напомнил  он,  улыбаясь,  -  как  тебя
зовут?
   - Ирада, - чуть покраснела девушка.
   - Красивое восточное имя, - кивнул старик. - В молодости я  некоторое
время жил в Тбилиси. И там это имя часто встречалось. И среди грузин.  И
среди азербайджанцев. Они любили называть этим именем своих дочек.  Оно,
кажется, означает силу воли или стойкость. Я не путаю?
   - Да, стойкость, - улыбнулась девушка, - сила воли.
   - Это действительно твои часы? - осторожно уточнил ювелир.
   - Да, - кивнула девушка, - отец подарил мне их на день рождения.
   - В таком случае у тебя очень состоятельный отец. Где он сейчас?
   Девушка замолчала. Глаза ее начали наполняться слезами. Она вспомнила
лежавшего на лестнице отца. И кровь на его рубашке.
   - Он погиб, - выдавила она, - его убили.
   - Понятно, - вздохнул старик, - а ты убежала из дома? Правильно?
   - Да, - кивнула она.
   - Давно убежала?
   - Вчера вечером.
   - А где провела ночь?
   - В лесу, - призналась девушка.
   - Тебе повезло. Очень много опасных хищников бродит в наших лесах,  -
печально сказал старик. - Двуногих хищников. Она попробовала чай. Он был
вкусный, с мятой.
   - Что думаешь делать? - спросил старик.
   - Не знаю.
   - У тебя есть мама?
   - Она тоже умерла. Давно.
   - Других родных или близких у тебя нет?
   - Есть. Но не в Москве.
   - Где был ваш дом?
   - Я не знаю. Квартира у нас на Мичуринском проспекте, но она  еще  не
готова, ее ремонтируют. А где была дача, я не знаю.
   - Вы были на даче? - понял Наум Киршбаум.
   - Да, - кивнула девушка. - И там убили твоего отца?
   Она снова кивнула.
   - Нехорошо, - вздохнул  старик,  -  нужно  думать,  что  тебе  делать
дальше.
   У тебя, кроме этих часов, ничего нет?
   - Есть, - вдруг сказала девушка.
   - Что есть?
   - Счет в немецком банке. Я знаю номер счета и код. Отец говорил,  что
там у него лежит миллион долларов.
   - А какой банк? - недоверчиво спросил ювелир. Девушка  назвала  банк.
Это был известный солидный банк, о котором слышал и  Наум  Киршбаум.  Он
закрыл глаза.
   Потом открыл и посмотрел на девушку. Покачал головой.
   - Не говори никому про эти деньги. Нигде и никому. Даже самым близким
людям. Ты меня понимаешь? Пока ты не сможешь добраться до этих денег, не
говори про них никому. Иначе тебя не пощадят. Миллион долларов  -  очень
большие деньги.
   Не говори про них даже очень близким людям. Поняла?
   Она кивнула.
   - Пей чай, - устало сказал Наум. - Значит, у тебя нет ни паспорта, ни
документов. Ты, вообще, москвичка?
   - Нет. Я приехала из Турции.
   - Да, - удивился старик, - а хорошо говоришь по-русски.
   - Я раньше училась в русской школе. Мы  из  Грозного,  уехали  оттуда
десять лет назад.
   - Понятно, - Наум взял чайник и снова налил своей гостье чаю, -  пей,
- печально сказал он.
   В  его  лице  затаилось  нечто  такое,  что  девушка  замолчала.  Она
испуганно смотрела на него, не решаясь  заговорить.  Он  качал  головой,
размышляя над судьбой своей гостьи.
   - Хорошо, - сказал он вдруг, подводя невеселый итог, -  может,  ты  и
будешь  моим  лучшим  вложением  капитала.   Я   постараюсь   что-нибудь
придумать. И с твоими документами, и с твоим паспортом. Договорились?
   Этому  старику  она  верила  и  поэтому  радостно  улыбнулась   Потом
спросила:
   - Вы живете один?
   - Да, - кивнул старик, - уже пятьдесят лет.
   - Я видела у вас на комоде фотографию женщины, - призналась  девушка.
- С двумя детьми. Я думала, это ваши дети.
   - Это мои дети, - печально сказала Наум, - и  моя  бывшая  жена.  Моя
Сарра.
   - Вы с ней развелись? - несмело спросила Ирада.
   - Нет, - грустно улыбнулся старик, - нас, евреев, часто не любят, еще
чаще ненавидят. Но мы никогда или почти никогда не бросаем  свои  семьи.
Для нас это единственное, что у нас есть после нашего бога. Или  наравне
с богом, я этого точно не знаю. Она умерла.
   - А дети? - шепотом спросила Ирада.
   - И они тоже, - сказал старик. Он тяжело вздохнул. - Во время  войны.
У меня была открытая форма туберкулеза, и меня не взяли в армию. Мы жили
в Ленинграде и очень сильно голодали. Мы  не  успели  эвакуироваться  на
Большую землю. Вернее, жена не  захотела  меня  оставить.  Я  был  очень
болен, и они остались со мной. А когда я поправился, заболела моя Сарра.
   Он помолчал.
   - Когда я немного поправился, то стал добывать  еду  для  детей.  Нам
даже удалось выстоять зимой сорок первого, когда люди умирали на улицах.
У нас была обтянутая кожей мебель, и мы варили из этой кожи разные супы,
кормили детей, чтобы они не умерли с голода. А  когда  наступила  весна,
мне удалось договориться и  отправить  семью  на  Большую  землю.  Сарра
плакала, не хотела уезжать, но  я  настоял.  Я  очень  боялся,  что  они
останутся в городе и снова будут голодать.
   Ребята тоже не хотели уезжать. У нас были близнецы. Им  было  уже  по
шесть лет.
   Он закусил губу. В глазах блеснули слезы.
   - Они сели на катер. Я сам помогал детям. Сам поднимал их на  руки  и
передавал жене. Как она мне тогда улыбалась.  Нам  казалось,  что  самое
страшное уже позади. Был такой хороший весенний солнечный день.
   Он судорожно вздохнул.
   - Я работал тогда в порту. Меня взяли на  работу,  и  я  сам  помогал
отправлять этот катер. На нем  было  столько  детей.  Столько  детей,  -
повторил он, - а день был солнечный. Я видел, как появился этот самолет.
Видел, как мне махали мои ребята, видел, как улыбалась  Сарра.  А  потом
самолет сбросил бомбу.
   Только  одну  бомбу,  одну-единственную.  Наверно,  он   уже   где-то
отбомбился  и  у  него  оставалась  только  одна  бомба.  И   чтобы   не
возвращаться с ней, он бросил эту последнюю бомбу на катер с детьми.  Он
видел, что там были дети. День  был  такой  светлый,  ясный.  Облачности
почти не было. До сих  пор  непонятно,  как  ему  удалось  так  внезапно
подобраться, почему его не сбили. Но он сделал круг над катером и бросил
свою бомбу. Он не мог не видеть, что там не было никого, кроме детей.
   Это был катер для перевозки пассажиров.  И  ясно  был  виден  большой
красный крест.
   Там даже не было раненых. Только женщины и дети.
   Ирада открыла рот от ужаса, не в силах вымолвить хоть слово.
   - Бомба попала в катер, - продолжал старик, - прямо у меня на глазах.
   Она летела с таким противным свистом, а дети подняв головы, смотрели,
куда она упадет. Ленинградские дети,  выжившие  в  блокаду,  знали,  что
такое свист бомбы...
   - Он перевел дыхание и сказал:
   - А потом она упала.
   Наступила тишина.  Часы  на  кухне  почти  неслышно  отсчитывали  ход
времени.
   Ирада сидела, боясь пошевелиться.
   - Больше я ничего не помню, - невесело закончил старик. -  Потом  мне
рассказывали, что я закричал и бросился в море. До сих пор  не  понимаю,
как я могу всего этого не помнить. Наверно, я пытался доплыть до катера,
помочь кому-нибудь из оставшихся в живых.  Но  катер  был  маленький,  а
бомба большая. И, кроме двух моряков, никто не  спасся.  Никто.  А  меня
самого с трудом спасли. И с  тех  пор  я  знаю,  что  такое  ад.  Но  он
начинается не тогда, когда на твоих глазах  бомба  попадает  в  катер  с
твоими детьми. А ты стоишь и смотришь. И не тогда, когда ты  прыгаешь  в
море и кричишь от боли. Он наступает, когда ты живешь после  них  больше
пятидесяти лет и помнишь о них каждый день. И каждый  день  видишь,  как
бомба летит на этот катер. Я знаю, что такое "вечность боли". И если  на
небесах на самом деле есть ад, то это очень страшно. Они погибли все.  И
Сарра, и ребятишки. А я с тех пор остался один.
   Ирада вдохнула, словно хотела что-то сказать,  захлебнулась  и  вдруг
разревелась, опустив  голову  на  руки.  Старик  тяжело  поднял  руку  и
погладил ее по волосам.
   - Я понимаю, - сказал он, - это очень больно, когда теряешь  близкого
человека. Очень больно и страшно.
   Она продолжала плакать. История семьи старика  ювелира  потрясла  ее,
словно она сама внезапно увидела, как  катер  отходит  от  причала,  как
улыбается женщина, как смеются дети. И  как,  заслоняя  солнце,  на  них
летит бомба.
   - С тех пор я не люблю солнечные дни, - задумчиво сказал старик, -  и
не могу слышать немецкую речь. Это, наверно, странно, как ты считаешь?
   - Нет, - всхлипнула она, - не странно.
   - Странно, что я  вообще  рассказываю  тебе  эту  историю,  -  словно
размышляя вслух, сказал старик, - странно, что  вообще  сейчас  вспомнил
эту бомбежку. Это моя боль, и она живет во мне уже много лет. И не  было
ни одной ночи, ни одного дня, ни одного мгновения, когда бы я не  помнил
мою Сарру и моих детей. Это моя боль, - он снова замолчал и сказал, -  в
сущности, все это странно. Ведь ты не можешь облегчить мою боль, а я  це
могу облегчить твою. Но когда рассказываешь, когда пытаешься  рассказать
о своей боли, становится чуточку легче. Ты не можешь взять мою боль, а я
не могу взять твою. Но мы можем понять друг  друга,  а  это  уже  совсем
неплохо.
   Он тяжело вздохнул. Потом убрал руку с ее головы.
   - Ты, наверно, мусульманка, а я еврей. Старый верующий еврей, который
ест свою мацу и соблюдает субботы. Но именно поэтому  я  рассказал  тебе
свою историю, девочка, чтобы ты поняла - в жизни бывает всякое. Важно не
сломаться, важно не поддаваться  обстоятельствам.  И  тогда  ты  сможешь
изменить обстоятельства, которые складываются против тебя.
   - Я поняла, - она уже перестала плакать, слезы высохли.
   - Ну вот и отлично. Пойдем смотреть телевизор, - предложил старик.  -
У меня, правда, старый телевизор, но он неплохо показывает. Когда я хочу
его смотреть. А в последние годы у меня  почему-то  редко  бывает  такое
настроение.
   Они прошли в комнату.  Старик  подошел  к  телефону.  Поднял  трубку,
набрал номер.
   - Алло, - сказал он, - это говорит Наум Киршбаум. - Я хотел бы с вами
встретиться. Да, если можно, завтра утром. У меня  к  вам  важное  дело.
Спасибо, я приеду ровно в девять часов утра.
   Он положил трубку, задумчиво посмотрел на девушку.
   - Сейчас ты пойдешь спать, а утром я поеду к своему другу. Он поможет
тебе с паспортом. Если у тебя появится международный паспорт, ты сможешь
выехать в Германию и получить  там  свои  деньги.  Раз  ты  знаешь  код,
значит, они положены на предъявителя и тебе выдадут любую сумму. А  если
даже не выдадут, то  я  готов  отправиться  с  тобой  и  помочь  тебе  с
получением денег.
   Она кивнула.
   - Как ты думаешь? - продолжал старик. - Если я попрошу  оплатить  мои
расходы и  выплатить  мне  пять  процентов  с  твоей  суммы,  это  будет
справедливо?
   Она улыбнулась сквозь слезы, снова кивая головой.
   - Хорошо, - удовлетворенно сказал старик, - в этом  мире  все  должно
иметь цену. И все должно оплачиваться. Когда человек получает деньги  за
свой труд, это всегда вдохновляет.
   - Можно я постираю свою майку, -  смущаясь,  спросила  девушка,  -  и
приму душ?
   - Конечно, можно, - кивнул старик, - я дам тебе новую пижаму. У  меня
есть пижама, которую мне подарили и которую я еще ни  разу  не  надевал.
Ванная в той стороне.
   Она благодарно улыбнулась и поспешила в ванную комнату. Он  посмотрел
на ее часы, которые она оставила на столике, и слегка шаркая, прошел  на
кухню.
   Ирада плескалась долго, с удовольствием.  Старик  повесил  пижаму  на
ручку двери.
   Она вышла из ванной, с удовольствием ощущая себя чистой.
   Телевизор  они  смотреть  не  стали.  Он  принес  постельное   белье,
собираясь застелить огромный кожаный диван в  столовой.  Она  решительно
забрала у него простыню.
   - Конечно, - вспомнил старик, - ты же восточная  женщина,  у  вас  не
принято, чтобы мужчина этим занимался. Спокойной ночи, моя дорогая.
   Эту  ночь  она  спала  беспокойно,  ей  снились  катера,   пикирующие
самолеты, детские лица и террористы, ворвавшиеся на дачу ее отца.  Потом
все перемешалось и повсюду текла  кровь.  Она  дважды  просыпалась  и  с
трудом засыпала, забываясь в тяжелых сновидениях. Утром она проснулась с
тяжелой головой. Было темно, и она удивленно  взглянула  на  свои  часы,
лежавшие на столике рядом. Было уже около восьми часов утра.  Но  почему
так темно?
   Она услышала шум на кухне и,  поднявшись,  прошла  туда.  Старик  уже
готовил яичницу. Кофейник стоял на столе.
   - Садись, - улыбнулся Наум, - давай завтракать. У нас сегодня трудный
день.
   - У вас темно, - сказала девушка, - я думала, еще ночь.
   - Я же тебе говорил, что  не  люблю  солнца,  -  напомнил  старик,  -
поэтому у меня такие тяжелые шторы.
   - Ясно, - ответила Ирада с набитым ртом. Через  полчаса  он  собрался
уходить.
   - Никому не открывай дверь, - строго предупредил он на прощание, -  я
скоро вернусь. Закройся и никому не открывай дверь.
   Он надел шляпу и вышел из дома. Оставшись одна, девушка вернулась  на
кухню, помыла посуду, убрала постель в гостиной. Взяла свою уже высохшую
майку,  прогладила  ее.  Переоделась.  Приятно  было  ощущать   свежесть
выстиранной майки.
   Убегая с дачи, она не успела даже надеть бюстгальтер. Хотя  в  Москве
это никого не удивляло. Большинство девушек ходили  в  подобных  майках,
без лифчика и не видели в этом  ничего  страшного.  Поэтому  ее  плотная
майка не вызывала удивления, когда вчера она бродила по городу. Пройдя в
гостиную, она  включила  телевизор.  Когда  закончились  новости,  Ирада
подошла к окну, решив немного раздвинуть занавески. И в  этот  момент  в
дверь позвонили. Она испуганно  обернулась.  Позвонили  еще  раз.  Ирада
нерешительно сделала несколько шагов по направлению к двери.
   - Дядя Наум, - услышала она голос Сыроежкина, - я принес деньги.  Это
я, Леша.
   Она вспомнила про  вчерашнего  часовщика,  который  свел  ее  с  этим
ювелиром. Он ведь был другом этого старика.
   - Дядя Наум, -  продолжал  Сыроежкин,  -  откройте  дверь,  я  принес
деньги.
   Он был  его  другом,  снова  подумала  Ирада.  И  подошла  к  дверям,
посмотрела в "глазок". За  дверью  действительно  стоял  Сыроежкин.  Она
открыла дверь. Он торопливо и как-то воровато вошел в  квартиру.  Увидев
девушку, кивнул ей, как старой знакомой.
   - А где хозяин? - спросил он, явно нервничая.
   - Он ушел, - ответила девушка.
   - Куда ушел? - удивился Сыроежкин.
   - Ушел к своему знакомому. Обещал скоро прийти.  -  Этот  часовщик  с
бегающими глазками ей не нравился.  Как  она  не  разглядела  вчера  его
хищного выражения лица?
   - Ушел, да? - Сыроежкин закружил по гостиной. - Ушел, - повторил он.
   Значит, он пошел искать другого клиента, решил Сыроежкин. Что  ж,  он
был прав. Старик - циник и негодяй, решил  заработать  на  этих  часиках
побольше.
   Решил его кинуть. Ну это у него не получится. Его всего колотило.
   - Когда он придет? - крикнул он.  Ей  был  неприятен  этот  тип.  Она
пожала плечами. Он бешено посмотрел на нее.
   - Не знаешь, - крикнул он, - не знаешь,  да?  Он  начал  трястись.  И
вдруг побежал к двери, щелкнул замком и закричал на весь подъезд:
   - Витя, заходи.
   Девушка  удивленно  смотрела  на  часовщика.  Она   еще   ничего   не
подозревала, даже не успела испугаться. В квартиру вошел высокий мужчина
с лошадиной физиономией. В руках он держал небольшой чемоданчик.
   - А где хозяин? - спросил он, взглянув на девушку.
   - Его нет, - закричал Сыроежкин, - он пошел договариваться с другими.
   Решил нас кинуть. Я же тебе говорил, что он всех нас обманет.
   Лошадинообразная физиономия Вити не вызывала у  Ирады  ничего,  кроме
отвращения. Между тем он пристально рассматривал девушку.
   - Вот эта, что ли, вчера  к  тебе  приходила?  -  спросил  он.  Ирада
почувствовала, что сделала ошибку, открыв дверь. Но было уже поздно.
   - Она, - закричал Сыроежкин, - она обо всем с ним договорилась.  Она,
наверно, поэтому и к нему домой приехала. Ублажать старого дурака.
   - Где часики? - спросил Витя, подвигаясь к девушке. - Куда  их  дела,
сука, говори.
   Она испуганно отступала  к  стене,  чувствуя,  что  ничего  не  может
выговорить.
   Гость  поставил  чемоданчик  на   пол   и,   подняв   свои   большие,
лопатообразные ладони, гнусно ухмыльнулся.
   - Не хочешь говорить, да?
   Ирада прижалась к стене, чувствуя, как у нее дрожат ноги.
   - Часики где? - еще ближе придвинулся к  ней  Витя.  Она  чувствовала
запах лука и пота. Но не могла сказать ни слова. Он был  совсем  близко.
Ирада вдруг поняла, что не  сможет  ни  сопротивляться,  ни  убежать.  И
застыла словно парализованная. Дом ювелира  казался  ей  таким  надежным
убежищем. Неизвестный, дурно пахнущий человек ворвался в  эту  квартиру,
словно материализовавшееся чудовище из ее снов.
   - Где часики? - настаивал он.
   В этот момент Сыроежкин, прошедший в гостиную, закричал:
   - Вот они. Лежат на столике, около дивана.
   Лошадиная физиономия  Вити  на  миг  отвернулась.  Сыроежкин  победно
поднял блеснувшие часики. Витя повернулся к нему всем телом.  И  в  этот
момент Ирада, толкнув его, бросилась к еще открытой двери. Витя не успел
схватить ее. Он налетел на  стул,  упал,  и,  пока  поднимался,  девушка
успела выскочить из квартиры, захлопнув за собой дверь.
   - Держи, - закричал Сыроежкин, засовывая часы  к  себе  в  карман,  -
держи ее.
   Они побежали к дверям, выскочили на лестничную клетку.  Здесь  никого
не было. Внизу слышался шум шагов убегающей девушки.
   - За ней, - закричал Сыроежкин, безумно вращая глазами, - быстрее  за
ней.
   И в  этот  момент  порыв  сильного  сквозняка  захлопнул  дверь.  Оба
незадачливых грабителя обернулись, тупо уставившись на  нее.  Сыроежкин,
не веря глазам, подошел к двери, толкнул ее. Она не поддалась.
   - Закрылась, - тихо сказал он, глядя на  напарника.  Тот  ошеломленно
кивнул.
   - Открыть сумеешь? - еще  тише  спросил  Сыроежкин.  Витя  подошел  к
замку.
   Посмотрел. Потом перевел взгляд на Сыроежкина. Потом снова на  замок.
И покачал головой.
   - Специальный замок,  -  сказал  он,  словно  извиняясь,  -  и  дверь
железная.
   Так просто не выбьешь.
   - Мать твою,  -  разозлился  Сыроежкин,  дергая  ручку.  О  сбежавшей
девушке он уже не думал.
   - Что будем делать? - закричал он на Витю. - У него там ценностей  на
миллиард рублей. А ты дверь захлопнул. Не мог с девчонкой справиться.
   На лестничную клетку вышла соседка, поздоровалась с Сыроежкиным.  Она
его знала, он часто приходил к их соседу. Он замолк, кивнув ей в ответ.
   - При чем тут я? - плаксиво  спросил  Витя,  когда  соседка  вошла  в
кабину лифта и поехала вниз. - Дверь сама захлопнулась. А  я  за  девкой
побежал. Я ведь не думал, что она вздумает удирать.
   - Не думал! А нужно было! - окончательно разозлился Сыроежкин, тщетно
дергая дверь.
   Потом отпустил ручку. Тяжело вздохнул.
   Может, это и к лучшему, подумал он, старик решит, что она  передумала
и, забрав часики, просто ушла из его дома. А мы ничего там  не  трогали.
Он даже не подумает на нас.
   Леша посмотрел на своего неуклюжего напарника.
   - Пойдем отсюда, - строго сказал он, - сейчас еще старик заявится.
   Придем в следующий раз.
   - А часики? - спросил Витя, не увидевший,  как  его  ловкий  напарник
сунул часы в карман.
   - Черт с ними, -  беззаботно  махнул  рукой  Леша.  -  Договорюсь  со
стариком,  и  мы  придем  в  следующий  раз.  Сейчас  нам  нельзя  здесь
оставаться.
   Девчонка милицию может привести. Пойдем отсюда быстрее.
   И, увлекая за собой ничего не понимавшего Витю, он пошел к  лифту.  В
конце концов, подумал Леша, часы  у  меня.  Мы  никого  не  убили  и  не
ограбили. А я сэкономил двести  долларов.  Значит,  все  правильно.  Они
наверняка краденые.
   Откуда у такой молодой могли  появиться  такие  часы!  Это  же  целое
состояние.
   Он еще не знал, как горько пожалеет о том, что  положил  эти  часы  к
себе в карман.

Глава 16

   До больницы они добирались не полчаса, как  обещал  Рустам,  а  снова
почти целый час. Пришлось опять толкать машину, вытаскивая ее из  грязи.
К больнице они приехали перепачканные и уст