Антонина Григорьевна Голубева
   Мальчик из Уржума

--------------------
Антонина Григорьевна Голубева
Мальчик из Уржума (Повесть о детстве и юности С.М.Кирова)
---------------------------------------------------------------------
А.Голубева. Мальчик из Уржума
Гос.Изд.Дет.Литературы Министерства Просвещения РСФСР. - М.-Л.: 1953
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 октября 2003 года
---------------------------------------------------------------------
--------------------


                   Повесть о детстве и юности С.М.Кирова


     -----------------------------------------------------------------------
     А.Голубева. Мальчик из Уржума
     Гос.Изд.Дет.Литературы Министерства Просвещения РСФСР. - М.-Л.: 1953
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 октября 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


ОГЛАВЛЕНИЕ

                    От автора

                    Глава I. Домик на Полстоваловской и его обитатели
                    Глава II. Кузьмовна
                    Глава III. Сережина бабушка
                    Глава IV. Сироты
                    Глава V. Нужда
                    Глава VI. В приют
                    Глава VII. "Дом призрения"
                    Глава VIII. Воспитанники
                    Глава IX. Приютское житье
                    Глава X. Домой
                    Глава XI. В школу
                    Глава XII. Приютские и городские
                    Глава XIII. У.Г.У.
                    Глава XIV. Учителя и ученики
                    Глава XV. Саня - реалист
                    Глава XVI. Второклассник
                    Глава XVII. Спектакль
                    Глава XVIII. Почему это так?
                    Глава XIX. Уржумское начальство
                    Глава XX. "Благодетели"
                    Глава XXI. В Казани
                    Глава XXII. Угловой жилец
                    Глава XXIII. Новые места, новые люди
                    Глава XXIV. Соединенное промышленное
                    Глава XXV. Знакомство со студентом
                    Глава XXVI. Каторжные
                    Глава XXVII. Случай с двигателем
                    Глава XXVIII. "Благодетели" отказываются
                    Глава XXIX. Жизнь втроем
                    Глава XXX. Друзья детства встречаются вновь
                    Глава XXXI. "Крамольники"
                    Глава XXXII. Домик под горой
                    Глава XXXIII. Первое поручение
                    Глава XXXIV. "Искра" на Уржумке
                    Глава XXXV. Тайная типография
                    Глава XXXVI. Когда город спал
                    Глава XXXVII. Последний год в Казани
                    Глава XXXVIII. Школьный бунт
                    Глава XXXIX. Возвращение из Казани
                    Глава XL. Сергей уезжает


     Перед  тем  как  написать  эту  книгу,  я  побывала в маленьком городке
Кировского края - Уржуме.
     Слово   "Уржум"  по-марийски  значит:  "увидел  белку".  Жители  Уржума
рассказывают,  что  когда-то, много лет тому назад, здесь, в дремучих лесах,
водилось много белок.
     Из  Ленинграда  в  Уржум ехать нужно долго: сначала на поезде до города
Кирова,  а  потом 165 километров на лошадях. Это зимой. Летом можно ехать на
пароходе от города Кирова до самого Уржума.
     Я  отправилась  в Уржум зимой. Реки замерзли, и оставалось одно: нанять
лошадей.  Ямщик  мне попался старый и неразговорчивый. Лошаденка у него была
рыжая,  маленькая  и  мохнатая.  В низкие широкие розвальни он наложил много
сена.
     Зимы  в  этих  местах  суровые.  Закутанная в теплый платок, в огромном
тулупе и валенках выше колен, влезла я в розвальни, и мы тронулись в путь.
     - Эй, дедушка, когда в Уржуме будем? - крикнула я своему ямщику.
     - В Уржуме? Больно прыткая! Сесть еще не успела, - пробурчал старик.
     Так  он  мне  ничего  и не ответил. А когда я снова попробовала завести
разговор, он только покосился на меня через плечо и зачмокал на лошадь:
     - Ну ты, хохряк! Шевели ногами!
     Полозья  саней  резко  поскрипывали  на поворотах, под дугой позванивал
колокольчик.  Я дремала. Проснулась от сильного толчка. Дорога шла под гору.
Справа  виднелась  замерзшая  речонка.  Избы, занесенные чуть ли не до самых
крыш   снегом,   казались  издали  сугробами,  из  которых  торчат  трубы  и
радиоантенны.
     - Колхоз  "Новый  путь",  - сказал ямщик не оборачиваясь. - Здесь поить
будем!
     Мы  привернули  к  первой  избе,  и  я  выбралась из сена. В колхозе мы
переночевали, а на рассвете - снова в путь.
     Едешь,  едешь  -  все  одно  и  то  же.  Надоест глядеть - зажмуришься,
подремлешь,  а  как  откроешь глаза - опять то же самое. Сосны да елки, елки
да  сосны,  словно  мы  и с места не трогались. Вдоль дороги торчат из снега
полосатые  верстовые  столбы. Перегоны здесь длинные. Пока от одного колхоза
до другого доберешься, столбов десять насчитаешь, а то и больше.
     Еду-еду  я  и  все думаю: что же это за город такой - Уржум? Знакомых у
меня там нет, и еду я туда в первый раз...
     Одно  только мне известно: есть в Уржуме маленький домик, где родился и
жил  замечательный  человек,  которого  знает  вся  наша  страна.  Нет у нас
города,  в  котором  бы  не было улицы, завода, школы или пионерского отряда
его имени. Звали этого человека Сергей Миронович Киров.
     Хорошо  бы разыскать в Уржуме школу, где он учился. Может быть, в одном
из  классов  до  сих  пор  еще  стоит  поцарапанная,  облупившаяся парта, на
которой он сидел.
     Может, найдутся в Уржуме и люди, которые знали его с детства.
     - Дедушка! - спрашиваю ямщика. - Скоро ли в Уржум-то приедем?
     - Потерпи еще малость.
     Так  мы ехали четыре дня, а на пятые сутки под вечер впереди засверкали
веселые огоньки.
     - Вот тебе и Уржум! - сказал ямщик.
     Лошаденка  бойко  затрусила  вниз,  и  скоро  мы  въехали  на  базарную
площадь.  Здесь  было  пусто  и  тихо, только большая косматая собака бегала
между  ларьками,  вынюхивая  снег,  да  на  крыльце возле кооператива дремал
сторож, завернувшись в бараний тулуп.
     Мой  ямщик снял заскорузлые варежки, сунул их за пояс и, обернувшись ко
мне, неожиданно заговорил. Я никак не думала, что он такой разговорчивый.
     - А   зовут   меня  Тимофей  Палыч,  -  сказал  ямщик.  -  Мы  здешние,
уржумские...  Проживаем  здесь  семьдесят  два  года. Каждый столбик, каждый
камешек  я  тут  знаю.  Вот,  к  примеру  сказать, кто в этом дому живет? Не
знаешь?  А  я  знаю.  Живет  здесь  учитель Спасский, Владислав Павлович. Он
здешний,  уржумский,  отец  его  доктором  у  нас был. Вон, видишь, у него в
окошке  свет  горит.  Поздно ложится. А тут наискосок кто жил? Жил тут купец
Царегородцев.  Он от каменной болезни помер. Криком кричал на всю улицу... А
вон  там,  под  горой,  где  забор белый каменный, арестный дом стоял, - там
теперь,  кажись,  склады...  А  вот  в  этом  доме,  в  низку  - лавка купца
Харламова  и  почта  помещались.  Богатейший  был  человек купец Харламов. -
Старик  причмокнул  и  покрутил  головой.  - У него в лавке три лампы-молнии
горели.  Двух  приказчиков  и  мальчишку  держал.  Теперь  в  этом помещении
советская власть Дом колхозника устроила... Вылезай, пассажирка, приехали.
     Старик  дернул  за  проволоку  от  колокольчика  у  ворот  двухэтажного
каменного  дома.  Минуты  через две нам открыла ворота женщина, закутанная в
большой  пуховый платок. Старик остался на темном дворе распрягать лошадь, а
я пошла за женщиной в дом.
     - Вы откуда едете? - спросила она меня, когда мы вошли в контору.
     - Из Ленинграда.
     - В командировку или на работу к нам?
     - В  командировку. Хочу написать книжку о детстве товарища Кирова. Надо
вот людей найти, которые его знали.
     Женщина всплеснула руками.
     - В  этом  деле  я  вам  очень  могу  помочь!  Через  улицу  живет один
гражданин,  по  фамилии Самарцев, по имени-отчеству Александр Матвеевич. Они
с  Сергей  Мироновичем  росли  вместе,  -  так  этот  человек вам много чего
рассказать может.
     Я обрадовалась.
     - Как бы мне к нему поскорей попасть? Я бы хоть сейчас пошла.
     В эту минуту в контору вошел мой ямщик.
     - Тимофей  Палыч,  -  сказала женщина, - не отведешь ли свою пассажирку
на улицу Свободы к Самарцеву? Я бы и сама свела, да нынче я дежурная.
     - А  по-старому  это  какая  улица  будет?  Полстоваловская,  что ли? -
спросил ямщик.
     - Ну да, Полстоваловская, а теперь улица Свободы.
     - Что ж, отвести можно. Здесь рукой подать.
     Через  полчаса  ямщик повел меня на Полстоваловскую. Падал густой снег.
Узенькие  мостки  вдоль  домов были бугристые и скользкие. Снегу намело чуть
не до окон.
     - Ишь,   какая  распута  началась.  Хорошо,  во-время  приехали,  а  то
застряли бы в дороге.
     Мы  прошли  две  маленькие  улочки,  очень  похожие  одна  на другую, и
свернули влево.
     - Ну,  вот  и  добрались,  - сказал старик, остановившись возле старого
деревянного  дома.  -  Давай,  пассажирка,  стучать.  Пускай  хозяева гостей
принимают.
     Дверь нам открыла маленькая седая старушка с вязаньем в руках.
     - Самарцевы еще не спят? - спросил старик.
     - Да, кажись, уж легли...
     Ямщик мой шагнул вперед.
     - Как это легли? Разбудить надо. Она, небось, из Ленинграда приехала!
     В дальней комнате кто-то закашлял, и хриплый мужской голос спросил:
     - Кто там?
     - А  вы  разве  не  спите, Александр Матвеевич? - сказала старушка. - К
вам тут из Ленинграда пришли, то есть приехали.
     В  комнате  еще  раз  кашлянули.  Потом заскрипел отодвинутый стул, и в
кухню,  щурясь  на свет, вошел высокий седой человек в белой косоворотке и в
черных валенках.
     - Прошу вас в комнату, - сказал он. - Чем могу быть вам полезен?
     Я объяснила, зачем приехала.
     - Ну  что ж, расскажу все, что знаю. Мы с Сережей вместе росли. Я его в
детстве  Серьгой  звал. Настоящая фамилия его Костриков. На этой самой улице
мы  с  ним  жили,  через  один  дом  отсюда...  Только  вот говорить-то я, к
сожалению, не мастер... Ну, да уж как умею!..
     Много чего рассказал мне в этот вечер Александр Матвеевич Самарцев.
     Поздно  ушла  я  от  него. Нигде уж огни не горели. Весь Уржум спал тем
глубоким  сном,  каким  спят  глухие  деревни  зимней ночью. И так же, как в
деревне, где-то во дворах лаяли собаки.
     А  утром  я пошла смотреть маленький домик рядом с Самарцевским - ночью
его не разглядеть было.
     Домик  старый,  бревенчатый,  потемневший от времени, глубоко осевший в
землю. Тусклые стекла подвальных окошек еле поблескивают над землей.
     Походила  я  по  улицам,  зашла  в  школу,  где  раньше  было Уржумское
городское  училище,  а  вечером  повел  меня  Александр  Матвеевич  к людям,
которые  хорошо  знали  Сергея  Мироновича  Кирова, когда он был еще Сережей
Костриковым.  Одни  из них знали его ребенком, другие с ним в школе учились,
третьи  встречали  его  уже  юношей. Рассказы этих людей очень помогли мне в
работе над книжкой.
     Но  больше  всего  узнала  я  о детстве Сергея Мироновича Кирова от его
сестер, Анны Мироновны и Елизаветы Мироновны.


                                  Глава I

ДОМИК НА ПОЛСТОВАЛОВСКОЙ
                              И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

     В  1886  году  -  больше  полвека тому назад - электрического света и в
больших  юродах  почти  еще  не было, а уж в Уржуме и подавно. Улицы еле-еле
освещались  керосиновыми  фонарями.  Зимой  бывало  наметет на фонари снегу,
чуть  огонек  мерцает.  От ветра и дождя фонари частенько и вовсе гасли. И в
домах  тоже  керосин  жгли.  У  богатых  были бронзовые и фарфоровые лампы с
цветными стеклянными абажурами, а у тех, кто попроще, - жестяные коптилки.
     На  улицах,  особенно  осенью,  такая  темнота  и  грязища была, что ни
проехать,  ни пройти. Грязь до самого лета не просыхала и потом превращалась
в  сухую,  едкую  пыль. Ну и пылища стояла в городе! Трава у дороги и листья
на деревьях в середине лета покрывались серым густым налетом.
     Только  и  было  хорошего  в  городе,  что  быстрая река Уржумка да еще
старые тополя на главной улице.
     На  плане,  который  висел  в  городской  управе,  улица эта называлась
Воскресенской,  но  сами  уржумцы  прозвали  ее  "Большая  улица" и никакого
другого названия знать не хотели.
     С  первыми  теплыми  днями здесь, на Большой, появлялся известный всему
городу  старый  цыган шарманщик с облезлым зеленым попугаем, который сидел у
него  на  голове,  вцепившись  когтями  в  грязные  курчавые  волосы  своего
хозяина.  Старик-шарманщик  останавливался  под  окнами купеческих домов. Во
дворы  заходить  ему было страшно, так как почти в каждом дворе гремел цепью
огромный  злой пес. За шарманщиком по пятам бегала толпа уржумских мальчишек
с  тех  улиц,  куда шарманщик заглядывал редко. На боковых улочках жили люди
бедные:   сапожники,   печники,  и  здесь  уж,  конечно,  старику-шарманщику
рассчитывать было не на что. Самим еле-еле на житье хватало.
     И  домишки  на  этих улочках были плохонькие, деревянные, не то, что на
Большой,  где  дома  сплошь  были  каменные, с высокими тесовыми воротами. В
каменных  домах  жило  уржумское купечество и начальство. Самым важным домом
считался  на Воскресенской дом полицейского управления. Здесь у ворот, возле
полосатой  будки,  всегда  стоял  часовой,  усатый солдат с ружьем. Стоял он
навытяжку,  грудь  колесом  и,  не  мигая,  смотрел  в одну точку. Уржумские
мальчишки  как-то  раз поспорили между собой на две копейки: оловянные глаза
у  часового  или  настоящие. А через два квартала от полицейского управления
тянулся  длинный  белый  дом с решетчатыми окнами - острог. Уржумские ребята
потихоньку  от взрослых часто бегали глядеть, как к острогу пригоняли партию
арестантов,  оборванных,  растрепанных,  с распухшими лицами. Иной раз среди
арестантов   были  люди  в  студенческих  тужурках,  в  пиджаках,  в  черных
косоворотках. Этих людей уржумцы звали "политиками" или "крамольниками".
     Арестанты  шли  по  самой середине улицы, а по краям ее ехали верхом, с
шашками  наголо, конвоиры. Они привставали на стременах и сердито кричали на
мальчишек:
     - Осади назад!
     Лошади косили глазами и похрапывали.
     "Политики",  которых пригоняли в Уржум, оставались здесь не меньше, чем
три  года, а иные и пять лет. Жили они как будто на воле, а на самом деле им
и шагу ступить не давали без ведома полиции. Они были ссыльные.
     На   Полстоваловской   улице,  где  родился  и  провел  детство  Сережа
Костриков,  жила  целая  колония  ссыльных. Одни из них отбывали свой срок и
уезжали,  а  на  их  место  пригоняли  других. Ссыльные занимали дом в конце
Полстоваловской,  под  горой, а Сережина семья жила в начале той же улицы, в
третьем доме с края.
     Семья  Костриковых  была  не слишком велика: отец, мать да трое ребят -
старшая  Анюта,  средний  Сережа  и  младшая  Лиза. Еще была у Сережи старая
бабушка,  Меланья  Авдеевна, или, как ее все запросто звали, Маланья. Только
жила она отдельно. Служила в няньках у чиновника Перевозчикова.
     Костриковы  занимали  меньшую половину дома, а большую половину сдавали
в  наем  Самарцевым. Окон в доме было пять, и все они выходили на улицу: три
окошка самарцевских, два - костриковских.
     Отец  Сережи  перебивался случайными грошовыми заработками. Пробовал он
одно  время  и  служить  - устроился объездчиком в лесничестве. Но жалованья
там  платили  так  мало,  что  семья еле-еле сводила концы с концами. В доме
было  бедно  и незатейливо. На кухне стоял дощатый кривобокий стол, накрытый
старой  клеенкой,  да  две скамейки по бокам. На стене висели часы со ржавым
маятником.  Часы эти всегда спешили. На каланче бывало еще только двенадцать
пробьет, а у Костриковых - глядишь, уже половина второго.
     В  углу  на  кухне  примостилась  деревянная  скрипучая кровать. На ней
спала мать Сережи. Ребята спали на полатях, по-деревенски.
     Кроме  кухни, была еще одна комната. Называлась она важно "горницей", а
всего  богатства  было  в  ней  четыре  крашеных  старых  стула,  с  которых
давным-давно облезла краска, да стол с вязаной скатертью.
     Здесь  же  в  углу стоял старый шкаф для чайной посуды. Верх у него был
стеклянный,  а  низ  деревянный,  с  тремя ящиками, - нижний ящик никогда не
открывался.  Посуда  в шкафу всегда красовалась на одном и том же месте. Для
постных  щей,  которые  варили  каждый  день в доме, довольно было чугуна да
глиняной  миски,  а  для  каши и картошки хватало горшка. Простая еда была у
Костриковых.  Дети иной раз еще козье молоко пили от своей козы Шимки да под
пасху и рождество лакомились белыми баранками.
     Когда  Сереже исполнилось шесть лет, приглянулась ему на базаре игрушка
-  деревянная  лошадка,  серая  в черных яблоках, с хвостом из новой мочалы.
Стоила  эта  радость  всего-навсего  шесть  копеек.  Только  копеек лишних у
матери  не  было,  и  лошадку Сергею не купили. В утешенье сшила ему мать из
тряпок  мячик,  только  я  всего.  Но  Сережа  со  своим  приятелем, Санькой
Самарцевым,  умели  обходиться  и  без  игрушек.  Играли  они  в  деревянные
чурбачки, которые принес им однажды знакомый плотник, в лунки и в салки.
     Летом  самым  любимым  их занятием было купанье в Уржумке. Они сидели в
речке  часами  -  до  тех  пор,  пока,  бывало,  кожа у них не посинеет и не
покроется  пупырышками.  Плавали наперегонки, валялись в песке. Обваляются с
ног  до  головы  -  и бултых в воду. Так целый день и жили у реки. На головы
лопухи надевали, чтобы солнце не припекало, вот и вся одежа.
     А  по  вечерам  собирали  они  во  дворе  у  себя  соседских  ребят,  в
чикало-бегало играли или в пряталки.
     Много  во  дворе разных углов, где можно отлично схорониться. Например,
на  конюшне  или  в яме под сараем. Эту яму вырыла собака Шарик, когда у нее
народились  щенята.  Здесь  было холодновато, сыро. Прятались еще мальчики в
огороде и в темных сенях, за старой рассохшейся бочкой.
     Да мало ли места было. Двор велик!
     Иной  раз  ребята во время игры в пряталки переодевались. Наденут чужую
рубашку  и  выставят  нарочно  плечо  или локоть из-за угла. Тот, кто водит,
сразу  и  попадается. "Санька! - орет, - Санька!" А это вовсе и не Санька, а
Колька  Сазонов в Санькиной рубашке. Но в пряталки или в чикало-бегало можно
было  играть  только  в  большой  компании. А вот когда Сережа и Саня вдвоем
оставались,  то  чаще  всего  строили из песка и глины запруду или крепость.
Работа  не  всегда  ладилась.  Иной  раз дело до ссоры доходило. Саня хоть и
старше  был на два года и уже в школе учился, но был какой-то тихий и вялый:
начнет  работать  с  охотой, да сразу же и остынет, сидит на земле и еле-еле
мнет  глину  ладонями.  А Сережа не такой - чуть выскочит на двор, сейчас же
кричит:  "А  давай,  Сань,  строить!..  А давай палки стругать!.. А давай за
щуренками пойдем!.." ("Щуренками" ребята маленьких щук называли.)
     Ловить  рыбу  мальчишки  ходили на пруд возле мельницы. Если ловля была
удачная,  возвращались  домой  вприпрыжку,  с  визгом,  с  хохотом. А Серьга
хохотал больше всех. В горле у него так и булькало.
     Соседи  его  "живчиком"  звали, а домашние - "спросом". Это потому, что
ему  все  на  свете  знать  надо  было.  Он и к Саньке с вопросами частенько
приставал. Раскроет букварь и все просит: выучи да выучи читать.
     Санька,  чтобы  отвязаться,  показал  ему  как-то  первые попавшиеся на
глаза три буквы: П, С и О.
     Сережа  буквам сразу же клички придумал: П - это ворота, О - баранка, а
С  -  полбаранки.  Эти три буквы он все время на земле палкой писал, а потом
вздумал  их  на  стене сарая углем вывести. Громадные кривые буквы О, П и С.
Влетело  ему  за это от отца здорово. С тех пор он больше стен не пачкал. Но
учением  инте