кому сколько за квартиру платить. А когда она меня
увидела, она, наверно, не сразу меня узнала, потому что я запачканный был,
прямо из грязной бочки, лохматый и даже кое-где порванный. Она просто
обомлела, когда я упал к ней из окна, и она стала обеими руками от меня
отмахиваться. Она кричала:

- Что это? Кто это?

И наверно, я здорово смахивал на черта или на какое-нибудь подземное
чудовище, потому что она совсем потеряла рассудок и стала кричать на меня
так, как будто я был имя существительное среднего рода.

- Пошло вон! Пошло вон отсюда! Вон пошло!

А я встал на ноги, прижал руки по швам и вежливо ей сказал:

- Здравствуйте, Зинаида Иванна! Не волнуйтесь, это я!

И стал потихоньку пробираться к выходу. А Зинаида Ивановна кричала мне
вдогонку:

- А, это Денис! Хорошо же!... Погоди!... Ты у меня узнаешь!... Все расскажу
Алексею Акимычу!

И у меня от этих криков очень испортилось настроение. Потому что Алексей
Акимыч - наш управдом. И он меня к маме отведет и папе нажалуется, и будет
мне плохо. И я подумал, как хорошо, что его не было в домоуправлении и что
мне, пожалуй, все-таки денька два-три надо не попадаться ему на глаза, пока
все уладится. И тут у меня опять стало хорошее настроение, и я бодро-весело
вышел из домоуправления. И как только я очутился во дворе, я сразу увидел
целую толпу наших ребят. Они бежали и галдели, а впереди них довольно резво
бежал Алексей Акимыч. Я страшно испугался. Я подумал, что он увидел нашу
ракету, как она лежит взорванная, и, может быть, проклятая труба побила
окна или еще что-нибудь, и вот он теперь бежит разыскивать виноватого, и
ему кто-нибудь сказал, что это я главный виноватый, и вот он меня увидел, я
прямо торчал перед ним, и сейчас он меня схватит! Я это все подумал в одну
секунду, и, пока я все это додумывал, я уже бежал от Алексея Акимыча во всю
мочь, но через плечо увидел, что он припустился за мной со всех ног, и я
тогда побежал мимо садика, и направо, и бежал вокруг грибка, но Алексей
Акимыч кинулся ко мне наперерез и прямо в брюках прошлепал через фонтан, и
у меня сердце упало в пятки, и тут он меня ухватил за рубашку. И я подумал:
все, конец. А он перехватил меня двумя руками под мышки и как подкинет
вверх! А я терпеть не могу, когда меня за подмышки поднимают: мне от этого
щекотно, и я корчусь как не знаю кто и вырываюсь. И вот я гляжу на него
сверху и корчусь, а он смотрит на меня и вдруг заявляет ни с того ни с сего:

- Кричи "ура"! Ну! Кричи сейчас же "ура"!

И тут я еще больше испугался: я подумал, что он с ума сошел. И что,
пожалуй, не надо с ним спорить, раз он сумасшедший. И я крикнул не
слишком-то громко:

- Ура!... А в чем дело-то?

И тут Алексей Акимыч поставил меня наземь и говорит:

- А в том дело, что сегодня второго космонавта запустили! Товарища Германа
Титова! Ну, что, не ура, что ли?

Тут я как закричу:

- Конечно, ура! Еще какое ура-то!

Я так крикнул, что голуби вверх шарахнулись. А Алексей Акимыч улыбнулся и
пошел в свое домоуправление.

А мы всей толпой побежали к громкоговорителю и целый час слушали, что
передавали про товарища Германа Титова, и про его полет, и как он ест, и
все, все, все. А когда в радио наступил перерыв, я сказал:

- А где же Мишка?

И вдруг слышу:

- Я вот он!

И правда, оказывается, он рядом стоит. Я в такой горячке был, что его и не
заметил. Я сказал:

- Ты где был?

- Я тут. Я все время тут.

Я спросил:

- А как наша ракета? Взорвалась небось на тысячи кусков?

А Мишка:

- Что ты! Целехонька! Это только труба так тарахтела. А ракета, что ей
сделается? Стоит как ни в чем не бывало!

- Бежим посмотрим?

И когда мы прибежали, я увидел, что все в порядке, все цело и можно играть
еще сколько угодно. Я сказал:

- Мишка, а теперь два, значит, космонавта?

Он сказал:

- Ну да. Гагарин и Титов.

А я сказал:

- Они, наверно, друзья?

- Конечно, - сказал Мишка, - еще какие друзья!

Тогда я положил Мишке руку на плечо. У него узкое было плечо и тонкое. И мы
с ним постояли смирно и помолчали, а потом я сказал:

- И мы с тобой друзья, Мишка. И мы с тобой вместе полетим в следующий полет.

И тогда я подошел к ракете, и нашел краску, и дал ее Мишке, чтобы он
подержал. И он стоял рядом, и держал краску, и смотрел, как я рисую, и
сопел, как будто мы вместе рисовали. И я увидел еще одну ошибку и тоже
исправил, и когда я закончил, мы отошли с ним на два шага назад и
посмотрели, как красиво было написано на нашем чудесном корабле "ВОСТОК-3".

И МЫ!...

Мы как только узнали, что наши небывалые герои в космосе называют друг
друга Сокол и Беркут, так сразу порешили, что я теперь буду Беркут, а Мишка
- Сокол. Потому что все равно мы будем учиться на космонавтов, а Сокол и
Беркут такие красивые имена! И еще мы решили с Мишкой, что до тех пор, пока
нас примут в космонавтскую школу, мы будем с ним понемножку закаляться как
сталь. И как только мы это решили, я пошел домой и стал закаляться.

Я залез под душ и пустил сначала тепленькой водички, а потом, наоборот,
поддал холодной. И я ее довольно легко перетерпел. Тогда я подумал, что раз
дело идет так хорошо, надо, пожалуй, подзакалиться чуточку получше, и
пустил ледянистую струю. Ого-го! У меня сразу вжался живот, и я покрылся
пупырками.

И так постоял с полчасика или минут пять и здорово закалился! И когда я
потом одевался, то вспомнил, как бабушка читала стихи про одного мальчишку,
как он посинел и весь дрожал.

А после обеда у меня потекло из носу, и я стал чихать.

Мама сказала:

- Выпей аспирину и завтра будешь здоров. Ложись-ка! На сегодня все!

И у меня сейчас же испортилось настроение. Я чуть было не заревел, но в это
время под окошком раздался крик:

- Бе-еркут!... А Беркут!... Да Беркут же!...

Я подбежал к окошку, высунулся, а там Мишка!

Я сказал:

- Чего тебе, Сокол?

А он:

- Давай выходи на орбиту!

Это во двор, значит. Я ему говорю:

- Мама не пускает. Я простудился!

А мама потянула меня за ноги и говорит:

- Не высовывайся так далеко! Упадешь! С кем это ты?

Я говорю:

- Ко мне друг пришел. Небесный брат. Близнец! А ты мешаешь!

Но мама сказала железным голосом:

- Не высовывайся!

Я говорю Мишке:

- Мне мама не велит высовываться...

Мишка немножко подумал, а потом обрадовался:

- Не велит высовываться, и правильно. Это будет у тебя испытание на
не-вы-со-вы-ва-е-мость!

Тогда я все-таки немножко высунулся и сказал ему тихонько:

- Эх, Сокол ты мой, Сокол! Мне тут, может, сутки безвыходно торчать!

А Мишка опять все по-своему перевернул:

- И очень хорошо! Прекрасная тренировка! Закрой глаза и лежи как в
сурдокамере!

Я говорю:

- Вечером я с тобой установлю телефонную связь.

- Ладно, - сказал Мишка, - ты устанавливай со мной, а я - с тобой.

И он ушел.

А я лег на папин диван и закрыл глаза и тренировался на молчание. Потом
встал и сделал зарядку. Потом понаблюдал в иллюминатор неведомые миры, а
потом пришел папа, и я принял ужин из натуральных продуктов. Самочувствие
было превосходное. Я принес и разложил раскладушку.

Папа сказал:

- Что так рано?

А я сказал со значением:

- Вы как хотите, а я буду спать.

Мама положила мне руку на лоб и сказала:

- Ребенок заболел!

А я ничего ей не сказал. Если они не понимают, что это все тренировка на
космонавта, то зачем объяснять? Не стоит. Потом сами узнают, из газет,
когда их благодарить будут за то, что воспитали такого сына, как я!

Пока я думал, прошло довольно много времени, и я вспомнил, что пора
налаживать телефонную связь с Мишкой.

Я вышел в коридор и набрал номер. Мишка подошел сразу, только у него был
какой-то чересчур толстый голос:

- Нда-нда! Говорите!

Я сказал:

- Сокол, это ты?

А он:

- Что-что?

Я опять:

- Сокол, это ты или нет? Это Беркут! Как дела?

Он засмеялся, посопел и говорит:

- Очень остроумно! Ну, довольно разыгрывать. Сонечка, это вы?

Я говорю:

- Какая там еще Сонечка, это Беркут! Ты что, обалдел?

А он:

- Кто это? Что за выражения? Хулиганство! Кто это говорит?

Я сказал:

- Это никто не говорит.

И повесил трубку. Наверно, я не туда попал. Тут папа позвал меня, и я
вернулся в комнату, разделся и лег. И только стал задремывать, вдруг:
ззззззь! Телефон! Папа вскочил и выбежал в коридор, и, пока я нашаривал
тапочки, я слышал его серьезный голос:

- Беркутова? Какого Беркутова? Здесь такого нет! Набирайте внимательно!

Я сразу понял, что это Мишка! Это связь! Я выбежал в коридор прямо в чем
мать родила, в одних трусиках.

- Это меня, меня! Это я Беркут!

Папа сейчас же отдал мне трубку, и я закричал:

- Это Сокол? Это Беркут! Слушаю вас!

А Мишка:

- Докладывай, чем занимаешься!

Я говорю:

- Я сплю!

А Мишка:

- Я тоже! Я уже почти совсем заснул, да вспомнил одно важное дело! Беркут,
слушай! Перед сном надо спеть! Вдвоем! На пару! Чтобы у нас получился
космический дуэт!

Я прямо подпрыгнул:

- Молодец, Сокол! Давай любимую космонавтскую! Подпевай!

И я запел изо всех сил. Я хорошо пою, громко! Громче меня никто не может. Я
по громкости первый в нашем хоре. И вот когда я запел, сейчас же изо всех
дверей стали высыпать соседи, они кричали: "Безобразие... Что случилось...
Уже поздно... Распустились... Здесь коммунальная квартира... Я думала,
поросенка режут...", но папа им сказал:

- Это небесные близнецы, Сокол и Беркут, поют перед сном!

И тогда все замолчали.

А мы с Мишкой допели до конца:

...На пыльных тропинках далеких планет
Останутся наши следы!

ЗДОРОВАЯ МЫСЛЬ

После уроков мы с Мишкой собрали свое имущество и пошли домой. На улице
было мокро, грязно и весело. Только что прошел сильный дождь, и асфальт
блестел как новенький, воздух пах чем-то свежим и чистым, в лужах
отражались дома и небо, а если идти с горы, то сбоку, возле тротуара,
мчался бурный поток, вроде горной речки, красивый поток, коричневый, с
водоворотами, завихрениями и бурунами. На углу улицы в землю была вделана
решетка, и здесь вода совершенно распоясалась, она плясала и пенилась,
булькала, как цирковая музыка, или, наоборот, журчала и шкворчала, словно
жарилась на сковородке. Просто прелесть...

Мишка сейчас же, как все это увидел, полез в карман и вытащил спичечный
коробок. Я помог ему достать спичку для мачты, дал ему листок бумаги, мы
сделали парус и воткнули все это в коробок. Сразу получился не коробок, а
кораблик. Мы его спустили на воду, и он тут же поплыл с ураганной
быстротой. Его вертело туда-сюда и бросало, он подпрыгивал и несся вперед,
то задерживаясь ненадолго, а то давая сто узлов в час. Мы сейчас же начали
озвучивать это дело, потому что мы сразу стали капитаном и штурманом - я и
Мишка. Мы кричали, когда кораблик садился на мель.

- Задний ход - чух-чух-чух!

- Полный задний - чух-чух-чух!

- Полнейший задний ход - чух-чух-чух-чах-чах-чах!

И я пальцем направлял корабль куда надо, а Мишка орал:

- Пошел! Ух жжмет! Вот это дает! Полный вперед! Чух-чух-чих!

И так с дикими воплями мы бежали за корабликом как сумасшедшие и добежали
до угла, где решетка, и вдруг наш кораблик завертелся, закружился в
водовороте, и мы оглянуться не успели, как он клюнул носом, хлюпнул и
провалился в решетку.

Мишка сказал:

- Жалко как. Утонул...

И я сказал:

- Да. Его поглотила бушующая стихия. Давай новый запустим?

Но Мишка покачал головой:

- Нельзя. Сегодня мне опаздывать из школы нельзя. Сегодня папа дежурный.

Я сказал:

- По чему?

- Его очередь, - ответил Мишка.

- Нет, - сказал я, - ты не понял. Я спрашиваю, по какому делу твой папа
дежурный? По чему? По уборке? Или по накрыванию на стол?

- По мне, - сказал Мишка. - Папа дежурит по мне. Они с мамой так установили
очередь: один день мама, другой папа. Сегодня папа. Уж небось приехал с
работы кормить меня обедом, а сам спешит, ведь ему обратно надо!

- Ты, Мишка, не человек! - сказал я. - Ты своего отца сам должен обедом
кормить, а тут занятой человек ездит с работы кормить такого оболтуса! Ведь
тебе уже восемь лет! Жених!

- Это мама мне не доверяет, ты не думай, - сказал Мишка. - Я помогаю, вон в
прошлую пятницу я им за хлебом сходил...

- Им! - сказал я. - Им! Они, видите ли, едят, а наш Мишенька одним воздухом
питается! Эх, ты...

Мишка весь покраснел, как синяя свекла, и сказал:

- Пошли по домам!

И мы прибавили шагу. А когда стали подходить к нашим домам, Мишка сказал:

- Я каждый день свою квартиру не нахожу. Все дома одинаковые, просто
путаются в глазах. А ты находишь?

- Нет, я тоже не нахожу, - сказал я, - не узнаю свое парадное. То зеленое,
и это зеленое, все одинаковые, новенькие, и балкончики тоже один в один.
Прямо беда.

- Так как же ты поступаешь? - сказал Мишка.

- Жду, пока мама на балкон выйдет.

- Ну, так может и чужая чья-нибудь выйти! Ты вполне можешь к другой
попасть...

- Ты что, - сказал я, - да я из тысячи чужих свою маму узнаю.

- А как? - спросил Мишка.

- По лицу, - сказал я.

- На прошлом родительском собрании были все родители, и Костикова бабушка
шла домой с моим папой, - сказал Мишка, - так Костикова бабушка сказала,
что твоя мама самая красивая в классе.

- Ерунда, - сказал я, - твоя тоже красивая!

- Конечно, - сказал Мишка, - но Костикова бабушка сказала, что твоя самая
красивая.

Тут мы подошли вплотную к нашим домам. Мишка стал беспокойно оглядываться
по сторонам и тревожиться, но в это время с нами поравнялась какая-то
старушка и сказала:

- А, это ты, Мишенька? Что? Не знаешь, где живешь, да? Вечная история. Ну
пойдем, соседушка, уж доведу тебя.

Она взяла Мишку за руку, а мне сказала:

- Мы с одной лестничной клетки.

И они пошли. Мишка очень охотно поволокся за ней. А я остался один в этих
одинаковых переулках без названий, среди одинаковых домов без номеров и
совершенно не представлял себе, куда идти, но решил не унывать и стал
подниматься по лестнице на четвертый этаж первого же попавшегося дома. Ведь
этих домов и всего-то восемнадцать, так что если я даже все подряд их
обойду, то через часок-другой наверняка буду дома, это уж точно.

Во всех наших подъездах, на каждой двери, слева привинчен звонок с красной
кнопочкой. Вот я влез на четвертый этаж и нажал кнопку. Дверь открылась,
оттуда высунулся длинный кривой нос и крикнул в дверную щель:

- Макулатуры нет! Сколько раз повторять!

Я сказал "извините" и сошел вниз. Ошибся, что поделаешь. Тогда я пошел в
следующий подъезд.

Не успел я тихонько дотронуться до звонка, как из-за двери раздался такой
хриплый и страшный лай, что я не стал дожидаться, пока меня съест
какой-нибудь волкодав, а просто моментально скатился вниз.

В следующем подъезде, на четвертом этаже, дверь открыла высокая девушка и,
когда увидела меня, весело захлопала в ладоши и закричала:

- Володя! Папа! Марья Семеновна! Саша! Все сюда! Шестой!

Из комнат высыпала куча народу, они все смотрели на меня, и хохотали, и
прихлопывали в ладоши, и подпевали:

- Шес-той! Ой-ой! Шестой! Шестой!...

Я глядел на них во все глаза. Сумасшедшие, что ли? Я даже стал обижаться на
них: тут есть хочется, и ноги промочил, и к чужим вместо дома попал, а они
смеются... Но девушка, видно, поняла, что мне не весело.

- Тебя как звать? - сказала она, и присела передо мной на корточки, и
заглянула мне в глаза своими синими глазами.

- Денисом, - ответил я.

Она сказала:

- Ты не обижайся, Денис! Просто ты сегодня уже шестой мальчик, который
пришел к нам. Все они тоже заблудились. На-ка вот тебе яблоко, съешь,
подкрепи истощенные силы.

Я не стал брать.

- Возьми, пожалуйста, - сказала она, - для меня. Сделай мне одолжение.

Ну, я сделал ей одолжение.

- Послушай, - сказала девушка, - мне кажется, что я видела тебя выходящим
из подъезда, что прямо напротив нашего. Ты выходил с одной очень красивой
женщиной. Это может быть?

- Конечно, - сказал я, - моя мама самая красивая в классе.

Тут они все снова рассмеялись. Без всякой причины. А девушка сказала:

- Ну, беги. И если хочешь, приходи к нам в гости.

Я сказал "спасибо" и побежал, куда показала высокая девушка. И не успел я
нажать кнопку, как дверь открылась, и на пороге стояла моя мама! Она
сказала:

- Вечно тебя надо ждать!

Я сказал:

- Это ужасная история! Я промочил ноги! Потому что я не могу найти двери
нашего дома. Я не знаю, где наш подъезд, он похож на все остальные, как
капля воды на все другие. И у Мишки такая же история! Никто не может найти
свой дом! Я сегодня шестой... и есть хочу!

И я рассказал маме про кривой нос с макулатурой, и про рычащего волкодава,
и про высокую девушку и яблоко.

- Надо устроить для тебя какую-нибудь примету, - сказал папа, - чтобы ты
безошибочно узнавал свой дом.

Я обрадовался:

- Папа! Я уже придумал! Повесь, пожалуйста, на наш дом мамин портрет! Я уже
издалека буду знать, где я живу!

Мама рассмеялась и сказала:

- Ну, не выдумывай!

А папа сказал:

- В конце концов, а почему бы и нет? Вполне здоровая мысль!

ПОХИТИТЕЛЬ СОБАК

Еще вот какая была история. Когда я жил у дяди Володи на даче, недалеко от
нас жил Борис Климентьевич, худой такой дядька, веселый, с палкой в руке и
высокий, как забор.

У него была собачка под названием Чапка. Очень хорошая собачушка, черная,
мохнатая, морда кирпичом, хвостик торчком. И я с ней очень подружился.

Вот один раз Борис Климентьевич задумал идти купаться, а Чапку не захотел с
собой брать. Потому что она уже один раз ходила с ним на пляж и из этого
вышла скандальная история. В тот раз Чапка полезла в воду, а в воде плавала
одна тетенька. Она плавала на автомобильной камере, чтоб не утонуть. И она
сразу закричала на Чапку:

- Пошла вон! Вот еще! Не хватало собачью заразу напускать! - И стала
брызгать на Чапку: - Вон пошла, вон!

Чапке это не понравилось, и она прямо на плаву хотела эту тетку цапнуть, но
до нее не достала, а камеру все-таки ухватила своими остренькими зубками.
Один только разик куснула, и камера зашипела и выдохлась. А тетенька стала
думать, что она тонет, и она завизжала:

- Тону, спасите!

Весь пляж страшно перепугался. И Борис Климентьевич кинулся ее спасать.
Там, где эта тетенька барахталась, ему река была по колено, а тетеньке по
плечи. Он ее спас, а Чапку постегал прутиком - для виду, конечно. И с тех
пор перестал ее брать на реку.

И вот теперь он попросил меня погулять во дворе с Чапкой, чтобы она не
увязалась за ним. И я вошел во двор, и мы стали с Чапкой носиться и
кувыркаться, прыгать и колбаситься, подскакивать, и вертеться, и лаять,
визжать, и смеяться, и валяться. А Борис Климентьевич спокойно ушел. И мы с
Чапкой вдоволь наигрались, а в это время мимо забора шел Ванька Дыхов с
удочкой.

Он говорит:

- Дениска, рыбу ловить!

Я говорю:

- Не могу, я Чапку стерегу.

Он говорит:

- Посади Чапку в дом. Захвати свой бредень и догоняй.

И пошел дальше. А я взял Чапку за ошейник и тихонечко поволок по траве. Она
легла, лапки кверху, и поехала, как на салазках. Я открыл дверь, втащил ее
в коридор, дверь прикрыл и пошел за бреднем. Когда я опять вышел на дорогу,
Ваньки уже не было. Он скрылся за углом. Я полетел его догонять и вдруг
возле продовольственной палатки вижу: на самой середине дороги сидит моя
Чапка, язык высунула и смотрит на меня как ни в чем не бывало... Вот так
да! Это значит, я дверь плохо прикрыл, или она еще как-то исхитрилась и,
наверное, пробежала дворами, а теперь сидит встречает! Умна! Но ведь мне
надо спешить. Там Ванька уже, наверное, рыбу таскает, а я тут с ней возись.
Главное, я бы взял ее с собой, но Борис Климентьевич может вернуться, и,
если он ее не застанет дома, он разволнуется, бросится искать, и потом меня
будут ругать... Нет, так дело не пойдет! Придется ее обратно волочить.

Я схватил ее за ошейник и потащил домой. На этот раз Чапка упиралась в
землю всеми четырьмя лапами. Она волоклась за мной на своем животе как
лягушка. Я ее еле доволок до дверей. Открыл узенькую щелку, впихнул и две