ения. Набирая скорость, машина  устремилась вниз к
своему концу. На мгновение зависла на самой гривке обрыва, затем накренилась
и  неудержимо заскользила  к  воде. Высокий  фонтан  взметнулся над рекой  и
накрыл воронку.
     Я осмотрелся -- ни одной живой души. Однако из предосторожности не стал
подниматься к мосту, а низом пошел к дороге. Сделав изрядный крюк,  вернулся
к  рынку. И  уже  из своей машины  наблюдал за  тем,  как метался по площади
Солдатенок.  Казалось,  он  не верил  глазам  своим,  суетился и  все  время
озирался. Теперь он  на  какое-то  время выбыл  из игры  --  не пойдет  же в
милицию за помощью, не в его интересах светиться, да еще в чужом городе.
     На  обратном пути меня дважды  останавливали латвийские полицейские, и,
хотя они ограничивались только проверкой  документов, холодная змейка страха
пробежала по хребтине. Из-за нервотрепки чуть было не  проехал то место, где
спрятал пистолет.
     В  дороге  я размышлял, куда  направиться: домой,  где меня могут ждать
люди  Рэма,  или  убраться  на  время  в Юрмалу? Снять  там  в  каком-нибудь
пансионате комнату и несколько дней отсидеться.
     Однако я все же поехал в  сторону дома и  припарковался на  многолюдной
улице,  где  вереницей  стояли  фирменные  легковушки. Мой  "ниссан  турбо",
фермерский вариант, легко вписался в эту компанию.
     В ближайшем кафе я запил лангет почти  литром кока-колы.  Мучила жажда,
видимо, эндокринная  система,  подстегнутая нервами, работала на пределе. Но
это меня не  беспокоило: именно в таком  взвинченном состоянии  проще решать
проблемы, какими бы неразрешимыми те ни казались.
     Неподалеку от своего дома я притаился  в тени киоска и  стал наблюдать.
Многие окна были  открыты,  у подъездов стояли те же  машины,  что и всегда.
Ничто, ни одна деталь не вызвала подозрений.
     Я  подумал о Шашлыке. Если он оклемался,  какими  картами будет играть?
Поумнеет после монтировки или тут же  побежит к Заварзину? Скорее последнее.
Я  был  уверен,  что  меня  кто-то  уже  готов  пристрелить как  собаку  или
сквозануть меж ребер финягой.
     Я  не стал рисковать и вернулся к машине. Прочитав  адрес, который дала
Велта, поехал к ее деверю. Однако сколько я ни терзал звонок, никто к  двери
не  подходил.  Я выпил еще бутылку кока-колы. Пекло вовсю,  казалось,  будто
балтийское  солнце   пытается  имитировать  черноморское.   Я  не  отличаюсь
потливостью, но тут вдруг почувствовал, как из-под мышек побежали ручейки.
     Я полчаса крутился возле дома Бориса Краузе, посидел несколько  минут в
машине и снова  направился к нему.  На  этот  раз дверь отворилась на ширину
цепочки.  Сквозь щель  я  протянул  письмо Велты.  Смуглая, поросшая темными
волосами рука взяла записку, и тотчас же меня впустили.
     Это  была обжитая, хорошо  обставленная,  хотя отнюдь  и  не  роскошная
квартира. Меня усадили на диван лицом к телевизору.
     -- Как там Велта? --  спросил мужчина, очень  похожий на своего убитого
брата.  Только у  него  вместо  лысины была роскошная с  проседью  шевелюра.
Грустные  карие глаза  навыкате  живо  реагировали  на собеседника. -- Лучше
самому отправиться на тот свет, чем хоронить брата, -- он подошел к буфету и
извлек бутылку джина.
     От рюмки я отказался, сославшись,  что за рулем. Только спросил,  нужна
ли помощь.
     --  Нет, все уже идет своим чередом. Единственное, в  чем загвоздка, --
не  разрешают  хоронить на Лесном кладбище.  Там похоронены наши старики. Но
мне обещали помочь...
     -- Что показала экспертиза? -- заполняя паузу, | спросил я.
     --  Пуля девятого калибра, стреляли в  голову. Смерть мгновенная, и  то
слава  Богу  -- не мучился.  Следователь сказал,  что неизвестный позвонил в
полицию,  сообщил  об  убийстве...  Возможно,  звонил сам  убийца, а  может,
посторонний, невольный свидетель.
     Не стал открывать, что звонившим был я сам.
     -- Кому, по-вашему, потребовалось его убрать?
     --  Ума  не  приложу,  --  у  Бориса  задрожали руки. --  Велта  что-то
рассказывала,  но  без  подробностей и без  имен.  Но при  чем тут брат?  Он
никакими делами  не занимался. Его уволили по сокращению с  завода  "Альфа",
когда тот  стал акционерным обществом.  Он  очень  переживал,  сидел  дома и
вообще...
     -- Велта хочет с ним попрощаться, -- перебил я своего собеседника. -- Я
ее понимаю, но это небезопасно.
     --  Но  с  таким  же  успехом  они  могут  перестрелять  всех  нас,  ее
родственников.   Не  хочу  упрекать  Велту,   но  она  ведь  знала,  во  что
ввязывается. Это такое  болото.  Даже  хуже -- какой-то  гадюшник.  Змея  на
змее... Сколько она может скрываться? От одного этого можно с ума сойти.
     -- Когда вы забираете брата из морга?
     -- Послезавтра, в день похорон. В  четыре похороны, а в два часа мы его
заберем.
     -- Если вы в морге или на кладбище случайно  увидите Велту, ведите себя
естественно и ничему не удивляйтесь. Идет?
     --  А  в чем дело? Я  вас не  понимаю... Мне сейчас все и  вся  кажутся
подозрительными.
     -- Успокойтесь, -- я подал ему руку. -- Вы здесь ни при чем. Велта тоже
в безопасности, не пройдет и недели, как весь этот кошмар останется позади.
     -- Как вас зовут и где вас можно в случае чего найти?
     --  Я позвоню сам, а зовут меня Максимом, -- с тяжелым сердцем я закрыл
за собой дверь.

     Глава пятая
     Меня ждал  мой  винчестер.  Друзей не  бросают,  он  очень бы  на  меня
обиделся, покинь я его.
     В   бомбоубежище  было  прохладно  и,  как  всегда,  темно.   Батарейка
карманного фонарика стала садиться, и луч его пожелтел, стал неярким.
     Вытащив  из  тайника  карабин, я  пошел с  ним  за  "летучими  мышами",
спрятанными под грудой хлама. Я ощущал просто физическое желание стрелять.
     К сожалению,  я  обнаружил,  что  в  железной  коробке  осталось  всего
двенадцать патронов.  Обычно я  их доставал через одного продавца оружейного
магазина, но в последнее время нигде не мог его найти.
     Все же  я не сдержался и, установив фонари, сделал  несколько выстрелов
по  старым мишеням. Еще  не  отвык, все  пять пуль  легли в центр, лишь одна
сползла на девятый круг.
     Я стрелял, а в голове вертелась одна мысль -- что делать?
     Ввязавшись в  эту  жуткую авантюру, я рисковал головой.  Это  только  в
американских триллерах  одиночки  натягивают нос целой банде,  всей  полиции
штата и выходят победителями.
     Может  быть,  для щекотания  нервов  доверчивых  людей такие  побасенки
годятся, но только не  для меня. Угробить человека просто: подкараулить и --
застрелить  или свернуть  шею. Способов  избавиться от нежелательной персоны
столько же, сколько статей в уголовном кодексе.
     Если банда Рэма захочет со мной разделаться, она начнет слежку, и тогда
выиграет тот, кто успеет первым.
     У  меня  есть два  варианта:  принять  вызов  или  забиться  в норку до
скончания  века.  Но  это  не  по  мне.  Я  уже  находился в магнитном  поле
обстоятельств, и теперь мало что зависело от моей воли. Но глупее глупого за
здорово живешь расставаться с жизнью, да еще когда впереди замаячило  что-то
светлое. Свет в конце туннеля, как любят теперь писать.
     Вариант с гостиницей  "Лиелупе"  я безоговорочно  отбросил  --  слишком
людное  место.  Решил  какое-то  время  перекантоваться в частной  гостинице
"Дружба", чьи  уютные корпуса расположились  на самом берегу моря. Я спросил
себя: как сделать так, чтобы череп  трещал  не у меня, а у Заварзина  и  его
холуев? Как мне  этого сукиного  сына  подцепить за  его  золотисто-кровавые
жабры?
     И  когда  я  снова  упаковывал  винчестер, в  голову  пришла  еще  пока
нечеткая, сырая мысль. Я стал ее тщательно обдумывать.
     Покуда шел к выходу, понял, что нужно делать. Надо этого гада  оставить
в чем мать родила.  Без машины, без  мобильников, без его  офиса, выходящего
окнами в Верманский парк, без счета в банке...
     А  кто  мне в  этом  поможет?  Какая  душа  укажет  те кнопки, нажав на
которые,можно заставить рухнуть всю заварзинскую пирамиду?
     Кому тогда нужен будет этот голый король?
     Я  вышел  из бомбоубежища,  когда  солнце  уже  налилось  перед заходом
ртутной тяжестью.
     Заехав  на  рынок,  сделал  покупки. Почти  доверху  заполнил  багажник
бутылками кока-колы,  сушеной  колбасой, бананами.  Сыр,  паштет,  несколько
банок кофе, крекеры -- все, что может пригодиться  на "отдыхе". В  подземном
переходе купил дюжину банок пива "Монарх" и бутылку немецкой водки.
     В  "Дружбе"  без  проблем,   не  спрашивая  документов,   мне  выписали
квитанцию, и  пожилая горничная тетя Нина повела смотреть  жилье.  Как  я  и
ожидал, поселили меня в  шестикомнатном  коттедже на самом  берегу моря. Две
небольшие  комнаты, верандочка и санузел. Само  здание  деревянное,  видимо,
недавно переоборудованное под люксы.
     Я договорился  с горничной, что временно могу оставить свою машину в ее
дворе.
     Она жила на улице Тиргоню, по соседству с бывшим рестораном "Корсо".
     Оставив  там  свой "ниссан" и затворив ворота, я направился  на Юрас --
тенистую и наиболее ухоженную улицу города. Где-то в районе улицы Конкордияс
зашел в  телефонную будку и набрал  номер справочного бюро.  Когда ответили,
назвал код абонента,  который однажды подслушал в том же оружейном магазине,
где покупал патроны.
     Телефонистка  долго  сверяла номера, после чего я попросил дать адрес и
номер телефона  Сухарева  Ивана,  1964 года  рождения.  В  трубке  раздались
предупреждающие  гудки,  и я  опустил еще один жетон.  Телефонистка еще  раз
переспросила  фамилию  и  имя-отчество,   но   я   ответил,   что   отчество
необязательно... Она продиктовала мне номера телефонов трех Сухаревых.
     Мне нужен был Сухарев -- контролер следственного изолятора. Этот парень
тоже из детдомовских. В детдоме был ябедой, а теперь вырос до стукача.
     Однажды,  уже  после дембеля,  мы  повстречались с ним в военкомате,  а
потом еще  раз в каком-то магазине. Уже тогда он работал в  СИЗО и очень был
этим доволен.  Теперь  он мне нужен в качестве почтальона, а заодно  я хотел
разузнать о  Заварзине  --  выходит ли тот на  побывку,  часто ли  и в какое
время?
     Не выходя из  будки,  я сделал  три  звонка  по телефонам, полученным в
справочной.
     По первому номеру  ответил детский голосок: "Вы не туда попали". Второй
голос был  мужским  баритоном с  латышским акцентом.  Тоже  не  то,  Сухарев
говорит  без  акцента.  Третий  номер ответил долгими  гудками.  Досчитав до
двадцати гудков, я положил трубку и вышел из будки.
     Дойдя до улицы Турайдас, я свернул в сторону моря. Солнце садилось, и у
дальнего горизонта свинцовой глади залива светилась бронзовая каемка.
     Назад  я  пошел вдоль залива,  лишь однажды остановился  у спасательной
станции, где дюжина бритоголовых молодцов гоняла футбольный мяч.
     Особой активностью отличался смуглолицый парень в  зеленых плавках.  Он
был быстрее  всех  и  играл  довольно  профессионально.  На  его правой щеке
притягивало взгляд родимое пятно удлиненной формы. Это явно Родимчик, правая
рука Рэма, о  котором рассказывала  Велта.  По левому  краю поля, растопырив
руки, бегал Солдатенок.
     Я  перевел  взгляд на лавку, где находились болельщики, и от  удивления
едва  не разинул рот. Вторым справа сидел не кто иной, как  сам Шашлык.  Его
лицо напоминало свиной окорок, долго  вялившийся на  солнце.  Глаза  заплыли
жиром,  и сквозь  эти щелочки он вряд  ли мог разглядеть меня. Тем не  менее
рисковать  я не  стал и,  свернув  к самой  кромке  воды, смешался  с толпой
праздношатающихся. Я поймал себя на мысли, что живой Срань Иванович для меня
предпочтительнее, чем мертвый. Но и опаснее.
     Прежде чем отправиться в свои новые  апартаменты,  я постоял на дюнах и
полюбовался заходом солнца.
     В Анголе  вечерние  зори напоминают остановившуюся раскаленную лаву. На
такое  небо  жутко  смотреть,  а  когда  глядишь, в голову  лезут  мысли  не
лирические, а о конце света.
     Молоденькая парочка прошла в обнимку в сторону корпуса. Им наплевать на
все сложности мира, они балдели от самой простой близости.
     Естественно, я тут же  подумал о  Велте -- на  душе потеплело,  никаких
пошлых  фантазий, просто возникла  перед мысленным  взором как живая.  Скоро
увижу воочию. Завтра похороны ее мужа.
     Ночь пройдет быстро, а утром, часов в пять, я отправлюсь в Пыталово.
     Перед  тем, как  пойти спать, я спустился  вниз  и направился в сторону
улицы  Йомас, где возле  кинотеатра находятся телефоны-автоматы. И первый же
звонок  --  по-снайперски  в точку.  Я сразу  по голосу узнал  Сухарева.  Он
говорит с такими затяжными паузами, словно собирается прожить двести лет.
     -- Если завтра свободен, давай где-нибудь встретимся, -- сказал я.
     --  А  кто  это? --  не  врубился  сразу  Сухарик. Пришлось напомнить о
полковой гауптвахте, где он ходил в замах начальника.
     -- Твой  бывший  клиент,  которому  ты  на  губу таскал грецкие  орехи.
Вспомнил?
     Хоть  тугодум, но про орехи  вспомнил:  наверное,  никто за  время  его
службы с такой просьбой к нему не обращался.
     -- А-а-а... Зачем встречаться?
     -- К  общему интересу, -- сказал я и стал ждать, когда  кончится вечная
пауза.
     -- Ладно, где?
     -- На привокзальном почтамте... Послезавтра.
     -- Только предупреждаю: если хочешь меня использовать...
     -- Договоримся, Сухарик. В шесть вечера и без опозданий.
     Глава шестая
     Уже  лежа  в  постели,  вспомнил  про записную книжку Солдатенка и  его
визитные карточки,  которые вместе с документами и деньгами находились в его
портмоне.  Начал  с  визиток.  На  первой, довольно простенькой,  значилось:
"Никифоров  Н.И.  Владелец".  Коротко  и  ясно. На  другой,  с  сине-красной
эмблемой, довольно  известная  в республике фамилия журналиста, пишущего  на
экономические темы.
     Неожиданно  обнаружились  две  визитные  карточки  известных  депутатов
Сейма. Один курировал  комиссию по государственной  безопасности, второй  --
занимал  довольно  высокий пост в  министерстве  иностранных дел.  Что могло
связывать  их  с  уголовником?  Впрочем,  на то  и визитная карточка,  чтобы
переходить из рук в руки...
     Затем  пошли титулы помельче:  менеджеры,  коммерческие  директора  СП,
банков, какой-то босс из министерства приватизации...
     И вдруг взгляд словно споткнулся.  На глянцевой бумаге каллиграфическим
почерком было выведено:  "Велта Краузе". Шли номера телефонов, адрес офиса и
факс. Я перевернул карточку -- на обороте расхлябанным почерком, без точек и
запятых, был записан ее домашний адрес, а под ним другим почерком  и  другим
цветом  приписка:  "Пыталово,  узнать  через  мужа".  Запоздалая,  а  потому
бесполезная для  меня информация.  И все же я до озноба  испугался за Велту,
мучило бессилие что-либо  изменить в  ее судьбе.  Я  открыл банку  с пивом и
вышел на веранду. Море уже  забывало о прошедшем дне, о  шумных отдыхающих и
словно  предавалось  глубинным  своим   размышлениям.  Справа  проблескивали
лиелупский  и мангальский  маяки.  Но эти  безобидные  огоньки  порождали не
успокоение, а тревогу.
     Усилием воли заставил себя заснуть, чтобы ровно в четыре быть на ногах.
     Утром я сбегал к морю  и окунулся,  незамутненная вода  была  чертовски
холодной. Сырой от ночной росы песок приятно холодил ступни.
     Наскоро  перекусив,  я  отправился  за  машиной. До похорон  оставалось
одиннадцать часов, а дорога предстояла долгая.
     Езда по утренней зорьке -- одно наслаждение. Ни машин, ни людей.
     На границе с Ригой, на только что открывшейся бензоколонке залил полный
бак и проверил давление в шинах.
     Центр города еще  был  безлюден, и я  быстро  добрался  до  Юглы, чтобы
оттуда, выехав  на Псковское  шоссе, дать  волю восьмидесяти "лошадям" моего
"ниссана".
     К границе подъехал около семи часов.  Проверку  проводили добросовестно
и, кроме паспорта, потребовали еще техпаспорт и водительские права. И это не
удивило:  в Латвии ежесуточно  угоняется до  двух  десятков  автомашин, след
которых теряется в туманных далях России.
     Через полчаса я уже был в Пыталово.
     Машину подогнал  к  городскому  отделу  милиции  и  поставил  метрах  в
тридцати  от  него.  Пешком  я  добрался  до  Утрои и  уже  знакомой дорогой
направился к дому, где жила Краузе.
     Вот  та  самая толстая  колода.  Трава  еще  была  мокрая, и  штиблеты,
купленные на  рынке за четырнадцать  латов,  на  глазах превращались в нечто
сморщенное и расплющенное.
     Я постучал в дверь и стал терпеливо ждать. Если бы я курил, то успел бы
прикончить пару сигарет, прежде чем услышал глухой мужской голос.
     -- Назовите себя, -- приказали из-за двери.
     -- Передайте -- приехал Максим... Молчание. Шаги удалились. Потом снова
приблизились, и тот же голос велел:
     -- Подойдите к окну...
     Я обогнул  угол дома  и  встал напротив  окна.  Оно было зашторено, и я
увидел, как справа колыхнулась гардина.  Потом штора поехала вбок и к стеклу
прильнула   Велта.  Испуг  на  ее  лице  сменился  удивлением,  она  грустно
улыбнулась.
     Я  вошел  в сени, где  пахло свежезасоленными огурцами.  Она  стояла  в
проеме дверей  и  жестом пригласила войти в комнату.  Вокруг с лаем носилась
белая болонка.
     Того,  кто  говорил  со  мной,  как  из  бочки,  не  было. Возможно, он
находился за занавеской, разделяющей большую комнату на две половины.
     Мы сели  на диван,  и я  окинул  взглядом жилище. Чистое, по-городскому
обставленное. На стене часы с гирями и  кукушкой. За стеклами  стенки  книги
вперемежку с посудой. Ружья нигде не было видно.
     --  Сегодня  в  четыре хоронят вашего  мужа,  -- сказал я и поднялся  с
дивана. -- В два надо быть в морге, в "Гайльэзерсе".
     Все.  Говорить больше не  о  чем. Я  смотрел  на  Велту,  на  уложенные
пирожком светлые волосы и два завитка, нежно подрагивающие у виска.
     Хотелось не  только защитить эту женщину, но  и самому попросить у  нее
защиты. Но  я знал, что  ничего  хорошего  в  этом мире мне  не положено, не
заслужил. Я снова уселся на диван и стал ждать ее реакции.
     Из  двери, которую скрывала  большая кафельная печка, вышел мальчуган в
синих  трусиках и  маечке  с изображением волка  и зайца. Он  остановился  в
середине солнечного пятна и стал с интересом разглядывать меня.
     -- Денис, иди  в кровать,  --  сказала  Велта  и повела  сына  в другую
комнату.
     -- На чем мы поедем? -- спросила женщина, когда вернулась в гостиную.
     -- На моей машине.
     -- Мой брат Гунар тоже хочет поехать. Это возможно?
     Я  ответил,  что  нет проблем, однако поинтересовался, с кем  останется
сын.  С  ним  обещала  побыть  ее  хорошая  знакомая, которой она сейчас  же
позвонит.
     Из-за ширмы вышел брат Велты -- рыжий лобастый крепыш. О таких говорят:
одним ударом быка валит. Он был в тельняшке и спортивных брюках.
     Пока они  собирались, я  сидел за  столом и хрумкал  соленые  огурцы  с
картошкой. Потом умял целую миску изумительного деревенского творога.
     Без  пятнадцати  девять  тронулись  в  путь.  Правда, после  небольшого
маневра: я вышел первым и направился  за своей машиной, а они -- прямиком  к
железнодорожному вокзалу. Там и встретились.
     На  Велте было черное платье и черная газовая  косынка. Вдовий наряд не
старил и  не  лишал  света,  который она излучала. Наоборот, она  стала  еще
краше.
     Велта устроилась на заднем сиденье. Гунар сел рядом со мной. Он нещадно
курил, а я терпеть не могу табачного дыма и форточку со своей стороны держал
полуоткрытой.  Но это  только усугубляло  дело -- дым струился как раз в мою
сторону.
     Я думал  о  женщине, которая сидела  у  меня  за спиной, и нет-нет,  да
бросал взгляд в зеркало заднего вида.
     Не таясь, задал ей вопрос:
     -- Допустим,  кто-то  хочет разорить дотла своего конкурента...  Лишить
кредитов, закрыть счета и т.д. Есть ли