злодейства. Кто-то вернул
долг или потребовал возвращения, кто-то одолжил деньги, положил  на  книжку,
снял с книжки, оформил купчую, продал или купил  машину...  В  любом  случае
должен возникнуть пусть слабый, почти неуловимый, но резко  отличающийся  от
всех прочих - запах денег. Это  может  и  не  дать  доказательств,  но  путь
укажет...
   Грохот в большой комнате отвлек полковника, и он поспешил выйти. То,  что
он увидел, не столько удивило его, сколько опечалило - Вадим, сосредоточенно
пыхтя, двигал часть стенки, чтобы загородить ею окно, выходящее  на  балкон.
Он не видел стоящего в дверях отца и продолжал в одиночку толкать громоздкий
шкаф.
   Не сказав сыну ни слова, полковник вернулся в свою комнату и сел к столу.
Ему предстояло наметить план завтрашних действий.
 
*** 
 
   На следующее  утро,  едва  придя  на  службу,  полковник  Пашутин  вызвал
подчиненного и поручил навести несколько справок. И уже к обеду знал, что на
сберегательной книжке Афонина Ивана Федоровича нет ничего, кроме тех  денег,
которые еще несколько лет назад можно было назвать  деньгами  -  около  семи
тысяч рублей. По нынешним временам это стоимость бутылки водки, а раньше  на
них можно было купить новую машину.
   Не оказалось денег и на счету у его детей, родителей Кати. Зарплата самой
Кати и пенсия старика не позволяли им купить  ничего  кроме  пищи.  Но  одна
справка насторожила Пашутина - из нотариальной  конторы  сообщили,  что  две
недели назад старик оформил продажу дачи. Полковник прекрасно знал, что дачи
сейчас никто не продает, поскольку деньги ничего не стоят,  а  если  уж  кто
решается на такой отчаянный шаг, то под  давлением  жестоких  обстоятельств.
Сумма в нотариальных документах была указана небольшая, но  знал  Пашутин  и
то, что истинную цену обычно не указывают, чтобы уменьшить налоги.
   - Так, Иван Федорович, -  проговорил  он  вслух.  -  Вот  мы  и  начинаем
знакомиться по-настоящему... Вряд ли ты стрелял лично, но в  наше  время  не
составляет никакого труда найти достаточно хорошего исполнителя... Он придет
со своим инструментом и сделает все, что требуется.
   Пашутин проработал в милиции всю жизнь и хорошо себе представлял, на  что
имеет право, чего не может делать ни при  каких  обстоятельствах,  на  какие
нарушения может пойти с небольшим риском, на каких может  сгореть  быстро  и
навсегда. Он был нетороплив, сосредоточен, знал  свое  место.  У  него  были
большие возможности при условии, что  пользоваться  ими  он  будет  нечасто,
осторожно, помня о необходимости быть благодарным.
   Дождавшись конца рабочего  дня,  он  спустился  на  этаж  ниже,  зашел  в
кабинет, который был явно просторнее его  собственного,  да  и  обставлен  с
некоторой сдержанной роскошью - шторы, ковровая дорожка,  напольные  часы  в
углу с  почти  незаметным  колебанием  медного  маятника.  Полковник  сел  у
приставного столика и почтительно дождался, пока  хозяин  кабинета  закончит
телефонный разговор.
   - Слушаю тебя, Коля, - сказал тот, положив, наконец, трубку. - Говори.
   - Нужны двое ребят... На полчаса.
   - Что-то рисковое?
   - Ничуть.
   - И действительно на полчаса?  -  усмехнулся  худой,  лысый,  с  какой-то
быстрой, неуловимой улыбкой хозяин  кабинета.  -  И  действительно  двое?  И
действительно тебе?
   - Да, - одним словом ответил на все вопросы Пашутин.
   - Когда?
   - Сейчас.
   -  Понятно...  Конечно  же,  тебе   нужны   ребята   грамотные,   четкие,
молчаливые?
   - Разумеется.
   - Они дороже, - предупредил собеседник.
   - Я знаю.
   - Хорошо. Через полчаса  они  зайдут  к  тебе.  Час  они  будут  в  твоем
распоряжении. Годится?
   - Вполне.
   - Желаю успеха, -  улыбнулся  лысый  генерал  и  протянул  сухую  сильную
ладонь.
   Пашутин поднялся с суетливой поспешностью и этим обнаружил зависимость.
   Впрочем,  вполне  возможно,   он   сделал   это   сознательно,   в   знак
благодарности.
   Ровно через полчаса раздался стук в дверь, и в кабинет вошли двое ребят в
гражданской  одежде.  Короткие  волосы,  широкие   плечи,   серые   костюмы,
невозмутимые лица выдавали профессионалов.
   - Присаживайтесь, - сказал Пашутин, показав  на  стулья  вдоль  стены.  -
Предстоит небольшая работа. Сегодня, сейчас... Необходимо провести  обыск  в
квартире. Квартира небольшая, стандартная, двухкомнатная.
   - Хозяева будут возражать? - спросил один из парней.
   - Вряд ли. Хозяин там - старик. Ему за  шестьдесят.  И  девочка  двадцати
неполных лет.
   - Что ищем? Наркотики, оружие, документы?
   - Если  все  это  найдете,  возражать  не  буду.  Но  больше  всего  меня
интересует оружие. Патроны... Гильзы... Это может быть  винтовка  с  хорошим
боем.
   Ну и вообще - все, что покажется странным. Я буду с вами. Поэтому в любой
момент можем все обсудить, посоветоваться.
   - Вы знакомы с этим пенсионером?
   - Да.
   - Он ждет обыска?
   - Конечно, нет.
   - Пенсионеры бывают нервные...
   - Не тот случай.
   - Мы готовы, - ребята поднялись.
   - Очень хорошо, -  Пашутин  тоже  встал  из-за  стола,  оглянулся,  чтобы
убедиться, что ничего не забыл. - Идем порознь. В подъезд входим по одному.
   Собираемся на  площадке  третьего  этажа.  Все  делаем  быстро,  четко  и
невозмутимо.
   Вопросы есть?
   - Нет, все ясно.
   Уже когда показался знакомый двор, полковник понял, что  волнуется.  Нет,
его не  тревожила  беззаконность  того,  что  собирался  совершить,  он  был
достаточно опытен, или, если говорить точнее, достаточно испорчен, чтобы  не
обращать на это внимания. Беспокоило  простое  соображение  -  он  собирался
сделать со стариком почти то же самое, что его сын  сделал  со  стариковской
внучкой.
   Этого ему не хотелось.
   Но он не видел другого выхода.
   Провести официальный обыск? Для этого нужны основания. И  было  еще  одно
щекотливое  обстоятельство  -  совсем  недавно  ему  пришлось  обойти  много
начальников, вызволяя юных насильников  от  тюрьмы.  Это  стоило  достаточно
дорого, но ему помогли, пошли навстречу, естественно, рассчитывая на то, что
и он в нужный момент будет вести себя признательно.
   Оборачиваясь время от времени, полковник убеждался, что  ребята  идут  за
ним. Снова и снова прокручивая  в  уме  происшедшие  события,  он  неизменно
возвращался к первому своему выводу - старик замешан, старик приложил  руку.
Его родной сын с невесткой мотались челноками по белу свету и  вполне  могли
приобрести в заморских странах какое угодно оружие, это было вполне в нравах
сегодняшнего  дня.  Оружие   покупали   все   -   газовое,   пневматическое,
электрическое, холодное, даже химическое... Тут в его рассуждениях все  было
убедительно.
   Смущало  другое  -  несколько  человек  твердо  показали,  что  в  момент
выстрела, в момент взрыва старик находился здесь же, во дворе, среди людей и
не отлучался ни на минуту. Но, в конце концов, это не так уж и  важно  -  за
деньги, которые он получил при продаже дачи, можно было нанять человека... А
дача вызывает несколько существенных вопросов... Почему продажей занялся он,
а не сын, более молодой, сильный, поднаторевший в торговых  сделках?  Почему
надо было ее продавать в его отсутствие? И потом столь точное  совпадение  -
изнасилование  и  продажа  дачи  тоже  вызывает  вопросы.  Когда   случилось
несчастье, назовем это несчастьем, до дачи ли было старику? До  продажи  ли?
Ведь во дворе прошел слух, что его внучка слегка умом тронулась... А  он  не
по врачам бегает, не по  знахарям  разным,  а  продает  дачу...  Да,  деньги
понадобились старику срочно и большие. А от моих  денег  отказался,  в  лицо
швырнул... Значит, дело не в том, что не было денег на жизнь... Мой  миллион
не произвел на него никакого впечатления, ему нужны были деньги  куда  более
крутые... И потом... Он мог бы дождаться возвращения сына с  невесткой,  они
бы нашли деньги, хорошие бы деньги могли найти... Значит, он не мог взять  у
них, ему понадобились другие деньги, за которые он ни перед кем бы не обязан
был отчитываться... Потому что потратил их на вещи, о которых не мог сказать
открыто... Даже сыну своему он не  смог  бы  сказать,  куда  дел  деньги  за
дачу...
   Пашутин подошел к подъезду,  где  жили  Афонины,  оглянулся.  Ребята  шли
следом. На площадке третьего этажа, когда  все  собрались,  полковник  нажал
кнопку звонка.
   Дверь тут же открылась - на пороге  стоял  старик  и  смотрел  на  гостей
пронзительным синим взглядом из под седых бровей.
   - Здравствуйте, Иван Федорович, - сказал после  заминки  Пашутин.  Старик
промолчал.
   - Мы хотели бы войти к вам, Иван Федорович,  -  Пашутин  явно  чувствовал
неловкость, молчание старика сбивало его с толку. Ему было бы гораздо легче,
если бы старик возмутился, начал возражать, поднял крик... К этому полковник
был готов, к этому он привык. Но старик стоял  молча  и  неподвижно.  Он  не
делал попыток захлопнуть дверь, не приглашал в  дом.  И  только  напряженный
синий взгляд выдавал его состояние.
   О, как часто мы в поисках ответа  сильного,  уничтожающего,  немедленного
бросаемся что-то выкрикивать, подбираем слова обидные, оскорбительные, а  то
и вообще скатываемся к  мату,  стремясь  снести  противника  в  очереди,  на
остановке, в автобусе, и так бедные стараемся, так выкладываемся, что  потом
сутки не можем в себя прийти, чувствуя и перебои в сердце, и дрожь в  руках,
и температуру в теле. Кого же материм, исторгая из себя слова самые  что  ни
на есть последние, которых ни в одном словаре не найдешь, кого? Да себя  же,
кого же еще...
   То ли испытания, свалившиеся на голову старика, прибавили ему мудрости  и
выдержки, то ли всегда непробиваемая гордость жила в нем, да только не  было
случая проявить ее в той замусоленной жизни, которая выпала на его  долю.  И
сейчас вот, увидев перед собой полковника,  двух  маячивших  за  его  спиной
крепких парней  какой-то  штампованной  внешности  -  с  пустыми  глазами  и
каменными лицами, старик сразу понял, что за ним пришли.  По  его  душу.  Но
знал он и то, что не полковник должен был прийти,  если  где-то  оставил  он
свои преступные следы, не сосед, не отец насильника...
   А если так... То, выходит, опять насилие, беззаконие. Ну что  ж,  подумал
старик, коли так... Не ждите от меня помощи.
   -  Есть  основания  думать,  Иван  Федорович,  -   продолжал   полковник,
приближаясь к старику, наступая на него так, что тому ничего не  оставалось,
как отойти в глубину квартиры. И тогда Пашутин  уже  тверже  шагнул  вперед,
вслед за ним протиснулись оба парня, закрыв за собой дверь. Полковник прошел
в комнату, окинул быстрым взглядом кухню, заглянул во вторую комнату, у него
был ищущий, нетерпеливый взгляд, словно он ожидал тут же  обнаружить  что-то
уличающее  старика.  Он  хотел,   видимо,   продолжить   объяснения   своего
неожиданного прихода, но старик остался в прихожей, не  торопясь,  проверил,
заперта ли дверь, поднял упавшую свою палочку, поставил ее  в  угол.  -  Так
вот, есть основания  полагать,  Иван  Федорович,  что  вы  имеете  некоторое
отношение к тем печальным происшествиям, которые случились в нашем дворе. Вы
понимаете, о чем я говорю?
   Старик  молча  прошел  на  кухню,  выключил  газ  под  кипящим  чайником,
посмотрел на часы - скоро должна была прийти Катя, и ему не хотелось,  чтобы
она застала здесь непрошеных гостей.
   - Я имею в виду вчерашний взрыв машины, - лицо полковника пошло  красными
пятнами гнева, он остро ощутил, что  старик  своим  молчанием  выражает  ему
полнейшее свое презрение. - Кроме того, был еще один взрыв,  когда  молодому
парню оторвало ногу, это произошло неделей раньше. Вы меня слышите?
   Старик включил воду в мойке и принялся  ополаскивать  чашки,  блюдца.  Он
находил дела очевидные, необходимые, а гостей, гостей он попросту не видел.
   - Мы вынуждены сделать обыск, - произнес, наконец, полковник.
   Закончив возиться с посудой, старик молча  протянул  руку,  не  глядя  на
Пашутина.
   - Не понял? - сказал тот.
   - Ордер, - это было первое слово, которое произнес старик.
   - Потом, - сказал полковник и кивнул застоявшимся ребятам. - Начинайте.
   Хозяин не возражает.
   Старик опять промолчал. Он подошел  к  телевизору,  включил,  а  сам  сел
напротив, отвернувшись и от гостей, и от их работы. Не желал он видеть,  как
шарят по его шкафам, сваливают  вещи  с  антресолей,  передвигают  чашки  на
кухне, заглядывают под кровать. Он сидел на табуретке, уставившись в экран -
прямой, неподвижный, презирающий все, что происходило за его спиной.
   - Вы бы посмотрели, Иван Федорович, - не выдержал Пашутин. - Чтобы  потом
не было нареканий, вдруг что-то пропадет...
   Ни одна жилка не дрогнула в старике. Телевизор у него был  маленький,  но
хороший, японский, видимо, сын привез из каких-то дальних стран. А на экране
в это время происходило нечто такое, что и полковник подошел посмотреть.
   Показывали  какую-то  торжественную  международную   встречу,   роскошные
машины, чинных гостей, знамена, оркестры...
   Пашутин не вмешивался в работу парней, зная, что это профессионалы  очень
неплохого класса и подсказывать им не  нужно.  Помаявшись  у  телевизора  за
спиной старика, он,  прошел  на  кухню,  осмотрелся,  заглянул  в  подвесные
шкафчики.
   Потом внимание его привлек настенный отрывной календарь.  Он  механически
пролистнул  несколько  страничек,  и  на  одной  из  них  мелькнуло   что-то
постороннее, нарушившее серое мельтешение. Полковник просмотрел листочки уже
внимательнее и от неожиданности вздрогнул - будущая  среда,  которая  должна
была наступить почти  через  неделю,  оказалась  помеченной  большим  черным
крестом. Пашутин некоторое время смотрел  на  крест,  потом  вырвал  его  из
календаря и подошел и старику, все еще сидевшему перед телевизором.
   - Что это? - спросил полковник, показывая старику листок календаря.
   Тот даже не повернул головы.
   - Я у тебя спрашиваю! Что это?! - заорал Пашутин. Старик молча  поднялся,
подошел к телефону, набрал короткий номер.
   -  Милиция?  В  доме  грабители...  Быстро...   Садовая   двадцать   семь
семнадцать...
   Подскочивший полковник вырвал у старика трубку и  с  силой  вдавил  ее  в
рычаги.
   - Ты что себе позволяешь? - прорычал он.
   - Я? - второй раз нарушил молчание старик.
   - Что это?  -  снова  спросил  полковник,  показывая  старику  листок  из
отрывного календаря.
   - Крест.
   - И что он означает?
   - Крест, - старик пожал плечами. Ребята, слышавшие звонок, который сделал
старик, остановились в дверях.
   - По ком крест?
   - Сам знаешь.
   - Смотри, Иван Федорович, не промахнись!
   - Не промахнусь.
   - Я сказал не в прямом смысле.
   - А я - в прямом, - старик поднялся с табуретки, подошел к входной  двери
и, распахнув ее на площадку, вдруг, неожиданно  для  самого  себя,  крикнул,
насколько хватило дыхания:
   - Вон!
   Самолюбие не  позволило  полковнику  легко  выполнить  этот  стариковский
приказ, хотя он понимал - надо уходить и побыстрее.  Если  приедет  милиция,
неизбежны объяснения, хождения по начальству, а этого ему не  хотелось,  это
опять обернулось  бы  большими  затратами.  Да,  придется  опять  улаживать,
унижаться и, в конце концов, платить.
   - Что у вас? - спросил он ребят.
   - Ничего.
   - Хорошо смотрели?
   - Обижаешь, начальник, - осклабился один из них.
   - Тогда уходим. Вы идите вперед, я следом. Меня не ждите. Все. Спасибо.
   Когда оперативники вышли, полковник закрыл за ними дверь и  повернулся  к
старику.
   - А теперь послушай меня, народный мститель... Если с моим Вадимом что-то
случится... Если с ним хоть что-нибудь случится, то знаешь...
   - Уже, - обронил старик.
   - Что?! Что ты сказал?!
   - Уже случилось, - повторил старик тихим  спокойным  голосом,  исподлобья
глядя на полковника.
   То ли действительно Пашутин за последние две  недели  издергался,  то  ли
сына любил, несмотря на все его завихрения, но только выдержка в этот момент
окончательно изменила ему, и он не оглядываясь, бросился к выходу, сбежал по
лестнице  и  трусцой  засеменил  к  своему  дому.  У  самого   подъезда   он
почувствовал, что задыхается, прислонился спиной к стене,  но  едва  перевел
дыхание, едва сердце его немного успокоилось, заспешил по лестнице вверх.
   А старик, подойдя к кухонному окну, проследил  взглядом  за  полковником,
пожал плечами и повернулся к газовой плите.
   - Случилось, - пробормотал он. -  Конечно  случилось,  уж  коли  он  стал
насильником... Уж коли понадобились усилия,  чтобы  спасать  его  от  скамьи
подсудимых... Случилось, - кивнул старик, будто разговаривал с кем-то.  -  И
еще случится...
   А полковник Пашутин, добравшись до своей  двери,  тут  же  позвонил.  Ему
никто не отвечал. Он снова и снова нажимал кнопку. Звонок в квартире  звенел
не переставая, создавая ощущение опасности. Пашутин знал, что сын дома,  тот
последнее время вообще никуда не отлучался, а если и выходил  ненадолго,  то
передвигался, как и предсказывал отец,  короткими  перебежками.  Поэтому  он
звонил и звонил, не отпуская кнопку звонка. Тишина в  доме  убеждала  его  в
том, что несчастье все-таки случилось. Убедившись,  что  к  двери  никто  не
подходит, он позвонил в соседнюю дверь.
   - Топор, - задыхаясь, проговорил полковник. - Дайте топор... У вас  есть,
я знаю...
   Ничего  не  переспрашивая,  толстомордый  сосед  в  майке  и   растянутых
тренировочных штанах бросился в  квартиру  и  тут  же  вернулся  с  большим,
отточенным топором.
   - Что случилось? - спросил он, передавая топор полковнику.
   - Сын, - ответил он. - Вадим... Там что-то произошло...
   И Пашутин что есть силы ударил обухом топора по замку. Но дверь оказалась
на удивление крепкой, несмотря на то, что была склеена из отдельных реек. Он
колотил по замку, вокруг замка, но дверь  не  поддавалась.  Это  еще  больше
разъярило полковника, он всегда считал свою  дверь  самым  слабым  местом  в
квартире и давно собирался заменить ее на бронированную, как это сделали все
в подъезде.
   - Давайте я попробую, - продолжил сосед, видя, что полковник задыхается и
топор попросту валится у него из рук.
   Пашутин обессиленно прислонился к стене спиной. У соседа все получилось и
быстрее и лучше - уже через  несколько  минут  замок  вместе  с  вырубленной
частью двери ввалился внутрь квартиры.
   - Уходите, а то стрелять буду! - вдруг раздался отчаянный крик Вадима.
   - Стрелять буду! - продолжал орать он с таким  неподдельным  ужасом,  что
Пашутин забыл об усталости.
   - На него напали, там схватка,  -  прошептал  он  и  вместе  с  рухнувшей
дверью, ввалился в прихожую. И в этот же момент раздался  выстрел.  Пашутин,
схватившись за живот, опустился на пол.  Сквозь  его  пальцы  просочилась  и
закапала на пол кровь.
   Сосед оказался не робкого десятка. Увидев рухнувшего  полковника,  увидев
кровь, мгновенно побелевшее лицо,  он  с  топором  рванулся  в  квартиру.  В
коридоре никого не было, никто не попытался остановить его. Он через комнату
бросился на кухню, но и там не было ни души. Никого  не  увидел  сосед  и  в
остальных комнатах.
   Рука его, сжимавшая топор, онемела от напряжения. Осторожно, стараясь  не
сделать ни одного лишнего движения, не проронить ни единого  звука,  он  еще
раз обошел комнату и вдруг услышал легкий скрип со стороны шкафа.
   Он подошел, прислушался, постоял и опять услышал не  то  дыхание,  не  то
шорох. Решившись, резко распахнул дверцу и поднял над головой топор. То, что
он увидел в шкафу,  потрясло  его  больше  всего.  Ни  оторванная  нога,  ни
сгоревшая машина не производили такого впечатления. На дне  шкафа,  подтянув
под себя ноги и закрыв лицо руками лежал сын полковника Пашутина. Он смотрел
на соседа широко раскрытыми глазами и в них было безумие. Пытаясь  спрятать,
затолкать под одежду пистолет, он начал сучить ногами,  производя  при  этом
какие-то странные звуки - не то хныкая, не то хихикая.
   - Жив? - спросил полковник,