й я  действовал по-пи­ратски,
так,  как  мне  хотелось,  получая  к  тому  же  всяческую поддержку местной
администрации.
     --  А еще обиделись,  когда Адыл Шарипович на­звал вас гангстером... --
попенял Азларханов.
     Шубарин усмехнулся, приняв это за остроумную шутку, и продолжал:
     --  Ведь для них,  ориентированных  на добываю­щую промышленность,  мое
дело  оказалось темным лесом, а я  их, естественно, просвещать не собирался.
Еще не имея никаких прав,  мы  провели  тщательную ревизию того,  что хотели
заполучить.  И  хотя  по  распоряжению  горного ведомства  многое  подлежало
демонтажу  и  вывозу,  мне  удалось  оставить  абсо­лютно  все,  на  что  мы
нацелились.    А    при   сущест­вующей   неразберихе,   бесхозяйственности,
безответ­ственности большая часть  оборудования до  сих пор не взята нами на
баланс и висит где-то в воздухе -- фантастика!
     Хотите верьте, хотите нет, но до  сих пор мы не заплатили ни копейки ни
за электроэнергию,  ни  за  воду, ни за газ,  хотя  пользуемся  термическими
печами,   а  цехи   наши  работают  с  напряжением,  ко­эффициент  сменности
оборудования  у  вас, наверное,  самый высокий в стране  -- спасибо  горному
ведом­ству за его бездумную щедрость.
     Наверное,  даже  вы,  не  экономист,  понимаете,  какая  у  нас  низкая
себестоимость  изделий, если учесть, что и сырье,  кроме фондов, мы покупаем
чаще за наличные -- когда за полцены, когда за четверть, а  когда, пользуясь
полной бесхозяйственно­стью, и за бесценок.
     Артур Александрович на секунду сделал паузу, оглянулся, наверное, желая
увидеть, какое впечат­ление производит его рассказ на собеседника.
     Амирхан Даутович  был  весь  внимание. ("Инте­ресно,  -- думал  он,  --
удачно сделанное дело и похмельная расслабленность подвигли Японца на та­кую
лекцию,  или  он  и впрямь  ничего  не боится -- такая у  него  поддержка  в
республике? Меня, во всяком случае, он не боится -- точно...")
     -- Однажды, лет десять назад, я прочитал в "Из­вестиях" статью о некоем
авторемонтном заводе в Армении, которого фактически не было  в природе -- по
указанному   адресу   находился   пустырь.  Хотя  пред­приятие  значилось  в
республике  в  числе  передовых, рентабельных и  неоднократно  награждалось,
поощ­рялось, были о нем и статьи в  прессе. Всю его  бухгалтерию, отчетность
вел один-единственный че­ловек, на мой  взгляд,  финансовый гений, а создали
это  предприятие несколько  аферистов, хорошо изу­чивших  наш неповоротливый
хозяйственный механизм, идеально функционирующий только на бу­маге.
     Тогда  еще,  не  обладая  ни   нынешней  властью,   ни   капиталом,  ни
возможностями и связями, я сделал для себя вывод, что предприятие, которое я
когда-нибудь   создам,   должно  быть  реальным,  про­цветающим,  легальным,
передовым  во  всех  отно­шениях,  но...  построено  по  принципу  айсберга,
под­водная  часть  которого   в  три  раза  превышает  над­водную,  видимую,
предназначенную  для  витрины  и официальной отчетности.  А  для этого нужны
бух­галтеры, экономисты не  хуже  того, из  Армении;  со временем  я отыскал
таких людей, не говоря уже о том, что я сам одолел экономику и планирование.
Руководитель,  не  разбирающийся  в экономике в  со­вершенстве,  -- нонсенс,
абсурд,  такое  в теневой эко­номике невозможно,  здесь выживают  только асы
своего дела, киты, имеющие, кроме головы, капи­талы и надежную страховку.
     Любое выражение  --  "двойная  бухгалтерия", "тройная" --  не  отражает
нашей финансовой сути,  она должна определяться понятиями высшей математики:
пятимерное,  что  ли,  измерение,  если  та­кое  в  природе существует. Наши
предприятия в отрасли самые рентабельные, механизированные, у нас высочайшая
выработка,   самая   низкая  себесто­имость,   самая   лучшая   фондоотдача,
стопроцентная реализация продукции, лучшие условия труда, не  говоря уже  об
оплате. Мы рекордсмены  по всем  показателям, даже  самым  надуманным,  если
хоти­те  -- образец социалистического предприятия, как ни  кощунственно  это
для вас звучит. Нас невозможно сравнить с какой-нибудь отраслью в округе, да
и  в целом по  республике --  мы идем впереди по всем статьям. Мы награждены
какими   хочешь    знамена­ми:   союзными,   республиканскими,   областными,
го­родскими, отраслевыми, знаменами ВЦСПС,  Совета Министров, ЦК  комсомола,
переходящими и вру­чаемыми навечно, у нас есть специальный зал на­ших наград
-- и это впечатляет.  Не удержусь  от  похвалы себе: я имею  орден Трудового
Красного Знамени и являюсь депутатом горсовета в "Лас-Вегасе".
     Прокурор вдруг случайно поймал в  зеркальце  над  лобовым стеклом  лицо
Ашота  и  какое-то  время наблюдал за ним. Он  уловил,  что  Ашоту неприятны
похвальбы   подвыпившего   шефа,   возможно,   такое    от­кровение   Артура
Александровича  для него  было но­востью.  Но как  бы там  ни было,  Амирхан
Даутович  почувствовал, что в  каких  бы отношениях  он ни  находился с  его
шефом,  симпатией  и  доверием  у  Ашота он  сам не  пользуется.  Для парня,
наверняка знакомого с Уголовным кодексом не понаслышке, бывший или настоящий
прокурор в любом случае  оставался "ментом". И там,  за  решеткой, его учили
никогда,  ни при каких  обстоятельствах не доверять им. У Ашота этот принцип
сработал,  может,  не от широты ума, а инстинктивно, но сработал, хотя он не
выказывал  внешних  признаков  недружелюбия, даже наоборот; но вот  случайно
пойманный взгляд, выражение лица сказали Азларханову  о многом, и он отметил
для себя, что Ашота следует остерегаться.
     Прокурор бросил взгляд за окно и, несмотря на темень азиатской ночи, по
огням  тянувшихся  вдоль  дороги, кишлаков понял,  что они  уже недалеко  от
города, -- и  пожалел об этом. Сегодня он хотел, чтобы дорога не  кончалась,
согласен  был и на ремонт в пути, хоть на прокол шины, как случалось не раз,
когда  спешил  куда-нибудь;  но  "Волга"  шла  ходко,  минут через сорок они
наверняка будут  у себя в гостинице.  Значит,  у  него оставалось  еще время
задать   несколько  вопросов  разоткровенничавшемуся  дельцу,   и  он   этим
воспользовался.
     --  А как реагирует  на  такую  постановку  дела  основная масса  ваших
рабочих и средний персонал? И  попутно еще  один  вопрос: насколько  уязвима
созданная вами модель айсберга -- или это целиком зависит от покровительства
власть имущих пайщи­ков и одариваемых чиновников?
     Артур Александрович на  минуту задумался, а Ашот впервые за вечер подал
голос:
     -- Вот такие они, прокуроры, все им вынь да положь -- расскажи обо всем
сразу... -- и, довольный собой, рассмеялся.
     Рассмеялся и  Шубарин. И Амирхан Даутович мог бы принять  сказанное  за
шутку, если бы опять боковым зрением  не зацепил в зеркальце холодный взгляд
темных навыкате глаз.
     -- Жесткие вопросы, да, но если  бы я вступал в дело, наверняка задавал
бы их в такой же четкой и ясной форме. -- Японец похлопал Ашота по плечу, то
ли одобряя шутку, то ли предупреждая: мол, не лезь не в свое дело.
     Прокурор лишний  раз  отметил  про  себя неод­нозначность  поступков  и
жестов Шубарина.
     Артур Александрович тем временем продолжал:
     -- Насчет рабочих... Вы,  я думаю,  зря преуве­личиваете их  социальную
активность. Для них важны заработок,  хорошие  условия труда  и справедливое
отношение.  Эти  основополагающие,  на  мой  взгляд,  факторы  мы  стараемся
обеспечить максимально,  и, отладив это триединство, я меньше всего думаю  о
социальной  стороне  вопроса  и всяческой словесной демагогии, в  которой мы
скоро  утонем. Я твердо знаю одно: без внимания к  человеку и хорошей оплаты
его  труда  рассчитывать  на  успех бесполезно. К  тому же, я говорил, мы не
берем с улицы  -- в этом краю, где избыток  рабочей  силы,  можно по­зволить
себе выбор. А потом, что они  могут знать? Им я подобных лекций  не читаю, а
структура  создана таким  образом,  что вряд  ли и инженеру  понятна картина
целиком. Все раздроблено и, уж поверьте, не для утайки, а для эффективности:
кроят, положим, в нескольких местах, шьют в десятках других  мест, реализуют
в сотнях населенных пунктов.
     Да и куда  им, рабочим,  пойти, если что-то  у нас  не  устраивает? Где
выбор? На такой  кирпичный завод,  где  работали вы?  Где  ни  заработка, ни
по­рядка? Я пожинаю  плоды не  своих усилий: людей приучили  помалкивать, не
высовываться;  мол, есть начальство  --  оно  о  вас и  думает.  И  мы своих
ра­бочих пока устраиваем, но, если возникнет  какое-то недовольство, мы  тут
же его устраним -- думаю, что разумный компромисс всегда возможен.
     Каждый год одна, а то и две группы наших рабочих  едут по путевкам, как
представители   самой  передовой   организации  в  области,  за  границу,  в
социалистические страны. И страны эти я подбираю с учетом специфики труда --
к своим коллегам, зна­чит, с возможностью позаимствовать опыт.
     Скорняки наши ездили в  Югославию, обувщи­ки -- в Чехословакию, занятые
пошивом  одежды  и  трикотажники  --  в  Венгрию  и  Польшу,  и  везде,   по
предварительному   согласованию,  у  людей  была  воз­можность  побывать  на
интересующих  нас  предпри­ятиях.  Не было  случая,  чтобы они  не  привезли
десятки  предложений, которые  мы тут же,  без  про­волочек,  использовали в
производстве.  Бывает,  что,  сложившись,   они  покупают  там  какую-нибудь
но­вейшую швейную  машинку, о существовании кото­рой мы и не догадывались, а
она,  оказывается, в десять  раз ускоряет и улучшает  процесс. А то на­купят
целые чемоданы особо прочных ниток,  ко­торых у нас днем с огнем не сыскать,
или  десятки  коробок  иголок  "зингеровских"  и  кучу  запчастей;  привозят
коробками какие-нибудь  заклепки, писто­ны, кнопочки, все, что может пойти в
дело  и  улучшить  нашу продукцию.  Мы,  конечно,  компенсируем  затраты  не
скупясь, поощряем  подобное отношение  к делу --  нас это  радует. Некоторые
рабочие вместо отдыха  и развлечений,  бывает,  не  один день  про­падают  в
цехах,   чтобы   научиться   необычному   для   себя   раскрою   или   иному
технологическому  процессу,  и все это  потому,  что мы  платим  за конечный
результат всего  коллектива, и им не все равно, реализуется их продукция или
нет, нам об этом им напоминать не надо, это всегда отражается на зарплате. И
я пытаюсь свои отношения с людьми строить на интересе, а не диктате.
     Конфликты, конечно же, бывают и с  рабочими, но не на такой основе, как
вы  предполагаете.  Чаще  разногласия  случаются в  верхах,  в отношениях  с
пайщиками, но и тут мы всегда готовы пойти на разумный  компромисс. Тех, кто
хочет выйти  из  игры, мы не держим, возвращаем  пай, тем более что желающих
войти в  долю хоть пруд пруди, да и  не  всякого мы берем -- просто денежный
вклад   нас   теперь   мало   интересует.   Но   если  конфликт  ста­новится
неконтролируемым, может нанести ущерб делу, тут уж на все приходится идти. В
крайнем  случае обращаюсь  к Ашоту и его друзьям,  --  бес­страстно заключил
Шубарин.
     -- И помогает? -- поинтересовался бывший про­курор.
     -- Мы ведь не уговорами занимаемся, -- зло за­смеялся Ашот.
     --  Но  это  вынужденная, крайняя  мера, как  я сказал,  -- поторопился
вступить в разговор Артур Александрович,  наверное, чтобы Ашот  не  сболтнул
чего лишнего.
     --  А  что  касается  второго  вопроса  -- об  уязви­мости  айсберга  и
насколько  я  завишу от  покрови­телей-пайщиков,  я  бы  ответил так: что-то
добыть,  что-то организовать,  произвести,  продать, даже с большой выгодой,
это, на мой взгляд, талант мел­кого махинатора, цель которого -- заработать,
ну, скажем,  сто тысяч, двести, на большее при таких  жизненных устремлениях
не потянешь.  Давно,  когда я  уже имел четкую  модель  своего  айсберга,  я
про­читал  интересную  статью  о  японском  судострое­нии  --  это  одна  из
древнейших   и   одна   из   наиболее   современных   отраслей  человеческой
деятельности.  Здесь ныне сфокусировались все достижения  науки  и  техники.
Японцы  строят  в  принципе  непотопля­емые  суда.  Раньше  достаточно  было
пробоины,  и корабль шел ко дну. Теперь  же редко какой удар может оказаться
для  корабля   роковым,  страдает  только   его   часть,  остальные  отсеки,
неповрежденные,  держат судно на плаву. Больше  того,  из  соседних  отсеков
можно успешно устранить аварию, если не возникла паника.
     Еще  не  ведая о специфике  судостроения, я  создал примерно  такую  же
модель непотопляемого  айсбер­га. Полную картину  знают,  кроме  меня, двое:
глав­ный  бухгалтер  и главный экономист, можно  сказать, мы денно  и  нощно
стоим на вахте. Но вряд ли кто принимает их за членов мозгового треста, да и
мне  нет  резона  выпячивать  их  роль.  Даже  пайщики   уверены,   что  все
сосредоточено у  меня в руках, хотя некоторые думают, что ответственность со
мной разделяет Икрам Махмудович.
     За людей, составляющих мозговой трест, я не тревожусь и доверяю  им как
самому  себе.  Нет,  не потому,  что  запугал их  или  они  чем-то  намертво
завязаны... Просто они  люди умные и  знают,  что айсберг  непотопляем.  При
любой  неудаче,  провале  страдает  только какой-то участок, в конце концов,
ответственность  за это  всегда можно  принять, у кого не  бывает  упущений.
Притом  существуют  раз­работанные  нами, как  на  случай  пожара,  варианты
отступления  из огня --  без  паники. И  как  на япон­ском корабле, в момент
удара автоматически  под­ключаются соседние отсеки и начинают тушить по­жар,
дабы не пропало и свое добро. Только моя модель дает мне уверенность и силу,
а не покро­вители-пайщики. Хотя  их помощь  нельзя недооце­нивать. Раньше, в
пору становления, мне нужны были деньги, теперь особой надобности в них нет,
колесо закрутилось, да и сырье дают под залог. Теперь нам нужны вкладчики на
должностях:  одни -- добывающие дефицитное сырье и оборудование, дру­гие  --
гарантирующие свободную,  без помех, реали­зацию,  третьи --  выступающие  в
роли  "пожарных".  Вкусив выгоду,  они  теперь сами ищут контактов со  мной.
Видели, что творилось на свадьбе? Каждый  торопился засвидетельствовать свое
почтение, попа­сться на глаза.
     Артур Александрович сделал паузу и, обернув­шись, посмотрел на Амирхана
Даутовича,  словно  приглашая   его   задать  следующий  вопрос.  Азларханов
моментально воспользовался этой возможностью,  хотя  вдали  уже поблескивали
огни   пригородных  кишлаков.  Важно  было  удержать  Шубарина  в  состоянии
при­ятного   возбуждения,  расположенности  к  разговору;  конечно,   Ликург
понимал,  что  ему  еще   предстоит  оценить  эти  откровения,  степень   их
искренности, правдивости, соответствия фактам.
     -- И  все-таки  вы развернулись не только  оттого,  что  взяли  в  долг
пятьдесят  тысяч  у  влиятельного человека,  получили  его  покровительство?
Наверное, были и объективные причины для вашего быстрого роста? Я понял так,
что вы  не  только удваивали  капитал, но  и  удваивали, утраивали  мощности
про­изводства?
     Артур  Александрович,  явно пребывавший в хо­рошем  расположении  духа,
рассмеялся:
     -- Амирхан Даутович, если бы я не располагал подробнейшим досье на вас,
я бы подумал, что вы  состояли в доле у  себя в  области у  артельщиков, как
называют нас в народе. У меня  такое  впечат­ление, что  вы знаете ответы на
все  ваши   вопросы.   Но  я   шучу,  ведь  догадываться  одно,  а  получить
подтверждение своим мыслям, прогнозам у человека компетентного -- совершенно
другое. Не так ли?
     -- Вполне резонно, -- согласился прокурор.  -- По­черпнув информацию из
нашей  беседы, меньше буду  отвлекать вас потом, когда  займусь  бумагами. В
принципе  я уже понял, что от меня требуется.  --  И он откинулся на  спинку
сиденья, предоставляя слово Шубарину.
     -- Да, вы правы,  наличие денег и воли мало  что решает в нашем деле --
должны  созреть объек­тивные  экономические  предпосылки.  Конечно,  взяв на
очередное  удвоение капитал  первого  человека  в  области,  я получил,  так
сказать,  режим  наибольшего  благоприятствования  в торговле.  Но  все  это
благо­приятствование по отношению ко мне и к моему делу не стоили бы и гроша
ломаного, если б рынок оказался насыщен товарами. Я и сам не однажды мучился
этим вопросом,  да и сейчас порой заду­мываюсь. Как могло так случиться, что
наш рынок планомерно, из года в год все меньше и меньше насыщался товарами?
     А  знаете,  Икрам Махмудович, не мудрствуя лу­каво, объясняет  это так:
мол,  есть  люди поумнее  нас с тобой,  которые  несут  в Госплан,  Госснаб,
Внешторг, Минторг деньги чемоданами или сум­ками и говорят: это не закупать,
это  не  производить,  этим  не  торговать,  --  вот  и  создается  дефицит,
на­пряженка, а этот вакуум, мол, заполняем мы с тобой.
     Я отвечаю ему: в том-то и загвоздка, что  никто никуда ничего не несет,
никто на них  не давит, не стоит у них за спиной Ашот с друзьями, а  они тем
не менее  с каждым годом наращивают в стране  де­фицит.  Тогда Икрам тут  же
предлагает вторую  вер­сию  -- он вообще скор на решения, имейте  в виду. Он
говорит:  если  за это  еще и  ничего  не  берут,  значит, наверху сидят или
дураки,  или враги.  Ви­дите,  какую он выстраивает  логику. Я,  конечно, не
разделяю ни первой  его  версии, ни второй,  но и логики,  здравого смысла в
таком планировании и производстве не вижу.
     Вот вам первая  причина нашего подъема --  на­личие дефицита на широкий
круг  товаров.  Вторая причина, которую  я бы отметил,  на  мой взгляд, даже
важнее первой. Это стоимость  изделия, нет, не того, что  производим  мы,  а
того товара, что имеется в государственной торговле.
     Сапоги меньше ста рублей уже не стоят -- это, заметьте, цена на  сапоги
из  искусственной  кожи.  Дубленка  импортная  тянет  на  тысячу,   а  наши,
се­мипалатинские,  казанские, на которые еще больший  спрос, --  по шестьсот
рублей. Босоножки -- два шну­рочка и ремешочек -- пятьдесят рублей... да так
все, на что ни глянь.  Мужские рубашки дошли уже до двадцати рублей, а шапка
из искусственного меха сравнялась по ценам шестидесятого года с ондат­ровой,
копейка в копейку, головой ручаюсь. Шуба из искусственного меха тянет на три
средние зар­платы, а мужской кожаный пиджак из лайки, а проще из козлинки --
мы шьем их тоже -- так на все пять.
     Поэтому  ценообразование для  нас  не  проблема,  есть  ориентиры.  Мы,
конечно, не прыгаем выше государственных, но и  не  отстаем, что называется,
дышим в затылок. Честно говоря, радуемся  каждому повышению, а наверху вроде
кто-то  специально, как  по  Икраму  Махмудовичу,  прислушивается  к  нашему
желанию и радует нас все чаще  и чаще --  у  нас даже есть люди, следящие за
розничными ценами в торговле. Если откровенно,  то только цены и на­толкнули
меня на  создание  своего  айсберга.  Глядя  на  ту  или  иную вещь, я сразу
определял ее стоимость и приходил в трепет при мысли о  той прибыли, которую
мог  заполучить, организуй ее производство. Я  даже знал приблизительно,  во
сколько обойдется  ее выпуск.  Не посчитайте за бахвальство, просто это  моя
стихия,  у меня такой дар, талант.  Никакому капиталисту такие прибыли  и не
снятся, но опять же такую ситуацию в экономике и ценообразовании создал не я
-- я только пожинаю плоды.
     Да,  главной  побудительной  причиной,   толкнув­шей  меня  на  деловую
активность,   на   желание  по­стоянно   расширять,  множить   производство,
послу­жила  государственная  стоимость  товаров  ширпотреба  и тенденция  ее
постоянного увеличения -- это как на духу.
     Не  будь  таких  манящих перспектив, сулящих необычные прибыли,  я  бы,
наверное, так  и  остался где-нибудь на производстве, ну имел  бы,  конечно,
свои две-три тысячи в месяц, потому  что человек с  деловой  хваткой в сфере
материального произ­водства, куда ни глянь,  может найти бесхозные  день­ги,
только пошевели мозгами.
     Ну посудите сами, был бы смысл налаживать обув­ное дело, если б  сапоги
стоили шестьдесят -- шесть­десят пять руб