какое-то  самое уязвимое место, чтобы
вышибить из соперника дух?
     Воцарилось молчание.  Наверное, мой вопрос прозвучал неуместно.  Первым
отозвался Гунар.
     --  Лучше  лома  нет  приема...  Все  фирмы  и  эти  вшивые  совместные
предприятия живут за счет тех  капиталов,  которые наворовали. Помните,  как
под шумок растаскивали государственные предприятия? Аж треск стоял...
     -- А если наложить арест на банковские  счета и разобраться, откуда эти
миллионы?
     --  Это нереально,  -- сказала Велта. -- Поезд уже ушел, и сейчас не те
времена... А что  вы подразумеваете, говоря об  уязвимом месте, или, точнее,
кого?
     -- Я имею в виду фирму Заварзина.
     -- Их у него несколько и зарегистрированы на всякую  шантрапу, хотя все
дела ведет экономист Дудельзак. А это финансист от Бога.
     -- Значит,  действительно,  лучше лома нет приема?  --  сказал я, а про
себя  подумал  -- чего  это я со своим свиным рылом суюсь в калашный ряд? Ни
черта ведь во всем этом не соображаю, да и к чему? У меня другой профиль.
     -- Есть  только  один более или менее подходящий ход... Можно перекрыть
бензиновый  ручеек из России, -- ответила  Велта.  --  Рэм  другим  бизнесом
заниматься не может,  не то образование. Сейчас у него три  бензозаправочные
станции,  на  которых  он  делает  большие  деньги.  И  потихоньку   скупает
недвижимость, в чем помогают депутаты Сейма и Рижской думы.
     Все просто, как апельсин. Стоит его станциям простоять неделю-другую, и
убытки начнут съедать счета в банке. А потом все пойдет с молотка.
     Наличку  же  он  с  компаньонами  получает  через  розничную  торговлю.
Наверное,  видели на дорогах бензовозы с девяносто пятым и семьдесят  шестым
бензином?
     Это  все  его  хозяйство,   а   процентов  восемьдесят  нелицензионный,
контрабандный, бензин. Налоги с него платит сам себе...
     --  А  куда же он эту наличку  пускает? --  поинтересовался Гунар и  со
смаком затянулся очередной сигаретой.
     -- Разумеется,  на личные нужды... Казино, отдых на Канарских островах,
Сочи, особенно когда  там проходит какой-нибудь кинофестиваль. Большие суммы
уходят на представительство, то есть  на взятки. Кого-то  кормит в России за
льготные лицензии. Что остается, переводит в швейцарские или немецкие банки.
Сейчас Заварзин сидит  в СИЗО, а  деньги все равно капают. Пусть хоть трижды
мертв, все равно.
     -- Прямо-таки волшебник твой друг Заварзин, -- съязвил Гунар.
     Я молчал, сказать было нечего.
     Я  видел неприступную китайскую стену, разрушить которую,  конечно  же,
мне не  по силам. Я слишком слаб  в коленках  и необразован  в таких  делах.
Темный, как нутро моего винчестера.
     -- Не он волшебник, а этот ушлый Дудельзак, -- продолжала Велта.  -- Он
мог бы в любой стране премьер-министром стать, да вот фамилия подкачала...
     Я почти не вникал в разговор, потерял всякий интерес. Это не мой путь.
     -- Значит, нет у этого подонка ахиллесовой пяты? -- не то с горечью, не
то с насмешкой проговорил  Гунар.  -- И будет  эта сволочь  жить, пить чужую
кровь,  и все  будут  ему  улыбаться  и считать  солидным человеком. Дожили,
ничего не скажешь...
     -- А есть ли хоть какая-то  возможность узнать  его счета в  зарубежных
банках? -- хватаясь за соломинку, спросил я.
     --  Если  только  дождаться   момента,  когда  Заварзин  или  Дудельзак
проговорятся во сне. Только эти два человека знают счета и все, естественно,
держат в голове.
     Я прищурился -- показалось, что на дороге что-то лежит. И шевелится. Но
расстояние было большое, и я, не сбавляя скорости, продолжал движение.
     Что-то  тревожно сдавило под ложечкой. Но это был всего-навсего большой
кусок черной бумаги, трепыхавшийся на ветру.
     Больниц я не  люблю и не подхожу к ним даже на расстояние выстрела. Это
парадокс -- не переношу вида страданий, "небоевых" трупов. Поэтому, когда мы
подъезжали к больнице "Гайльэзерс", у меня внутри все застыло.
     Мы  прошли  через  главный  вход и  спустились в  подвальное помещение.
Оставив Велту с Гунаром у трансформатора, я отправился на разведку.
     Мы  не  должны  были появляться в  морге  с  того  входа, через который
проходят все.
     Но  я  все равно  просчитался,  что  буквально  через  несколько  минут
подтвердилось самым банальным образом. А пока, миновав  лабиринт коридоров и
подвальных  переходов,  я  вошел  в  помещение, где пахло хлороформом и было
холодно, словно на декабрьской набережной.
     Молодые  парни что-то  перевозили на каталках,  и я, разумеется, понял,
что это за груз.
     Я остановил  одного  из них  и спросил,  где  выдают покойников. Парень
указал на  дверь  в  дальнем конце  этого огромного холодильника,  и я почти
бегом устремился к ней.
     Зрелище  было не из веселых: за  дверью, в  узком  помещении, скопилась
вереница каталок с гробами.  А  в  них --  прибранные  покойники. Вдалеке, в
дверях, ведущих с улицы в морг, стояла группа скорбящих родственников.
     Всем  в  этой юдоли печали распоряжался  амбал лет  тридцати  с большим
золотым крестом на груди. Откормленной харей он напоминал Шашлыка. Но  этот,
князь царства покойников, говорил  тихо, кротко улыбался, куда-то отлучался,
чтобы через минуту появиться снова -- эдакая смиренная незаменимость.
     Я  тоже  подошел к  нему и спросил,  когда можно  забрать  тело Эдуарда
Краузе.  Амбал  вынул из  белого халата толстый блокнот  и открыл заложенную
визитной карточкой страницу.
     Каллиграфическим почерком были занесены  фамилии тех,  кто  в этот день
совершает свою последнюю пересадку на этой грешной земле.
     -- По-моему, Краузе третий с конца, -- сказал Шашлык номер два и указал
рукой в  хвост вереницы из гробов.  -- У него,  по-моему,  были  проблемы  с
головой?..  Лучше  сами  посмотрите  -- может,  нужно добавить  еще  немного
косметики.
     Я подошел к гробу, в котором лежал муж Велты, и увидел "ухоженное" лицо
мертвеца.  Непроизвольно стал искать на виске след пули, но  так ничего и не
обнаружил.
     Ко  мне  подошел  распорядитель-здоровяк и  вопросительно посмотрел  на
меня: нужно ли что-то еще от него?
     -- Кажется, все в порядке, -- сказал я, разглядывая белоснежную сорочку
и стального отлива лацканы костюма, в который был облачен Краузе.
     -- С вас еще  десять латов, --  неожиданно объявил амбал и снова открыл
свой  толстый  блокнот.   --   Косметика  французская,  и   нужно  заплатить
дополнительно.
     Я вынул  деньги и протянул этому трудяге десятку. Потом  отправился  за
своими спутниками.
     И тем же путем мы втроем вернулись к каталке с гробом Эдуарда Краузе.
     Первой  подошла Велта. И как  только ее взгляд  упал на  покойника, она
невольно застонала.  Все повернулись в нашу сторону и  замерли в напряженных
позах.
     Я тоже  бросил  взгляд на толпу людей, и что-то меня насторожило.  Я не
мог объяснить себе это ощущение -- мимолетное, но  тревожное. Не все на этом
свете  можно  объяснить  с  материалистической  точки  зрения,  иные  флюиды
добираются до подсознания быстрее света...
     Наученный горьким опытом доверять своей  "печенке", я оставил  Гунара с
Велтой у гроба Эдуарда,  а сам  отправился  искать  выход. На  мою удачу, он
оказался в десяти метрах.
     Обогнув  здание,  подошел  к  "предбаннику"  морга  --  шесть  ступенек
отделяли  от подвала  с  ожидающими.  Осторожно  ступая,  я спустился вниз и
остановился у них за спиной.
     Ракурс позволял поочередно  рассмотреть всех. Темная одежда,  стянутые,
замороженные  горем лица. Осунувшийся Борис Краузе, потупив  взор, стоял как
вкопанный. И вдруг среди пасмурных лиц -- равнодушное -- загорелое, молодое,
с большой чечевицеобразной родинкой на щеке.
     Гадать долго  не  пришлось --  тот самый прыткий футболист с пляжа. Да,
этот парень в зеленых плавках так ловко управлялся тогда с мячом.
     Очутившись  снова  на  улице, я пошел  к машинам,  стоявшим на покрытой
щебенкой площадке. Их было много, и  вычислить нужную было  так же непросто,
как из десятка яблок выбрать самое сладкое.
     Я отозвал Гунара в сторону, вкратце обрисовал ситуацию и по его реакции
понял -- он готов на все.
     -- Что требуется от меня? -- тотчас же спросил он.
     --  Посмотреть, куда сунется этот  с родинкой.  В какую машину сядет. И
сколько рыл тут ошивается с ним, или же он один.
     --  Вот  сволочи, и  похоронить швагера  не  дадут  спокойно,  -- Гунар
стиснул зубы и шибанул кулаком по бетонной стене.
     Когда он скрылся за поворотом, я вернулся к Велте.
     -- Пора бы уходить.
     --  Сейчас...  -- она склонилась  над  покойником  и поцеловала  в лоб.
Провела рукой по щеке и, глотая слезы, сделала шаг в мою сторону.
     Парень с родинкой, озираясь  по сторонам,  стал выбираться  из толпы --
видимо, как и я, не очень четко ориентировался.
     Я взял Велту за руку и потянул за собой.
     -- Чем  быстрее мы  выберемся отсюда, тем больше доставим хлопот одному
субъекту.
     -- Где Гунар? -- Она прижала платок к бледным ненакрашеным губам.
     -- Встретимся на стоянке.
     Мы  возвращались  теми  же  длинными  коридорами,  мимо  труб,  обвитых
фольгой, трансформатора, и вышли  к лестнице, по  которой спускались в морг.
Никто  не  помешал,  и  это  успокаивало. Но такое чувство  часто  подводит,
притупляет бдительность.
     Я держал в  поле  зрения общий план и  отсекал все лишние детали. Знал,
если появится  что-то  подозрительное,  внутренний  компьютер тут  же подаст
сигнал  тревоги.  Но  пока  мы  быстро   шли  коридорами,  уже  заполненными
прогуливающимися больными.
     Однако, когда мы оказались на улице и я увидел свой "ниссан", внезапная
мысль заставила остановиться.
     -- Что случилось? -- с тревогой спросила Велта.
     Я усадил ее на ближнюю скамейку, а сам пошел к машине.
     Опустился на колено, наклонился и заглянул под машину.
     Взрывчатку  обычно  подкладывают  под "рулевое" крыло,  чтобы взрыв был
верняк,  без  малейших шансов  на  спасение. Пока что  все чисто, багажник и
капот тоже не внушали опасений: моя "пломба" -- ленточка  прозрачного, почти
невидимого скотча, которым я опечатываю  все, что может  быть открыто чужими
руками, -- оставалась нетронутой.
     Мы уже сидели в машине, когда из-за угла нейрохирургического  отделения
показалась плотная фигура Гунара. Кривоватые ноги только  подчеркивали общее
впечатление, что он из особо устойчивых, твердо стоящих на земле людей.
     -- Их трое, -- нетерпеливо выпалил Гунар. Он заметно волновался. -- Все
в машине, кажется, это "БМВ" девяносто восьмого года...
     -- Они еще там?
     -- Развернулись и дунули в сторону шоссе.
     -- Думаю, мы с ними расстались ненадолго. -- Я включил зажигание.
     --  Что будем делать?  -- Гунар уселся рядом и  стал тревожным взглядом
обшаривать все за пределами ветрового стекла.
     -- Повезу обратно в Пыталово. Возможно, придется немного покрутиться по
Риге.
     Я  не  стал  делиться  своими  предположениями: если за  нами  увяжется
заварзинский  эскорт,  значит,  в  операции  задействовано  как минимум  три
машины, которые постараются блокировать все выезды от "Гайльэзерса".
     Не  исключено  также,  что  тот,  с   родинкой,  --  только   приманка,
отвлекающий фактор, как любил говорить мой спецназовский наставник.
     В  зеркале  отражалось  безучастное  лицо Велты,  смотревшей  в боковое
стекло. Не поворачивая головы, она спросила:
     -- А  стоит ли прятаться? Я смертельно устала  от всего этого, да и  не
вижу смысла постоянно играть в кошки-мышки... Давайте отправимся ко мне, и я
оттуда позвоню  им -- пусть подавятся этим окаянным домом. Все равно счастья
он мне не принесет...
     Гунар резко оборвал ее, не приняв минутной слабости сестры:
     -- И  ты пойдешь на сделку с этой  сволочью? После того, как  они убили
Эдика?  Да  я  их своими руками...  -- Гунар потряс растопыренными пальцами,
словно хватал кого-то  невидимого за горло. -- Не  выйдет, сестренка! Сиди и
не хнычь, это наше мужское дело.
     Я молча ему кивнул и резко вырулил, направившись по улице Гиппократа.
     Когда  мы  проезжали мимо  стоянки  такси,  я  мог  поклясться,  что  в
припаркованном там джипе маячило лицо Солдатенка.
     Свернул  на улицу Бикерниеку и  в  наружное  зеркало  успел  увидеть --
темно-синий джип утюгом пополз следом.
     Ясно, что добром все это не может кончиться...
     В зеркале заднего вида я наблюдал за его неприкрытым маневром и потому,
не прибавляя скорости, доехал до Малиенас, чтобы  через улицу Шмерля попасть
на сквозняк движения -- бульвар  Бривибас. Только по  нему я мог  проскочить
мост через озеро Югла, чтобы унестись в желаемом направлении.
     Мы двигались  со  скоростью  не больше шестидесяти. Это и облегчало,  и
вместе с тем осложняло задачу преследователей.
     Они тащились, словно мертвые котята из чрева старой кошки, и, наверное,
ломали  голову  над  причиной   моей  неспешности.   Однако,  как  оказалось
впоследствии, я сильно ошибался на сей счет.
     На подъезде  к Югле в тени каштанов притаился "БМВ", на  который указал
Гунар, дурашливо прокомментировав:
     -- Недолго дергалась старушка в высоковольтных проводах.
     Я далеко не  был уверен, что  это все, кто собирается нас сопровождать.
Не удивлюсь, если где-нибудь в районе Берги  или у придорожной шашлычной нас
ожидает новый сюрприз на колесах.
     -- Трогаются, -- сказал Гунар. -- Или дурные, или наглые...
     -- Хищные, -- поправила Велта.
     Не доезжая до Юглского моста метров сто, от силы сто пятьдесят, я резко
переложил руль вправо, уходя с левой полосы движения.
     По моим расчетам, "БМВ" тоже должен был перестроиться, хотя этот маневр
довольно рискованный.
     Свернув на улицу Юглас, я попытался все же оторваться.
     Где-то в районе зверофермы съехал с  асфальта на пустырь и на приличной
скорости направил машину в сторону леса.
     --  Пока не видно, -- подсказывал Гунар. И через мгновение: -- Впрочем,
нет, показались и идут за нами... С меня бутылка, если на своей тачке они не
сядут на первой же кочке...
     Я  понял  ход  мыслей  Гунара:  почти  у всех  иномарок  слишком низкий
"живот",  их  родная  стихия --  европейские автобаны.  Вот  если бы это был
внедорожник,  мы  бы ни за что  от  него не  оторвались.  А мой "фермерский"
"ниссан" с высоким клиренсом прошел пустырь блестяще.
     Где-то возле затоки Пикюрга остановились, чтобы осмотреться.В лесу было
удивительно тихо, если не считать птичьего гомона и отдаленного стука дятла.
     Лавируя между деревьями, обогнули Пикюргу и  снова оказались  на  улице
Бикерниеку.
     Справа виднелось  дорожно-ремонтное управление,  но  наш  путь  лежал в
противоположную сторону.
     Мы  подались  на  Сауреши,  Улброку,  оттуда --  на Мадону,  Лубану,  с
поворотом вместе  с  рекой  Айвиексте  на  юго-запад,  в  сторону небольшого
городка Карсава.
     Позади  я  увидел  ЗИЛ-130,   который  выехал   на  пустынное  шоссе  с
проселочной дороги. Впервые после того, как мы покинули больницу, я позволил
себе  немного  расслабиться.  Этому  меня  тоже  учили,  и  потому  я  почти
рефлекторно   могу    переходить   от   активных   действий    к   состоянию
расслабленности.
     Но что меня  больше всего  удивляло: за всю поездку Гунар не взял в рот
ни одной  сигареты и только  сейчас  с  удовольствием  закурил. Я  физически
ощущал, какое  наслаждение доставляет  ему каждая  затяжка. Взяла сигарету и
Велта, быть может, только это и выдавало ее волнение.
     -- А что дальше? -- почти безучастно спросила она.
     -- Максим, сказать ей?
     --  Скажи,  заодно и мне будет интересно узнать, что с нами будет, -- я
перешел с Гунаром на "ты".
     --  А ни хрена не  будет! Приедем домой,  я спущусь  в погреб  и вытащу
бутылочку  самогонки.  Затем  Велта  нашинкует  салатика да  сварит  чугунок
картошечки. Подкрепимся, а там уж видно будет...
     А я спросил о том, что меня в этот момент больше всего волновало:
     --  Может  ли Заварзин отыскать  вас  в  Пыталово?  Не Бог  весть какой
большой город.
     -- Исключено!  Не найдут  по  той простой  причине, что  я прописан  на
судне, а этот дом принадлежит моей бывшей супруге, которая сейчас тоже живет
в другом месте и, кстати, с другим Гунаром... Этот пасьянс не так-то  просто
раскинуть. Могу одно сказать: нигде и ни у кого они узнать о нашем гнезде не
могут. Тонка кишка, а танки наши быстры...
     -- А соседи, почтальон? Да и фамилия редкая для тех мест...
     -- Пардон,  эта фамилия  не  ее, а Эдика. Мы с  Велтой --  Подиньши,  в
паспорте записано по-русски: Подин,  и внимания  не привлечет. Я как  уйду в
море  на  полгода,  так и с концами.  Возвратился  из  рейса,  попил водочку
недельку  и -- за грибами да  ягодами. Я без  леса  и  реки,  как печка  без
поддувала.
     --  Кем  ходишь в  море?  --  спросил  я  не  из любопытства,  а  чтобы
поддержать разговор.
     -- Мастером рыбообработки.
     На границе проблем не было.
     В Пыталово въехали с "неожиданной" стороны -- южной. И  если нас кто-то
ждал на Псковском шоссе, то остался с носом.
     Миновав поросшую осокой и камышом Утрою, мы сразу же за мостом свернули
налево.
     И вот наконец перед нами цель нашего броска  за границу -- мы оказались
у дома, где нашли прибежище мои Подиньши.
     Глава седьмая
     Все,  о чем мечтал Гунар, было на столе: две бутылки самогонки, вареная
картошка,   много  салата,  жареные  подлещики  и,  конечно,  соленый  шпик,
нарезанный тонкими аппетитными ломтиками. Простая и вкусная еда.
     После нервотрепки  все, что  только  стояло  на  столе,  поглощалось  с
небывалым энтузиазмом, хотя  я, чтоб не  показаться Велте дикарем, сдерживал
себя и старался орудовать вилкой и ножом не спеша.
     На  углу стола  появилась небольшая  рамка с  фотографией  мужа  Велты,
которого, наверное, уже похоронили, ему теперь  не хлопотно и не страшно  --
пусть земля ему будет пухом.
     Через  угол рамки легла  черная  капроновая  ленточка. Рядом --  тонкая
свеча прозрачно-малинового цвета.
     Гунар, задумчиво глядя на робкий дрожащий огонек свечи, поднял стопку и
негромко произнес:
     --  Никогда не соглашусь,  что  не знать боли благо  -- боли  не ведает
муравей, не ведает  блоха... Честно говоря,  не  я это  придумал  -- вычитал
где-то...  Мы  не  червяки,  и  потому нам больно  и хотелось проводить, как
положено,  в  последний путь  близкого и  доброго  человека. Однако  нам  не
позволили  это  сделать  полюдски, и это еще одна боль... Давайте немного ее
притупим... --  Гунар  опрокинул в  рот  рюмку  и  долго,  молча,  сидел  не
закусывая.
     -- Ешьте, Максим,  -- Велта пододвинула  миску с салатом. Она,  видимо,
уже заметила, что он мне по вкусу.
     --  Макс,  -- поднял голову Гунар, -- если нужно  противопоставить этим
обормотам силу, рассчитывай на меня, а я,  в свою очередь, буду рассчитывать
на своих ребят. Если надо,  на берег  сойдет весь экипаж. Ты знаешь, какие у
рыбобработчиков острые ножи?
     Велта, наклонив голову к тарелке, едва заметно улыбнулась.
     Она,  как  и  я, понимала: против  банды  Заварзина "второй  фронт"  не
годится. Здесь нужны сверхосторожные партизанские приемы.
     Но мне по душе был напористый оптимизм Гунара, и я лишь поддержал его:
     -- Я  даже не  сомневаюсь,  что ваша  соленая братва,  если нужно, хоть
целый  город  займет...  Но  будем надеяться,  что до этого  дело не дойдет,
попытаюсь воздействовать на Заварзиным через свои каналы.
     Велта удивленно подняла глаза.
     -- Этому истукану все человеческое  чуждо. Проблему можно снять, если я
сама  позвоню ему и  скажу,  что согласна. Не только дом отдать,  а и себя к
нему впридачу...
     -- Велта! -- вскочил  со своего места Гунар.  -- Чтоб  об  этом я и  не
слышал! И думать  об этом не смей! И ты, парень, --  он повернул зардевшееся
от  гнева лицо  в мою  сторону, -- нельзя пресмыкаться  перед этой