сь  на  газовую  плиту  со   следами
вчерашнего  кофе,  который  "убежал",  а  подтереть  было   недосуг.   Настя
проследила за ее взглядом, подошла  к  плите  с  тряпкой  в  руке,  но  мама
остановила ее:
   - Подожди. Сядь, - она вытащила второй табурет из-под  стола,  придвинула
Насте. - Что же теперь будет, Настенька?
   Она не знала, что ответить. Лицо мамы было  словно  вылеплено  из  гипса.
Неаккуратно, грубо, как будто скульптор  торопился  и  не  сгладил  ненужные
неровности, какие-то бугры, борозды... Мамины глаза, большие, всегда сияющие
- по ситуации - или  весельем,  или  яростью,  ибо  она  не  знала  "золотой
середины" в своих чувствах, сейчас  провалились  в  два  черно-синих  круга,
таких отчетливых, как будто искусственных, нарисованных.
   - Так что там? - осторожно спросила Настя.
   - Он попал под поезд... Аркашенька наш... Какой ужас!..
   - Не плачь, мамуленька... - Настя обняла мать за плечи, прижала к себе. -
Не надо... Ничего ведь не изменишь...
   Они сидели и  плакали.  Не  обращая  внимания  на  время,  не  подходя  к
телефону, который словно прорвало. Он трезвонил  беспрерывно,  заканчивалась
одна  серия  звонков,  тут  же  начиналась  новая,   прерываемая   исправно,
по-солдатски,  даже  с  каким-то  нелепым  сейчас  ухарством,   включающимся
автоответчиком. Они не разбирали голосов тех, кто оставлял  свои  сообщения,
сидели обнявшись на кухне и плакали, шептались о чем-то, потом снова  давали
волю слезам.
   - Мамочка, - сказала наконец Настя, чуть отстранившись от мамы,  -  может
быть, поспишь немного? А?
   - Да, Настенька, только вряд ли я усну... Не знаю.
   Тогда  Настя  открыла  холодильник,  достала  початую  бутылку  водки   и
протянула матери. Она вообще-то не поощряла этой родительской  слабости,  но
сейчас...
   - Спасибо, родная.
   Только к середине дня Настя стала отвечать на телефонные звонки. И  слава
Богу, потому что хотя и скорбные, но деловитые голоса  отцовских  коллег  по
бизнесу и просто друзей все же вернули ее к действительности и  повседневным
заботам, которых, как оказалось,  сейчас  было  невпроворот.  Настя  впервые
непосредственно столкнулась со смертью близкого человека, и все эти  тяжелые
и неизбежные  обязанности,  свалившиеся  теперь  на  них  с  мамой,  сначала
подавили ее, а потом странным образом отвлекли от тяжелой тоски и жалости  к
отцу, к маме и к себе, которые просто мутили ее разум.
   День пролетел незаметно. Настя подняла голову,  взглянула  на  часы  и  с
удивлением отметила, что правы, наверное, взрослые, когда говорят, что время
для них движется быстрее, чем для детей. А начиная с сегодняшнего  утра  она
чувствовала себя, безусловно, взрослой, по-настоящему, со  всей  мерой  этой
самой "взрослой" ответственности за себя и, главное, за других.
   На столе перед ней лежал лист бумаги, густо исписанный ее рукой. Там были
телефоны, адреса, фамилии, цифры  с  вполне  "взрослым"  количеством  нулей.
Настя весь день отвечала на  телефонные  звонки,  "сводила"  друг  с  другом
разных людей, изъявивших желание  принять  участие  в  организации  похорон,
поминок, покупке гроба, венков, кто-то сказал, что берет на себя обеспечение
транспортом, кто-то еще что-то.
   Мама спала. Настя смотрела на свои записи, проверяла  себя,  все  ли  она
отметила,  все  ли  важные  детали  запомнила,  все  ли   фамилии   записала
разборчиво,  так,  чтобы  мама  смогла  пользоваться   этой...   шпаргалкой?
списком?
   Настя вошла в спальню и посмотрела на мать. А сможет ли она  вообще  всем
этим заниматься? Пустая бутылка водки стояла на полу рядом с кроватью, мама,
видимо, просыпалась и прикладывалась несколько раз, пока Настя беседовала  с
доброй половиной города. Она подавила мгновенное раздражение,  не  до  этого
сейчас, мама имеет право, маме-то ведь тоже несладко. Еще  неизвестно,  кому
хуже - ей, шестнадцатилетней,  или  маме,  которая  знала  папу  задолго  до
рождения Насти. Пусть уж.
   Квартира сейчас, казалось ей, увеличилась  как  минимум  вдвое.  Огромное
пустое пространство. Без папы она,  точно,  стала  больше.  Пустой  кабинет.
Настя больше не  увидит  его  сгорбленную  спину  перед  светящимся  экраном
монитора, не услышит его раздраженное,  но  привычное  и  родное:  "Настюха,
немедленно закрой дверь!" Опять потекли слезы, опять лицо  стало  как  будто
расклеиваться, растекаться в плаксивую детскую гримаску.
   Телефон  снова  зазвонил.  Настя  тяжело  вздохнула,  отгоняя   слабость,
запрещая голосу дрожать, мазнула рукой по щекам и подняла трубку.
   - Алло...
   - Привет. Это Рома. Узнала?
   Какой еще Рома? Настя пыталась сообразить, что это за  Рома  такой.  Рома
был явно из той, детской ее жизни, которая кончилась  сегодня  утром.  Настя
вдруг с удивлением поняла, что весь сегодняшний день напрочь забыла том, что
у нее куча друзей, куча дел, что послезавтра начинаются занятия в школе. Еще
вчера все это казалось страшно важным, а сейчас... Ерунда, детские игры.
   - Рома?
   - Ну, помнишь, ночью познакомились? Возле дома твоего.
   - А-а... Ну да.
   Это тот паренек в фирменной куртке. Ну, как же, как же...
   - Ты что делаешь? - весело спросил Рома.
   Настя секунду помедлила, потом ровным голосом сказала в трубку:
   - Отца хороню.
   Она с каким-то странным интересом ждала, что же ответит паренек на  такое
вот сообщение.
   - Да... - пробормотал Рома. - Извини. Я перезвоню. Когда удобно?
   - Не знаю. Да в общем-то, можешь и сейчас говорить.
   - Неудобно как-то.
   - Ничего. Что ты хотел?
   - Я вообще-то встретиться с тобой хотел. Я же не знал, что у  тебя  такие
дела.
   - Обычные дела, - ответила Настя. - Давай встретимся.
   - А когда? Когда ты можешь?
   - Оставь телефон, я сама тебе позвоню, когда все закончится.
   Веки снова начали набухать от слез, горло  перехватило,  но  Рома  быстро
продиктовал свой номер, который она машинально записала на бумагу с  длинным
списком фамилий, попрощался и повесил трубку. И тут же исчез из  памяти.  До
того ли сейчас.
   Первым приехал Калмыков.
   Мама еще спала, и Настя сама впустила  его,  решив,  что  отказать  будет
как-то неловко. Не просто так ведь пришел  человек.  Она  давно  знала  Юрия
Федоровича. Еще бы - главный партнер отца, чуть ли не друг детства. Все  эти
лесопилки, производство мебели, экспорт-импорт, все это они с  отцом  вместе
подняли, начинали с нуля, занимали  друг  у  друга  по  пятерке,  выдумывали
какие-то новые коммерческие ходы, голодали, ночи напролет курили на кухне за
столом, уставленным пивными бутылками.
   Никто не верил в эти их планы, ни Настина мама, ни родители  Калмыкова  -
он так и остался холостяком, а тогда вообще был маменькин сынок. Однако  они
победили. Если, конечно, в сложившейся ситуации это  можно  назвать  победой
отца.
   - Привет, Настенька, - осторожно сказал Калмыков, входя к ней в  комнату.
- Как себя чувствуешь?
   - Юрий Федорович. Давайте  без  экивоков,  -  ответила  Настя,  -  я  уже
взрослая. Истерики у меня не будет. Так что не волнуйтесь, пожалуйста.
   - Ладно, не сердись.
   - А я и не сержусь.
   - Мать-то как?
   - Мать... - Настя помолчала. - Плохо мать. Боюсь, пить будет  сильно.  Ей
нельзя пить-то.
   - Да. Ну, дело такое, Настюха... Тут уж ничего...
   - Юрий Федорович, я вас очень люблю, только не называйте меня Настюхой.
   И опять слезы  побежали  по  лицу.  Не  удается  ей  все-таки  пока  быть
взрослой.
   Калмыков обнял Настю за плечи.
   - Ничего, девочка, ничего. Прорвемся. Я вас не оставлю. Все будем с вами,
все вам поможем. Предприятие на Раису оформим, справится она, как думаешь?
   Настя встрепенулась:
   - Что вы сказали?
   - Я говорю, как считаешь, мама твоя сможет у  нас  работать?  Ну,  не  на
месте Аркадия, конечно, но...
   - Ой, ну не до того сейчас, Юрий Федорович. Давайте потом, а?
   Калмыков внимательно посмотрел на нее:
   - А ты взрослеешь, Настенька. Я ведь привык считать тебя ребенком.  А  ты
уже не ребенок. Совсем не ребенок.
   Какие-то  странные   интонации   прозвучали   в   его   голосе.   Слишком
неопределенно говорил Калмыков, слишком  осторожно.  Чего-то  недоговаривал,
Настя это чувствовала.
   - Слушай, Настенька, - продолжил он после неловкой паузы. - Там Раиса все
спит. Могу я в машину  Аркашину  заглянуть?  Работа  ведь,  сама  понимаешь.
Никуда от этой работы проклятой не денешься. Даже в такой день. Ну, ты скоро
с этим столкнешься. Если идешь в бизнес, то все, пиши пропало.  Ни  выходных
тебе, ни отпусков, рабочий день - двадцать четыре часа в сутки.
   - Да я все знаю, что вы мне объясняете. Папа-то мой так же точно жил. Все
время - работа, работа. И вот, на работе...
   - Все, все. - Калмыков снова потрепал ее по спине. - Все,  Настенька.  Не
будем об этом. Так могу я посмотреть?
   - Пожалуйста, - она встала и кивнула в  сторону  отцовского  кабинета,  -
пойдемте.
   Калмыков сел на вертящееся кресло у письменного  стола  Аркадия  Волкова,
включил монитор и  начал  открывать  файл  за  файлом,  быстро  просматривая
содержание и переходя к следующему. Все  пароли,  как  Настя  убедилась,  он
знал, ну, конечно, какие между Калмыковым и отцом могли быть секреты? А если
и были, теперь это не имело никакого значения.
   - Я пойду кофе сварю, - сказала Настя.
   - Конечно, конечно, иди, иди, - пробормотал Юрий  Федорович,  не  отрывая
глаз от экрана монитора.
   Настя побрела на кухню. Навстречу ей из спальни вышла мама.
   - Привет, ма, - бросила Настя. - Кофе будешь?
   - Кофе? Наверное... Не знаю...
   - Выпивки все равно больше нет. И хватит уже, а?
   - Наверное, - пробормотала  мама.  -  К  тебе  кто-то  пришел?  Я  голоса
слышала.
   - Это не ко мне. Это к нам. Калмыков Юрий Федорович.
   - Калмыков? А что ему надо?  -  неожиданная  злоба  зазвенела  в  мамином
голосе, такая отчетливая, что Настя даже удивилась. - Зачем ты его пустила?
   - Как - зачем? Пришел, вот и пустила. Поговорили мы с ним. И  не  ори  на
меня, пожалуйста. И так, знаешь ли, неважно мне. А если у вас с ним  контры,
то предупреждать надо. И вообще, не время, по-моему, сейчас ссориться. Да  и
не место здесь для разборок.
   - Ты права. Прости. Но он пусть уходит.  Скажи  ему,  что  я  плохо  себя
чувствую. Что я  сама  ему  позвоню.  Еще  увидимся.  К  сожалению.  Что  он
делает-то?
   - В кабинете сидит, смотрит отцовские файлы. Работа, говорит, не ждет.
   - Работа... Гори она огнем, эта их работа.
   - Ты чего, ма?
   - Да так, ничего. Неважно. Просто плохо мне, деточка моя, плохо.
   - Ладно, сейчас выпровожу его. Только кофе пусть выпьет, а то неудобно, я
обещала.
   Скрипнула дверь, и в коридор вышел Калмыков.
   - Здравствуй, Раиса. Извини, что я так  неожиданно.  Мне  с  тобой  нужно
поговорить, но сейчас, наверное, неудобно.
   - Да, Юра, поговорить надо. Но ты прав, не сейчас. Как твои дела?
   Настя видела, что мама изо всех сил пытается подавить в себе неприязнь  к
Калмыкову, которая нет-нет да и прорывалась в чересчур звенящих согласных, в
резких поворотах головы, во всем ее облике.
   - Какие теперь дела. Не знаю. Надо определиться, как  дальше  быть.  Всем
нам вместе.
   Настя,  к  своему  удивлению,  заметила,  что   Юрий   Федорович   как-то
приободрился  после  посещения  папиного  кабинета.  Исчезла  напряженность,
скованность, он не подыскивал больше нужных слов, которые с  трудом  находил
еще несколько минут назад. И хотя всем  своим  видом  по-прежнему  изображал
печаль и смущение, но внутри у него, казалось, все пело от  какой-то  тайной
радости. И еще Настя видела, что ему не терпится уйти.
   - Ну, это все после. После, - повторил он. - Я, пожалуй,  пойду.  Позвоню
вам с утра, фирма все сделает, все организуем, а то это  такая  воз..  -  он
замялся, смущенно глянув на Настю, - такая, я хотел  сказать,  история,  все
эти справки, взятки. С деньгами наличными у вас,  кстати,  нормально?  А  то
пока со счетов снимете... Если что, на фирме без вопросов, любую сумму...
   - Спасибо, - сказала Раиса. - Все в порядке. Извини, Юра, я сейчас просто
не в себе.
   - Да-да, конечно. Ну, до свидания.
   Настя закрыла за  ним  дверь  и  снова  подумала,  что  странным  образом
изменился Юрий Федорович после посещения отцовского кабинета. Она подошла  к
компьютеру, пощелкала мышкой, но ни один из запертых файлов  не  открывался.
Калмыков не снял пароли. Наверное, так и нужно, ведь работа их продолжается,
так что напрасно она психует, это все теперь не имеет никакого значения.
   Калмыков сдержал слово. На следующий день  все  тягостные  проблемы  были
решены. Настя, поговорившая на эту тему по  телефону  со  множеством  людей,
была в курсе, каких денег стоило фирме, теперь уже калмыковской,  -  сделать
все за один день.
   Утром она съездила с Юрием Федоровичем за свидетельством о смерти,  потом
он отвез ее домой, сказав,  что  все  остальное  будет  сделано  по  высшему
разряду, и еще раз удивил ее своей странной бодростью. Он не мог  скрыть  ее
даже за выражением  глубокой  печали,  которую  пытался  демонстрировать  на
людях.
   Насте казалось, что время стало сжиматься. Она и не заметила,  как  снова
наступил вечер. Раньше за день она столько успевала, он тянулся  бесконечно,
а теперь... Поездила по городу в машине Калмыкова, вернулась  домой,  застав
маму на кухне с подругой Ветой, естественно, за бутылочкой вина, посидела  с
ними с полчасика, взглянула на часы - мать честная! Почти ночь.
   - А ты взрослеешь, Настенька, - заметила Вета,  молодящаяся  женщина  лет
под сорок, - прямо на глазах.
   - Да что ты, - возразила мама, - она совсем еще ребенок. Я-то знаю.
   - Не скажи, не скажи,  Раечка.  У  нее  такое  выражение  лица...  Просто
взрослая барышня.
   Настя терпеть не могла, когда ее обсуждали прямо при ней, и молча ушла  в
свою комнату. Включила компьютер, но что с ним делать, не имела понятия.  Не
играть же, в самом деле. И не потому, что траур в доме, это все  условности,
нет, просто Warcraft вдруг показался ей совершенно пустым, не стоящим  траты
времени занятием. Игрушка для тупиц.
   Она пошла в папин кабинет, снова помудрила с "Маком". Ничего интересного.
Ну,  записная  книжка,  какие-то  схемы,  списки  -  ничего   заслуживающего
внимания. Уже собираясь вернуться на кухню, чтобы  как-то  поддержать  маму,
Настя решила посмотреть, сколько места осталось на жестком диске. Вывела  на
экран схематичное изображение винчестера и  даже  выпрямилась  вне  себя  от
изумления. Диск был практически пустой. Если не считать нескольких мегабайт,
занятых программами и крохотными по объему  заметками,  которые  она  сейчас
видела, на диске не было ничего. Раньше, она точно это знала, компьютер  был
забит почти под завязку, отец даже говорил, что нужна более  мощная  машина,
что работа тормозится. Значит, это Калмыков постирал все? Кто  же  еще?  Или
отец сам разгрузил? Черт их разберет.
   Она  стала  одну  за   другой   проверять   дискеты,   выглядывающие   из
пластмассовых стеллажиков. Половина их оказалась девственно чистой, половина
заполнена какими-то расчетами, причем, как поняла Настя, столетней давности.
   Правда, в машине еще оставались несколько запертых файлов, но  количество
информации все равно было мизерным.

***

   Следующие три дня промчались  как  один  сумасшедший  миг.  Подготовка  к
похоронам, сами похороны на Богословском, отец в огромном пугающе  роскошном
гробу, толпа полузнакомых и  вовсе  незнакомых  людей  с  одинаково  хмурыми
лицами, потом поминки в квартире у родителей папы - все с той  же  невеселой
толпой, которая, однако, как это всегда бывает, к концу вечера  расслабилась
от немалого количества водки  и  перешла  в  разговорах  от  воспоминаний  к
обычным своим темам - работа, дети...  Где-то  прошелестел  первый  стыдливо
приглушенный анекдот, звякнул сдавленным  смешком.  Обычные  поминки,  очень
даже обычные.
   - Доигрался Аркадий, - вдруг услышала Настя, идя из комнаты на  кухню.  В
прихожей одевались два господина совершенно одинаковой наружности. В хороших
костюмах, коротко стриженные, лет пятидесяти, один совершенно лысый,  второй
-  брюнет  без  единого  седого  волоса,  американского  какого-то  вида.  -
Допрыгался парнишка. Эх, молодежь. Куда лезут, куда?
   Настя не поняла, который из них  говорил,  оба  стояли  к  ней  спиной  и
натягивали плащи. С самого утра непрерывно моросил дождь.
   - А хороший из него мог бы получиться партнер. Хороший. Да только слишком
уж грамотный.
   - Да. Мало людей правильных, мало.
   Дверь за странной парой закрылась. Господа в плащах исчезли по-английски,
не попрощавшись.
   Неприятным холодком обдали Настю их слова.  Вроде  ничего  особенного  не
сказали господа в плащах, но сами интонации,  увесистая  многозначительность
каждого слова. Чего-то они недоговаривали. Чего-то очень важного.
   Почему-то Насте вспомнился почти пустой  хард-диск  папиного  компьютера.
Видимо, не все им с мамой известно. Или  -  она  бросила  взгляд  в  сторону
кухни, где мама, уединившись все с той же Ветой,  пила  водку,  -  или  мама
знает. Но молчит? Что-то с папой не так. А что?

***

   - Ма, слушай, а что это были за люди, там, у бабушки?
   - Какие люди?
   Мама  уже  основательно  захмелела.  Домой  к  Волковым  приехали   после
"официальных" поминок самые близкие - неизменная мамина Вета, ее брат, много
лет свой человек в их доме, прямо сюда  приехал  Марк  -  Куз,  как  ласково
называла его мама. С Кузом папа дружил в юности, потом  их  пути  разошлись,
творческая душа Куза бизнес не принимала, он всегда был на вольных хлебах, и
теперь, насколько знала Настя, занимался журналистикой.
   - Ну, там, помнишь, двое таких... На мафиози похожих...
   - Не помню.
   - А, были, были такие, - вмешалась Вета. - Я видела. Всю дорогу  молчали.
Я думала, иностранцы. Нет, на русских мафиози они не похожи, Настя. Ты  что?
Слишком хорошо одеты.
   - А мафиози что, плохо одеваются?
   - Не плохо, Настенька, нет, но, как бы это сказать, не совсем  правильно.
И если даже правильно, то показушничают чрезмерно. А эти - высший класс.
   - Так кто же они такие?
   - А черт их разберет. Папины партнеры какие-нибудь.
   - Кстати, - вмешался Куз. - Калмыкова почему не было? Они  же  с  Аркашей
друзья?
   - Не знаю, - мама снова налила себе водки. - Последнее время Аркаша с ним
не общался, даже называл сволочью.
   - Да? - Куз был искренне удивлен.  -  А  я  слышал  другое.  Ко  мне  тут
Калмыков приходил, халтурку подкинул. Говорил, у них с Аркадием дело в  гору
идет.
   - Аркашенька вообще от него отделиться  хотел.  Лесопилку  эту  проклятую
купил, чтобы дело свое иметь. Без Калмыкова.
   - Интересное кино, - Куз почесал бороду.
   - А что у вас с лицом? - поинтересовалась Вета.
   - С лицом? - Куз потрогал ссадину на лбу и распухший  нос.  -  Подростки,
знаете ли, напали. Ужас! Как волчата или как... не знаю  кто.  Навалились  -
ничего не сделаешь. Помяли вот. Ребро, между прочим, сломали. Так и хожу  со
сломанным ребром. Больно, а надо.
   - Кошмар, кошмар! Что творится в городе! - Вета заохала, заахала, махнула
между делом рюмку водки, закусила огурчиком. - Ты, Настя,  будь  осторожней.
Такая красавица стала, гляди там, не связывайся ни с  кем.  Улица  сейчас  -
страшное дело.
   - Да ладно вам, - ответила Настя, - я уже давно не ребенок.
   - Это точно, - сказал Куз, внимательно разглядывая девушку. - Не ребенок.
Глава 6

   - Кто там? - спросила Настя, подойдя к двери.
   Звонок разбудил ее. По дороге в прихожую она взглянула на часы - половина
первого! Мама еще спала. Надо же. Впрочем,  накануне  засидевшись  допоздна,
немудрено, намучилась бедняжка за эти дни, да и хватила лишку на поминках.
   - Следователь. Из милиции. Вот документы, - сказал приятный низкий  голос
за дверью.
   Настя посмотрела в глазок и увидела  светловолосого  молодого  мужчину  в
коричневом костюме.  Мужчина  смотрел  прямо  на  Настю,  поднеся  к