верняка двойку влепит, а то и кол.
     Больше   всех  ребята  любили  учителя  арифметики  и  русского  языка,
Никифора Савельевича Морозова.
     Толстый,  розовый, он начисто брил голову, щеки и подбородок и оставлял
только  маленькие  усики,  словно приклеенные к верхней губе. Серые навыкате
глаза его были всегда прищурены.
     Зимой  и  летом  Морозов  носил  белую  полотняную  рубаху,  вышитую по
подолу, по вороту и по краям рукавов васильками и ромашками.
     Кто-то  из  жителей Уржума за вышитую рубашку прозвал его "малороссом",
а за бритое лицо - "артистом".
     Второе  прозвище  Никифору Савельевичу и в самом деле подходило, потому
что  в любительских спектаклях никто лучше его не играл комических ролей. Он
даже  иногда  и  женские  роли  играл.  Какую-нибудь сваху, монахиню, а то и
купчиху.
     Во  время  урока  Никифор  Савельевич  расхаживал по классу, размахивал
руками, прищелкивал пальцами и приподнимался на цыпочки.
     А  голос-то,  голос какой у него был! Весной через открытое окно на всю
Полстоваловскую  улицу  было слышно, как объясняет он арифметические правила
у себя в классе.
     В  те удачные дни, когда ребята отвечали Никифору Савельевичу уроки без
запинки,  а в письменной работе делали мало ошибок, Никифор Савельевич ровно
за  пятнадцать  минут  до  звонка  таинственно  подмигивал  одним  глазом  и
закрывал  журнал  -  это  означало,  что  урок  окончен и что сейчас Никифор
Савельевич  вытащит  из  папки книжку в кожаном переплете с золотыми буквами
на обложке и скажет:
     - Ну,  сегодня  я  вам,  друзья,  почитаю сочинения Николая Васильевича
Гоголя.
     Тогда  в  классе  проносился  радостный  приглушенный  вздох,  шарканье
подошв  и  шопот.  Ученики  усаживались половчее и поудобнее. А через минуту
шум и шарканье стихали, и в классе наступала мертвая тишина.
     Никифор  Савельевич,  держа близко перед собой раскрытую книгу, начинал
читать,  а  читал  он  замечательно.  Особенно  жадно слушали ребята повесть
Гоголя  "Вий". Они замирали, когда Никифор Савельевич читал страшное место о
том,   как  гроб  с  ведьмой  летал  по  церкви  вокруг  бурсака.  Проходило
пятнадцать  минут,  в  коридоре  трещал  звонок  на  переменку, потом второй
звонок  к  началу  урока,  а  ребята  не  двигались  с  мест. А ведь с каким
нетерпением ждали они звонка на других уроках!
     Учение  в  УГУ давалось Сереже легко. Скоро он сделался первым учеником
и  любимцем  Морозова.  Бывало  подойдет  к нему Никифор Савельевич на уроке
арифметики, заглянет в тетрадку через плечо и скажет:
     - Покажи-ка, покажи. Это ты интересный способ придумал!
     И  усядется рядом с Сережей на парту. Ему приходилось садиться на самый
кончик скамейки - толстый был очень и дальше пролезть не мог.
     Сережа  был  одним  из  самых  младших  в классе. Рядом с ним сидели на
партах  рослые  парни,  чуть  пониже  директора  Кострова. Парней этих звали
Чемеков и Филиппов.
     Чемеков  был  сын  церковного  старосты  и  сидел  второй  год в первом
классе, а было ему четырнадцать лет.
     Никифор  Савельевич частенько говорил про Чемекова, что он ленивее осла
и  сонливее  зимней  мухи,  а сам Чемеков хвастался, что его дома отец дерет
каждую субботу за плохие отметки, а ему хоть бы что!
     - Ну  и  пускай  дерет,  - от ученья у меня голова болит, - говорил он,
позевывая.
     Друг  и  приятель  Чемекова,  Филиппов  тоже  сидел второй год в первом
классе.  Большего  щеголя во всем УГУ не было. Он носил ботинки с необычайно
длинными  утиными  носками  и  только  и делал, что чистил их то ладонью, то
носовым  платком,  то  промокашкой.  Свои  жидкие  белесые  волосы  он мазал
какой-то душистой помадой, которая пахла на весь класс.
     Оба  приятеля  -  щеголь и лентяй - так плохо учились, что раз во время
классной  диктовки в их письменных работах Никифор Савельевич насчитал ровно
по  тридцати  восьми  ошибок  в  каждой.  Дело в том, что приятели сидели на
одной парте и всегда списывали друг у друга.
     - Чем  башку  помадой  мазать,  лучше  мозги бы, Филиппов, прочистил, -
громогласно  отчитывал  его Морозов. - Борода ведь вырастет, когда городское
окончишь!


                                  Глава XV

САНЯ - РЕАЛИСТ

     Саня  приехал  из  Вятки  на каникулы в жаркий июньский день. В длинном
ватном  пальто,  в  черной  фуражке  с  желтым  кантом  и  золоченым  гербом
реального  училища, он важно и не спеша шел по Воскресенской улице. Ему было
очень  жарко,  пот  катил  с  него градом, но он и не собирался снять с себя
ватное пальто.
     Ему  очень  хотелось,  чтобы  все  видели его новую форму, в которой он
казался  еще  выше и еще тоньше, чем обычно. Но, как назло, смотреть на него
было  некому.  Сонные  и  пустые  уржумские улицы изнывали от зноя. Нигде не
было  ни  души.  Только  посредине  дороги  лежала  старая лохматая собака с
высунутым от жары языком. Собака посмотрела на него и лениво закрыла глаза.
     Саня  подошел к своему дому, толкнул калитку и вошел во двор. Посредине
двора бабушка Маланья развешивала мокрое белье.
     - Вы  к  кому, молодой человек? - закричала бабушка и, приставив руки к
бровям, стала вглядываться в незнакомца.
     - Это  я,  бабушка  Маланья! Ты разве меня не узнала? - засмеялся Саня,
очень польщенный, что его приняли за молодого человека.
     - Саня?  Ишь  ты, как вытянулся! Старое старится, молодое растет. А это
что  же, форма у тебя такая? - кивнула бабушка на черное пальто и, подойдя к
Сане, начала щупать материю.
     - Хорошее сукно. Почем набирали? - спросила бабушка.
     Из  дома  выбежали  Санина  мать  и сестры. Все окружили его, целовали,
что-то  спрашивали,  перебивая  друг  друга.  Мать,  обняв сына за плечи, то
плакала, то смеялась. Все были в сборе. Не хватало одного Сережи.
     - Ну, как Серьга? Перешел во второй класс? - спросил Саня.
     - Перешел.  Его  в  школе  хвалят  -  хорошо учится. Завтра придет, так
наговоритесь досыта, - ответила бабушка.
     - Не  завтра,  а  послезавтра,  -  завтра,  небось, суббота, а Сережа в
воскресенье приходит, - вмешалась в разговор восьмилетняя Лиза.
     - Наш  пострел везде поспел, - засмеялась бабушка и слегка дернула Лизу
за рыженькую косицу.
     Через  два дня товарищи встретились. Первое, что показал Саня Сергею, -
это  свою  новую  форму.  Он  надел  ватное пальто с блестящими пуговицами и
фуражку.  Заложив  одну  руку в карман, а другую за борт пальто, он не спеша
прошелся  взад  и  вперед  по  двору.  Сережа  сидел  на  бревне и глядел на
товарища.
     - Ничего пальто, только очень длинное, ходить мешает.
     - С  непривычки мешает, а потом ничего, - сказал Саня и стал объяснять,
что  в  реальном  висит  на  стене  в канцелярии приказ, где сказано, что от
земли до края шинели должно быть не больше чем два с половиной вершка.
     Саня  снял  шинель  и  остался  в  черных  брюках  и в черной курточке,
перехваченной кожаным ремнем с большой медной пряжкой.
     - У  нас  на  одну  букву  больше,  чем  у  вас.  У вас У.Г.У., а у нас
А.В.Р.У., - сказал Саня, поглаживая пряжку.
     Сережа очень обиделся, что Санька все время говорил "у нас" и "у вас".
     - А что такое АВРУ? - спросил он.
     - Александровское вятское реальное училище, - отчеканил Санька.
     - А почему Александровское?
     - Потому  что  в  честь  Александра,  царя.  -  И, помолчав, добавил: -
Хочешь, примерь мою форму!
     Сергей  надел  на  себя пальто и фуражку. Фуражка оказалась ему мала, а
пальто  не  сходилось  в  груди,  хотя  полы  его  волочились по земле, а из
рукавов не было видно рук.
     - Ты словно поп в рясе, - засмеялся Саня.
     Сережа торопливо стал стаскивать тяжелое ватное пальто.
     - Давай-ка  лучше  сбегаем к нам на училищный двор, - сказал он Сане. -
Я тебе кое-что покажу.
     - Чего я там не видел, - лениво ответил Санька, но все-таки пошел.
     Придя на школьный двор, Сергей сел на землю и стал снимать сапоги.
     - Это зачем?
     Сережа  улыбнулся и вместо ответа снял с себя куртку, а потом подвернул
брюки выше колен.
     Подбежав  к  трапеции,  он  ловко  ухватился  за  перекладину лестницы.
Перебирая  руками  перекладины,  одну  за  другой,  он стал подтягиваться на
вытянутых  руках до самого верха. Тело его слегка раскачивалось из стороны в
сторону.
     - У  нас  на  гимнастике  только учитель так умеет. Он офицер, - сказал
Саня.
     - Это  я  за  год  наловчился!  -  крикнул Сережа сверху и, спрыгнув на
землю, вытер руки о траву. - Сейчас будет фокус-покус номер два!
     Он  подбежал  к  толстому  столбу  рядом  с лестницей и, обхватив столб
ногами,  быстро  и  ловко  начал  взбираться  наверх. Очутившись на верхушке
столба,   он  перепрыгнул  на  трапецию,  которая  была  рядом,  и  принялся
раскачиваться на руках. А под конец два раза перекувырнулся через голову.
     - Обезьяна, настоящая обезьяна, - сказал Санька.
     Обезьян  он  никогда  в  жизни  не видел, но слышал, что обезьяны умеют
ловко лазить по деревьям.
     Когда  Сергей  показал  Сане  все  свои  фокусы, они уселись на траву и
начали разговаривать.
     Саня  рассказал о своих новых школьных товарищах, об учителях и о самом
городе Вятке.
     По  его  словам  выходило,  что  Вятка  -  это огромный город, немногим
меньше  Петербурга.  Дома  там  все  каменные  и  есть  даже  трехэтажные. В
городском  саду  с утра до вечера играет оркестр военной духовой музыки. А в
соборе служит сам архиерей.
     Сережа   лежал  на  траве  и,  подперев  голову  руками,  жадно  слушал
товарища.
     На  самом  деле  Вятка  была  захолустным  провинциальным городком, где
улицы  освещались  так  же,  как и в Уржуме, керосиновыми фонарями. Осенью и
весной  из-за  непролазной  грязи  нельзя  было отличить мостовую от панели.
Одним  только  способом  и  можно  было  пробираться  в это время по городу:
прижимаясь к домам и хватаясь руками то за стены, то за оконные наличники.
     - А  еще  в  Вятке  крамольники  живут,  как  у  нас в Уржуме, - сказал
напоследок Саня.
     Это  была  правда.  В  Вятку  начали высылать политических ссыльных еще
раньше, чем в Уржум.
     Саня наконец замолчал.
     Теперь  была  Сережина  очередь  рассказывать  товарищу новости. Сережа
призадумался.
     Чем удивишь Саньку - ведь он и сам уржумский, сам учился в УГУ!
     Приятели   посидели   на  скамейке  еще  немного  и  пошли  обратно  на
Полстоваловскую.
     Дома  Саня  начал показывать Сереже свои учебники, которые он привез из
Вятки.
     - А это по какому? - спросил Сергей, раскрывая одну из книжек.
     - Это по-немецки.
     - Ты умеешь разве?
     - Умею. И читать и писать.
     - А говорить?
     - Тоже. Только не очень много.
     - Ну, а скажи, как по-немецки будет стол?
     - Дер тыш.
     - А стул?
     - Дер штуль.
     - А коза? - спросил Сережа, увидев за окном на дворе старую Шимку.
     - Мы козы еще не проходили!
     - Я  тоже  хочу  учиться  по-немецки,  -  сказал  Сергей  и  снова стал
перелистывать немецкую книжку.
     - В Уржуме немецких учителей нет, они только в Вятке живут.
     - Ну  и  что  же? Вот кончу УГУ и тоже в Вятку поеду учиться, - ответил
Сергей.
     Саня усмехнулся, но не стал с ним спорить.


x x x

     Когда  на  другой день Сережа после обеда прибежал из приюта к бабке во
двор, Санька был уже не вятский, а прежний - уржумский.
     Шинель,  фуражку  с  гербом, штаны, куртку и даже ремень - все отняла и
спрятала в сундук мать, чтобы Санька зря не трепал формы.
     Санька  стоял  во дворе в полукоротких штанах и в прошлогодней рубахе с
полукороткими рукавами и мыл в кадке под капелью грязные босые ноги.
     - Пойдем на мельницу за окунями, - позвал Сережа Саньку.
     Санька  сбегал  в  сени за ведром и удочками, и товарищи отправились по
знакомой  дороге  к  мельнице. Сначала шли нога за ногу, загребая и поднимая
столбы   пыли   по   дороге,   а  потом  вздумали  бежать  наперегонки.  Так
припустились,   что  только  пустое  ведро  брякало  да  удочки  за  плечами
тряслись.
     - А  ты  в Вятке рыбу ловить ходил? - спросил Сережа, когда они уселись
на отлогом берегу пруда, около мельницы.
     - Ходил, - нехотя ответил Санька и забросил удочку.
     - А в Вятке какая рыба водится?
     - Да  ну  тебя  с  этой Вяткой! Рыба как рыба... У нас в Уржумке окуни,
пожалуй, пожирней будут.
     И  Сережа  понял,  что  Санька хоть и расхваливал Вятку, но по душе ему
больше Уржум.
     До  самого  конца  июля Санька ни разу не заикнулся больше о Вятке и не
вспоминал  о своем АВРУ. Только за неделю до отъезда, когда мать вытащила из
сундука его форму, он вдруг сказал:
     - Эх, кончилось леточко! Скоро мне опять придется в Вятку ехать.


                                 Глава XVI

ВТОРОКЛАССНИК

     Саня  опять  уехал  в  свою  Вятку,  в  АВРУ, а Сережа остался у себя в
Уржуме, на Воскресенской, в "Доме призрения".
     Через   неделю,  пятнадцатого  августа,  должны  были  начаться  в  УГУ
занятия.
     Все  говорили,  что  во втором классе учиться будет потруднее. Прибавят
еще один урок - географию, и занятия будут кончаться на час позже.
     А  по  русскому  станут  задавать  не пересказы, как в первом классе, а
сочинения.  Это  значит  -  надо будет "сочинять", - все придется выдумывать
самому  из  головы.  И  все-таки  Сережа  шел в класс веселый. Для приютских
школа  была  не  то, что для городских. Здесь они иной раз забывали, что они
"приютские".
     В классе Сережа опять занял вторую парту около окна.
     Первый  урок  был  русский.  Начался  он как обычно: Никифор Савельевич
вошел  в  класс  точно  так  же,  как  входил в прошлом году. Левой рукой он
прижимал к груди толстую папку, а правой рукой быстро размахивал.
     Только  рубашка  у  него  была новая - не белая, а суровая и вышитая не
васильками и ромашками, а маками.
     Еще  ребята  заметили,  что  Никифор Савельевич за лето очень загорел -
даже его наголо бритая, словно лысая, голова стала коричневой.
     - Ну,  друзья,  нагулялись,  отдохнули?  -  спросил Никифор Савельевич,
отдуваясь,  и  сам  же  ответил:  -  Нагулялись,  отдохнули.  А теперь будем
учиться! Напишите-ка, друзья, сегодня для начала классное сочинение.
     Все переглянулись.
     - На  тему  "Наш  двор", - громко сказал Никифор Савельевич и уселся за
стол.
     Ну,  это  дело  не  такое  уж  трудное  -  написать  про школьный двор.
Пожалуй,  это  даже легче, чем пересказ; там запомнить надо, что после чего,
а здесь гляди себе в окно и пиши.
     Так  и  начинать сразу можно: "Наш двор не очень большой. В правом углу
нашего  школьного  двора  стоит  сарай  с  дровами,  а  напротив сарая стоят
гиганты и рядом трапеция..." - и так дальше, все по порядку.
     Но  хоть  сочинение  о  школьном  дворе  показалось  всем очень легким,
писали его ребята долго.
     А  Сережа,  который  всегда  подавал  пересказы  первым, подал Никифору
Савельевичу  в  этот  день  работу перед самым звонком, вместе с Филипповым.
Никифор  Савельевич сложил в стопку голубые тетрадки с сочинениями и взял их
с собой домой. К завтрашнему утру он обещал проверить и принести тетрадки.
     - Лучшее  из  ваших  сочинений,  друзья, я прочитаю вам вслух, - сказал
Морозов, выходя из класса.
     Наутро Никифор Савельевич вошел в класс и сразу же сказал:
     - Послушаем сочинение Кострикова Сергея "Наш двор".
     И,   раскрыв  верхнюю  тетрадку,  он  начал  читать  так  же  громко  и
раздельно, как читал "Вия".
     Сочинение  удивило  весь класс. В нем говорилось, что на школьном дворе
под  высокими  деревьями  растет  трава  и  очень много цветов, что площадка
посыпана  песком.  Трапеции,  скамейки,  гиганты  выкрашены зеленой масляной
краской,  а  посреди  двора стоят новые, высокие качели с толстыми канатами.
Зато про старый сарай и про дрова в сочинении не было ни слова.
     Не  успел  Никифор  Савельевич  дочитать  это сочинение, как школьники,
словно  по команде, уставились в окна. За окнами был маленький пыльный двор,
чахлые  пожелтевшие тополя, обглоданные козами, и старые гиганты, на которых
ветер раскачивал полусгнившую веревку, завязанную узлами.
     - Все  наврал,  -  пробубнил  Чемеков.  -  Ничего  этого у нас нет - ни
скамеек, ни качелей.
     - А может, будут! - тихо ответил Костриков.
     - Будут! - Кто-то из ребят на последней парте фыркнул.
     - Хорошее сочинение, - сказал Морозов. - Толково написано!
     Смех сразу же смолк.
     После уроков Морозов подозвал к себе Сережу.
     - Ты книжки читать любишь? - спросил он.
     - Когда интересные, люблю.
     - А что же ты читал?
     Сережа  назвал  три  книги, которые ему очень понравились. Он их брал в
школьной  библиотеке. Книги эти были: Аксакова "Детские годы Багрова внука",
Лажечникова "Ледяной дом" и "Робинзон Крузо".
     - Вот  что,  брат,  забеги  ко  мне  завтра  после  уроков, я тебе одну
хорошую книжицу дам, - пообещал Никифор Савельевич.
     Сережа  обрадовался.  В  школьной библиотеке он перебрал все книги. Уже
читать было нечего.
     В  городе  было  четыре  библиотеки. На Воскресенской - три: городская,
земская  и  частная. И одна библиотека-читальня - на Казанской улице. Но все
четыре  библиотеки были для взрослых. Детей туда не очень-то пускали. Только
в библиотеку-читальню на Казанской ребята иногда заглядывали.
     Старушка-библиотекарша  позволяла иной раз двум-трем ребятам посидеть в
уголку  и  посмотреть  картинки  (книги  в читальне на дом не выдавались, их
можно было читать и разглядывать только на месте, в библиотеке).
     Давала  библиотекарша  ребятам свободные книжки, то есть такие, которых
никто  не брал. Хоть не так уж много народу приходило сюда, но ребятам редко
удавалось  дочитать до конца интересную книжку. Придешь бывало в читальню на
другой день, а ее, как назло, читает какой-нибудь дяденька или тетенька.
     Перед   тем   как  дать  книгу,  старушка-библиотекарша  просила  ребят
показать  ей  руки.  Если  руки  были грязные, книга не выдавалась. Старушка
была  хоть  и  добрая,  но  строгая.  Она  ни за что не позволяла нескольким
мальчикам  садиться  рядом  за  один стол, а рассаживала их по разным концам
зала, чтобы не шумели и не перешептывались.
     Чаще  всего  Сережа  брал  у  старушки  "Ниву"  за целый год или другой
журнал - "Природа и люди".
     В  журналах  были  картинки и маленькие рассказы и статейки, которые он
успевал  прочитать  за те полчаса или час, когда забегал сюда между школой и
приютом.
     В  журнале  "Нива"  было  много  картинок,  разные  попадались.  Иногда
интересные,  -  например,  "Крепость  в  горах"  или  "Охота на бенгальского
тигра". А то скучные - всякие боярышни за пяльцами да продавщицы цветов.
     Другое  дело - в журнале "Природа и люди". Там что ни страница, то глаз
не оторвешь.
     На  одной  картинке  изображено "Извержение вулкана". Страшная картина.
Черный  дым валит из кратера, и огонь выбивается из него языками. По склонам
огнедышащей  горы  катятся огромные камни, и падают вниз вырванные с корнями
деревья.  А  под  горой бегут, спасаясь от потоков лавы, женщины и мужчины с
детьми на руках.
     Но особенно долго просиживал Сережа над картинкой "Кораблекрушение".
     Трехмачтовый  корабль  накренился  набок.  Вода захлестывает и заливает
палубы и каюты.
     А  рядом  с  погибающим кораблем на гребнях огромных волн колышутся две
шлюпки  с  пассажирами  и  матросами.  Люди  растрепаны, полуодеты, - видно,
кораблекрушение случилось среди ночи. На их лицах страх и отчаяние.
     Только  один человек не ищет спасения. Он спокоен. Это капитан корабля.
Смелый  и  решительный,  он стоит с подзорной трубой в руках на покосившемся
мостике  и  отдает  последнюю  команду...  Из подписи к этой картинке Сережа
узнал,  что  капитан  должен  последним  сойти  с  гибнущего  корабля. Таков
морской закон.
     В  условленный  день  Сережа  получ