укавом мокрые глаза. - Пельмени любит.
   - Вот и варите ей пельмени, - женщина ободряюще улыбнулась. -  Загляну  к
вам вечером. Часов в семь-восемь... Что  смогла,  я  сделала,  а  там  будет
видно.
   Авось, обойдется.
   - Дай Бог, - прошептал старик. - Спасибо, большое спасибо. Мы  будем  вас
ждать.
   Подхватив свою сумку, женщина поторопилась уйти.  Закрыв  за  ней  дверь,
старик слышал как часто застучали ее каблуки по ступенькам - она  опаздывала
на работу.
 
*** 
 
   Через несколько дней Катя получила повестку от следователя. Он  приглашал
ее для беседы. Она с недоумением и опаской вертела небольшой,  мятый  клочок
бумаги, пыталась вчитаться в подслеповатый текст, но кроме угроз  за  неявку
ничего понять не могла.
   - Деда! - позвала она. - Посмотри, что прислали... Вроде, суд намечается.
   Старик взял повестку, надел  очки,  подошел  к  окну,  долго  вчитывался,
хмыкал про себя не то возмущенно, не то досадливо, но тоже немного понял.
   Обсуждать с Катей повестку не стал, а вечером отправился к участковому, к
Леше.
   Тот внимательно изучил все пункты повестки, отложил ее в сторону.
   - Ну что? - спросил старик, сразу почувствовав, что новости его  ждут  не
самые хорошие.
   - Плохи наши дела, Иван Федорович, -  сказал  Леша  напрямую.  -  Как  бы
вскорости на свободе не оказались подонки.
   - Это как? - осел старик, как от удара.
   - Смотри, что здесь написано... Вызывается Катя в качестве свидетельницы.
Не потерпевшей, а свидетельницы. То есть, разговор будет  не  о  совершенном
преступлении, а о подробностях того вечера. Кто что сказал, кто  где  сидел,
который был час... Ну, и так далее.
   - Может, не идти? - спросил старик.
   -  Придется  сходить.  Еще  повестку  пришлют,  еще  одну...  А  потом  и
успокоятся. Дескать, истица сняла свои обвинения и говорить больше не о чем.
   - Да не может она идти... Хиреет девка.
   - Тогда следователь сам придет... Иногда и такое случается.
   - А что ему сказать-то?
   - Что написала в заявлении, то пусть и говорит. И ни слова в сторону.
   Что бы следователь не плел, какую бы лапшу на уши не вешал - от своего не
отступаться. Держаться до последнего. А то потом напишет, что потерпевшая не
уверена в своих первоначальных показаниях, что путается... Ну, и так далее.
   - Значит, идти ей?
   - Иван Федорович... Как я могу сказать -  идти  или  нет...  Если  она  в
состоянии, пусть сходит.
   - Ну что ж, - старик поднялся. - Коли, говоришь, надо, значит, пойдет,  -
последними словами старик словно хотел снять с себя ответственность.
   Леша не возражал. Если ему так легче, пусть будет так.
 
*** 
 
   Мы,  наверно,  и  сами  в  полной  мере  не  осознаем  нашу   потрясающую
осведомленность в криминальной стороне жизни.  Радио,  телевидение,  газеты,
народная молва, собственный печальный опыт - все это дает ту образованность,
которая позволяет смело судить о чем бы то ни было. Номера статей уголовного
кодекса, сроки и виды наказаний за те или иные преступления, условия жизни в
тюрьмах и лагерях, извращения,  которыми  насыщены  места  лишения  свободы,
оружие разрешенное и оружие запретное, действия наших  славных  бандитов  за
рубежом...
   Кстати, мы гордимся их подвигами  там,  ничуть  не  меньше  чем  победами
музыкантов или спортсменов.
   Продолжать можно бесконечно.
   Все это в нас сидит и, более того, вмешивается в нашу ежедневную жизнь.
   Эти знания стали частью нашего внутреннего мира,  нашей  нравственностью.
Мы не примем ни одного решения,  не  произнесем  ни  единого  ответственного
слова, не заглянув в потаенную кладовку криминальных знаний. И  это  уже  не
просто знания, это уже опыт, жизненная школа, руководство к действию, мораль
общества.
   Как  знать,  не  превратилась  ли  и  вся  огромная  страна   в   скопище
разросшихся, неуправляемых банд? И живет она по каким-то  странным  законам,
нигде не изложенным, не утвержденным, по законам, которые  возникают  в  тот
самый момент, когда в них появляется надобность... И осуществляют эти законы
люди, которые оказываются более многочисленны и безжалостны -  вооружены  ли
они автоматами, гранатометами, должностями или покровительством высших людей
государства...
   Да,  конечно,  мы  помним  и  другие  времена,   более   законопослушные,
справедливые, хотя люди со  странными  фамилиями,  просочившиеся  к  власти,
убеждают нас в противоположном - дескать, не было таких времен...
   Были. И совсем недавно.
   Но сегодня, что происходит сегодня -  дети  с  молоком  матери  впитывают
похождение  пожирателя  женщин  Чикатило,  живут  в  атмосфере,   насыщенной
пороховым дымом,  гарью  сожженных  машин,  на  улицах,  оглашаемых  криками
умирающих - зарезанных, взорванных, расстрелянных...  А  десятки  миллионов,
отсидевших, вспрыснуты в  общество  вместе  со  своими  тюремными  лагерными
представлениями о добре  и  зле,  о  правде  и  справедливости,  о  чести  и
достоинстве и о том, какими методами можно и должно все это отстаивать...
   И отстаивают.
   Люди, с многолетним зековским опытом, не просто придерживаются  усвоенных
правил в жизни, они несут его в мир, насаждают настойчиво  и  убежденно,  со
всей страстностью и искренностью, на которую только способны. И мы впитываем
их ценности не потому, что такие уж слабые да безвольные, нет, за их  опытом
правда жизни, законы выживания в условиях суровых и опасных, надежда уцелеть
в том мире, который простирается сразу за нашими окнами...
 
*** 
 
   Катя медленно шла по длинному коридору, пока не увидела на двери табличку
с именем хозяина кабинета -  следователь  Смоковницын.  Постояла,  отошла  к
окну, вернулась, но постучать не решилась, присела  на  стул,  приколоченный
еще к нескольким таким же  стульям  -  чтобы  не  украли.  Она  настороженно
рассматривала этот сумрачный  коридор,  наполненный  молчаливой  суетой.  Из
кабинета  в  кабинет  переходили  странно  одинаковые   люди   с   бумагами,
перелистывали эти бумаги, шелестели ими... Лампочки, когда-то подвешенные  к
потолку,  были  разбиты,  вывернуты  или   висели   перегоревшие,   пыльные,
засиженные мухами.
   Следователь выглянул сам, выпроваживая посетителя.
   - Вы ко мне? - спросил он требовательно, заранее недовольным,  осуждающим
голосом, очевидно, чтобы человек  сразу  осознал  свое  незавидное  место  в
жизни, свою зависимость и подневольность.
   Катя молча показала повестку.
   - А,  -  протянул  он  с  каким-то  недобрым  удовлетворением.  -  Пришли
все-таки. Очень хорошо.
   - А что, можно было и не приходить?
   - Да я уж подумал было, что вы решили отказаться, - следователь пропустил
Катю в кабинет, закрыл дверь, долго, с какой-то церемонностью усаживался  за
свой стол, будто совершал важный ритуал, от которого многое зависело.
   - Отказаться от чего?
   - От  своих  обвинений,  -  самим  тоном,  движением  локтей,  сдвинутыми
бровками следователь дал понять, что не одобряет такое количество  вопросов,
вопросы здесь должен все-таки задавать он. - Присаживайтесь вон на тот стул,
он еще и остыть не успел... Может быть, вам это и понравится, -  Смоковницын
явно  произносил  гораздо  больше  слов,  чем  требовалось.  И  хотя  ничего
существенного не сказал. Катя поняла, что перед нею не  союзник,  перед  нею
враг.
   Она села рядом  с  тем  стулом,  на  которое  указывал  следователь.  Тот
усмехнулся.
   - Вам не нравятся теплые стулья?
   Катя взглянула на следователя, но не ответила. Наклонила голову  к  своей
сумочке и сцепила на ней пальцы, как бы готовясь переждать, пережить все  те
испытания, которые ожидали ее в этом кабинете.
   Волосы с затылка, из-за ушей  длинными  прозрачными  прядями  Смоковницын
зачесывал вперед, безуспешно пытаясь прикрыть ими бледную лысину,  по  цвету
напоминающую сырое тесто.
   - Сразу меня нашли?
   - Да, на дверях написано.
   - Что ж вы там  сидели...  Надо  было  постучать,  -  участливо  произнес
Смоковницын. - Я бы побыстрее выпроводил своего гостя.
   - Я слышала голоса... Думала, что вы по делу...
   - А мы по делу! -  рассмеялся  Смоковницын,  показав  большие  желтоватые
зубы.
   Катя не улыбнулась, не поддержала его  усмешливого  тона,  она  еще  ниже
склонила голову к сумочке, все  больше  настораживаясь,  понимая,  что  идет
подготовка к чему-то неприятному для нее.
   - Ну, ладно, - сказал Смоковницын, беря со  стола  тоненькую  папочку.  -
Сейчас разберемся,  -  он  вчитался  в  какие-то  строчки,  перевернул  одну
страничку, вторую. - Что же это у нас с вами случилось...
   - У нас с вами ничего не случилось, - обронила Катя как бы  помимо  своей
воли - она не собиралась ни шутить, ни дерзить, не до того ей  было.  Просто
уточнила из чувства добросовестности.
   Смоковницын расхохотался, запрокинув голову и  опять  Катя,  чуть  скосив
глаза увидела его зубы, но теперь уже все, до последнего.
   Зубы у следователя оказались целыми, но великоватыми, словно повылезли из
десен  больше,  чем  требовалось.  Смех  Смоковницына  ей   не   понравился,
ненастоящим показался, надсадным,  этим  смехом  следователь  будто  пытался
погасить ее настороженность, склонить к разговору легкому,  необязательному,
но откровенному. Хоть и немного прожила Катя на белом свете и  не  часто  ей
приходилось вести беседы с незнакомыми людьми, но она ощутила четко и даже с
какой-то обостренностью - неискренен Смоковницын, не то чтобы лебезит, а как
бы подлизывается к ней...
   - Итак, - проговорил Смоковницын, посерьезнев. - Вы утверждаете, что  вас
изнасиловали?
   Катя вздрогнула от столь жесткого поворота  в  разговоре  и  не  поднимая
головы, кивнула.
   - Как это произошло?
   - Там же написано...
   - Мне нужны ваши слова, ваши объяснения...  То,  что  написали  мусора...
сами понимаете, не может служить достаточным основанием  для  выводов.  Свои
подвиги по задержанию этих, так называемых, насильников, они описали  весьма
красочно... Дело до пальбы дошло... Будто банду какую брали. Если им верить,
то всем ордена нужно  выдать...  и  по  квартире  улучшенной  планировки,  -
пошутил Смоковницын, но не улыбнулся. Был строг и холоден.
   - Вам виднее, - обронила Катя.
   - Их ведь не  было  при  самом  факте  изнасилования?  Или  они  все-таки
присутствовали?
   Катя подняла голову и в упор посмотрела в глаза следователю.
   - Это тоже может быть предметом шуток? - негромко спросила она. Это  тоже
смешно?
   - Что вы! - воскликнул Смоковницын, спохватившись. - Упаси Боже,  если  я
сказал что-то неуместное,  простите,  пожалуйста.  Я  только  предложил  вам
рассказать, как все произошло. И только,  -  он  поднял  вверх  указательный
палец.
   - Там есть мое заявление...
   - Но я должен быть уверен, что написали его именно вы, что ваше отношение
к случившемуся не изменилось, что вы не  передумали,  не  вспомнили  чего-то
такого, что может  изменить  картину  происшедшего...  Поверьте  мне,  моему
опыту... Так бывает очень часто! А в делах,  подобных  вашему,  в  делах  об
изнасилованиях, так чаще всего  и  бывает,  -  Смоковницын  скорбно  покачал
головой, огорченный людским несовершенством.
   - Мое отношение к происшедшему не  изменилось.  Я  подтверждаю  все,  что
написано в заявлении.
   - Ага, - Смоковницын с каким-то преувеличенным  вниманием,  напрягшись  и
сдвинув брови, вчитался в бумаги, подшитые в серую рыхловатую папку. -  Ага,
- повторил он и осуждающе покачал головой. Катя не поняла - осуждает  ли  он
ее за упрямство или же насильников за совершенное злодейство. - Вам известны
имена этих... героев?
   - Да. Вадим, Игорь и Борис.
   - Хм, - усмехнулся Смоковницын, - вы так трогательно назвали их...
   Фамилии вам тоже известны?
   - Вадим Пашутин, Игорь Зворыгин и Борис Чуханов.
   - Вы давно с ними знакомы?
   - С Вадимом давно... С остальными недавно.
   - Как давно? Год? Два?
   - Лет десять, наверно... Не меньше. С тех пор,  как  мы  въехали  в  этот
дом... А его семья получила квартиру в соседнем доме.
   - Ага, - произнес Смоковницын на этот раз с явным удовлетворением, будто,
наконец, уяснил для себя нечто важное. - Таким образом, можно сказать, что с
Вадимом Пашутиным вы знакомы с детства,  с  тех  пор  как  были  еще  совсем
малышами? - следователь  проговорил  последние  слова  даже  с  теплотой,  с
растроганностью.
   - Да, так можно сказать, - кивнула Катя, и Смоковницын тут же  записал  в
протокол и свой вопрос, и ее ответ.
   - Скажите, Катенька, как складывались ваши отношения с Вадимом  Пашутиным
на протяжении этих десяти лет? Вы ссорились?  Или  были  какие-то  дружеские
отношения?
   - Ни того, ни другого.
   - Значит, скандалов, детских потасовок у вас с Вадимом никогда не было?
   -  Нет,  -  сказала  Катя,  преодолевая  внутреннее  сопротивление.   Она
чувствовала, что вопросы Смоковницына, и содержание, даже подобранные  слова
обесценивают происшедшее, сводят все  к  невинному  недоразумению.  Из  чего
складывается то ощущение, она не могла понять, но сознавала - разговор  идет
не в ее пользу. Своими ответами она перечеркивает собственное заявление.
   - Хорошо, - кивнул Смоковницын, что-то строча в протокол.  -  Это  важное
заявление. Скажите... Вот вы живете с Вадимом в  одном  дворе,  естественно,
сталкивались с ним время от времени, встречались... Верно?
   - Я с ним не встречалась.
   - Нет-нет, - замахал руками следователь. - Я не имею в виду, что вы с ним
встречались в смысле... любовном, что ли... Во дворе  встречались  на  одних
дорожках?
   - Приходилось.
   - Здоровались? Приветствовали друг друга кивком, улыбкой, рукопожатием?
   - Какие рукопожатия?! - возмутилась Катя. - Привет-привет... Вот и все.
   - И это продолжалось все десятилетие?
   - Получается, что так, - ответила она с легким раздражением.  -  Все  это
десятилетие я встречалась во дворе  со  всеми  соседями,  их  там  несколько
сотен...
   - Но не все же соседи вас насиловали, - проговорил следователь  вроде  бы
как для себя, словно что-то уяснив наконец.
   - Я могу идти? - спросила Катя, поднимаясь.
   - Обиделись? - почти радостно  спросил  следователь.  -  Напрасно,  -  он
вскочил, вышел из-за стола, снова усадил Катю на  стул,  чуть  ли  не  силой
усадил.
   - Простите меня, Катенька. Я не хотел вас обидеть.  Видите  ли,  характер
нашей  работы  таков,  что  приходится  иметь   дело   с   самыми   грязными
человеческими отходами... И что  делать,  что  делать,  -  горестно  покачал
головой Смоковницын, - черствеем, грубеем, на  язык  лезут  слова  не  самые
лучшие... Но кто-то должен делать и эту работу... Согласитесь, Катенька!
   Катя молчала, глядя на свою сумочку, лежащую на коленях.
   - Продолжим?
   - Ну, давайте... Чего ух там.
   - Скажите... Эти двое других... Зворыгин и Чуханов... Вы их тоже  знаете?
Вы с ними и раньше были знакомы?
   - Игорь часто появлялся в нашем дворе... Он к Пашутину приходил.
   - Я встречался с ним, - кивнул Смоковницын. - Красивый парень, спортсмен,
надежда факультета... Кстати, в институте о нем очень хорошего мнения.
   - Почему бы и нет, - Катя пожала плечами. - Наверно в  институте  он  еще
никого не изнасиловал.
   - Тоже верно, - согласился следователь с улыбкой,  но  как-то  вынужденно
согласился, как показалось Кате, без большой охоты.  -  А  с  Борисом...  Вы
давно знакомы? Ведь он тоже живет в вашем дворе, неподалеку?
   - В нашем, - сказала Катя, прекрасно понимая, что не этого ответа ждет от
нее следователь.  Но  она,  кажется,  нащупала  возможность  и  отвечать  на
вопросы, и одновременно уходить от ответа.
   - Простите... Я спросил, давно ли вы с ним знакомы?
   - Да.
   - Год? Два? Десять лет, двадцать?
   - Мне еще нет двадцати.
   - Но десять лет вам есть? - Смоковницын стал заметно раздражительнее.
   - Десять есть, - ответила Катя.
   - Сколько лет вы знаете Бориса? Как давно с ним лично знакомы?
   - Несколько месяцев. Он в прошлом году купил квартиру в соседнем доме.
   Если вы с ними встречались... если о  них  везде  хорошее  мнение...  то,
наверно, вы все это знаете...
   - О, милая девушка! -  воскликнул  Смоковницын,  но  Катя  чутко  уловила
раздраженность. - Если бы вы только знали, как  много  мне  известно!  Таким
образом, я делаю вывод... Вы знакомы с Борисом Чуханиным с прошлого года.
   Верно?
   - Да... Но сказать, что  я  с  ним  знакома  с  прошлого  года  будет  не
правильно... Я только знала с прошлого года о том, что он живет  в  соседнем
дворе. Или в соседнем доме, как вам будет угодно. А знакома с ним не была.
   - Эти подробности не столь важны, - пробормотал Смоковницын, перелистывая
тощую папку. - Главное мы уяснили - к тому вечеру  вы  уже  были  знакомы  и
достаточно давно. Некоторым такого знакомства вполне хватает для замужества.
Двинемся дальше... Вопрос  такой...  Вы  часто  бывали  в  той  квартире,  в
которой, как вы утверждаете, над вами совершено насилие?
   - Я этого не утверждаю.
   - Как? - удивился Смоковницын, готовый  обрадоваться  столь  неожиданному
повороту.
   - Это утверждают документы, которые лежат перед вами. И еще одно...
   Насилие и изнасилование... Это ведь разные вещи?
   - О! - восхищенно воскликнул Смоковницын. -  Вы  очень  тонко  чувствуете
слово. Вам надо поступать на юридическую специальность.
   - Спасибо. И еще я хочу добавить... Насильники сами признались в том, что
они сделали.
   - Не будем об этом... Когда в  дверь  начинают  стрелять,  в  чем  угодно
признаешься... Они все побывали здесь, в этом кабинете, с каждым  из  них  я
имел подробную беседу... Их показания подшиты в этой вот папке... Должен вам
сказать, они были весьма откровенны, убедительны...
   - И произвели хорошее впечатление?
   -  Вы  часто  бывали  в  квартире,  где,  по  вашему   утверждению,   вас
изнасиловали?  -  жестко  спросил  Смоковницын  в  ответ  на  укол,  который
позволила себе Катя.
   -  Вы  так  часто  повторяете  это  слово...  Будто  это  доставляет  вам
удовольствие, - негромко проговорила Катя. Они понимала, что ее слова  можно
истолковать, как вызов, как дерзость, но не могла сдержать себя.
   - Удовольствие сомнительное. Называть вещи своими именами - моя служебная
обязанность. И мне не хотелось  бы,  чтобы  когда-нибудь  на  вас  свалились
подобные обязанности. Как бы вы сами не называли  случившееся,  как  это  не
называли другие участники...
   - Они всего лишь участники?
   - Виновными их может назвать только суд. Даже не я. Суд.  Если,  конечно,
он состоится. Если найдут  основания  передать  в  суд  все  эти  бумаги,  -
Смоковницын с легкой небрежностью сдвинул серую папку на край стола.
   - Вы таких оснований не видите?
   -  Мне  поручено  разобраться,  -  Смоковницын  был  неуязвим  для  таких
вопросов. За десятилетие своей работы он прекрасно освоил науку отвечать,  -
не  отвечая,  настаивать,  -  не  настаивая,  отрицать  -  не  отрицая.  Все
многократно выверенные слова были у него наготове и  он  произносил  их,  не
задумываясь. - Мне поручено разобраться, милая девушка. Что я и делаю в меру
своих сил. Я почувствовал ваш упрек в том, что поговорил с ребятами... Но  я
не могу делать выводы, выслушав только одну сторону... Вы согласны?
   - Конечно.
   - Итак, я снова вынужден вернуться к вопросу... Часто  ли  вы  бывали  на
квартире Чуханова.
   - Я там не была до того вечера.
   - Что пили, когда вас пригласили войти?
   - Шампанское.
   - Щедро... По нынешним временам шампанское пьют не часто. Было весело?
   - Нет.
   - Грустно?
   - И грустно не было.
   - Случаются и такие праздники, - понимающе кивнул Смоковницын.
   - Это не было праздником,  -  поправила  Катя.  -  Они  затащили  меня  в
квартиру, я не собиралась к ним идти.
   - Простите, но в этой папке есть показания  соседей,  которые  утверждают
нечто противоположное. Они утверждают, что вы вошли в подъезд, поднялись  на
второй этаж, зашли в квартиру без всяких усилий со стороны ребят. С  улыбкой
на лице.
   - И что же из