аботе  музыка  прилепилась ко мне, и теперь ничто  так  не расслабляет, как
классика.
     Сидя на Бастионной  горке, я думал  о прошлой жизни, в  думы вплетались
мятежные ассоциации, в которых не последнюю роль играла моя новая знакомая.
     И там, на Бастионке, под затухающим небом  и зеленым шатром каштанов, у
сверкающего в закатных  лучах солнца канала, в присутствии редких прохожих я
решаюсь...
     Мысленно  делаю  шаг  и оказываюсь  в  умозрительной  запредельности. Я
отрицаю все,  кроме  Краузе.  Мне это подсказано свыше,  а может,  откуда-то
снизу,  из самых глубин земли.  Не  знаю, и  потому,  наверное,  не  мучаюсь
сомнениями.  С  моих  плеч  словно  каменная глыба свалилась,  мне  хорошо и
ниоткуда не дует.
     И  я не обращаю внимания  на коротко остриженного парня в темных очках.
Он садится рядом, закуривает  и  тоже начинает пялиться на лебедей. Но я уже
чувствую, что он пришел по  мою душу. И впрямь,  он безо  всяких предисловий
заговорил - глухо, бесцветным голосом:
     - Есть мнение, что ты тянешь резину, - обратился он ко мне как к своему
корешу. - До двадцатого все наряды должны быть закрыты.
     Я на таком эсперанто изъясняться не намерен. Пододвигаюсь к нему и беру
под локоток. Пальцы сами собой сжались, и теперь им непросто разжаться.
     - Кто тебя послал? - тихо спросил я молодца.
     - Вопрос не по теме, - уверенно отреагировал нежданный гость.
     -  Заткнись!  Передай тому, кто тебе велел меня найти, чтобы таких, как
ты, мудозвонов, больше не посылал...
     Он  дернулся, видно, самолюбие взыграло, да  не мог  вырваться  из моих
пальцев. Он ведь не знал, что мои руки натренированы на смертельную хватку и
если уж настал его час...
     - Далеко заходишь, - предупредил меня парень.
     -  По-моему,  это  не  в  твоей  компетенции, сосунок.  Ты  всего  лишь
шестерка, а я буду говорить только с джокером. Так кто тебя послал?
     Я еще сильнее сжал пальцы. И это ему не понравилось. Он рвался  с такой
силой, что мы оба, потеряв равновесие, покатились по земле в сторону канала.
     Я  сознательно увлекал  его вниз, ближе  к воде. У самого края берега я
положил ему на горло вторую руку. Надавил.
     - Хочешь нахлебаться  тины,  продолжай  молчать,  -предупредил  я  его,
сжимая пальцы.
     Лицо его побагровело, сонная артерия просила пощады, но мне это было до
лампочки. Я надавил еще сильнее и через пару секунд услышал хриплое:
     - Отпусти, скажу.
     - Говори и не  притворяйся трупом, - я всем телом навалился на  него, и
мы еще на десяток сантиметров приблизились к каналу.
     - Рэм,  -  прохрипел  парень,  который  еще недавно был в темных очках.
Теперь они лежали раздавленные у него под плечом. - Рэм Заварзин...
     Я заглянул в его глаза и не увидел в них ничего человеческого. Это были
отмороженные глаза убийцы.
     - Врешь, Заварзин сидит в СИЗО.
     - Это он... оттуда велел тебя найти и напомнить.
     - За что он хочет убить эту бабу?
     - Не знаю, не мое дело.
     - В следующий раз будешь любознательнее.
     Я поднял  голову  и  осмотрелся.  Рядом никого не  было. Высокая  трава
скрывала от постороннего взгляда.
     Я сжал пальцы, насколько позволяла  прочность моих сухожилий. Хрящи его
горла хрустнули, хрип перешел в затихающее сипение.
     Я поднажал плечом и столкнул  молодца в воду. Она была  рядом, и потому
тело упало бесшумно. Через мгновение я остался на берегу один. Обмакнул руку
в  теплую  воду  и  ополоснул  лицо. Мне  показалось,  что в  канале  что-то
задвигалось, отдаляясь от берега. Но это уже не имело никакого значения.
     Я встал, отряхнулся  и,  не поднимаясь  на горку,  пошел вдоль канала в
сторону мостика...

Глава третья

     ...Как я и думал, террористов взяли, причем без лишнего шума. Несколько
снайперских пуль,  выпущенных  синхронно, сделали свое дело. Это произошло в
тот момент, когда террористы переходили из  захваченного автобуса в поданный
им вертолет.
     Когда вечером следующего дня я шел в бомбоубежище, то  думал о том, что
произошло на Бастионной горке.
     Было ясно,  что я не совладал с нервами и впервые допустил столь грубый
промах. Через несколько часов этого молокососа хватятся и начнут искать.
     Мне не  было его жаль, и угрызения  совести не мучили. Но я  однозначно
понимал, что все, чем я до их пор жил, начало скособочиваться, накренилось с
опасной скоростью.
     Войдя в  уютную аллею, я замедлил шаг.  Впервые засомневался - нужно ли
сегодня вообще идти стрелять? Все теряло смысл, и это тоже.
     Я  сел  на  поломанную   хулиганьем  лавку  и  почувствовал   некоторое
успокоение.  Теплый  вечер   и  звезды  над   головой,  словно   релаксатор,
успокаивали  нервы.  Людей  поблизости не  было,  и  потому,  наверное,  моя
агрессивность несколько поутихла.
     Я вернулся домой и, не зажигая света, устроился  в кресле с портативным
приемником. На российской волне звучала джазовая музыка Цфасмана, и это меня
вполне  устраивало. Вместе  с музыкой  уходила из тела непомерная усталость.
Однако  облегчение было временным, что-то тревожное не давало покоя.  Словно
черт под ребро бодал.
     Подчиняясь непонятному мне импульсу, я быстро собрался и вышел из дому.
Через десять минут я уже находился в районе Межапарка у дома Краузе.
     Света в окнах  не  было,  и я  осторожно,  чтобы  не застрять в кустах,
обошел строение. Было  тихо, лишь где-то у переезда стучали на стыках колеса
состава и изредка раздавались свистки маневровщиков.
     В окнах стояла  непроглядная мгла. На стеклах искрились капельки  росы.
Поднявшись на крыльцо, я осторожно нажал ручку. Дверь неожиданно отворилась,
я на ощупь миновал коридор и, пошарив в темноте рукой, не сразу нашел ручку.
Открыв дверь, ведущую в комнаты, я зажег карманный фонарик.
     В помещении было душно и пахло кровью.
     Я  осветил  ближайшее  пространство  и  увидел  желто-коричневые  узоры
шерстяного  ковра, который устилал весь  пол. Затем направил луч света туда,
где, по моим расчетам, стоял диван,  и увидел разбросанное постельное белье,
а  за  диваном  -  босую мужскую  ногу. Туловище  скрывал  низкий журнальный
столик.
     Я  обошел стол, и взгляд мой упал  на залитое кровью лицо человека. Без
сомнения, это был муж Краузе - Эдуард. Его длинный нос еще больше вытянулся,
впалые щеки покрывала обильная черная щетина с засохшей на ней кровью. Через
воротник клетчатой рубашки выглядывал треугольник незагорелого тела.
     Я  приподнял  голову  Краузе и  посветил  на  рану.  Это  было  пулевое
отверстие,  и,  судя по  запекшейся крови,  выстрел  сделан  несколько часов
назад. Лицо его было напряжено, словно сведенное судорогой.
     Я закрыл ему глаза и  опустил  голову на подушку. В этот  момент пальцы
мои коснулись чего-то твердого:  я снова  приподнял голову  убитого, отогнул
край подушки и увидел крохотный магнитофончик. Не раздумывая,  положил его в
карман,  вышел  на  улицу  и, осторожно  ступая, направился к  калитке. Я нe
сомневался, что смерть Эдуарда связана с делом его жены.
     В какое-то  мгновение я почувствовал  себя абсолютно лишним существом в
этом  пространственно-абсурдном  мире.   Но  по  дороге  домой  мне  немного
полегчало  и  уже не давило на мозг полной безнадегой. Теперь  я точно знал,
что буду делать. Я  должен найти  Шашлыка и вытрясти  из него душу. Во  всей
этой истории ощущалось его присутствие,  и никто нe  мог бы меня разубедить,
что это не так.
     Но вначале я поехал  к себе домой, чтобы прокрутить пленку, найденную в
квартире  Краузе.  Я очень надеялся  на то, что на ней будет записано что-то
важное, какая-то разгадка...
     Вначале звучала музыка, и я,  перемотав  кассету  на одну треть вперед,
услышал  глухой мужской голос. Это  скорее  был  отчет,  нежели  осмысленный
монолог человека, пожелавшего поделиться с миром своими заветными мыслями.
     Голос говорил: "В  одиннадцать  тридцать  позвонили и  спросили  Велту.
Мужчина... как будто заикался. Еще один звонок около трех часов ночи. Звонил
мужчина,  но  голос был  другой.  Без  пятнадцати  шесть  звонила женщина  и
назвалась парикмахером, спрашивала Велту. Какое-то у нее срочное дело. Я все
отвечал, что  Велта в командировке,  но где  именно,  не говорил.  Последний
звонок  был в девять утра, и голос  принадлежал  тому, кто звонил вечером...
Все эти звонки  бросают меня в  дрожь, я хотел отключить телефон, но боялся,
что не услышу звонка  от  Велты. Ей ни  в коем  случае нельзя  возвращаться,
такого кошмара в нашей  жизни еще не было. В голосах звонивших были какие-то
механические нотки, и это меня беспокоит..."
     Дальше шла музыка - кажется, песни Булановой о разбитой любви.
     Сами по себе такие звонки ни  о чем не  говорят. Но  после них был убит
Эдуард, а это уже говорит о многом.
     В какой-то момент я начал презирать себя. Если уж я  стал на этот путь,
жалеть нельзя  никого. Исключения из  правила ведут к исключению самого себя
из Ее  Превосходительства Жизни. И не  в том дело, что очень за нее держусь,
нет,  тут дело  принципа. Далеко  не от каждого я  согласен  получить визу в
царствие небесное.
     Мне вспомнилась тупая и  самодовольная физиономия Шашлыка. Пожалуй,  он
несколько переиграл в этой кровавой буффонаде.
     Засунув кассету в карман  куртки  и прихватив  малокалиберный  пистолет
Марголина, я отправился на задание, которое дал сам себе.
     Следует  взять за жабры  Срань Ивановича и  заглянуть  в  его  свинячьи
глазки.
     Я пролистал телефонную книгу в  надежде,  что там значится его фамилия.
Но  когда составлялся этот  справочник,  он был  еще малолеткой  и  никакого
телефона ему не полагалось.
     На всякий случай обшарил  взглядом страницу, где длинными столбцами шли
фамилии на букву "З". Однако Рэма Заварзина среди них тоже не было.
     На улице все так же тепло и безветренно. Город тихонечко тлел угольками
огней, а по улицам все шли и шли плотные потоки машин.
     Не  успел  доехать  до Валдемарас,  бывшей  улицы  Горького,  как  меня
остановили полицейские дорожной службы.  Они всегда прячутся в этом изгибе и
ловят зазевавшихся частников. Особенно - владельцев иномарок.
     Обвинили в превышении  скорости,  и  я без лишних  разговоров откупился
пятью латами. Хлебное  здесь для полиции место - об  этом нельзя забывать.На
перекрестке Дзирнаву  и  Тербатас  едва не  столкнулся  с  разворачивающейся
"девяткой".  Все  эти мелочи  раздражали,  и,  стиснув  зубы,  я повернул  к
ресторану "Мариенбад".
     На стоянке,  как  всегда, правили бал иномарки, но  "мерседеса" Шашлыка
среди них  не  было.  Не  было его  и возле ночного  казино,  куда  поиграть
собирается публика посолиднее, которой Мишка и в подметки не годится. К тому
же играть он никогда ни во что не умел, разве что на пальцах в очко.
     Я  решил немного помотаться  по городу  наудачу, но так, чтобы особо не
мозолить глаза полиции.
     И  во  втором,  и  в  третьем казино  я  его не нашел. Конечно,  он мог
оставить  машину и  дома, но тогда это был бы не Шашлык. Он постоянно должен
демонстрировать свои модерновые "колеса".
     Когда в центре  его следов не  обнаружилось,  я  отправился на Юглу,  в
ресторан "Лидо". Это новьй кабак, теперь в городе уже три подобных заведения
с  таким  названием.  Судьба  играет  не только  людьми, но и недвижимостью.
Старое "Лидо" в Юрмале умерло естественной смертью вместе с курортом, зато в
Риге появилась целая гроздь ресторанчиков с таким названием.
     Юглский  отличался   тем,  что  был  любимым  местом  авторитетов  типа
Заварзина.  Он стоял  на отшибе,  на  берегу  озера,  где  полиция частенько
находила неопознанные трупы. Причина смерти - пуля в затылок или удушение.
     Напротив "Лидо", почти вплотную, находилось маленькое кафе-стекляшка, в
котором  постоянно,  под видом  молодоженов, ошиваются сотрудники  отдела по
борьбе с организованной преступностью.
     Вырулив  на стоянку у  "Лидо"  в половине одиннадцатого, я сразу увидел
"мерседес"  Шашлыка, ко-торый  стоял рядом со  спортивным "вольво".  Правда,
стопроцентной уверенности  в  этом еще  не было,следовало подъехать поближе,
чтобы увидеть под зеркалом заднего  вида болтающийся  на резиночке  амулет -
желтого попугайчика с зелеными крылышками.
     Без  сомнения,  это была  машина Шашлыка: и  попугайчик,  и  наклейка с
изображением Стигла на панели оказались в наличии.
     Ждал,  не  выходя  из  машины,  видел  все  и  вся,  меня  же  скрывали
тонированные стекла. Я невидимка, такая уж профессия - оставаться в тени. Но
сейчас  у  меня страшно горел зуб  на одного, только  на одного человека,  с
лицом  выразительным,  как  подушка.  Я ее  должен  сегодня  распотрошить  и
посмотреть, как из ее нутра разлетится пух по всей округе.
     Подкатили еще две  иномарки,  из которых вышли  четверо  бритоголовых с
проститутками. Они уже  были  на взводе,  разговаривали громко  и вызывающе,
словно им отстегивали за ругань по стодолларовой бумажке.
     Из ресторана долго никто не показывался.
     Жевать "Орбит" наскучило. Я вышел из машины и спустился к озеру. Оттуда
тоже хорошо просматривался вход, ярко освещенный большой неоновой лампой.
     Минут через сорок-пятьдесят, когда я уже снова сидел в машине, в дверях
появился малый в кожаной куртке-реглане и светлых  брюках. Он  направился  в
сторону серебристого "форда", и вскоре  машина резво тронулась с места, лишь
синий клубок дыма какое-то время плыл в сторону озера.
     Шашлыка я  заметил  не  сразу. Из дверей  ресторанa вывалилась какая-то
гора и довольно шустро  стала  скатываться по ступенькам. На ней была желтая
кожанка и джинсы. Срань Иванович куда-то торопился.
     Я не отпускал его дальше 150 - 200 метров.  Включив дальний свет, лишил
его возможности меня засечь. Да он и не крутился, ехал себе и ехал.
     В Задвинье  мы  прибыли  уже ночью, подрулили  к  платной  стоянке, что
раскинулась  под  Калнциемским мостом.  Я подождал,  пока  он  устроит  свою
машину, и когда он пошел на выход, то уже был тут как тут. Подрулил к самому
турникету. А Шашлыку только того и надо: он поднял руку и по-хамски заорал в
мою сторону: "Эй, шеф, гони сюда!"
     Я  понимал его заботы:  не тащиться же ему в  Иманту  на своих двоих. Я
слегка вывернул руль, и колеса едва не уперлись ему в колени.
     В  салоне  было  темно,  и  Шашлык,  забравшись  на  переднее  сиденье,
скомандовал:
     - Гони в Иманту!
     - Сколько? - спросил я.
     - Чего - сколько? - не понял Срань Иванович.
     - Ладно, договоримся, - сказал я и надавил на газ.
     - Пятерки хватит? - это он мне о латах.
     - Договоримся, - повторил я, слегка изменив голос.
     С моста я свернул на  Мелнсила и  погнал  в сторону ботанического сада.
Выехав на улицу Юрмалас гатве, дал как следует по газам.
     Шашлык  сидел молча,  салон заполняли запахи  пота, сигаретного дыма  и
спиртного.  Он  спохватился только,  когда машина уже  въехала  в  березовую
аллею, на старую бабитскую дорогу, соединяющуюся с юрмальской магистралью.
     -  Ты  куда,  шеф,  охренел, что ли? - возопил  Шашлык,  и его  горячая
мясистая ладонь легла на баранку рядом  с моей рукой. Но я руку не отдернул,
только сказал:
     - Почти приехали, - и тут  же свернул на  дорогу, ведущую в Варнукрогс.
Эта дорога  мне хорошо знакома  - ведет в дачный  поселок, где жила подружка
моего доброго знакомого. Туда мы не  раз выезжал "на природу", благо природа
там и впрямь замечательная.
     Шашлык открыл на ходу дверь - уж не знаю, что он собирался без парашюта
делать, а может, так ему было спокойнее.
     Проехав  метров  триста  в  глубь леса,  я резко свернул на проселочную
дорогу.  Он не успел  очухаться, как его левая рука оказалась  в наручниках,
одно очко которых я  моментально  пристегнул к  баранке.  Теперь он мог уйти
разве что вместе с моей машиной.
     -  Что  тебе,  шеф, надо? - поняв  безвыходность  положения,  простонал
Шашлык.
     -  Мне надо  твою харю увидеть и, если она того заслуживает, уделить ей
самое пристальное внимание.
     После  этих  слов  я  на несколько секунд включил  свет. Шашлык ошалело
уставился на меня и мгновение оценивал ситуацию.
     - Не дури, Макс, за такие дела тебе башку оторвут.
     Он подергал наручниками.
     - Говори, что тебе надо, и поедем дальше.
     Он замолчал, видимо, про себя прикидывая, как  бы половчее выкрутиться.
Но, не давая ему времени подумать, я стал наезжать на него:
     -  Это  ты продал меня  Заварзину?  Чем  быстрее будешь соображать, тем
быстрее определимся.
     В слово "определимся" я постарался вложить все, что было во мне темного
и жестокого. И он понял, что я не блефую.
     - Допустим, произошло это не без моей помощи... Но ты ведь сам пошел на
это. Никто не насиловал.
     - А кто тебя просил давать мне рекомендации?
     - Когда речь зашла об  этом... Ну, ты понимаешь, о чем... Я  вспомнил о
тебе... что ты без работы, много воевал, метко стреляешь...
     - Заткнись, срань! - этого я уже не мог слушать.
     Он  говорил  так,  будто  речь  шла  о  чем-то  будничном,  например  о
расписании поездов. Но это уже не имело никакого значения.
     Я  достал  из кармана  кассету  и  вставил  ее  в  гнездо  магнитофона.
Перемотал  и остановил на том месте, где  речь шла о звонках Эдуарду Краузе.
Шашлык заерзал, он понимал, куда я клоню, а ему очень не хотелось колоться.
     - Узнаешь голос?
     - Первый раз слышу.
     - Кто мог звонить Краузе? - я нащупал под сиденьем монтировку.
     - Затрудняюсь сказать... Во всяком случае, не я. А что?
     - А  то самое, -  я  саданул наотмашь Шашлыка по  роже.  Мне жаль  было
машину, ибо я понимал, сколько в этом борове черной крови. Но другого выхода
не было. Таким, как Шашлык, язык можно развязать только так.
     Его голова откинулась назад, затем упала  на  грудь. Свободной рукой он
закрыл лицо.
     - Будешь продолжать игру в молчанку или все же осознал, что твои телеса
навсегда могут остаться в этом лесу?
     И Шашлык раскололся. А по-другому и быть не могло.
     - Это звонил телохранитель Рэма Валерка Солдатенок...
     - А чья пуля во лбу Краузе?
     Молчание.
     Я слышал,  как шумят  сосны, и ощутил то  же  самое,  что в джунглях, в
своих ночных охотах.
     - Точно не скажу, но возможно, это тоже его работа.
     - Почему так спешили?
     -  Потому что  на  тебе  поставили  крест.  Пацана  посылали,  а  он не
вернулся.  В канальчике у  Бастионной горки нашли.  Ты сам  вышел из игры, и
теперь у тебя выбор небогатый.
     - Ты не сказал самого главного...
     - Не понял.
     - Ты не сказал, какую роль во всем этом играет Рэм.
     - Основную. Он хозяин положения. Ему мешает эта упрямая баба. Ничего не
может от нее добиться.
     - А что он еще хочет, кроме хаты?
     - Того, что между ног...
     - Этот Солдатенок - просто пешка или бугор? Откуда он взялся?
     - Бригадир. Сидел за убийство, год как освободился.
     - Почему же ты, мразь, не его рекомендовал, а меня?
     - Потому что хотел тебе помочь. И ты надежнее в таких делах.
     Я размахнулся  и  нанес  еще один удар по  лицу Шашлыка.  Он  замычал и
рухнул головой  на  панель.  Я завел  двигатель и проехал еще  несколько сот
метров в глубь леса.
     Он стонал, и мне хотелось побыстрее от него отделаться. Я потряс его за
плечо.
     - Не убивай, - взмолился  Мишка, -  я тебе  расскажу такое, о чем знают
только три человека.
     - Солдатенок, ты и Заварзин?
     -Да.
     - Вы меня тоже надумали убрать?
     - Да. Но это не моя идея...
     - А кому поручено достать Велту?
     -  Солдатенку...  Он,  кажется,  уже поехал  туда...  Во всяком случае,
собирался.
     - Куда собирался ехать?
     - В Пыталово, искать Краузе.
     - А кто меня должен был убрать?
     Шашлык закусил губу. Потом издал пронзительный гортанный звук.
     Я понял все. Со мной рядом - моя несостоявшаяся смерть. Протяни  руку -
и ощутишь ее гниющую плоть