому  что  он
ввязался в какую-то крупную аферу,  связанную  с  поставкой  из  Германии  в
область сигарет. Вторая версия - это очередная кровавая головомойка в рамках
войны за квоты. Прошлогодние аукционные торги, на которые выставлялось право
беспошлинно ввезти в Россию миллиард девятьсот девяносто миллионов  сигарет,
вылились в отстрел в общей сложности четверых  сигаретчиков.  Тогда  Ушаков,
грешным делом, посчитал, что стрельба не затихнет, пока не  лягут  в  могилу
основные фигуры воюющих сторон, - такая  вероятность  была  очень  реальная,
поскольку слишком дорогостоящие интересы были затронуты.  Однако  неожиданно
разборки затихли, определенно не без помощи  извне,  из  дорогой  столицы  -
золотой Москвы. Но далеко не по всем счетам было тогда  уплачено.  А  Сорока
являлся одним из тех, кто тоже хотел поживиться за счет квот на беспошлинный
ввоз сигарет.
   - Мне все-таки кажется, что Шамиля это  дело.  -  Гринев  хлопнул  стопку
водки, крякнул и потянулся к кофе-запить.
   Шамиль Зайнутдинов - главный бандит Полесской области, табачный воротила,
владелец развлекательного центра "Золотой шельф" и совладелец  фешенебельной
валютной гостиницы "Континенталь"  -  как  нельзя  лучше  подходил  на  роль
заказчика всех заказных убийств, происходящих в городе,  потому  что  везде,
где только можно, он протоптался своими грязными сапогами. Во всяком случае,
он был одной из сторон в войне за квоты, вот только, как всегда,  доказывать
это нечем. Чтобы привлечь к  ответственности  за  заказное  убийство,  нужно
вытащить   на   свет   и   представить   перед   судьями   всю   цепочку   -
заказчик-посредник-исполнитель, а  это  удается  редко.  Поэтому  Шамиль  на
свободе. И поэтому Ушаков только матерится про себя, заслышав это имя.
   - Не к ночи черта  поминаешь,  -  невесело  улыбнулся  Гринев,  глядя  на
кого-то за спиной Ушакова.
   Начальник уголовного розыска повернул  голову.  И  увидел,  как  в  двери
чинно, рука в кармане выглаженных полосатых брюк, заходит Дрюня  -  один  из
помощников Шамиля.  Еще  недавно  он  носил  кожаную  куртку,  цепь  в  руку
толщиной, брил  затылок.  Сегодня  же  приоделся  в  шитый  дорогой  костюм,
прикупил золотые запонки, дорогущий галстук и ботиночки не из дешевых, сунул
в нагрудный карман мобильный телефон  и  обзавелся  новым,  цвета  "коррида"
"Пежо-806", в общем, теперь он считал, что выглядит не как бывший бармен  из
"Якоря", отсидевший в  свое  время  за  групповой  разбой,  а  как  солидный
бизнесмен. Вот только нос поломан в драке и глаза бегают,  да  и  морда  все
равно свинячья. Нет, никуда ты,  Дрюня,  от  своего  прошлого  не  денешься,
подумал Ушаков.
   Дрюня был в ленивой расслабухе, но, увидев сыщиков, подобрался,  подтянул
живот.
   - Здравствуйте, - кивнул он головой. Гринев  искоса  посмотрел  на  него,
кивнул в ответ, приглашая садиться, и осведомился:
   - Чего приперся? Никак явку с повинной притаранил?
   - Вы все шутите, Валентин Михайлович. Все шутите , - кисло сморщился тот.
- В мэрии был.
   - Взятки носил? - поинтересовался Ушаков.
   - Обижаете.
   - Ну да, - сказал начальник уголовного розыска.  -  Все  по-честному.  По
закону.
   - Лучше бы ты явку с повинной  принес,  -  мечтательно  протянул  Гринев,
недобро разглядывая бандита.
   - За что, интересно? -  возмутился  Дрюня.  -  Я  свое  отсидел.  Все  по
молодости было, по глупости. Сейчас я приличный человек, господа сыщики.
   - С Шамилем работаешь, - добавил Гринев.
   - Ну и что? - пожал плечами Дрюня. - Шамиль тоже  теперь  вне  криминала.
Какой, к чертям, криминал, когда столько всего вокруг и без него.
   - А какие, к чертям, деньги без криминала? - спросил Ушаков.
   - И вообще, - тут Гринев с расстановкой выдал свою коронную фразу:
   - То, что вы с Шамилем пока не за решеткой, - это не ваша заслуга, а наша
недоработка.
   - Ну, это вы зря, - решил все-таки обидеться Дрюня.
   - Ты еще заплачь, красна девица, - грубо хохотнул Гринев.  -  Кто  Сороку
убил?
   - Откуда мне знать?
   - А ты у Шамиля не спрашивал? - удивился Гринев.  -  Он  уж  наверняка  в
курсе.
   - Чего вы нас не любите, Валентин Михайлович?
   - Я? Не люблю? - всплеснул руками Гринев. - Да я  вас  ненавижу.  Но  это
делу не мешает.
   - Я чего,  конкретно,  не  въезжаю  -  зачем  на  нас,  спокойных  людей,
напирать? Вон беспределыцики на уши всю губернию поставили.
   - Это кто? - полюбопытствовал Ушаков;
   - Кореец, мать его... - Дрюня кивнул  хозяину  кафе.  -  Браток,  принеси
коньячку. И что-нибудь конкретное сообрази пожевать.
   - Сделаем, - кивнул Армен.
   - Дрюня, - внимательно посмотрел на него Ушаков, видя, как старая  кличка
неприятно резанула собеседника. - Ты чего сюда, жрать пришел?
   - Мимо проходил.
   - Нет, - надавил Ушаков. - Ты сюда пришел прикопать Корейца. Я не прав?
   - Не правы, Лев Васильевич. Хотя Кореец действительно беспредельщик.
   - Давай выкладывай.
   - У меня приятель в рейс ходил на тунцелове. Возвращались из Варшавы. Тут
их "торпеды" Корейца за хобот взяли.
   - Как взяли?
   - Засунули в какую-то вонючую гостиницу. Не  дают  продохнуть,  позвонить
родным. Вымогалово. Внаглую так, беспредельно. Хотят лавы.  Или  растаможку,
типа, на машины.
   - Как же ты обо всем узнал,  если  они  позвонить  не  могут?  -  спросил
Гринев.
   - Люди добрые нашептали.
   - Да, мир не без добрых  людей.  -  У  Ушакова  внутри  екнуло  радостно.
Наконец-то! - Давай адрес гостиницы.
   - Лев Васильевич, только все между нами, - заерзал на стуле Дрюня.  -  Вы
же понимаете... Слов