более
чем  внушительные  габариты.  Все  дело  было  в  одежде,  прическе,  манере
общаться. Неискушенному в ночной питерской жизни трудно было вообразить, что
мужчина на четвертом десятке, житель культурной столицы, как до сих пор  еще
говорили, России, может ходить в ковбойских  сапогах  с  позвякивающими  при
каждом шаге шпорами, шляпе  "стетсоне",  настоящей,  огромной,  с  загнутыми
вверх полями. А что говорить о жилетке с длиннющей бахромой, о  бесчисленных
ремешочках, ленточках, каких-то уздечках, платочках,  которыми  Мертвый  был
перевязан, перепоясан, опутан, только что не взнуздан.  А  многих  предметов
его гардероба, точнее, их названий не знали даже самые близкие  друзья.  Все
эти штуки, металлические и кожаные,  которые  он  постоянно  носил,  внушали
окружающим боязливое недоумение.
   - Привет! - сказала Настя, обращаясь к обоим сразу.
   - А, Настюха, здорово! - ответил Кулак, высоченный худой парень, ровесник
Мертвого и, так же как Ковбой, выглядевший значительно моложе своих лет.  Он
схватил Настю за плечи, притянул к себе и потрепал  по  спине.  По-отечески,
без всякого умысла. Так, по крайней мере, считала Настя. - Как дела? - успел
весело поинтересоваться Кулак  за  то  время,  пока  Мертвый  лишь  свысока,
оценивающе поглядел на Настю, причмокнул толстыми губами и,  наконец,  сочтя
ее достойной общения, коротко, почти незаметно кивнул головой.
   - Отлично, - ответила девушка Кулаку. Мертвого Настя  побаивалась.  Очень
уж он был непредсказуем, а количество спиртного, употребленного им в течение
дня, не поддавалось никакой оценке. Мертвый никогда не выглядел пьяным, даже
будучи на грани полного, что называется, отруба. Что же происходило  у  него
внутри - это другой вопрос.
   - Пошли со мной, - предложил Кулак.
   - Куда?
   - Тусоваться! - Кулак расхохотался. - Это  же  у  вас,  у  молодежи,  так
принято - тусоваться, да?
   - Не знаю.
   - Ладно, ладно! Я сам был раньше "молодежь", я-то  знаю.  В  клуб  пошли,
пивка попьем.
   - А ты разве?..
   - Что? - строго спросил Кулак.
   Настя знала, что этот высоченный взрослый парнище прежде славился  своими
алкогольно-рок-н-ролльными подвигами,  а  года  два  назад  "закодировался",
устав от неприятностей, которые приносили все  учащающиеся  запои.  Перестав
пить, он начал зарабатывать какие-то немыслимые кучи денег, которые  тратил,
впрочем, так же  легко,  как  и  получал.  Кулак  занимался  продюсированием
начинающих питерских групп, возил их в Москву, записывал им альбомы,  группы
эти одна за другой, не успев появиться на свет и  записать  альбом,  куда-то
исчезали, а Кулак, получая под них приличные авансы в столице,  "залечивая",
как он говорил, спонсоров, благоденствовал.
   - Что "я разве"? - переспросил он.
   - Ты же не пьешь, кажется?
   Он снова громко захохотал,  так,  что  прохожие  вокруг  стали  испуганно
оборачиваться.
   - Ладно, тебе-то что, пью я или нет? Пошли!
   Мертвый укоризненно покачал головой.
   - Куля, ты совсем ополоумел.
   - А что такое? - Кулак обнял Настю за плечи.
   - Ничего. Счастливо тебе повеселиться. Смотри, не сдохни, как собака.
   Насте очень нравилось идти вот так - в обнимку с Кулаком. Мало того,  что
он слыл личностью очень известной в музыкальной и актерской тусовках Питера,
он был еще очень умным и приятным парнем. Да  каким  там  парнем  -  он  был
настоящим, взрослым мужчиной, с которым, однако, легко  и  приятно,  который
тебя понимает, говорит с тобой на равных, которому вроде бы  даже  интересно
разговаривать с Настей.
   - А чего это он так? - спросила девушка,  когда  они  свернули  на  улицу
Рубинштейна.
   - Кто?
   - Ну, Мертвый. "Смотри, не сдохни..."
   - А!.. Это... Ну, Настя, ты же мала еще. Ты наших фильмов не видела.  "О,
счастливчик!" Было такое кино хиппанское. Все торчали. Я раз пять смотрел  в
"Спартаке". В тяжелые коммунистические времена. Весело, правда, было  тогда,
не то что сейчас.
   - А сейчас что, грустно?
   - Тоже весело. Только по-другому. В общем-то ничего не изменилось. Просто
мы тогда молодыми были, вот как ты сейчас. Тебе-то весело, наверное, да?
   - Да не особенно.
   - Это тебе только кажется. Через десять лет будешь это время вспоминать и
говорить: "Ах,  как  было  весело!"  И  сегодняшний  день  в  том  числе.  И
вчерашний, и завтрашний. Так-то вот, слушай старших, набирайся ума.
   Он говорил совсем не так, как другие взрослые. Да он и не был  для  Насти
взрослым,  в  том  смысле,  как,  например,  учителя   в   школе,   родители
одноклассников, даже ее собственные. Хотя Кулак,  или  Сергей  Морозов,  как
звали его на самом деле, был всего на пару лет младше Настиного  отца.  Одно
поколение, а разница между ними огромная. Кулак был свой.  СВОЙ.  Он  вполне
мог бы стать Настиным, как говорила ее классная  руководительница,  "молодым
человеком". Ее уже  несколько  лет  коробило  от  ханжеской  пошлости  Елены
Дмитриевны. Как начнет рассуждать о взаимоотношениях полов, так хоть  святых
выноси!
   Прежде, когда  ее  подопечные  были  помладше,  это  называлось  у  Елены
Дмитриевны  "дружбой  мальчиков  с  девочками".  Веяния  времени  не  обошли
стороной и ее строгих правил,  и  классная  руководительница  ввела  в  свой
словарь эти самые "межполовые отношения". Лучше бы этого не было.  Лучше  бы
она вообще эту тему не поднимала. Настя, да и все  ее  школьные  подруги  не
знали, куда глаза девать от стыда, когда  Еленушка  начинала  иносказательно
посвящать  их  в  тайны  менструаций  или  рассуждала   о   страшном   вреде
подростковой мастурбации.  Стыда  не  за  себя,  а  за  нее.  И,  что  самое
противное, иногда, слава Богу, нечасто, стыд этот смешивался  с  жалостью  к
этой старой уже, высохшей женщине, которая, судя по всему, лишила себя одной
из сторон жизни, причем совсем непротивной,  скорее,  очень-очень  приятной.
Настя-то, во всяком случае, убедилась в этом. Еще весной, в десятом классе.
   Клуб представлял из себя небольшое полуподвальное помещение,  чистенькое,
уютное, с дизайном, выполненным не без искры Божьей, не шедевр, конечно,  но
пригласить сюда никого не стыдно. Бывали здесь самые разные люди - от  нищих
панков до самых что ни на есть  настоящих  "новых  русских",  оставляющих  в
грязноватом дворике свои "шестисотые". И то - ведь далеко не все они  тупицы
с растопыренными пальцами из новой серии  анекдотов,  поползших  по  стране,
эти, из анекдотов, скорее исключение, чем правило. В наше  время,  пользуясь
одной блатной феней, много не заработаешь,  деньги  водятся  в  политике,  в
экономике, а там феня  не  шибко  котируется.  Это  только  простых  граждан
грабить можно с феней на устах, а много ли у них, у граждан-то, возьмешь? На
"шестисотый" точно не хватит.
   - Ты что будешь? - спросил Кулак.
   - Не знаю.
   - Ладно.
   Он пошел к стойке,  взял  две  бутылки  пива,  стаканы  и  что-то  шепнул
девушке, распоряжающейся нехитрыми клубными припасами.
   Настя сидела на широкой  деревянной  скамье  за  тяжелым  грубым  столом,
сработанным из толстых досок и словно обожженным сверху, с сигаретой в  руке
- а как же, в таком  месте  да  без  сигареты,  нонсенс  просто!  Пиво  было
холодное, но невкусное. "Балтику" она не любила - водянистый напиток, ни  то
ни се, а пахнет потом так, что можно подумать,  будто  Настя  выпила  стакан
водки, и кайф очень странный, тупой, тяжелый. И писать очень хочется.  Когда
Насте предлагали что-нибудь выпить, она  не  рисковала,  конечно,  с  такими
напитками, как коньяк или водка. Пробовала несколько раз, но поняла, что это
не для нее. Пока что, во всяком случае. Штучки для  мазохистов.  Кайф  можно
получить меньшими потерями, выпив какого-нибудь крепкого пива, подороже, чем
"Балтика", но подешевле коньяка.
   Кулак поднялся с лавки и снова направился  к  стойке,  взял  у  смеющейся
барменши, чуть старше Насти, две чашки кофе и вернулся к столу.
   Настя  с  удовольствием  следила  за  тем,  как  он  движется,   широкими
уверенными шагами огибает лавки, длинные ноги в обтягивающих черных  кожаных
штанах ступают упруго, уверенно. Кроме вечных кожаных штанов на Кулаке  была
белая футболка с черной надписью: "No More Fucking Rock-n-Roll" -  и  черная
кожаная жилетка. Сильные руки,  сплошь  покрытые  разноцветной  татуировкой,
изображающей драконов, индейцев, томагавки, стрелы, всего одним взглядом  не
охватить, плавно несли две полные до краев чашечки, не расплескав ни  капли.
Ловкий парень этот Кулак. Ловкий и красивый.
   Он поставил кофе в центр стола.
   - Ну, что делать будем, Настюха?
   - Не знаю, - протянула она.
   - Ха, интересно, я, что ли, должен думать? Не знает она.
   Вдруг он оборвал речь и глаза его уперлись во что-то, что  находилось  за
Настей. Подавив в себе  желание  обернуться,  она  почувствовала,  что  этот
прекрасный принц сейчас от нее ускачет. Да-да, на лихом коне, как в  сказке.
Настя хлебнула еще пива прямо из бутылки и попросила у Кулака зажигалку.  Ее
"Зиппа" лежала в кармане, но  слишком  уж  внимательно  он  на  кого-то  там
уставился, нужно было  как-то  вернуть  его  внимание,  хотя  она  с  каждой
секундой все отчетливее понимала, что момент упущен. Да и был ли он  вообще,
этот момент?
   - Светка! - вдруг заорал во все горло Кулак. -  Светка!  Ты  что,  старых
друзей не замечаешь? Оборзела, да? Я вот тебе сейчас шершавого как запущу! А
ну иди сюда!
   Настя поняла, что ей дико, невыносимо хочется, чтобы  эта  обычная,  всем
известная и чисто внешняя грубость Кулака была обращена на нее. Это все  его
шуточки -  "шершавый",  "оборзела".  Кулак  давно  уже  пользовался  этакими
простонародными выражениями, находя в них особый шик. С его  легкой  руки  и
благодаря его обаянию они стали модными даже в кругу его  друзей,  и  многие
теперь запросто роняли словечки, которые можно услышать разве что  на  рынке
от замшелых торговок овощами. Это не был ни родной матерок, матерок-то  само
собой, это  статья  отдельная,  с  любовной  тщательностью  разрабатываемая,
трепетно хранимая  и  защищаемая  от  гордецов,  желающих  порушить  вековые
традиции. Нет, это были как раз грубые "шершавые", "все бабы  -  суки"  или,
например, "гузло".
   Что до мата, то Кулак как-то, еще чуть ли не при первой их встрече  здесь
же, в этом  же  клубе,  во  время  чьего-то  концерта  прочитал  благодарным
слушателям целую лекцию.  Настя  тогда  оказалась  рядом  с  ним  за  столом
случайно. Он сам подсел. Увидел свободное место и приземлился. Потом  махнул
своей рукой-граблей, призывая друзей, те и подвалили, мгновенно  сдвинув  на
краешек скамьи каких-то подростков, пытавшихся,  по  выражению  из  арсенала
Кулака, "строить Насте куры". А Настю не сдвинули. Она так и осталась сидеть
в центре кулаковской компании, выслушивая его  сентенции.  А  потом,  как-то
автоматически, превратилась в  одну  из  них  -  приближенных,  посвященных,
своих.
   Кулак, рассказывая свои истории, периодически заказывал  выпивку  и,  как
само собой разумеющееся, считал в заказах и Настю. А  у  нее  нет-нет  да  и
появлялась мысль, портящая все впечатление от чудесного знакомства. Мысль до
омерзения  простая  и  банальная:  возможно,  Кулак,  который   общается   с
бесчисленным количеством разного народа, спутал ее с кем-то. Но заострять на
этом внимание не хотелось. Она пила свое, вернее, его пиво и слушала, как он
рассуждает о культуре русского языка вообще и разговорной речи в частности.
   Суть его монолога сводилась к тому,  что  мат  -  это  вообще  нормальный
способ общения и внутренняя культура тут ни при чем. Это  совершенно  разные
вещи, говорил Кулак.
   "Я легко могу себе представить, как академик Лихачев  в  сердцах  говорит
"блядь!" и комкает какую-нибудь только что написанную им статью, поняв,  что
написал ерунду. Очень даже просто. Но я даже  вообразить  не  могу,  как  он
рассказывает какой-нибудь анекдот со словами "пидорас"  или  "отсоси".  Есть
определенная грань, где грубость переходит в пошлость.  Грубость  -  это  не
признак отсутствия культуры. Пошлость - однозначно".
   Кулак  пьянел,  начинал  сбиваться,  вставал  из-за  стола  и  неожиданно
показывал приемы  кунг-фу,  которым  владел  очень  даже  неплохо.  Поэтому,
собственно, его и звали Кулаком. Он служил в  десантных  войсках  и  теперь,
несмотря на разгульный образ  жизни,  не  забывал  несколько  раз  в  неделю
посещать спортивный зал. Как он умудрялся при этом еще и пить - загадка.  Но
теперь он завязал с выпивкой. Видимо, организм предложил ему  выбрать  между
тренажерами и стаканом.
   Сейчас Настя всеми силами пыталась удержать Кулака, что называется,  "при
себе". Может быть, заглянут в клуб приятели из "Костыля", ну да, обязательно
кто-нибудь притащится, вечером здесь какой-то концерт, увидят ее с Кулаком в
обнимку... Да, в обнимку, а что, собственно, такого? Можно и в обнимку. Если
он, конечно, до  этого  дойдет.  С  Кулаком  не  стыдно  ни  в  обнимку,  ни
как-нибудь еще.
   Настя спиной почувствовала ее приближение. Теплой волной духов обдало  ее
сзади, и не только духов. Каким-то вязким, тяжелым, но в то же  время  очень
приятным биополем была окружена та, что подходила к их столику.
   Боковым зрением Настя увидела сначала расплывчатое белое  пятно,  которое
неумолимо двигалось вперед и наконец  превратилось  в  ту  самую  Свету,  на
которую пялился Кулак последние несколько минут.
   - Привет! - весело сказала  Света  Кулаку,  игнорируя  Настю  совершенно,
словно ее здесь и не было, словно она сейчас не разговаривала  с  Кулаком  о
своих делах.
   - На, - Кулак протянул Насте зажигалку, не глядя на  нее.  Округлившимися
глазами он впился в высокую худую блондинку, которая  возвышалась  над  ним,
покачиваясь на каблуках своих очень хороших - Настя  отметила  этот  факт  -
очень дорогих и стильных ботинок. - Здравствуй, здравствуй.
   Кулак больше ничего не сказал,  но  Настя  отчетливо  слышала  молчаливый
диалог, происходивший между этой великосветской  барышней  и  ее  кавалером,
которого Настя теряла прямо на глазах.
   "Так что ты там говорил насчет шершавого?" -  спрашивали  большие,  умело
подкрашенные глаза каланчи Светы.
   "Светик, я для тебя всегда  готов",  -  отвечал  Кулак,  подняв  брови  и
потягивая пиво.
   "Раскодировался он, что ли?" - запоздало  подумала  Настя.  Да,  понятное
дело, если пиво хлещет. А если он уходит в запой, то на фиг он ей нужен.  Он
же беспредельщик.
   Но чем  больше  находила  она  аргументов  против  продолжения  вечера  с
Кулаком, тем больше ей хотелось с ним остаться. А это было уже проблематично
в свете этих глазищ, из которых не  лилось,  а  прямо-таки  било  конкретное
предложение...
   Света, продолжая раскачиваться, как сосна на ветру, криво  улыбнулась  и,
вильнув бедрами, потеснив немного Кулака, уселась рядом с ним. Только  тогда
она заметила Настю, задержав  на  ней  взгляд  немного  дольше,  чем  нужно.
Неожиданно Настя совершенно  смутилась.  Ну  вот  опять.  Сколько  раз  себе
говорила - не смущайся! Особенно при таких  обстоятельствах,  в  присутствии
этих светских дамочек, так нет, у этой Светы  опыт,  конечно,  запредельный.
Она со всеми музыкантами, наверное, успела отметиться.
   - Привет, - весело сказала Света. - Ты кто?
   - Настя.
   - Света. Очень приятно, - прошептала белокурая секс-бомба.
   Не такая уж она худая, как сначала показалось Насте. Конечно, она  видела
эту Свету и раньше, но только издали, мельком. Не было  причин  знакомиться.
Сейчас же, внимательно и по  возможности  незаметно  рассматривая  соперницу
(почему "соперницу",  удивилась  мимоходом  Настя,  разве  Кулак  -  это  ее
парень?), Настя видела, что фигура у нее на самом деле будь здоров!
   И вовсе она не худая, одета очень грамотно, это  да.  Ворот  белой  кофты
скрывает  складочки  на  шее,  Настю-то  не  проведешь,  она-то   их   сразу
разглядела, а Кулаку-то, видно, и  невдомек,  что  не  первой  свежести  его
Светочка. Да и то - лет на пятнадцать старше Насти, если не  больше.  Однако
тело у нее упругое,  плотное,  плечи,  можно  сказать,  даже  полные,  грудь
воинственно торчит вперед, светлые джинсы обтягивают идеальной формы бедра.
   Настя вдруг поняла, что бесполезно бороться  с  этой  горой  воплощенного
секса. Девчонка она, как ни пыжься, как ни надувайся, ни делай умный  вид  и
ни принимай независимую осанку  все  повидавшей  и  все  испытавшей  молодой
женщины,  на  фоне  этой  барышни,  которая  действительно  все  повидала  и
испытала, ей, десятикласснице (одиннадцати... - спешно  поправилась  Настя),
ловить абсолютно нечего.
   А Света уже и не смотрела на нее.
   - Какие планы?  -  ее  глазищи  впились  в  лицо  Кулака,  которое  он  с
готовностью подставил  под  чувственное,  теплое  излучение,  исходившее  от
блондинки.
   - А у тебя?
   - Я вообще-то к Максу собиралась. Хочешь, пошли вместе.
   - Домой?
   - Да. У него сегодня вечеринка.
   Вот, подумала Настя, тоже  словечко,  вытащенное  из  бабушкиных  книжных
шкафов - "вечеринка". Ее друзья так не говорят, а эти - пожалуйста, и  очень
даже стильно у них выходит.
   - Пошли. У Макса можно оттянуться, - констатировал Кулак. - А  по  какому
поводу?
   - Не знаю. Чего-то он там записал, вроде бы презентация, что ли.
   - О-о-о! Так он будет заставлять всю свою байду  слушать?  Старый  рокер,
опять свою рок-музыку будет на уши вешать?
   Кулак в последнее время пытался создать себе имидж представителя  "нового
поколения", работал с компьютерами, делал какие-то  миксы,  и  его  дежурной
шуткой было "замшелый  рокер"  или  "о..евший  рок-н-ролл".  Однако  музыка,
которую Кулак слушал дома, сильно отличалась от  той,  что  он  создавал  на
студии. Это он тоже как-то Насте поведал.  "А  что,  деньги  зарабатываю,  -
сказал он тогда. - За  рок  сейчас  никто  не  платит.  Так  что  буду  пока
миксовать, а там посмотрим, как шоу-бизнес повернется".
   Настя опустила глаза. Она не хотела, чтобы эта парочка  видела,  как  она
расстроена,  обижена,  оскорблена,  убита.  Какие  только   определения   не
вертелись сейчас в ее голове - ох, ну и вечерок  выдался,  приятный,  нечего
сказать! А она-то надеялась.
   Кулак лениво  поднялся,  потянулся,  выбросив  к  потолку  свои  красивые
длинные руки, и, опуская их, правую положил на плечо Светы.
   - Пошли! Пока, Настюха!
   - Пока, - тихо ответила она, но Кулак уже не смотрел в ее сторону.
   Света же не удосужилась попрощаться с очередной  школьницей,  которой  ее
старый друг Серега Морозов в очередной раз парит мозги. "Стареет он, что ли?
- думала она, выходя с Морозовым во двор.  -  Что-то  часто  со  школьницами
колбасится. А может, это я старею?"  Она  крепче  обняла  Серегу  за  талию,
прижалась к нему на ходу и с удовольствием услышала, как  он,  словно  сытый
кот возле теплой печки, заурчал от удовольствия.
   Остаток вечера скомкался  для  Насти  в  какой-то  липкий,  неприятный  и
тяжелый комок. Пиво оказалось на поверку не таким уж  и  слабым.  Она  и  не
заметила, как полупустой зал  вдруг  совершенно  очистился  от  посетителей.
Вдруг кто-то довольно сильно хлопнул ее по плечу.
   Обернувшись, Настя увидела нависшего  над  ней  Дрона  -  администратора,
заправлявшего здесь вечерами.
   - Остаешься на концерт? -  грубо  спросил  администратор  с  бесстрастным
видом.
   - Да.
   - Тогда плати. Двадцатник. И сиди тихо, пока саундчек пройдет.
   Настя  выложила  последнюю  двадцатку  и  продолжала  сидеть  над   своей
"Балтикой". Время сжалось, бутылка еще не успела опустеть, как в зале  стало
прибывать  народу,  на  сцене  загремело,  забухало,  Настю  стали  толкать,
задевать локтями, поплыли по залу слои табачного дыма. Начался  традиционный
вечерний концерт.
   Кто-то кричал сквозь грохот музыки: "Привет, Настька!", перед  ней  снова
оказалась только что откупоренная бутылка, кто-то хлопал ее по  плечам,  она
даже отвечала на чьи-то вопросы, но была словно в тумане.
   Она захохо