стояли египетские вазы. На этих вазах все люди были нарисованы сбоку, и у
них были глаза длинные-длинные. До висков. Я сказал:

- Смотри, Димка, у Ирки Родиной глаза, как на вазе.

Димка засмеялся:

- Наша Ирка - ваза с глазами!

Мы с Димкой еще много где побывали. Мы были в Русском музее и в квартире
Пушкина, забрались на купол Исаакиевского собора и даже съездили в Царское
Село. Нас туда повез дядя Миша.

А когда я приехал в Москву, мама спросила:

- Ну, путешественник, как тебе понравился Ленинград?

Я сказал:

- Мама! Там стоит "Аврора"! Настоящая, понимаешь, та самая! И в Эрмитаже
есть картина художника Эль Греко. А ты еще спрашиваешь! И еще я
познакомился там с одной девочкой. Ее зовут Ира Родина. У нее глаза, как на
египетской вазе, правда! Я ей напишу письмо.

Папа сказал:

- А ты что, взял адрес у этой Бекки Тэчер?

Я сказал:

- Ой, забыл...

Папа щелкнул меня по носу:

- Эх ты, тетеря!

А я сказал:

- Ничего, папа! Я напишу Димке, и он мне даст ее адрес. Я ей обязательно
напишу письмо!

ЧИКИ-БРЫК

Я недавно чуть не помер. Со смеху. А все из-за Мишки.

Один раз папа сказал:

- Завтра, Дениска, поедем пастись на травку. Завтра и мама свободна, и я
тоже. Кого с собой захватим?

- Известное дело кого - Мишку.

Мама сказала:

- А его отпустят?

- Если с нами, то отпустят. Почему же? - сказал я. - Давайте я его приглашу.

И я сбегал к Мишке. И когда вошел к ним, сказал: "Здрасте!" Его мама мне не
ответила, а сказала его папе:

- Видишь, какой воспитанный, не то что наш...

А я им все объяснил, что мы Мишку приглашаем завтра погулять за городом, и
они сейчас же ему разрешили, и на следующее утро мы поехали.

В электричке очень интересно ездить, очень!

Во-первых, ручки на скамейках блестят. Во-вторых, тормозные краны -
красные, висят прямо перед глазами. И сколько ни ехать, всегда хочется
дернуть такой кран или хоть погладить его рукой. А самое главное - можно в
окошко смотреть, там специальная приступочка есть. Если кто не достает,
можно на эту приступочку встать и высунуться. Мы с Мишкой сразу заняли
окошко, одно на двоих, и было здорово интересно смотреть, что вокруг лежит
совершенно новенькая трава и на заборах висит разноцветное бельишко,
красивое, как флажки на кораблях.

Но папа и мама не давали нам никакого житья. Они поминутно дергали нас
сзади за штаны и кричали:

- Не высовывайтесь, вам говорят! А то вывалитесь!

Но мы все высовывались. И тогда папа пустился на хитрость. Он, видно, решил
во что бы то ни стало отвлечь нас от окошка. Поэтому он скорчил смешную
гримасу и сказал нарочным, цирковым голосом:

- Эй, ребятня! Занимайте ваши места! Представление начинается!

И мы с Мишкой сразу отскочили от окна и уселись рядом на скамейке, потому
что мой папа известный шутник, и мы поняли, что сейчас будет что-то
интересное. И все пассажиры, кто был в вагоне, тоже повернули головы и
стали смотреть на папу. А он как ни в чем не бывало продолжал свое:

- Уважаемые зрители! Сейчас перед вами выступит непобедимый мастер Черной
магии, Сомнамбулизма и Каталепсии!!! Всемирно известный
фокусник-иллюзионист, любимец Австралии и Малаховки, пожиратель шпаг,
консервных банок и перегоревших электроламп, профессор Эдуард Кондратьевич
Кио-Сио! Оркестр - музыку! Тра-би-бо-бум-ля-ля! Тра-би-бо-бум-ля-ля!

Все уставились на папу, а он встал перед нами с Мишкой и сказал:

- Нумер смертельного риска! Отрыванье живого указательного пальца на глазах
у публики! Нервных просят не падать на пол, а выйти из зала. Внимание!

И тут папа сложил руки как-то так, что нам с Мишкой показалось, будто он
держит себя правой рукой за левый указательный палец. Потом папа весь
напрягся, покраснел, сделал ужасное лицо, словно он умирает от боли, и
вдруг он разозлился, собрался с духом и... оторвал сам себе палец! Вот это
да!... Мы сами видели... Крови не было. Но и пальца не было! Было гладкое
место. Даю слово!

Папа сказал:

- Вуаля!

Я даже не знаю, что это значит. Но все равно я захлопал в ладоши, а Мишка
закричал "бис".

Тогда папа взмахнул обеими руками, полез к себе за шиворот и сказал:

- Але-оп! Чики-брык!

И приставил палец обратно! Да-да! У него откуда-то вырос новый палец на
старом месте! Совсем такой же, не отличишь от прежнего, даже чернильное
пятно и то такое же, как было! Я-то, конечно, понимал, что это какой-то
фокус и что я во что бы то ни стало вызнаю у папы, как он делается, но
Мишка совершенно ничего не понимал. Он сказал:

- А как это?

А папа только улыбнулся:

- Много будешь знать - скоро состаришься!

Тогда Мишка сказал жалобно:

- Пожалуйста, повторите еще разок! Чики-брык!

И папа опять все повторил, оторвал палец и приставил, и опять было сплошное
удивление. Затем папа поклонился, и мы подумали, что представление
окончилось, но оказалось, ничего подобного. Папа сказал:

- Ввиду многочисленных заявок, представление продолжается! Сейчас будет
показано втирание звонкой монеты в локоть факира! Маэстро,
трибо-би-бум-ля-ля!

И папа вынул монетку, положил ее себе на локоть и стал тереть этой монеткой
о свой пиджак. Но она никуда не втиралась, а все время падала, и тогда я
стал насмехаться над папой. Я сказал:

- Эх, эх! Ну и факир! Прямо горе, а не факир!

И все рассмеялись, а папа сильно покраснел и закричал:

- Эй ты, гривенник! Втирайся сейчас же! А то я тебя сейчас отдам вон тому
дядьке за мороженое! Будешь знать!

И гривенник как будто испугался папы и моментально втерся в локоть. И исчез.

- Что, Дениска, съел? - сказал папа. - Кто тут кричал, что я горе-факир? А
теперь смотря: феерия-пантомима! Вытаскивание разменной монеты из носа
прекрасного мальчика Мишки! Чики-брык!

И папа вытащил монету из Мишкиного носа. Ну, товарищи, я и не знал, что мой
папа такой молодец! А Мишка прямо засиял от гордости. Он весь рассиялся от
удовольствия и снова закричал папе во все горло:

- Пожалуйста, повторите еще разик чики-брык!

И папа опять все ему повторил, а потом мама сказала:

- Антракт! Переходим в буфет.

И она дала нам по бутерброду с колбасой. И мы с Мишкой вцепились в эти
бутерброды, и ели, и болтали ногами, и смотрели по сторонам. И вдруг Мишка
ни с того ни с сего заявляет:

- А я знаю, на что похожа ваша шляпа.

Мама говорит:

- Ну-ка скажи - на что?

- На космонавтский шлем.

Папа сказал:

- Точно. Ай да Мишка, верно подметил! И правда, эта шляпка похожа на
космонавтский шлем. Ничего не поделаешь, мода старается не отставать от
современности. Ну-ка, Мишка, иди-ка сюда!

И папа взял шляпку и нахлобучил Мишке на голову.

- Настоящий Попович! - сказала мама.

А Мишка действительно был похож на маленького космонавтика. Он сидел такой
важный и смешной, что все, кто проходил мимо, смотрели на него я улыбались.

И папа улыбался, и мама, и я тоже улыбался, что Мишка такой симпатяга.
Потом нам купили по мороженому, и мы стали его кусать и лизать, и Мишка
быстрей меня справился и пошел снова к окошку. Он схватился за раму, встал
на приступочку и высунулся наружу.

Наша электричка бежала быстро и ровно, за окном пролетала природа, и Мишке,
видать, хорошо там было торчать в окошке с космонавтским шлемом на голове,
и больше ничего на свете ему не нужно было, так он был доволен. И я захотел
стать с ним рядом, но в это время мама подтолкнула меня локтем и показала
глазами на папу.

А папа тихонько встал и пошел на цыпочках в другое отделение, там тоже
окошко было открыто, и никто в него не глядел. У папы был очень
таинственный вид, и все кругом притихли и стали следить за папой. А он
неслышными шагами пробрался к этому окошку, высунул голову и тоже стал
смотреть вперед, по ходу поезда, туда же, куда смотрел и Мишка. Потом папа
медленно-медленно высунул правую руку, осторожно дотянулся до Мишки и вдруг
с быстротой молнии сорвал с него мамину шляпку! Папа тут же отпрыгнул от
окошка и спрятал шляпку за спину, он там ее заткнул за пояс. Я все это
очень хорошо видел. Но Мишка-то этого не видел! Он схватился за голову, не
нашел там маминой шляпки, испугался, отскочил от окна и с каким-то ужасом
остановился перед мамой. А мама воскликнула:

- В чем дело? Что случилось, Миша? Где моя новая шляпка? Неужели ее сорвало
ветром? Ведь я говорила тебе: не высовывайся. Чуяло мое сердце, что я
останусь без шляпки! Как же мне теперь быть?

И мама закрыла лицо руками и задергала плечами, как будто она горько
плачет. На бедного Мишку просто жалко было смотреть, он лепетал
прерывающимся голосом:

- Не плачьте... пожалуйста. Я вам куплю шляпку... У меня деньги есть...
Сорок семь копеек. Я на марки собирал...

У него задрожали губы, и папа, конечно, не мог этого перенести. Он сейчас
же состроил свою смешную рожицу и закричал цирковым голосом:

- Граждане, внимание! Не плачьте и успокойтесь! Ваше счастье, что вы
знакомы со знаменитым волшебником Эдуардом Кондратьевичем Кио-Сио! Сейчас
будет показан грандиозный трюк: "Возврат шляпы, выпавшей из окна голубого
экспресса". Приготовились! Внимание! Чики-брык!

И у папы в руках оказалась мамина шляпка. Даже я и то не заметил, как
проворно папа вытащил ее из-за спины. Все прямо ахнули! А Мишка сразу
посветлел от счастья. Глаза у него от удивления полезли на лоб. Он был в
таком восторге, что просто обалдел. Он быстро подошел к папе, взял у него
шляпку, побежал обратно и что есть силы по-настоящему швырнул ее за окно.
Потом он повернулся и сказал моему папе:

- Пожалуйста, повторите еще разик... чики-брык!

Вот тут-то и получилось, что я чуть не помер со смеху.

ПОДЗОРНАЯ ТРУБА

Я сидел на подоконнике, натянув рубашку на колени, потому что штаны были у
мамы.

- Нет, - сказала мама и отодвинула в сторону нитки с иголкой. - Я не могу
больше с этим мальчишкой!

- Да, - сказал папа и сложил газету. - На нем черти рвут, он лазает по
заборам, он скачет по деревьям и носится по крышам. На него не напасешься!

Папа помолчал, зловеще поглядел на меня и наконец решительно объявил:

- Но я наконец придумал средство, которое раз и навсегда избавит нас от
этого бедствия.

- Я не нарочно, - сказал я. - Что я, нарочно, что ли, да? Оно само.

- Конечно, оно само, - ядовито сказала мама. - У твоих штанов такой
скверный характер, что они нарочно целыми днями подстерегают каждый
гвоздик, цепляются за него и потом рвутся специально для того, чтобы
позлить твою маму. Вот какие коварные штаны! Оно само! Оно само!

Мама могла так кричать "оно само" до утра, потому что у нее уже разыгрались
нервы, это было видно невооруженным глазом. Поэтому я сказал папе:

- Ну, так что же ты придумал?

Папа сделал строгое лицо и сказал маме:

- Тебе нужно напрячь все свои способности и изобрести аппарат, который
обеспечивал бы тебе наблюдение за твоим сыном в часы отсутствия. Мне
сегодня некогда, сегодня "Спартак" - "Торпедо", а ты, ты садись к столу и,
не теряя времени, изобрети сейчас же подзорную трубу. У тебя это очень
хорошо получится, я знаю, что ты человек в этом отношении весьма
талантливый.

Папа встал, порылся у себя в столе и положил перед мамой маленькое
зеркальце с отбитым уголком, довольно большой магнит и несколько разных
гвоздочков, пуговицу и еще чего-то.

- Вот, - сказал он, - это тебе необходимые материалы. В поиск, смелые и
любознательные!

Мама проводила его к дверям, потом вернулась и отпустила и меня во двор
погулять. А когда мы вечером все сошлись за ужином, у мамы были перепачканы
клеем пальцы, и на столе лежала довольно симпатичная синенькая и толстая
труба. Мама взяла ее, издалека показала мне и сказала:

- Ну, Денис, смотри внимательно!

- Это что? - спросил я.

- Это подзорная труба! Мое изобретение! - ответила мама.

Я сказал:

- Окрестности озирать?

Она улыбнулась:

- Никакие не окрестности! А за тобой присматривать.

Я сказал:

- А как?

- А очень просто! - сказала мама. - Я изобрела и сконструировала подзорную
трубу для родителей, вроде подзорной трубы для моряков, только гораздо
лучше.

Папа сказал:

- Ты объясни, пожалуйста, популярно, в чем тут дело, какие принципы
положены в основу изобретения, какие проблемы оно решает, ну, и так далее.
Прошу!

Мама встала у стола, как учительница у доски, и заговорила докладческим
голосом:

- Теперь, когда я буду уходить из дому, я всегда буду видеть тебя, Денис. Я
могу удаляться от дома на расстояние от пяти до восьми километров, но чуть
я почувствую, что давно тебя не видела и что мне интересно, что ты сейчас
вытворяешь, я сразу - чик! Направляю свою трубу в сторону нашего дома - я
готово! - вижу тебя во весь рост.

Папа сказал:

- Отлично! Эффект Шницель-Птуцера!

Тут я немножко оторопел. Я никогда не думал, что мама может изобрести такую
штуку. Ведь такая с виду худенькая, а смотри-ка! Эффект Шницель-Птуцера!

Я сказал:

- А как же, мама, ты будешь знать, где наш дом?

Она ответила, нисколько не задумываясь:

- А у меня в трубе сидит компасный магнит. Он всегда показывает на наш дом.

- Реакция Бабкина-Няньского, - сказал папа.

- Совершенно верно, - продолжала мама. - Таким образом, если ты, Денис,
заберешься на забор или еще куда, это мне сразу будет видно.

Я сказал:

- А там у тебя что? Экран, что ли?

Она ответила:

- Конечно. Помнишь зеркальце? Оно отбрасывает твое изображение прямо мне
внутрь головы. Я сразу вижу, стреляешь ты из рогатки или просто так мяч
гоняешь, безо всякого смысла.

- Обыкновенный закон Кранца-Ничиханца. Ничего особенного, - проворчал папа
и вдруг, оживившись, спросил: - Прости, прости, пожалуйста, я перебью тебя.
Один вопросик можно?

- Да, задавай, - сказала мама.

- Твоя подзорная труба что, она работает на электричестве или на
полупроводниках?

- На электричестве, - сказала мама.

- О, тогда я тебя предупреждаю, - сказал папа, - ты берегись замыканий. А
то где-нибудь замкнет, и у тебя в мозгах произойдет вспышка.

- Не произойдет, - сказала мама. - А предохранитель на что?

- Ну, тогда другое дело, - сказал папа. - Но ты все-таки поглядывай, а то,
знаешь, я буду волноваться.

Я сказал:

- Ну, а ты можешь сделать такую штуку для меня? Чтобы и я мог за тобой
присматривать?

- А это зачем? - снова улыбнулась мама. - Я-то уж наверняка не полезу на
забор!

- Это еще не известно, - сказал я, - может быть, на забор ты и не станешь
карабкаться, но, может быть, ты за машины цепляешься? Или скачешь перед
ними, как коза?

- Или с дворниками дерешься? И вступаешь в пререкания с милицией? -
поддержал меня папа и вздохнул: - Да, жалко, нет у нас такой машинки, чтобы
нам за тобой наблюдать...

Но мама показала нам язык:

- Изобретено и выполнено в единственном экземпляре, что, взяли? - Она
повернулась ко мне: - Так что знай, теперь я все время держу тебя под своим
неусыпным контролем!

И я подумал, что при таком изобретении у меня начинается довольно кислая
жизнь. Но ничего не сказал, а кивнул и потом пошел спать. А когда проснулся
и стал жить, то понял, что для меня наступили черные дни. При мамином
изобретении получалось, что моя жизнь превращается в сплошное мучение. Вот,
например, сообразишь, что Костик за последнее время уж очень разнахалился и
самая пора ему как следует накостылять по шее, а вот не решаешься, так и
кажется, что подзорная мамина труба уставилась тебе прямо в спину. И
наподдать Костику как следует просто невозможно в таких условиях. Я уж не
говорю о том, что я вовсе перестал ходить на Чистые пруды, чтобы ловить там
себе головастиков полные карманы. И вся моя счастливая, веселая прежняя
жизнь теперь стала запретной для меня. И так тоскливо тянулись мои дни, что
я таял, как свеча, и места себе не находил. И дело, уж наверное, просто
приближалось к печальному концу, как вдруг однажды, когда мама ушла, я стал
искать свою старую футбольную камеру, и в ящике, где у меня хранится всякая
утильная хурда-бурда, я вдруг увидел... мамину подзорную трубу! Да, она
лежала среди прочего мусора, какая-то осиротелая, облупившаяся, тусклая. По
всему было видно, что мама уже давно ею не пользуется, что она про нее и
думать-то забыла. Я схватил ее и расковырял поскорее, чтобы взглянуть, что
у нее там внутри, как она устроена, но, честное слово, она была пустая, в
ней ничего не было. Пусто, хоть шаром покати!

Только тут я догадался, что эти люди обманули меня и что мама ничего не
изобрела, а просто так, пугала меня своей ненастоящей трубой, и я, как
доверчивый дурачок, верил ей и боялся, и вел себя как приличный отличник. И
от этого всего я так обиделся на весь свет, и на маму, и на папу, и на все
эти дела, что я выбежал сразу во двор как угорелый и затеял там великую
срочную драку с Костиком, и с Андрюшкой, и с Аленкой. И хотя они втроем
прекрасно меня отлупили, все равно настроение у меня было отличное, и после
драки мы все вчетвером лазали на чердак и на крышу, а потом карабкались на
деревья, а потом спустились в подвал, в котельную, в самый уголь, и
извозились там просто до умопомрачения. И все это время я чувствовал, что у
меня словно камень с души свалился. И хорошо было, и свободно на душе, и
легко, и весело, как на Первое мая.

ДЯДЯ ПАВЕЛ ИСТОПНИК

Когда Мария Петровна вбежала к нам в комнату, ее просто нельзя было узнать.
Она была вся красная, как Синьор Помидор. Она задыхалась. У нее был такой
вид, как будто она вся кипит, как суп в кастрюльке. Она, когда к нам
вомчалась, сразу крикнула:

- Ну и дела! - И грохнулась на тахту.

Я сказал:

- Здравствуйте, Мария Петровна!

Она ответила:

- Да, да.

- Что с вами? - спросила мама. - На вас лица нет!

- Можете себе представить? Ремонт! - воскликнула Мария Петровна и
уставилась на маму. Она чуть не плакала.

Мама смотрела на Марию Петровну, Мария Петровна на маму, я смотрел на них
обеих. Наконец мама осторожно спросила:

- Где... ремонт?

- У нас! - сказала Мария Петровна. ~ Весь дом ремонтируют! Крыши, видите
ли, у них протекают, вот они их и ремонтируют.

- Ну и прекрасно, - сказала мама, - очень даже хорошо!

- Весь дом в лесах, - с отчаянием сказала Мария Петровна, - весь дом в
лесах, и мой балкон тоже в лесах. Его забили! Дверь заколотили! Это ведь не
на день, не на два, это не меньше чем на месяца на три! Обалдели совсем!
Ужас!

- А почему же ужас? - сказала мама. - Видно, так нужно!

- Да? - снова крикнула Мария Петровна. - По-вашему, так нужно? А куда же, с
позволения сказать, мой Мопся будет ходить гулять? А? Мой Мопся уже пять
лет ходит гулять на балкон! Он уже привык гулять на балконе!

- Переживет ваш Мопся, - весело сказала мама, - тут людям ремонт делают, у
них будут сухие потолки, что же, из-за вашей собаки им весь век промокать?

- Не мое дело! - огрызнулась Мария Петровна. - И пусть промокают, если у
нас такое домоуправление...

Она никак не могла успокоиться и кипела еще больше, было похоже, что она
прямо перекипает, и с нее вот-вот соскочит крышка, и суп польется через
край.

- Из-за собаки! - повторяла она. - Да мой Мопся умнее и благороднее всякого
человека! Он умеет служить на задних лапках, он танцует краковяк, я его из
тарелки кормлю. Вы понимаете, что это значит?

- Интересы людей выше всего на свете! - сказала мама тихо.

Но Мария Петровна не обратила на маму никакого внимания.

- Я на них найду управу, - пригрозила она, - я буду жаловаться в Моссовет!

Мама промолчала. Она, наверно, не хотела ссориться с Марией Петровной, ей
трудно было слушать, как та вопит визгливым голосом. Мария Петровна, не
дождавшись маминого ответа, успокоилась немного и стала рыться в своей
громадной сумке.

- Вы крупу "Артек" уже брали? - спросила она деловито.

- Нет, - сказала мама.

- Напрасно, - упрекнула ее Мария Петровна. - Из крупы "Артек" варят очень
полезную кашу. Вот Дениске, например, не мешало бы поправиться. Я три пачки
взяла!

- А зачем вам столько, - спросила мама, - ведь у вас нет детей?

Мария Петровна от изумления выпучила глаза. Она смотрела на маму так,
словно мама сказала неслы