а в глаза никакой зелени. А о полях знала только со слов
ребят, побывавших на загородной экскурсии или ездивших в деревню к родным.
      Так что  можете себе представить,  как у нее разбежались глаза, когда
она впервые в жизни увидела поле,  лес, большой сад, по которому можно было
бегать сколько душа желает!
      Не подумайте, что  наша Вгения была городской трусихой, которая всего
боится, а увидев цыпленка, спрашивает, почему у него под крылышком  нет жа-
реной печенки. Вгения была бойдевка. Не  прошло и недели со дня ее приезда,
а она уже была запанибрата со всем моим домашним зверинцем,  полола огород,
поливала цветы, а в домашнем хозяйстве разбиралась немногим хуже Катерины.
      Следовательно,  не  приходится удивляться, что, когда я решил  купить
для своих подопечных лошадь, на конскую ярмарку я взял с собой Вгению.
      Долго мы с ней рассматривали всевозможных лошадок, торговались, выби-
рали. Не так-то легко  было купить точно такого коня, какой был  мне нужен.
Это должен был быть добрый конь,  который без труда мог свезти весь мой вы-
водок, и вместе с тем у него не должно было быть никаких фантазий и причуд.
А на  ярмарке попадались либо  молодые лошади, чересчур живые и темперамен-
тные, либо старые клячи,  которым нужно было думать скорее о пенсии,  чем о
работе.
      Вот ходим мы с Янкой по ярмарке, ходим, смотрим и смотрим. Вдруг Вге-
ния вырывается от меня и бежит  прямо к огромному буланому коню, которого в
стороне держит  под уздцы какой-то пожилой  дядя. Я струхнул.  Сами знаете,
как опасно подходить к лошади сзади. Если лягнет -- может искалечить на всю
жизнь даже богатыря Самсона, не то что такую пигалицу, как Вгения, верно?
      Подбежал я  к лошади  в ту самую минуту, когда  моя щербатая дама уже
гладила буланого  по мягким ноздрям, обнимала его голову.  Я вздохнул с об-
легчением, тем  более что конь, хотя и  стриг ушами,  но смотрел на  Вгению
дружелюбно.
      "Откуда тут, на ярмарке, взялась эта маленькая щербатая пуговица, ко-
торая рассказывает мне  такие приятные вещи?" -- казалось, спрашивали боль-
шие, удивительно ласковые лошадиные глаза.
      -- Ну, что скажешь? Нравится тебе лошадка? -- спрашиваю малышку.
      А Вгения отвечает мне с глубоким убеждением:
      -- Этого  буланого надо обязательно  купить. Ни у одной лошадки таких
добрых глаз нет!
      Что тут будешь делать? Купил  я  буланого! Неделю, не меньше, у  меня
руки болели от этой покупки! Бывший хозяин лошади торговался со  мной отча-
янно. Уступал по  грошу. И каждый раз хлопал меня по руке -- бил по рукам в
полном смысле слова. А лапища у него была медвежья!
      В конце концов сторговались мы с ним. Буланый отправился в конюшню на
моем дворе. И начал возить детвору то на прогулку, то на купание, то на эк-
скурсии --  и близкие  и дальние. Ребята сами назвали  его Береком. Скажу я
вам, что моя щербатая Вгения выбрала мне такого коня, о котором я и мечтать
не смел. Нянька это была, а не лошадь!
      Во-первых, Берек был умница. Он сразу понял, что живет у меня для то-
го, чтобы  развлекать ребят  и возить их. И едва  на дворе слышался детский
визг и скрип повозки, конь сам  выходил из конюшни. Пробирался он среди ре-
бятишек так осторожно, что никогда ни одному клопу на ногу не наступил. Сам
заходил в оглобли. Помогал себя запрячь. Детвора усаживалась на телегу.
      Вы, может быть, думаете, что Берек сразу трогал с места?  Никогда! Он
оглядывался, убеждался, что все уселись как полагается, и  только тогда ша-
гом трогался в путь. Лишь на  улице он переходил на неспешную рысцу. Так он
бежал до  конца дороги. Ребята могли надрываться сколько  им угодно -- кри-
чать, чмокать, дергать вожжи, Берек не обращал на это никакого внимания.
      "Извините, я уж сам знаю, что делать! -- говорил он  им, оглядываясь.
-- Яйца курицу не учат!"
      Изредка, впрочем, он сдавался на просьбы детей. Особенно когда слышал
пискливый голосок Вгении, упрекавшей его:
      -- Беренька, что же ты? Скорей! Прибавь ходу!
      Тогда Берек пускался умеренным галопом. Пробегал так метров сто, пос-
ле чего кивал головой и сбавлял  ход, давая понять, что на сегодня хватит и
больше его ни на какие авантюры не подобьешь.
      Среди моих  гостей был один  юнец, который захотел править Береком. И
заставить коня делать то, что он, возница, желает. Это было нахальство! Бе-
рек наш был намного умнее этого самозванного кучера. Вез он свой живой груз
так осторожно, словно это была стеклянная посуда. Раз и навсегда  он решил,
что безопаснее всего ехать по колее. И никогда с нее не сворачивал.
      Мой самозванный кучер делал все, что мог, чтобы, как говорится, сбить
коня с пути истинного, или,  попросту,  заставить его свернуть с дороги.  И
тут Берек показывал, на что он способен.
      Он делал вид, что поворачивает. Кучер отпускал вожжи, Берек махал го-
ловой -- и вожжи лежали на земле.
      Любая другая лошадь могла кинуться  тут  вперед  очертя голову. Могла
случиться беда. А  Берек,  выдернув вожжи, останавливался. Оглядывался. Ах,
как ехидно умела смотреть эта лошадь! Словно говорила:
      "Эх ты, кучер! Вожжей  в руках удержать не можешь, а еще  править хо-
чешь. Научись  сначала! А  пока, будь любезен, веди себя  прилично и не учи
старших". Разве не прав был  наш  буланый? Берек наизусть знал все  дороги,
которыми приходилось обычно ездить. Когда мы выезжали из дому, на первом же
перекрестке останавливался, оглядывался и спрашивал:
      "В лес? Или на реку? А может, в Житомице за фруктами?"
      Когда ему было ясно,  куда ехать, -- бежал без остановки. Все  той же
неспешной рысцой. Он не любил переутомляться.
      "Поспеете вовремя, -- уверял он детей. -- Куда спешить? Да и зачем?"
      На обратном  пути он всегда  немного прибавлял шагу. Впрочем, тоже не
слишком. Но,  в общем, домой всегда вез быстрее, чем из дому. И уж не оста-
навливался по дороге,  хоть  бы ребята из последних  сил  дергали вожжи. Он
только махал головой и знай себе бежал вперед.
      "Оставьте меня  в покое! Наигрались уже! Пора  вам домой.  Да и я  не
прочь подзакусить и отдохнуть".
      Берек был конь бывалый, видал в  жизни всякое. И потому ничего не бо-
ялся. Ни автомобилей, ни даже поездов. Стриг, правда,  ушами, услышав свис-
ток паровоза. Но выглядело это так, словно он удивлялся: как можно ни с то-
го ни с сего поднимать такой шум? И представьте себе, что этот умный, опыт-
ный, бывалый Берек однажды потерял голову! Испугался. Да кого? Как раз Вге-
нии, своей сердечной подружки!
      Ребятам пришло в голову устроить маскарад. Пошли, понятно,  в ход все
цветные тряпки. Дети сделали себе из  бумаги маски с отверстиями для глаз и
носа. Ужасное  было зрелище! Славные  ребятишки в этих масках выглядели как
чучела. Бал-маскарад происходил в саду. Писк, визг стоял такой, что  в ушах
звенело. Словом, сами понимаете.
      И вдруг  нескольким ряженым пришло  в голову выбежать во двор. Собаки
поджали хвосты  -- и наутек! Кошка вскочила на крышу -- и только ее и виде-
ли. А Берек...
      Он как раз стоял во дворе, когда к нему подскочила Вгения. Бедный бу-
ланый вытаращил глаза, раздул ноздри и  -- уселся! Да, да! Сел, как собака,
на задние ноги, а передние вытянул перед собой!
      И вдруг как подскочит, как ударит о землю сразу всеми  четырьмя нога-
ми! Ребятню словно ветром сдуло. Одна только Вгения не испугалась. Она сор-
вала с себя маску и закричала:
      -- Берек, Беренька, это я!
      Берек вытянул  шею и  глубоко втянул в себя воздух.  Он еще не верил.
Лишь спустя порядочное время медленно, осторожно приблизился к Вгении. Пос-
триг ушами,  подумал. Наконец подошел к ней вплотную.  Положил голову ей на
плечо и глубоко вздохнул.
      "И зачем  тебе надо было,  девчурка, так дурачить старого Берека?" --
упрекнул он ее.
      Увы, все на свете кончается! Вот и Береку пришлось отвезти на станцию
своих маленьких друзей. Мы остались одни. Берек был грустен. Я  уверен, что
он скучал по маленькой Вгении. И  она не забывала Берека и в каждой открыт-
ке, которую писала мне, посылала ему приветы и поклоны.
      Но  он  не  сердился на Вгению. Минуткой позже уже брал хлеб у нее из
рук. А хлеб Берек  любил больше сахара. С этого времени он,  впрочем, недо-
верчиво поглядывал  на всякую бумагу. Видно,  напоминала она ему  ту маску,
которой он так позорно испугался.
      Увы, все на свете кончается! Вот и Береку пришлось отвезти на станцию
своих маленьких друзей. Мы остались одни. Берек был грустен. Я  уверен, что
он скучал по маленькой Вгении. И  она не забывала Берека и в каждой открыт-
ке, которую писала мне, посылала ему приветы и поклоны.
      Я читал  Береку вслух  ее открытки. Понимал ли он  меня, я не уверен.
Зато уверен, что даже самое теплое и ласковое письмо никогда не заменит нам
того, кого мы любим...


      ДУШЕК

      Душека я  нашел поздней осенью на кладбище. Он  был привязан ремнем к
дереву. И едва дышал. Я разрезал  петлю. Осматриваю собаку. Пес в общем ни-
чего. Кудлатый пестрый,  с обрубленным хвостом. Очевидно, прежде он изобра-
жал жесткошерстого фокстерьера, хотя значительно больше походил на дворняж-
ку. Я взял его домой. Учитывая обстоятельства, при которых я с ним познако-
мился, назвал я собаку Душеком.
      Собаки бывают разные. Добрые, злые, умные, глупые. Но такого прохвос-
та, как эта кладбищенская находка, я еще не видел!
      Первые дни  пребывания в моем  доме Душек спал. Это был счастливейший
период нашей  совместной жизни. Потому  что, когда Душек выспался, он начал
есть. Что этот пес мог слопать единым духом -- невозможно  вообразить. Фет-
ровая шляпа, новые туфли, блокнот, два толстенных тома  энциклопедии -- это
была всего лишь закуска, за которой следовали коврик и две  сапожные щетки!
Все, что как-нибудь поддавалось зубам, пропадало  бесследно. Наконец, когда
было с  несомненностью установлено, что  Душек, сожрал одеяло и две пуховые
подушки, он был приговорен к заключению в загородке за проволочной сеткой.
      Мы облегченно вздохнули. Но ненадолго. Душек подкопался под решетку и
убежал из  своей тюрьмы. Утром, едва открылась  дверь в  кухню, он был  уже
там.  Вся  морда  в перьях. Ни тени сомнения, что он охотился на кур. След-
ствие, допросы. В кусте крыжовника  обнаружен  соседский  петух с вырванным
боком. Скандал! Как оказалось, покойный петух был особенно дорог сердцу мо-
ей соседки; по крайней мере, так она утверждала, заливаясь обильными слеза-
ми.
      Случай с  петухом -- это было невинное начало.  Пес создал мне врагов
во всем городе. Я не мог показаться на улице. На каждом шагу кто-нибудь жа-
ловался мне на злодеяния Душека. Словом, это была самая дорогая собака, ка-
кая у меня была за всю жизнь!
      Пришла весна. Душек стал пропадать из дому. Возвращался он вечером и,
сонный, забирался в  конуру. Нас .несколько удивляло, что такой прожорливый
пес не является даже  к обеду. А выглядел Душек превосходно: шерсть  у него
лоснилась и блестела. Ясно было, что он не голодает. Однажды кто-то обратил
внимание на то, что Душек не выходит из дому в праздники. Больше того: было
установлено, что в воскресенье он украл на кухне печенку. Как-то в праздник
стащил котлеты. Стало быть, он был занят только в будние дни. Но где и чем?
Чем занимался этот бессовестный пес?
      Как-то переходил я улицу,  на  которой строился дом. Каменщики сидели
рядком на штабеле досок и обедали. Смотрю -- что такое? Душек ходит на зад-
них лапках от одного к другому и подлизывается как может.  Выкидывает самые
уморительные штуки. Получает за свои фокусы то кусок хлеба, то косточку, то
мясца. И  все время внимательно  следит за обстановкой. Наконец, решив, что
больше тут поживиться нечем, он пустился куда-то бежать.
      Так была раскрыта тайна исчезновений Душека. Где бы ни шла  работа --
в поле, на стройке или на огороде,  -- Душек  был тут  как тут. Он бегал за
несколько километров от города на Вислу -- к рабочим, рубившим ивняк. Боль-
ше того, видели его  и далеко за городом в совершенно другой  стороне, там,
где ремонтировали железнодорожный путь и где тоже работало несколько десят-
ков человек. Душек бывал и там. Ему приходилось здорово спешить, чтобы вов-
ремя поспеть и не опоздать к закуске. Но он поспевал  всюду  и всюду попро-
шайничал.
      Этот пес-бродяга, пес  без  характера, пес, для которого единственной
целью в жизни была еда, страдал одной человеческой слабостью -- любил музы-
ку. Любил до безумия, до самозабвения. Когда кто-нибудь играл на  рояле или
пел. Душек появлялся как из-под земли.  Он садился и слушал. И старался за-
учить мелодию. Когда ему  казалось, что он уже ее схватил, --  начинал петь
сам. Сначала тихо, робко, потом все громче, все жалобнее. Наконец закидывал
голову назад  и плакал так, пронзительно, так грустно,  словно все свои со-
бачьи печали вкладывал в этот тоскливый напев. У него были совершенно опре-
деленные музыкальные вкусы. Он обожал звучные, ритмичные марши.  Была у нас
даже пластинка -- какой-то залихватский марш, -- которая  на домашнем языке
называлась пластинкой Душека. Стоило ее завести, Душек был. тут как тут. Он
подсаживался как можно ближе к патефону и слушал.  Потом начинал подпевать.
Он лизал  нам  руки, лица, чтобы завели еще раз. А вообще он терпеть не мог
нежностей. Когда  пластинка  останавливалась, подталкивал ее лапой. Скулил,
повизгивал --  умолял, чтобы ее снова  запустили. Ради этого  марша забывал
обо всем, даже о своих загородных экскурсиях!
      Любовь к военной музыке и заставила Душека расстаться  с нами навсег-
да.
      Вот как это было. В наш городок вошел полк с оркестром. Он остановил-
ся у нас на один день по пути на летние маневры. Поутру все живое помчалось
на площадь, где должен был состояться парад. Понятно, не обошлось и без Ду-
шека. Площадь--небольшая, как полагается в маленьком городке,--была' запру-
жена любопытными. На тротуаре  около  аптеки стояло командование полка, го-
родской голова и местная  знать.  Настроение было торжественное и приподня-
тое. Внезапно грянул духовой оркестр. Душек ошалел. Он кинулся вперед. Рас-
толкал каких-то женщин. Сунулся под ноги какому-то деду с зонтиком  -- так,
что тот  во всю длину растянулся на  улице. Кто-то  пнул Душека ногой.  Пес
выскочил на тротуар прямо из-под ног марширующих солдат.  Подбежал к труба-
чам, к тем, у которых были самые большие и самые громкие трубы, и как запо-
ет! Громко,  пронзительно! Никогда  в жизни он еще так  не голосил. Он пря-
мо-таки заглушал оркестр. Ничего не было слышно, кроме его душераздирающего
воя.
      Скандал! Городской голова изменился в лице. Такой позор для всего го-
рода! Что же это такое? Тут  праздник, торжество, а пес воет, словно по по-
койнику. Капельмейстер  в ярости. Музыканты  дуют в трубы, а сами стараются
пнуть ногой  пса, который вертится  у них  под ногами и  воет как  бешеный.
Кто-то кинулся ловить Душека. Но куда там! Пес вертится вьюном, увертывает-
ся и "поет". Ах, как он тогда пел!
      После парада  Душек  вернулся домой измученный, избитый, истерзанный.
Съел все, что нашлось, и исчез. Больше он никогда не возвращался.
      Он пошел за полком. Красота военного марша увлекла эту художественную
натуру. И Душек стал странствующим артистом.
      Если вы когда-нибудь  увидите такого пса -- лохматую дворняжку, кото-
рая бежит перед военным оркестром,  подняв  остаток  хвоста, словно отдавая
честь, и воет, когда оркестр начинает играть марш, присмотритесь к  ней по-
лучше. Я не ручаюсь, что это не мой Душек. И предупреждаю вас, чтобы вы его
не трогали и не звали к себе. Ахнуть не успеете, как он слопает у вас в до-
ме решительно все, начиная от шнурков и кончая роялем.


      МУСЯ

      1

      Душек порой умел быть таким ласковым, что его, как говорится,  хоть к
ране прикладывай. Понятно, когда ему приходила охота. Случалось это, не от-
рицаю, весьма редко. Но зато, когда  у Душека бывали добрые дни, это был не
пес, а просто чудо! Смотрел он в глаза с такой безграничной преданностью, с
такой любовью, что, казалось, скажи ему:
      -- Душек, прыгай в огонь! Он лишь спросит:
      -- В духовку или прямо в  печку? -- и из пламени покажется только ви-
ляющий обрубок хвостика.
      В эти хорошие часы Душек ходил  со мной по городу. Не отходил от меня
ни на шаг. Ни капельки не интересовали его собаки, играющие в салочки возле
фонаря на рынке. Мясные лавки он даже не удостаивал взглядом. Проходя возле
колбасной, смотрел в небо  и  считал голубей, серебряными каплями перелива-
ющихся в небесной лазури.
      Образец собачьей добродетели, верно ведь? Вот однажды идем мы с Душе-
ком с почты. Свернули в уличку, где был когда-то францисканский монастырь.
      В старинном здании монастыря давно разместилась школа. В кост„ле ред-
ко служили. На одинокой, стоявшей рядом звоннице уже не было  колоколов. Но
редко на какой колокольне бывало столько  грому и звону, как на этой онеме-
лой  звоннице!  И  в окнах, и под островерхой крышей, под самым шпилем, и в
нишах, и там, где просто выпали кирпичи из обветшалых стен,  с незапамятных
времен гнездились галки. Тьмы и тьмы галок!
      Орали эти  черные тучи на весь город. Всюду  их карканье было слышно.
Ранней весной, когда галки-молодожены искали квартиры  с удобствами, людям,
проходившим по монастырской улице, приходилось кричать--не было другой воз-
можности понять друг друга.
      И тогда начальник почты, ворчун  и  брюзга,  старый холостяк, который
никогда в жизни не искал ни для себя, ни для жены. ни для своих будущих де-
тей квартиры с удобствами, время от времени отворял форточку, высовывал ру-
ку,  вооруженную  допотопным пистолетом калибром с добрую  пушку,  и  палил
дробью в небо. Очевидно, чтобы распугать галок. Но галки не обращали ни ма-
лейшего внимания на неуместные выходки этой маринованной селедки. У них бы-
ли на уме слишком важные дела, чтобы обращать внимание на человека, у кото-
рого вместо сердца в груди губка, пропитанная уксусом и желчью!
      Я любил наблюдать за галками. Они были всегда в движении, в полете, в
хлопотах и трудах.  Нелегкое дело воспитать, а особенно выкормить прожорли-
вое потомство. Я восхищался предприимчивостью галок,  их отважными экспеди-
циями за кормом для малышей. Нравились мне они, эти галки.
      Вот и на этот раз я на минутку остановился перед монастырем. Гляжу на
звонницу. Вдруг слышу писк. Оборачиваюсь. Душек кого-то терзает.  Я отнял у
него жертву. Галка. Вернее, галчонок. Пес, видимо, порядком придушил его --
птенец был едва жив. К счастью, Душек не успел все же ни перегрызть галчон-
ку горло, ни вырвать едва прорезавшиеся крылышки.
      Положил я галчонка в шапку и бегом домой. Вот так, вырвавшись из пас-
ти Душека, и пришла к нам наша Муся.

      2

      Спас я  галчонка. И тут только  начались настоящие заботы.  Ведь Муся
хотела есть. Совершенно естественно! Однако никто из нас  даже не представ-
лял себе, чем можно кормить галочьего младенца. Катерина  была того мнения,
что  молоко  еще  ни одному ребенку вреда не причинило. И сунула Мусе в рот
булку, намоченную  в молоке. Беда!  Сущая беда! Бедный галчонок после этого
угощения стал поразительно похож на двуногий скачущий фонтан!
      Дали булку без  молока. Тоже немногим лучше. Попробовали кормить зер-
ном. Полное фиаско! Что же делать? Стал я рыться в разных умных книжках про
птиц. Вычитал  я  там,  сколько у галки перьев в хвосте и какой длины у нее
пищеварительный тракт. Но что должно находиться у молодой галки в  этом пи-
щеварительном тракте, чтобы она не подохла с голоду,--об этом, увы, не было
ни словечка!
      Припомнилось мне,  что видел я,  как старая галка несла своим птенцам
что-то  вроде  дождевого червя. Отлично, думаю. Попробуем дождевых  червей.
Созвал я, стало быть, знакомых сорванцов  со всего города и условился с ни-
ми, что ежедневно они будут приносить мне свежих червяков.