Рауль Мир-хайдаров.
        Пешие прогулки

---------------------------------------------------------------
     OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
---------------------------------------------------------------


        Глава I. ПРОКУРОР



        1

     Ранний междугородный  телефонный звонок. Зво­нили ему домой, на Лахути.
Взволнованный муж­ской голос, назвавший его по имени-отчеству, ска­зал:
     --  Беда, большая беда, товарищ прокурор. Убили Ларису Павловну, срочно
приезжайте... -- и тут же положил или уронил трубку.
     Амирхан  Даутович не  успел  спросить: как --  уби­ли?! Где?!  Но минут
через пять, когда он лихора­дочно собирался, телефон звонил беспрерывно.
     Вызвав  свою  машину,  Амирхан  Даутович  сделал  единственный  звонок;
работал у них  в областной  милиции один толковый парень,  капитан  Джураев,
сыскник от  Бога. Но жена Джураева ответила, что он уже час назад вылетел на
вертолете  на  место происшествия, --  значит,  милиция уже  была поднята на
ноги. После  первого звонка  еще  оставалась ка­кая-то смутная  надежда, что
произошла ошибка  или  если что и случилось  с Ларисой, то  по крайней  мере
жива, но после второго  и третьего звонка он  понял, что надеяться не на что
-- в таких случаях  даже районные судмедэксперты точны в диагнозе. Через три
часа  Азларханов был на  месте -- в самом дальнем районе области, хотя точно
знал, что  Лариса  с  двумя  коллегами работала неподалеку, но  уже в другой
республике, где ее тоже хорошо знали. Там  местные археологи вскрыли крупное
захоронение  XVI  века,  и  Ларису пригласили как  специалиста,  потому  что
обнаружилось много хорошо сохранив­шейся домашней утвари из керамики.
     У  морга районной больницы, куда привезли Ла­рису, как только обнаружил
ее мальчик,  случайно  наткнувшийся на  нее  во  дворе заброшенной  усадьбы,
Амирхана Даутовича поджидало  почти все  руковод­ство  района. Вошел он туда
один и оставался так долго, что капитан Джураев на всякий случай за­глянул в
приоткрытую дверь. Прокурор  стоял в  из­головье жены  и окаменело глядел на
нее, все еще не веря в случившееся. Густой кровоподтек на левом виске и явно
испуганное  выражение лица  говорили  Амирхану  Даутовичу  и  без  подсказки
медиков, что смерть наступила почти мгновенно. "Я не уеду от­сюда,  пока  не
найду негодяев сам",  -- молча поклялся он Ларисе и вышел к дожидавшимся его
людям.
     --  В  нашем  районе  двадцать  лет  не  было убий­ства,  -- сказал ему
районный прокурор.
     Район, не  имевший  каких-либо серьезных  про­мышленных  предприятий  и
избежавший наплыва людей из других мест, и впрямь числился в бла­гополучных,
но до того ли было сегодня областному прокурору.
     -- Я  думаю, что к вечеру выйду на след, -- сказал Эркин Джураев, когда
они  остались  с  прокурором  одни  в  комнате  милиции,   которую  выделили
спе­циально  для  Амирхана Даутовича,  и  протянул ему  цветную  фотографию,
сделанную "Полароидом".
     В их  доме  на  Лахути было  много  подобных  снимков  -- фотографы  из
"Совэкспортфильма" ис­пользовали их для рекламных плакатов.
     На веранде  сельской чайханы,  на айване,  по­крытом  грубым домотканым
дастарханом,  где  лежала  кисть винограда  и стояла  тарелка  с  парвардой,
постным  сахаром,  сидели  четверо стариков; перед каждым -- чайник и пиала.
Живописные старцы,  в глазах удивление. Отчего  --  Азларханов  догадывался:
Лариса вынимала из "Полароида" готовый снимок и дарила каждому из них -- как
тут не удивиться. "Полароид" помогал Ларисе устанавливать контакты с людьми,
будь то на базаре, в чайхане или в частном доме.
     --  Я  успел  уже  побеседовать  с  каждым  из  них,  они выражают  вам
соболезнование,  говорят  -- очень  милая женщина,  так  много знает о нашем
крае. Она  выпила с ними чайник  чая и  все расспрашивала о  Каримджане-ака,
которому уже почти сто лет,  а он до  сих пор  делает  из глины игрушки.  Ее
ин­тересовало, не  работал  ли он в молодые  годы в  русских  мастерских  на
станции  Горчакове, потому что старики уверяли, что  родом тот из Маргилана.
Вот и весь разговор. Она пробыла с ними  почти час  и, расспросив  дорогу  к
дому Каримджана-ака, поспешила к нему.
     -- Как она попала сюда? -- спросил Амирхан Даутович.
     --  Они вчера возвращались  домой с раскопок в Таджикистане на "рафике"
краеведческого   музея,  по  пути  подвезли  какую-то  женщину,   которая  и
рас­сказала о старике, что живет тут в районе и делает потешные  игрушки  из
глины  --  этим всю жизнь  и кормится. Лариса  Павловна и загорелась, сошла,
машину задерживать не стала -- коллеги спешили  домой, сказала, что зайдет в
районную  прокуратуру   и  попросит,  чтобы   как-нибудь  ее  отправили.  До
Каримджана-ака  она не дошла, но двор, где ее  на­шли, в глухом переулке  по
пути к нему.  -- Джураев тяжело передохнул.  -- Ясна мне и причина. При ней,
Ларисе Павловне, осталась сумка, а в ней триста  восемьдесят рублей, судя по
документам, взятые ею  в подотчет в бухгалтерии,  на случай, если  при­дется
что-либо приобретать для музея. Скорее всего  кто-то польстился на необычный
фотоаппарат,  пы­тался  вырвать, Лариса Павловна  оказала сопротив­ление,  и
тот,  или те,  со страху или по злобе ударили  ее  чем-то тяжелым и тупым по
виску.
     Амирхан Даутович  невольно  видел  эту картину и слышал душераздирающий
крик жены о помощи.
     --  У нее должен был  быть с собой еще один фотоаппарат, более дорогой,
западногерманский "Ко­дак", -- подсказал он капитану.
     Джураев внимательно выслушал прокурора.
     -- Этого я не знал. И  никто мне о втором ап­парате ничего  не говорил,
не оказалось "Кодака" при ней, не  было его и  в сумке, где лежали деньги. И
это меняет дело. Она сошла с "рафика" на  автостанции, где, я уже установил,
в тот час было многолюдно. Человек,  понимающий толк в аппара­туре, склонный
к  преступлению, увидев ценную вещь у  хрупкой женщины, к тому же  одинокой,
мог пойти за ней следом.  Но  человек, знающий цену  "Кода­ка", -- он скорее
всего не  из  местных.  С  "Полароидом"  проще: его явная  необычность могла
привлечь и местного --  это сужало, по-моему, круг поиска. Но если  человек,
которого мы ищем, пошел вслед за Ларисой Павловной с автостанции, сегодня он
вполне может гулять по Москве  или Ростову, в любой точке нашей страны... --
Тут  Джураев осек­ся: --  Амирхан-ака, клянусь вам, я  добуду  негодяя  хоть
из-под  земли  --   такие  преступления  не   должны  прощаться...  --  и  с
покрасневшими глазами выско­чил из комнаты.
     Азларханов просидел  в  комнате час, другой -- телефон молчал, новостей
не было. Он держал  в  руках  фотографию  и  вглядывался в  добродушные лица
стариков, которые беседовали с Ларисой всего шестнадцать часов  назад, всего
шестнадцать...  И  при  этой  мысли  он  как  бы  наперед  почувствовал  всю
предстоящую горечь жизни, одиночество, пус­тоту, ибо знал, что до конца дней
своих будет прибавлять к этим шестнадцати сначала часы,  затем дни,  месяцы,
годы... Ему  вдруг  так  захотелось  уви­деть  стариков,  последних,  с  кем
говорила его жена, увидеть без всякой цели, без намека на допрос, ибо ничего
нового они ему  сказать  не могли -- все, что нужно, уже  выспросил дотошный
Джураев.
     Он выглянул в коридор -- у двери дежурил ми­лиционер -- так,  наверное,
распорядилось  местное начальство,  на  всякий случай.  Передал  милиционеру
фотографию, чтобы вернули  ее тому, у  кого  взял  Джураев,  --  он не хотел
отнимать подарок жены; по­просил собрать стариков в чайхане через полчаса.
     Машина вернулась минут через десять -- старики, оказывается, в  чайхане
с  утра и готовы встретиться с  ним. Но старики были явно чем-то напуганы, и
разговора  не получилось, хотя  Амирхан  Даутович понимал,  что  вряд  ли их
напугал Джураев --  не та  школа, не тот стиль. Настораживало его и  то, что
старики  прятали  свой  испуг.  Одно  прояснилось:  был  у  Ларисы и  второй
фотоаппарат,  и  они  точно  описали  его.  Значит,  версия  с  человеком  с
автостанции могла быть верная.
     Когда  Амирхан  Даутович шел к  машине,  на вы­сокой скорости подскочил
милицейский мотоцикл. Сержант, не слезая с сиденья, выпалил:
     -- Поймали, товарищ прокурор. Поймали...
     Амирхан Даутович нырнул в кабину, и машина рванула с места.
     В милиции толпился народ в штатском и  в  форме. Когда в узком коридоре
появился Азларханов, толпа расступилась, растекаясь вдоль обшар­панных стен,
и Амирхан Даутович шел как сквозь строй, но  он вряд ли кого видел -- взгляд
его тянулся к полковнику, стоявшему у  распахнутой настежь  двери в середине
длинного  безоконного  прохода. Полковник  широким  жестом хозяина пригласил
Амирхана Даутовича в кабинет и, торопливо, боясь, что его опередит кто-то из
местных должностных лиц, мигом заполнивших помещение, выпалил:
     -- Признался, подлец, признался. Все бумаги подписал.
     Посреди  комнаты, на стуле, сидел неопрятного вида мужчина средних лет,
по  виду бродяга.  Шум, гам, толчея  в коридоре и в кабинете  его  словно не
касались, его отрешенный взгляд анашиста го­ворил о покорности любой судьбе,
лишь  бы его оставили  в  покое. Амирхан  Даутович  лишь глянул  мельком  на
задержанного -- сказал собравшимся:
     -- Оставьте меня с ним наедине.
     Люди нехотя освободили помещение.
     Через полчаса Азларханов попросил зайти в ка­бинет  начальника милиции.
Полковник, не отхо­дивший от двери все это время, вошел, заметно волнуясь.
     -- Послушайте, Иргашев,  я  в  области почти де­сять лет прокурор  -- и
разве я  когда-нибудь давал  повод,  потакал  раскрытию  преступлений  любой
це­ной? Может, это практиковалось там, откуда  вас перевели, но вы работаете
у нас в районе пять  лет,  пора бы  и уяснить.  Я не могу вас благодарить за
рвение, даже  если в  данном  случае оно  касается  меня  лично.  Признание,
которое  вы  выбили у  этого  несчастного, ничего не стоит. Что же  до ваших
методов  -- заглядывайте иногда в Уголовный кодекс, советую, иначе мы с вами
не сработаемся.  -- Потом, после  долгой паузы, от которой полковника прошиб
пот, продолжил: --  А этого человека определите на принудительное  лечение и
не  числите   его  фамилию  в  резерве,  чтобы  "закрыть"  еще  какое-нибудь
оче­редное преступление, память у меня крепкая, не советую испытывать ее.
     Полковнику  хорошо была знакома статья, кото­рую имел  в виду прокурор,
когда   говорил   об   Уго­ловном   кодексе:   именно   из-за    должностных
зло­употреблений он с поста начальника  областной ми­лиции слетел сначала до
поста  руководителя  город­ской  службы,  затем районной в  городе, пока  не
докатился до сельской  местности, что, впрочем, ни­как  не отразилось на его
погонах -- может, оттого, что ему  до сих пор так открыто, в лицо, никто  не
говорил о служебном несоответствии.
     Едва  закрылась  дверь  за  полковником  Иргашевым, в  коридоре  дружно
прошагали к выходу со­провождающие, еще через  несколько минут захло­пали во
дворе дверцы машин,  и площадь перед зданием быстро опустела. В зарешеченное
окно  про­курор  видел,  как  по  двору  тащился  задержанный,  он испуганно
оглядывался,  все  еще  не  веря  в  свое  освобождение,   ждал:  сейчас  из
какого-нибудь окна  раздастся грозный  окрик и наручники снова со­мкнутся на
его трясущихся руках, как бывало преж­де, когда ему уже приходилось отвечать
за чужие дела.  И только дойдя до калитки и оглянувшись в последний раз,  он
неожиданно  побежал, хотя  жалкую дерготню больного человека  вряд ли  можно
было назвать бегом. "В каждом человеке, даже таком, где  до распада личности
остался какой-то шажок, живуч инстинкт самосохранения", -- почему-то подумал
вдруг Амирхан Даутович.


        2

     Наступил вечер, милиция  опустела,  исчез даже старшина, стоявший  весь
день у  двери  временного кабинета Азларханова,  тишина легла  в  длинном  и
мрачном  коридоре  бывшего  барака.  Только  у  вход­ной  двери,  в  комнате
дежурного,  то и  дело  раздавались  телефонные  звонки,  но  телефон  перед
Амирханом Даутовичем молчал. Дежурный по райотделу  время от времени заносил
в кабинет прокурора ма­ленький чайник чая, но  заговорить с ним не ре­шался,
не  спрашивал  его ни о  чем и прокурор. Обхватив  голову руками, он  сидел,
упершись лок­тями в залитый чернилами грязный стол, и, каза­лось, дремал, но
это  было не  так:  он  вздрагивал  от каждого  телефонного  звонка в  конце
коридора, от  каждой  проехавшей  мимо  милиции  машины.  Он ждал  вестей от
Джураева, но от того не было со­общений с самого утра.
     Скоро опустились  легкие  дымные сумерки,  и  во дворе милиции появился
садовник со шлангом. Бы­стро и ловко он  обдал мощной струей воды сво­бодную
от  машин  площадь, запылившиеся за долгий день розарии и  даже нижние ветви
мощных   дубов,  наверное,  посаженных  первыми   жильцами  этого  мрачного,
уходящего окнами в землю старого ба­рака.
     Прокурор  не  видел,  как  управлялся  во  дворе   садовник,  хотя  все
происходило у него под окном, но неожиданную свежесть из распахнутой настежь
форточки он  почувствовал.  Наверное, Амирхан Даутович потому особенно остро
ощутил  спасительную  свежесть,  что  уже  часа два-три чувствовал, как  ему
отчего-то  не  хватает воздуха, хотя  никогда  прежде  не  жаловался,  легко
переносил жару и духоту.
     У розария  уже зажглись  фонари,  в ярком осве­щении жирно  поблескивал
свежевымытый асфальт, над лужицами тянулась легкая пелена пара.
     "Дождь, что ли, прошел?" -- очнулся прокурор,  но  тут же отбросил  эту
мысль: дождь летом в этих краях -- большая редкость. Он подошел  к форточке,
расстегнул ворот рубашки и жадно дышал; потом подумал, что ему ведь ничто не
мешает  выйти  из душного кабинета во  двор, телефон  он услышит --  лишь бы
позвонили.
     Первая горячая волна от вымытого асфальта и освеженной земли прошла,  и
все вокруг уже не исторгало накопленный за день жар, как час назад, а дышало
свежестью;  в  палисаднике,  под окнами, и чуть  дальше,  у  розариев, пахло
землей и садом, как после дождя. "Волшебная сила  воды!" -- отметил  Амирхан
Даутович.  Он стоял  во дворе, напротив ярко  освещенного  зева  распахнутых
настежь дверей  затихшей к  ночи милиции,  и  вглядывался в тем­ноту  --  не
вынырнет ли  вдруг  из-за высоких  кустов  колючей  живой изгороди ловкая  и
бесшумная фи­гура лучшего розыскника области Джураева, не раз­дастся  ли шум
спешащей машины, не засветятся ли фары вдалеке.
     Дежурный  районной  милиции,  заступивший  в  ночь,  видел  через  окно
областного прокурора, вы­шагивавшего  вдоль розария. Ему  нравилось, как тот
по-мужски  держался  в горб, нравилось,  как отчитал он  сегодня  полковника
Иргашева,  как поступил  с  бродягой. Милиционер был молод, заочно учился на
юридическом факультете университета и, конеч­но, как все юристы в этом крае,
мечтал стать про­курором. Оттого  и  вглядывался он пристально в молчаливого
Азларханова, о котором достаточно был  наслышан и  от коллег по службе, и от
товарищей по университету. Дежурный жалел, что должен  всю ночь просидеть за
столом,  он  знал,  что сегодня  все  силы  милиции,  вплоть  до  работников
вневедомст­венной охраны, брошены  на  розыск  убийцы, и  не сомневался, что
сейчас, в  эти минуты, несмотря на позднее время, идет напряженный  поиск, и
не только у них в районе или области.
     Заступив  на  дежурство,  он  прочитал  в  журнале две  телефонограммы,
переданные капитаном Джураевым в Министерство внутренних дел республики и во
всесоюзный  уголовный  розыск. Первая  была зарегистрирована  еще до приезда
областного про­курора на место происшествия:
     "Прошу обратить внимание на всех подозри­тельных лиц, имеющих при  себе
фотоаппарат "Полароид", делающий моментальные цветные фото­графии".
     И вторая:
     "Разыскиваемый  с  "Полароидом" может иметь также и другой фотоаппарат,
последней модели "Ко­дак", купленный недавно в Швейцарии".
     "Жаль, нет пока никакого следа,  -- подумал де­журный. -- Как хорошо бы
сейчас выйти к нему и  сказать:  не  волнуйтесь, товарищ  прокурор, нащупали
кое-что  ребята, надо только ждать".  Но не мог он  сказать этого  и,  снова
заварив свежий чай, взял чайничек, стул и вышел к прокурору.
     Ни  от чая,  ни от  стула прокурор не отказался и,  поблагодарив кивком
головы, продолжал выша­гивать вдоль забора.  Но когда  дежурный направился к
себе, прокурор все же спросил:
     -- Нет ли вестей от капитана Джураева?
     Милиционер вздохнул:
     -- Нет,  к сожалению, товарищ прокурор... -- За­тем, подумав секунду --
говорить или не говорить, -- все же стал докладывать:  --  Час  назад звонил
лей­тенант Мусаев -- его отрядили в помощь капитану Джураеву, как только тот
прилетел утром  на вер­толете. Он с обидой сказал, что Джураев оставил его в
дураках и без машины, и  рассказал следую­щее... Обедали они у Мусаева дома.
Джураев  по­просил вдруг гражданскую одежду, переоделся очень простецки, под
кишлачного парня. После обеда они выехали на  личной машине  Мусаева, был  у
них кое-какой совместный план, но неожиданно Джураев  изменил его,  попросил
подъехать  к  автостанции. Пропадал он там минут двадцать,  затем вернулся в
машину и  приказал лейтенанту, чтобы тот занял удобную позицию в чайхане при
автостанции,  и, если появится  человек,  приметы которого он  ему  довольно
подробно описал,  велел задержать его лю­бой ценой. А он, мол, сам на машине
поедет  к  вам, поставит  обо  всем в  известность  и тотчас же вернется  на
подмогу. Наказав  не покидать  пост ни  при каких  обстоятельствах,  Джураев
уехал. Наш Му­саев  просидел в  чайхане  семь часов, до самого  закрытия,  и
понял, что  Джураев почему-то решил  от него избавиться и что ему нужны были
лишь "Жи­гули"  с местным  номером.  Вот и все, товарищ про­курор, а Джураев
сюда не заезжал, как обещал Мусаеву.
     Но Амирхан Даутович уже не слушал его.  Что  за  трюки с переодеванием,
угоном машины? Все это никак  не походило на Джураева --  он как раз из всех
розыскников, а там  подобрались  неплохие  ребята,  меньше  всего  увлекался
внешними  эффек­тами, хотя результаты  его работы иногда  поражали  видавших
виды спецов. Отказаться от  помощи ме­стного человека?  Казалось, не  было в
этом никакой логики.  Да, не  было  логики,  если  бы  это был  не  Джураев!
"Значит, ему как раз  местный в чем-то мешал, -- подытожил Амирхан Даутович.
-- Ждать! Ждать!" -- приказал  он себе и продолжал вышагивать вдоль  высоких
кустов живой изгороди.
     Неожиданно к милиции из темноты  вырулила машина, на звук ее из дежурки
кинулся милиционер. Волнения оказались напрасными: приехал районный прокурор
и пригласил  Амирхана Даутовича  на  ужин, но прокурор, перекинувшись с  ним
двумя-тремя словами, отказался.
     Ночь  прочно  вступала  в свои права: погасли в  соседней махалле огни,
угомонились поселковые псы и последние  магнитофоны,  все  реже  и  реже шум
какой-нибудь случайной машины  нарушал тишину  поселка. Заметно посвежело, и
Амирхан Даутович вернулся в свой  временный кабинет. "Теперь уже до  утра не
будет  вестей",  --  решил  он,  поглядев  на молчавший  телефон, и  надолго
задумался, прова­лился памятью в какой-то давний, счастливый день с Ларисой.
Потому, верно, не услышал нарастающего шума  двигателя.  И только когда свет
фар  влетевших во двор "Жигулей" полыхнул  по  стеклам,  он, ос­лепленный на
миг,  услышал визг тормозов и одновременно, еще  из  машины, голос Джураева,
ко­торый сегодня прокурор узнал бы из тысячи:
     -- Закрой ворота на замок --  сейчас налетят род­ственнички!  -- громко
приказал он дежурному. -- И не открывай никому с полчаса, слышишь, никому --
даже полковнику Иргашеву.  Скажешь, ключ забрал  Джураев,  пусть лезут через
забор, если кому уда­стся. -- И, уже обращаясь к кому-то еще, велел: -- А вы
вытряхивайтесь из машины и живо в тот кабинет, где горит окно. Там вас жд