лку  для  инструмента,  а на пол поставил ящик для отходов и пакли. Паклей
полагалось обтирать после работы станки и грязные, замасленные руки.
     Чуть  только  ученики  осваивались  с  работой, им поручали изготовлять
самые  разнообразные  вещи  для  школьных мастерских и лабораторий - сначала
полегче,  потом  потруднее.  Они  сами  делали  и  ручки для инструментов, и
молотки,  и  масленки,  и  лейки,  и  медные  ступки,  и даже гидравлические
прессы.
     Не   зря  директор  Грузов  в  одной  из  своих  речей  обещал  местным
заводчикам  -  Крестовниковым,  Алафузовым и прочим - через три года дать на
заводы дисциплинированную и подготовленную рабочую силу.
     Крестовников,   Алафузов   и   другие   крупные   казанские  тузы  были
"попечителями"  технического  училища.  Они  знали,  за  что  дают  деньги и
оборудование  училищу.  Одного только они не знали в те времена, а именно, -
что  среди  будущих  техников  и  машинистов,  которые  учатся  в  Казанском
промышленном училище, растет и немало будущих революционеров.
     Никакой  контроль,  никакая  слежка за чтением и поведением учащихся не
мешали  им  устраивать  незаконные сборища и передавать друг другу запретные
революционные книжки.
     От  Арского  пустыря  до города было не слишком близко. Вечером по пути
домой  можно  было  вволю наговориться друг с другом. Шагая по темной дороге
от  училища  до  города,  ученики промышленного - по прозвищу "масленщики" -
успевали  поговорить  о  многом.  В  этих разговорах доставалось и школьному
начальству,  и  городскому,  и  даже  всероссийскому  -  самому царю Николаю
Второму, "помазаннику божию".


                                 Глава XXV

ЗНАКОМСТВО СО СТУДЕНТОМ

     Как-то  раз  вечером,  когда  кухарка  еще не начинала уборку посуды, в
кухню  вошел  смуглый  быстроглазый  студент  и остановился в дверях. Сергей
сидел  в это время у окна, склонившись над учебником физики. Он рассматривал
снимок паровой машины.
     Студент  подошел  к  Сергею  и  заглянул  через  его  плечо в раскрытую
физику.
     - Пустяковое  дело,  не  хитрая  штука,  -  ткнул  он пальцем в паровую
машину. - Вот электрический двигатель - это другой разговор.
     Сергей,  прикрыв учебник, с любопытством оглядел студента. Тот протянул
ему руку.
     - Давайте     знакомиться     -     Владислав     Спасский,     студент
физико-математического факультета.
     Так  Сергей  в  первый  раз в жизни познакомился с настоящим студентом.
Владислав  стал  часто  заходить к нему на кухню. Иногда он приносил с собой
сложные,  трудные  чертежи  и  объяснял  Сергею устройство всяких машин. Оба
любили  машину  и  не  могли  спокойно  разговаривать  о таких замечательных
вещах,  как  цилиндр,  ротор,  статор, валы и прочее. За разговором они иной
раз забывали о времени.
     Старуха-кухарка ворочалась за печкой и ворчала на них:
     - Ученые люди, а совести нет. Гудут и гудут, что шмели...
     Но  "гудели"  не  только Сергей и Спасский. По вечерам в трех комнатах,
которые Людмила Густавовна сдавала студентам, было людно и шумно.
     В  одной  комнате читали и цитировали римское право, в другой обсуждали
только что слышанную лекцию, в третьей играли на гитаре и пели.
     Но  настоящий  Содом  и Гоморра, по выражению кухарки, начинался, когда
все  жильцы  собирались  вместе  в  самой  просторной  комнате,  -  у Леньки
Стародуба.
     Студенты   вскладчину   покупали   баранки,  колбасу,  сухую  рябиновую
пастилу.
     Кухарка  грела  медный полуведерный самовар. Молодежь рассаживалась кто
где - на кровати, на подоконниках, для всех не хватало стульев.
     На   столе   пофыркивал   и  шумел  самовар.  Студенты  пили  чай,  ели
бутерброды,  пели  хором песни и спорили. Спорили горячо и шумно, размахивая
руками,  перебивая друг друга. Споры были всякие. О только что появившемся в
продаже  новом  романе, о студенческих землячествах, о строгих и придирчивых
профессорах,  о  любительском  спектакле,  который  студенты  ставили своими
силами.
     Нередко  в  самый  разгар  шума  на  пороге  комнаты появлялась Людмила
Густавовна, взволнованная и сердитая.
     - Господа, нельзя ли потише! Сейчас с жалобой от соседей приходили.
     Шум  затихал,  но  стоило  ей  выйти  из  комнаты, как снова начинались
горячие споры.
     Сергей  занимался  на  кухне.  До  него  доносились  обрывки слов, звон
посуды,  переборы  гитары  и песни. Особенно Сергею нравилась песня про сад,
ее пел химик Хрящицский.
     Это была знакомая песня, ее певала и бабушка Маланья.

                Ах ты сад, ты мой сад, сад зел-е-е-нень-кий,
                Ты зачем рано цветешь,
                Осыпа-а-а-ешься!..

     Вскоре  Сергей  перезнакомился со всеми жильцами Людмилы Густавовны. На
первых  порах  он  их  немного стеснялся, молчал и казался угрюмым. Но когда
дело доходило до машин и чертежей, он даже решался вступать в споры.
     Однако  по-настоящему  заинтересовались им студенты только после одного
случая.
     Было  воскресенье.  По  стеклам  барабанил  осенний дождь, и все жильцы
сидели  дома.  От  нечего  делать  Владислав  затеял  французскую  борьбу  с
Сергеем.  Он  объявил, что в пять минут во что бы то ни стало положит Сергея
на обе лопатки по всем правилам французской борьбы.
     И  действительно,  с  первого  же  приема Владислав начал одолевать. Но
вдруг  Сергей ловко вывернулся и каким-то неожиданным приемом, которого он и
сам  не  знал,  положил Спасского на обе лопатки. Положил, да еще и прижал к
полу.
     Студенты захохотали.
     - А  ты,  оказывается,  сильный,  - смущенно сказал, поднимаясь с пола,
Владислав.
     - Ничего,  парнишка  здоровый! - признали студенты. - А все-таки нашего
Леньки Стародуба ему не побороть.
     Вскоре  после  этого  пришел и сам Ленька Стародуб. Это был белобрысый,
близорукий, толстый увалень в очках.
     - Бороться  я  не  стану, - заявил Ленька, когда ему рассказали о новом
"чемпионе"  французской борьбы. - А то ведь я ненароком все косточки у этого
юноши сломать могу. Лучше я вам всем один фортель покажу.
     "Фортель"  заключался  в следующем: один человек должен был лечь на пол
спиной  кверху  и  вытянуться.  Другой ложился на него спиной к спине. Тогда
первый вставал на ноги и поднимал второго, будто куль с мукой.
     Все  по  очереди  довольно  легко  проделали  этот номер. Одного только
Леньку Стародуба никто из студентов не мог поднять.
     - Кабан...  Тумба...  Слон...  Гиппопотамий  бог,  -  шутливо бранились
студенты.
     Ленька,  очень  довольный  собой,  хохотал  и  шумно  бил  себя в грудь
кулаком.
     - А  ну,  давайте  я  попробую, - предложил Сергей и, не ожидая ответа,
лег на пол.
     Ленька,  как  огромная  туша,  навалился ему на спину. Все молча ждали,
что будет.
     Сергей  понатужился,  тяжело задышал и, густо покраснев, начал медленно
подниматься на ноги.
     - Браво! бис! бис! - закричал Владислав Спасский.
     И  все  студенты  тоже  закричали,  застучали  каблуками  и захлопали в
ладоши.
     - Что  ж это из него вырастет?.. - удивленно спросил Ленька Стародуб и,
подойдя   вплотную  к  Сергею,  начал  бесцеремонно  ощупывать  его  крепкие
мускулы.
     Угловой  жилец, подросток, который занимался на кухне и спал на сундуке
в темном коридоре, сразу заслужил внимание жильцов Людмилы Густавовны.


                                 Глава XXVI

КАТОРЖНЫЕ

     Как-то  Сергей  и  Спасский  шли  по  улице.  Навстречу им, громыхая по
булыжникам  мостовой,  тянулись  подводы,  нагруженные  ящиками  с  пестрыми
наклейками.
     - Знаешь  казанское мыло? Оно по всей России идет. Братья Крестовниковы
на мыле и на свечах миллионы нажили, - сказал Владислав.
     - А большой у них завод? - спросил Сергей.
     - Да один из первых в России.
     - Я  еще  на заводах никогда не бывал, только в Уржуме на Аркуле видал,
как пароходы чинят. У нас заводская практика со второго курса начинается.
     - А  ты  бы  пошел  на  Крестовниковский завод да посмотрел. Ведь ваших
техников туда как будто пускают.
     - Верно, попробую сходить.
     И,  не  любя  откладывать  дело в долгий ящик, Сергей в первый же день,
когда  было не так много уроков, отправился в Плетени, на мыловаренный завод
братьев Крестовниковых.
     Сидевший  у  ворот  завода  сторож  сперва  не хотел его пропустить, но
Сергей  показал  ему  свой  ученический  билет.  Сторож подумал, что ученика
прислали  на  практику,  -  это  было  обычное  дело  на  заводе, - и открыл
калитку.
     Первое,  что  бросилось  в  глаза  Сергею,  были длинные каменные цехи,
приплюснутые,  словно  вросшие  в землю. Крепко пахло мылом, нашатырем и еще
чем-то,  затхлым  и  кислым.  Земля  во  дворе  была  скользкая  от  мыльных
ополосков.   Голубовато-серые   лужи   отливали  перламутром  и  пузырились.
Недалеко  от  ворот,  около  длинного  здания  шла  погрузка ящиков с мылом.
Большие,  тяжелые  ящики  спускали сверху на блоке. На каждом ящике пестрела
этикетка: "Казанское мыло. Малая золотая медаль на Парижской выставке".
     - Скажите,  как  пройти  в  машинный  цех?  - спросил Сергей у рабочих,
которые возились около подвод.
     - Какие  у  нас машины? Одно название, - махнул рукой один из рабочих в
тяжелом и блестящем от мыла фартуке.
     - Иди вон туда, парень! - крикнул второй и показал в глубь двора.
     Сергей  пошел,  куда ему указали, но попал не в машинное отделение, а в
сернокислотный  цех.  Он  открыл  маленькую  скрипучую дверь, и острый запах
пахнул  ему  в  лицо с такой силой, словно он наклонился над огромной бочкой
нашатырного спирта. Сергей закашлялся.
     Он  очутился  в  длинной  темной  комнате с каменным полом, с каменными
стенами,  почерневшими  от  кислоты. Несколько рабочих возились у чана. Окна
были решетчатые, словно в тюрьме.
     - Не  закрывай  дверь, парень! - крикнул Сергею высокий рабочий в синей
рубахе. - Сдохнешь здесь, как крыса в ловушке.
     И он, закашлявшись, плюнул на пол.
     Сергей  подсунул под дверь обломок кирпича и постоял немного на пороге.
"Неужели и в других цехах такая же духота?" - подумал он.
     Второй  цех, куда он попал, был мыловаренный. Здесь варилось знаменитое
"казанское яичное мыло".
     Из  огромных  чанов поднимался белый горячий пар. Паром, словно кисеей,
был затянут весь цех.
     Возле  чанов  стояли  рабочие  и  длинными, как весла, мешалками тяжело
ворочали и промешивали кипящее мыло.
     Сергей столкнулся со стариком-рабочим.
     - Ты чего здесь бродишь? - спросил тот.
     Сергей ответил, что он пришел поглядеть, как варят мыло.
     - Погляди,  погляди,  коли что разглядишь, - усмехнулся старик и словно
нырнул куда-то в белый туман.
     Долго  ходил Сергей по заводу, заглядывал в каждый закоулок. Кто знает,
-  может,  после  ученья ему самому придется работать на этом заводе? А если
не на этом, то на таком же.
     Конечно,   интереснее  было  бы  попасть  на  завод,  где  оборудование
получше, где машин побольше. Да еще неизвестно, куда возьмут.
     В  коридоре  одного  из  цехов,  у  бочки с водой, в которую полагалось
бросать  окурки,  Сергей  разговорился  с молодым рабочим. Рабочий торопливо
докуривал   кривую   цыгарку.   Левая  рука  у  него  была  толсто  обмотана
почерневшей тряпкой.
     - Это что у тебя с рукой? - спросил Сергей.
     - Кислотой облил. Третий день, а ни черта не заживает.
     - Как же ты одной рукой работаешь?
     - Так  и  работаю,  в полсилы. Да я еще удачливый, другие вовсе без рук
или без глаз остаются. Кислота - она штука вредная. До кости прожигает...
     Парень бросил в воду окурок и ушел в цех. А Сергей зашагал к воротам.
     Во  дворе  Сергей  встретил  несколько мальчишек, которые, перепрыгивая
через  мыльные  лужи,  бежали куда-то к цехам. С виду они были моложе Сергея
года на два - на три.
     У мальчишек и лица, и руки, и одежда были перемазаны сажей.
     "Где  же  это  они  на мыльном заводе столько сажи набрали?" - удивился
Сергей.
     У калитки он спросил сторожа:
     - Что у вас эти мальчишки делают?
     - Котлы  чистят, - ответил, позевывая, сторож. - Двадцать три копейки в
день зарабатывают.
     "Так  вот  он  какой  завод, - думал Сергей, шагая по дороге в город, -
каторга, и та, пожалуй, лучше".
     Когда   дома   вечером   Сергей  рассказал  о  Крестовниковском  заводе
Спасскому, тот только плечами пожал.
     - Завод  как  завод.  Другие  еще хуже бывают. А если тебе не нравится,
так ты возьми и переделай.
     Тем разговор и кончился.


x x x

     Через   несколько   дней   после  этого  Сергей  познакомился  с  одним
стариком-рабочим.  Старик  жил  неподалеку  на  Нижне-Федоровской. Фамилия у
него была какая-то длинная и чудная, а звали его все попросту Акимычем.
     Знакомство у Сергея со стариком началось так.
     Раз вечером, когда Сергей возвращался домой, кто-то окликнул его:
     - Паренек, а паренек!
     Сергей  обернулся.  У  низеньких  покосившихся  ворот  стоял  старик  с
прокуренными нависшими усами и клочковатой бородкой.
     - Огонька нету?
     Доставая  из  кармана  коробок  спичек,  Сергей  подумал:  "Где я этого
старика видал?"
     И  тут он вспомнил густую пелену молочного тумана в мыловаренном цехе у
Крестовниковых и того старика, который сказал ему:
     "Погляди, погляди, если что разглядишь".
     Это, и верно, был тот самый рабочий.
     Вскоре  Сергей  с  Акимычем  подружился  и даже стал изредка заходить к
нему в гости.
     В   маленькой  комнате,  оклеенной  наполовину  оберточной  бумагой,  а
наполовину  цветистыми  розовыми обоями, сильно пахло махоркой и геранью. На
окошке висели две клетки со щеглом и скворцом.
     Однажды,  когда  Сергей пришел к старику, Акимыч менял в клетках воду и
подсыпал в кормушки конопляное семя.
     Он поздоровался с гостем, а потом снова принялся за прерванное дело.
     - Чего  носом-то  вертишь?  - говорил он скворцу. - Чего? Работничек!..
Ишь,  зоб-то как набил. Разжирел, что околоточный. Вот пошлю тебя на завод -
кислоту  переливать,  -  тогда  узнаешь.  А то сидишь да чиликаешь. Какой от
тебя толк? Дармоед ты, дармоед.
     - А  ты чего воду расплескал? - ругал он щегла. - Слуга я тебе, что ли?
Легко,  думаешь,  мне  уборкой  заниматься?  И  без  тебя  дела хватает. Вот
погоди, выпущу тебя на двор, там кошки тебя сожрут.
     Подсыпав  птицам  корма  и  налив  в  чашечки  воду, Акимыч обернулся к
Сергею.
     - А теперь и мы с тобой малость поклюем.
     Он достал связку баранок и налил из жестяного чайника два стакана чая.
     - Давненько   я  с  молодым  народом  чаю  не  пил,  -  сказал  Акимыч,
прихлебывая  из  стакана.  -  Сын-то у меня, пожалуй, немногим постарше тебя
будет. Тебе сколько?
     - Шестнадцать в марте.
     - Значит,  мой  постарше  -  ему двадцатый. А я думал по виду, что тебе
тоже годков восемнадцать.
     - Где же ваш сын? Уехал куда?
     - Недалеко уехал. Рукой подать, а только я его пятый месяц не вижу.
     Старик наклонился к Сергею и сказал ему на ухо:
     - Сидит.
     И  тут Акимыч рассказал, что сын его, Григорий, не дурак, книжки читает
и  в  работе  тоже  маху  не  дает.  Если  б ему поучиться, он бы, может, до
техника  дошел. Только характер у него горячий, а мастер в цехе - собака. Ну
вот, у них дело и вышло...
     Только за третьим стаканом Сергей узнал от Акимыча, какое вышло дело.
     - Из-за  штрафа  все  это получилось, - вполголоса говорил Акимыч. - Да
не  сына  моего  оштрафовали,  а  другого.  Штрафуют ведь у нас каждый день.
Моргнешь  лишний  раз  -  и то штрафуют. А сынишка мой возьми да и скажи это
мастеру  прямо  в  глаза. А мастер его по зубам. А мой Григорий ему сдачи...
Ну  вот  -  и посадили. Да еще перед этим обыск сделали и нашли... книжки...
запрещенные...
     - А откуда же он книжки брал?
     - Да  уж  брал, - сказал Акимыч, и на этот раз ничего больше не захотел
рассказывать - ни про сына, ни про запрещенные книжки.
     Только  после  того  как старик познакомился с Сергеем поближе, стал он
говорить с молодым своим приятелем попросту, обо всем, что думал.
     Немало узнал от него Сергей про заводское житье.
     - Я,  -  говорил  старик, - на заводе новичок, - всего лет пятнадцать с
лишним  работаю.  А  есть  у  нас  такие,  что  тут  при  заводе и родились.
Мальчишек,  котлочистов  наших,  видал?  Так  у  многих  из них и отцы здесь
работают,  и  деды  тут  же  помирать  собираются.  Да и куда уйдешь? Братья
Крестовниковы  -  народ  деловой,  пронзительный.  Они при заводе свои лавки
открыли  -  на  книжку  товар  отпускают.  Рабочий  человек  и оглянуться не
успеет,  а уж он кругом в долгу. Да к тому же у нас, почитай, каждый рабочий
в  собственном  доме  живет.  Дом  - не дом, конечно, а четыре угла да труба
наружу,  а  деньги  на такой дворец те же братья Крестовниковы давали. Вот и
выходит:  они  радетели  наши, а мы их должники по гроб жизни. Свечку за них
ставить должны, за здравие их драгоценное.
     - Сам  бы я до всего этого, может, и не дошел бы, - прибавлял старик, -
да  Григорий мне как на ладони все показал, а ему умные люди глаза протерли.
Понимаем  мы  теперь,  что да кто всему виною, только прямо об этом говорить
не   следует.  У  нас  полгода  тому  назад  студента  одного  арестовали  -
практиканта  в  кислотном цехе. Социалистом оказался. А кто донес? Не иначе,
как старший мастер. Он, говорят, в охранке служит.
     И  старик  рассказал  Сергею  -  не  прямо,  а обиняком - про тех, "кто
виноват".
     Рассказ этот был похож не то на сказку, не то на басню.
     - Стоит  себе  дом,  старый  дом,  труба набок легла. Из-под пола дует,
окна  порассохлись,  двери скрипят. Холодно, грязно, погано. А в дому жильцы
живут.  Каждый в своей конуре. Каждый сам себе норовит обиход устроить. Один
дыры  в  полу  войлоком  затыкает, другой в окно подушку сует, третий обоями
новыми  с  этакими  васильками  каморку  свою оклеивает. Думает красотой все
изъяны  закрыть.  А  из-под  пола  без  передышки  дует и дует. Сгнил дом, и
фундамент  давно просел - того и гляди завалится. Тут уж, сколько ни затыкай
дыр,  толку не будет. Ни к чорту дом не годится. Вот и пойми, кто виноват...
Понял?
     - Понял! - усмехнулся Сергей. - Царь виноват.
     Старик даже привстал.
     - Да  ты, дурной, потише. Больно уж догадлив. Я тебе что рассказал? Про
гнилой  дом.  Значит, кто виноват, что он сгнил? Хозяин виноват. Ты так бы и
говорил:  хо-зя-ин  ви-но-ват.  А  ты вон куда метнул. Прямо в цель. Знаешь,
что за такие слова бывает? В Сибирь, на каторгу...
     Каждый   раз,  бывая  в  гостях  у  старого  рабочего,  Сергей  узнавал
что-нибудь  новое  и поучительное. Однажды он застал Акимыча взволнованным и
сердитым.
     - До  чего  хитры  бестии,  -  ворчал  старик.  -  "Ваше дело, говорят,
прибавку  от  хозяев требовать, чтоб брюхо сыто было, чтоб теплые бараки для
вас  строили, а политика - не вашего, рабочего, ума дело". Нет, врешь, брат,
чья политика, того и власть. Нам за свою власть, за рабочую, бороться надо.
     Долго еще ворчал и сердился старик.
     Сергей не выдержал и спросил, кого так ругает Акимыч.
     - Экономистов. Самопервые предатели рабочего класса, - отрезал старик.
     Прав   был   старый   рабочий,  когда  возмущался  "экономистами".  Так
социал-демократы  называли  людей,  которые  вредными  разговорами отвлекали
рабочих от политической борьбы.


                                Глава XXVII

СЛУЧАЙ С ДВИГАТЕЛЕМ

     Уже  два  месяца  жил Сергей у Людмилы Густавовны, но с соседями своими
по  квартире  слишком  близко не сошелся. Они были и старше его, да и жилось
им  много  лучше, чем Сергею. Студенты нередко устраивали вечеринки на паях,
а  у  Сергея  денег  на  пай  не было, даром же он угощаться не любил. Вот и
приходилось  сидеть  на кухне за чертежами да вполголоса подпевать, когда из
комнат  студентов  доносилось пение. А песни