т их нестерпимо
яркого  света,  открыл беглый огонь.  Каких-то  десять или двенадцать секунд
ушло на то, чтобы на месте торжества света воцарилась непроглядная темень.
     Опустив  винчестер на землю,  я  прислушался. Позади  светился  и шумел
аэропорт, впереди чернело шоссе, и я смотрел на него и молил Бога, чтобы  на
заправку не повернула ни одна машина. Правда, где-то со стороны Риги маячили
фары, но далеко, и все же мне предстояло потягаться с ними в скорости.
     Пригнувшись, я рванул через  дорогу и  через пятнадцать-двадцать секунд
добежал до железобетонного обруча, ограждающего станцию, и перемахнул  через
него.  В левой  руке были  зажаты "шайбы",  которые я и прикрепил  к  каждой
второй  колонке. Они  плотно,  словно  жевательная  резинка,  соединились  с
металлом, как будто ждали этого воссоединения целую вечность.
     Я вернулся под елочку и  стал разбирать винчестер, ощущая во  всем теле
легкую  дрожь,  но  не от  страха за свою жизнь --  от предвкушения. Пока  я
упаковывал  карабин,  подкатила  какая-то машина  и,  тормознув,  приглушила
мотор.  Возможно,  те,  кто  в  ней находился,  ломали  голову  --  куда  же
подевалась  заправочная  станция?  Все было  покрыто  мраком  и  наплывающим
туманом.
     Я  легко  мог  догадаться,  что на  станции  уже подняли тревогу и сюда
мчатся все, кому не  лень, -- начиная  от пожарных  и полицейских  и  кончая
какиминибудь мудаками, которые замещают Заварзина.
     Машина тронулась с места и унеслась в сторону  Юрмалы. Я вспомнил Велту
и  ее  неунывающего  брата.  Наверное,  будь  он  со  мной,  потирал  бы  от
удовольствия руки и нес что-нибудь веселенькое.
     Я указательным пальцем  нащупал кнопку и, задержав  дыхание, плавно  на
нее надавил.
     Время в такие мгновения останавливается.
     Мне стало мерещиться,  что что-то  не сработало  и все мои труды  пошли
насмарку. Неужели, подумал я, Рэму повезет больше, чем мне?
     Но нет, судьба неотвратима.
     Вспышка,  на доли секунды обогнав  звук, взметнулась  так  высоко,  что
осветила ослепшие от моих пуль прожектора. Одновременно в воздух взметнулись
три колонки и сразу же  от взрывной волны  с места сорвались и  те,  которые
были рядом.
     Пламя неистово бушевало и прихотливо извивалось, словно живое существо.
Оно все теснее и теснее прижималось к строениям.
     Через минуту все кружилось в бешеном омуте. Я  видел, как из помещения,
где недавно светились окна, выскочили люди и стремглав бросились в темноту.
     То,  что  еще  пять  минут  назад  было  ультрасовременной  заправочной
станцией, превратилось в сплошную доменную печь.
     Видимо, где-то за строениями находились  запасные резервуары, ибо пламя
в  том месте тоже взметнулось вверх огненным фонтаном. Оно неистовствовало и
гудело. "Ты сам на это напросился", -- послал я  мысленный привет  Заварзину
и, подхватив сумку, быстрым шагом направился в сторону аэропорта.
     Минуя  длинный холл  с очередями к регистрационным  стойкам, я попал  в
помещение, где  тянулись ряды автоматических камер  хранения. С трудом найдя
пустую  ячейку, я засунул туда  свои  вещи  и  опустил в щель  жетон.  Потом
вернулся к машине и поставил на капоте, дверцах и багажнике свои контролки.
     Кругом  было спокойно, и  я  неспешным  шагом направился  к  остановке,
откуда последний автобус уходил без десяти час.
     Я сел на лавку и  стал  вместе с другими пассажирами терпеливо  ожидать
двадцать второй номер. Без конца сновали таксисты, они  все  время  выясняли
отношения с кем-то и между собой. Особенно навязывались тем, у кого  большой
багаж.
     Кто-то громко рассказывал о  взрыве на  бензозаправочной  станции, и по
версии рассказчика получалось, что к  станции подъехала белая  "девятка", из
которой вышли трое мужчин, и они-то и закидали ее гранатами.
     Автобус шел по  расписанию,  и примерно через  десять минут я уже был в
районе  вокзала  Засулаукс. Проезжая  по Задвинью, мы, пассажиры,  наблюдали
багровое зарево, полыхавшее над кронами деревьев.
     Я вышел на остановке  за Калнциемским мостом и едва успел на  последнюю
электричку.
     Погода  стояла,  как на  заказ,  и  я, выйдя из электрички,  подошел  к
Лиелупе и окунул голову в реку. Потом долго сидел на бетонном мыске, любуясь
звездным небом.

     Среди полного спокойствия встает ужас, нигде нет причин для смятения, а
беды налетают, откуда мы их меньше всего ждем.
     Перед тем как закрыть  глаза,  я  попрощался со  своим  винчестером.  Я
пожелал ему спокойной ночи в его новой железной колыбели...
     На   берегу  моря   слышался   женский   смех  и   приблатненный  голос
Шуфутинского: "Гоп-стоп,  у  нас  пощады  не проси, гоп-стоп, и  на  луну не
голоси, а лучше  вспомни ту  малину и Васькину картину, где он нас  с  тобой
прикинул,  ну  точно  на витрину... В общем, не тяни резину,  я  прощаю все.
Кончай ее, Сэмен".
     Музыка была ритмичная, под нее хорошо по пьянке расслабляться, особенно
если завтра не сулит ничего неожиданного, в духе песни.
     Глава девятая
     Утром на журнальном столике в холле я увидел свежий номер газеты "Вести
Сегодня""  с  любопытным  сообщением  на  первой  полосе.  Под  рубрикой  "В
последнюю минуту" была помещена  небольшая заметка:"Что это  -- война  мафий
или  ее  пролог?"  Текст,  набранный мелким  шрифтом, ничего  нового  мне не
открыл. В корреспонденции говорилось:"В двенадцатом часу ночи  была взорвана
бензозаправочная станция СП "Астор", принадлежащая небезызвестному Заварзину
и  его датскому компаньону  Л.  В настоящий момент г-н  Заварзин находится в
следственном изоляторе по обвинению в рэкете и других преступлениях. Как нам
заявил начальник криминальной полиции, взрыв произведен с помощью  какого-то
неизвестного устройства большой разрушительной силы. Ущерб оценивается в два
с  половиной  миллиона долларов,  и  хотя станция  была  застрахована,  есть
мнение, что возмещение убытков может не состояться ввиду плохой охраны этого
коммерческого предприятия.  Вице-президент страховой  компании  заявил,  что
вместо  пяти  видеокамер  работали  только  три...  Не  было  на  станции  и
специальной охраны,  что также отражено в договоре  между фирмой  "Астор"  и
страховой  компанией. Следствие по возбужденному уголовному делу будет вести
прокуратура  Латвии.  Это  первый  такой  мощности  взрыв  после   известных
терактов, которые были осуществлены  в Латвии в конце  90-х  и начале  91-го
года и приписывались рижскому ОМОНу ".
     Я  не  поленился и почитал то, что появилось в газете "Час". "Мафиозная
фирма получает нокаут" -- заголовок. В тексте  выделены четыре строки: "Если
это начало, то не  превратится ли Латвия в новую Северную Ирландию? Там тоже
начинали со  взрывов бензоколонок... После такого фиаско  фирма "Астор" вряд
ли сможет продолжать свою деятельность..."
     Я  не  испытывал абсолютно  никаких  эмоций.  Мне  хотелось  немедленно
напиться.  Я  вернулся в  номер  и  достал  из холодильника  бутылку  водки.
Трясущимися  руками  сковырнул  пробку  и  приложился  к  горлышку.  Горечь,
обжигающая гортань, доставила несказанное удовольствие. Закусив орешками,  я
стал ждать первой волны  кайфа.  Это великое мгновение, когда опустошенность
сменяет   ни  с   чем  не  сравнимая  комфортность.  Однако  после  второго,
последнего, глотка ноги  помимо воли  понесли меня вниз -- на главную улицу.
Плотным  потоком по ней  шла разношерстная  толпа  новых  богачей,  чтобы  в
фирменных шмотках выпендриться друг перед другом.
     Возле бывшего кафе  "Йомас"  наяривал самодельный  квартет: накрашенная
увядшая,  словно  пожухлый  пион, блондинка пела ретро. Сидевшие на каменном
бордюре столь же траченные молью музыканты вдохновенно аккомпанировали своей
примадонне. Все было ладно и ненавязчиво.
     Я  подошел  к ним  и кинул в раскрытую сумку  пятилатовик. И  этот  мой
широкий жест  не остался незамеченным. Музыка тут же прекратилась,  и мужик,
терзавший гитару, поинтересовался, что бы я хотел услышать. Мне было грустно
на все это смотреть, и я заказал танго Строка "Голубые глаза".
     Я  пошел   дальше,  а  вслед  неслась  забытая,  но  по  пьянке   такая
трогательная мелодия.
     Где-то в районе улицы Конкордияс я свернул направо, и ноги понесли меня
на телефонную станцию. Нестерпимо захотелось услышать голос Велты.
     Купив  на  десять латов жетонов, я  зашел в кабину и принялся  набирать
номер.  До  чего  же это было  муторно:  жетоны в  темной  кабине то  и дело
проскакивали мимо щели, и я, ползая на карачках, искал на полу металлические
кругляши.
     И  все-таки каким-то чудом дозвонился.  Трубку сняла Велта. "Але, але",
--  я ее слышал, но молчал. Потом  спросил: "Как вы там...  что нового?" Мне
хотелось говорить и говорить, но язык не повиновался.
     -- Это вы? Максим, откуда вы звоните? Говорите громче...
     --  Из...  Звоню  из преисподней, -- я сделал паузу. --  В общем, здесь
неплохо -- музыка, толпа и...
     -- Мы с Гунаром читали газеты... Не знаем, что и думать...
     Моя  пьяная  голова  хоть  и  была  в  дурмане,  но  на  эту подачу  не
отреагировала.
     --  Как там у  вас насчет ремней безопасности? -- вместо ответа спросил
я.
     -- Пока  без  изменений...  Мы  стараемся  не  выходить  из дому. Я все
женские заботы свалила на Гунара, но ему скоро в рейс...
     -- В  какой  еще рейс? Все рейсы пока  по боку... Мне кажется... -- мой
язык  безнадежно  заплетался, и  не  потому,  что я  был пьян, нет, я  разом
протрезвел, а потому, что хотелось говорить  не  о том. Мне хотелось сказать
ей  все.  Но  я не мог  подобрать  слов.-- Я  еще позвоню. Гунару  привет  и
скажите, что у меня все о'кей.
     -- Максим, подождите, он, кажется, уже возвращается из магазина.
     -- Не надо, я потом...
     Я бросил на рычаг трубку и уперся лбом  в прохладный  автомат. Я бил по
нему кулаком, не ощущая ни боли, ни стыда.
     Освежающий  ветерок  на  улице заставил поднять голову. Так и  есть  --
--благоухала  вся  в  цветах старая  липа.  Я сильно,  как  Гунар сигаретой,
затянулся,  и, пьянея  уже  только от ее аромата, снова направился в сторону
улицы Йомас.
     Я шел по тенистой аллее и думал о Велте. Что со мной сталось? Как могло
это пробиться туда, куда всему постороннему вход заказан?
     Возле бывшей гостиницы "Юрмала" позировала грудастая деваха, и я сделал
было  попытку  ее  снять.  Но  эта   стерва,  видно,  охотилась  только   за
иностранцами -- начисто  меня проигнорировала.  Возле интим-клуба "Фламинго"
девочек  было  больше: сгруппировавшись за белыми столиками, они пили кофе с
деловым и одновременно непринужденным видом. При этом они так  и стреляли по
сторонам своими остренькими глазками.
     Я  зашел в кафе,  вернулся  с  бутылкой "Наполеона" и  водрузил  ее  на
столик,  за   которым  сидели  эти   намалеванные  "ночные   бабочки".   Они
встрепенулись и моментально притащили мне стул. Я  так и плюхнулся на него с
маху.
     -- Какое событие будем отмечать? --  весело спросила та, что находилась
справа от меня, с полными, ярко накрашенными губами.
     Я взглянул на нее и увидел  глаза -- пустые и бездушные, и подумал, что
мой винчестер более эмоционален, чем эти прости-господи.
     Со стороны  кафе "Йомас"  снова послышалась  музыка -- оркестрик  играл
"Таганку"  --  "Все  ночи, полные огня..."  Совершенно интуитивно я повернул
голову в сторону и увидел то, чего бы никогда видеть не хотел.
     Из дверей  парикмахерской выходил Шашлык,  а  с ним тот, что с  родимым
пятном, и еще один двухметрового роста верзила. Возможно, это и был Носорог,
о котором говорила Велта. На харе  Шашлыка еще отчетливо виднелись  следы от
моей  монтировки. Наши взгляды встретились, значит,  подумал  я, интервью  с
ними не миновать.  Я даже не попытался ни встать со стула, ни изменить позу:
я смотрел Шашлыку в переносицу, словно  брал в перекрестье прицела. Он отвел
взгляд, продолжая вышагивать  в  мою сторону,  что-то говоря Родимчику.  Они
начали брать меня в клещи.  Шашлык отшвырнул одну из девиц, а за нею и  всех
остальных как ветром сдуло.
     Не говоря ни слова, они уселись за  стол. От них разило парикмахерской,
но  эти  ароматы трансформировались для  меня  в  совершенно иные: казалось,
смердит болотная жижа с разложившимися в ней трупами.
     --  Если  не возражаешь, Стрелок,  сейчас  съездим  в одно местечко, --
тихо,  но с  откровенной угрозой  сказал Шашлык.  Он  положил  свою мясистую
ладонь  мне  на  предплечье  и  сжал  пальцы.  --  Давай  наручники,  --  не
поворачивая головы, сказал он Родимчику.
     Родимчик, похлопав себя по карманам, с досадой воскликнул:
     -- Эй, Вол, сбегай за браслетами, они у меня в бардачке остались.
     Значит,  это  был не Носорог,  впрочем, в  тот  момент это не имело  ни
малейшего значения. Я попал впросак, влип, и это было так же очевидно, как и
то, что оркестрик продолжал наяривать блатные мотивчики.
     Но прежде чем  тот здоровяк успел скрыться за углом, мой  большой палец
внезапным тычком  почти  по вторую фалангу вонзился  в глазницу Шашлыка. Тот
взвыл так, как, наверное, не воет ментовская машина, отправляющаяся на место
убийства. Должно быть, боль была невыносимой: присев на корточки, он стонал,
держась своими  пальцами-сардельками  за голову. Но  и  я тут же поплатился:
Родимчик щечкой ботинка достал меня по затылку, да так, что я клюнул носом в
белый  столик.  Однако  все  это  уже  было  мелочью.  Мои  руки,  казалось,
действовали в каком-то автоматическом режиме. Я подхватил со стола непочатую
бутылку "Наполеона"  и,  как кувалду, послал  ее в  лицо  этого  кареглазого
красавчика.
     Из-за угла появился Вол, но это уже был недобор. Пока Родимчик умывался
кровью,  я  в крутом развороте нанес ему  еще один, мой коронный,  удар -- в
пах. Кто-то за соседними  столиками вслух подумал о полиции.  А я  подумал о
несущемся на меня двухметровом детине. Я метнул  взгляд на его правую руку и
заметил зажатое в кулаке "очко" наручников.
     Встречи с Волом ждать я  не стал и, бросив  ему под ноги стул, рванул с
места  происшествия. Я  бежал по улице  Яунас, потом по  Юрас и только возле
кортов перешел на бег трусцой. Я был теперь трезв как стеклышко, хотя спринт
после водки выше моих возможностей...
     Возвращаясь в свою берлогу, я думал -- куда они хотели меня  отвезти? В
лес, в район Бабите, где часто находят трупы молодых парней с  простреленным
затылком?
     Хотелось  есть,  но  в  кафе я не  пошел,  а довольствовался  тем,  что
оставалось в холодильнике. Жуя сырокопченую колбасу и запивая ее пивом, я на
мгновение вновь почувствовал полноту жизни. Она, наверное,  только  и дает о
себе знать на грани жизни и смерти.
     Через полчаса я снова был в своей привычной  форме и, взяв в руки карту
Риги,  стал  составлять  вечерний  план.  Инцидент  у  "Фламинго"  так  меня
взбодрил, что  хотелось устроить по этому поводу небольшой фейерверк в честь
Заварзина. На набережной, где стоят его автоцистерны с бензином.
     Электричкой, а потом автобусом я добрался до аэропорта и пошел в камеру
хранения. Для маскировки купил большой букет гвоздик и со стороны вполне мог
сойти за встречающего очередной рейс. Конечно, могли взять с поличным, когда
я вытаскивал свою сумку из ячейки, но, видимо, дело до этого еще не дошло.
     Я благополучно достал  сумку, расстегнул молнию  и  выгреб с самого дна
две гранаты Ф-1. Рисковал,  конечно,  но не более обычного. Затем отправился
на автостоянку  и, не приближаясь вплотную, осмотрел  свою машину. Контролки
были  на месте, и я,  положив букет  на крышу  "ниссана",  полез в карман за
ключами.
     Выехал  не на Юрмальскую магистраль,  а двинул на имантский  виадук: не
терпелось взглянуть  на дело  своих  рук.  И то, что я увидел с моста,  меня
ободрило.  Там,  где  сутки  назад сияла  и блистала огнями  автозаправочная
станция  --  чудо  техники!  --  теперь  лежало  пятно  цвета  сажи с бурыми
разводами.  Вместо заправочных колонок  зияли  черные дыры.  Рядом  валялись
вывернутые взрывом куски металла -- остатки подземных емкостей.
     "Ты сам на это напрашивался", -- прошептали мои губы,  хотя мозг в этом
монологе участия не принимал. Но съезжая с  Московского моста,  я уже видел,
что там,  где  недавно стоял автопоезд  из бензоцистерн-спарок,  теперь было
пусто. Тем  не  менее  я  продолжал путь и даже выехал  на набережную  -- по
маршруту, которым проезжал накануне.
     Ушли,  слиняли,  наверное, поняли, что их ожидает в этой  точке  земли.
Лишь  жирные мазутные пятна, следы от протекторов, пустые банки из-под пива,
пачки из-под сигарет и огромное количество окурков говорили  о том, что  еще
несколько часов назад здесь находилось целое автохозяйство.
     Меня это не расстроило,  я понял, что в  войне с  Заварзиным  произошел
перелом в мою пользу. Я был почти удовлетворен, но ребра жгли прихваченные в
камере хранения две гранаты.
     Я подъехал  к офису Рэма, шикарному особняку,  окна которого выходили в
Верманский  парк. Повернул на Тербатас, чтобы где-нибудь  припарковаться, но
всюду торчали задницы "вольво"  и "мерседесов", и я,  повернув на  Бривибас,
поехал в сторону Матвеевского рынка. Видимо, в тот день со мной рядом был не
бог войны, а бог  мира. Пусть греются в моих карманах рубчатые  "черепашки",
им еще придется поработать.  Они  для того  и  существуют, чтобы  однажды из
статичных комков металла превратиться в зверя с огненными крыльями.
     Я направился к дому Сухарева.  Мне нужно было с ним поговорить. Я вышел
из машины и,  перейдя Тербатас,  подошел  к  мебельному  магазину.  Оттуда я
полностью контролировал парадный подъезд...
     По моим подсчетам, Сухарь был в отгуле -- сутки дежурит, трое свободен.
На лотке  я  купил килограмм  бананов и успел умять половину,  когда  увидел
контролера.  Он, по  всей  видимости,  возвращался из  магазина: в руках нес
целлофановый   пакет,  из  которого  выглядывали  зеленые  хвостики  лука  и
сельдерея.  Когда  он меня увидел,  показалось, что губы  его посинели, а на
висках затрепетали тонкие жилочки.
     -- Ну, что ты еще от меня хочешь? -- довольно бесцеремонно отреагировал
на мой визит Сухарь. Он понимал, что рано или поздно наш контакт с ним может
закончиться худо.
     -- Не хами, Сухарик, -- я старался быть ласковым и протянул ему банан.
     -- Спасибо, у меня у самого  этого добра...  --  он потряс целлофановым
пакетом. -- Я, Стрелок, не хамлю,  но, кажется, наш роман с тобой затянулся.
Постарайся как-нибудь свои дела улаживать без меня, я человек семейный...
     --  Ты  начинаешь  меня  злить,  Сухарь.  Ты же знаешь,  что  пока  это
невозможно. Я же у тебя не в долг прошу до получки, ты понял?
     -- Хочешь знать о реакции Заварзина на твой подарок?
     -- За тем и пришел.
     -- После ночного пересчета он  напился коньяку и  еще  какой-то дряни и
устроил  мордобой. Избил до крови своих пацанов, а потом на запястье порезал
себе вены.
     -- Что-то не похоже на него...
     -- Почему  не похоже? Он же три раза тянул  срок, и у него все  замашки
настоящего уголовника. Это  не самоубийство, просто  таким образом он  давал
клятву найти и снести башку тому, кто устроил из его бензоколонки Хатынь.
     -- Где он сейчас, в лазарете?
     --  Да при чем тут лазарет?  Покуражился, а теперь с завязанной клешней
ждет, когда пойдет в самоволку.
     Сухарь вперился мне в глаза. То  ли искал в них какого-то ответа, то ли
хотел меня еще о чем-то предупредить.
     -- Значит, получил мой подарок?
     --  Чейза? Сам  видел,  как лохмотья  от  него уборщик выметал  из  его
камеры.
     --  Сегодня ты к  нему  сходишь  и  передашь от меня привет. Скажешь --
Стрелок ждет ответа.
     -- Я не могу... Он скажет, что я тебе продался...
     -- Не  виляй маслами! У  него сейчас другие проблемы  -- не  до  твоего
мнения и тебя самого.
     -- Не много ли берешь на себя, Макс?
     -- Ровно столько, сколько могу подн