ресоваться  не  перестал.  Каждый день расспрашивал он Саню про
школу:  что  там  да как там? А дома все бубнил: "Ну, когда я в школу пойду?
Отдайте меня в школу!"
     "Куда тебе в школу итти - мал еще", - говорила Сережина мать.


                                  Глава II

КУЗЬМОВНА

     Сережину   мать  звали  Екатериной  Кузьминичной,  а  соседки  запросто
кликали ее Кузьмовной.
     Была  она  худенькая, маленькая, с карими глазами. Говорила всегда тихо
и медленно. Все ребята во дворе ее любили, а свои подавно.
     Сереже  исполнилось семь лет, когда отец его вздумал пойти на заработки
в  другой  город.  Из  Уржума  каждую весну много народа уходило в Вятку, на
"чугунку"  -  так  называли  тогда  железную  дорогу  -  да  на кожевенный и
лесопильный заводы.
     В  городе  отец  рассчитывал  подработать  немного, а к осени вернуться
домой.  Но  уже  заморозки  начались, выпал снег, а отец все не возвращался,
словно  в  воду  канул человек. Пропал без вести. Ходили слухи, что он там в
Вятке и помер. Но толком ничего никто не знал.
     Сколько  раз  Кузьмовна  бегала  к  знакомому  писарю,  сколько пятаков
переплатила  ему  за  письма  и  прошения,  а  из  Вятки все не было ответа.
Пришлось  Кузьмовне  самой пойти на заработки, чтобы прокормить себя и троих
ребятишек.
     Грамоты  она  не  знала,  ремеслу  ее не обучили. Значит, оставалось ей
одно  -  поденщина:  то  стирка  по чиновничьим и купеческим домам, то мытье
полов, то уборка перед праздниками.
     Начиналась   такая  работа  до  света,  а  кончалась  затемно.  Платили
поденщицам  в  те времена по четвертаку, по тридцати копеек в день, да и эти
деньги  отдавали  не  сразу.  Сколько  бывало  за свой четвертак приходилось
кланяться!
     "Загляни,  голубушка, послезавтра, сейчас мелких нет", или - "некогда",
или - "не до тебя".
     Вместе  с  соседкой Устиньей Степановной уходила Кузьмовна на весь день
из  дому,  а  ребят  в  обеих  квартирах запирали они на замок. Сидят, сидят
ребята  под  замком,  скучно  им  станет,  и  начнут они перекликаться через
стенку, а то на печку залезут, кулаками в стенку стучат.
     - Серьга, это ты? - кричит Саня.
     - Я!
     - А это ты, Сань?
     Так и перекликаются.
     Только  скоро  это  им  надоело  - через стенку что-то глуховато слышно
было.
     И  вот  решили  ребята  продолбить  чем-нибудь  в стенке хоть маленькую
дырку,  чтобы  легче  было  разговаривать.  Печки  в  обеих  половинах  дома
находились  у  одной  и той же стены. Взяли мальчики косари и давай отбивать
штукатурку.
     И такой тут стук пошел, будто печники в доме работают.
     С  утра  принимались  за  дело. Матери - за дверь, а ребята - на печку.
Даже  пятилетняя  Лиза, Сережина сестренка, и та помогала в работе - отбитую
штукатурку  в  кучу  складывала.  Деревянная  стена  под  штукатуркой совсем
тонкой  оказалась,  а  все  же пробивать ее пришлось с неделю. По целым дням
ребята  не  слезали  с  печки.  Заберут  с собой кусок черного хлеба, воды в
ковшике, да и долбят стенку, сколько сил хватает.
     И,  наконец,  как-то  утром,  долбанули  они разика три, смотрят - дыра
получилась.  Да еще какая дыра! Руку просунуть можно. Ну и было тут радости!
Все  по  очереди  в дыру руку совали и здоровались. По имени и отчеству друг
друга величали:
     - Здрасьте, Сергей Мироныч!
     - Здрасьте, Александр Матвеич!
     - Это вы, Анна Мироновна?
     - Я. А это вы, Анна Матвеевна?
     - Я!
     А  к  вечеру  заткнули дыру старым валенком и тряпками, чтобы матери не
заметили.  Они  после  прихода  с  работы  всегда  на  печке грелись. Придут
усталые,  иззябшие,  напьются  чаю  с  черным  хлебом да и полезут на печку.
Лежат, греют спины и между собой через стенку переговариваются.
     - Ну что, Кузьмовна, отдышалась? - кричит Самарцева.
     - Немножко  отлегло.  Горячего чайку выпила, вот и обошлось, - отвечает
Кузьмовна покашливая.
     У  нее  уже  давно  сильно  грудь болела. Иной раз она до слез кашляла.
Надо было ей лечиться, да ни денег для этого, ни времени не хватало.
     Однажды   вечером   улеглись  обе  подруги  отдохнуть  и,  как  всегда,
разговорились.
     - Степановна,  а  Степановна,  -  говорит вдруг Сережина мать. - Что-то
тебя  нынче уж больно хорошо слышно, - будто ты со мной рядом на одной печке
лежишь?
     - Да  и  тебя,  Кузьмовна,  я сегодня уж очень хорошо слышу, - отвечает
Самарцева. - Трубы, что ли, открыты?..
     Стали  они осматривать стенку - каждая со своей стороны - и нашли дыру.
Вот удивились. Откуда дыра взялась?
     Тут они сразу и догадались: не иначе как ребята провертели.
     Им  самим так удобнее было: не надо горло надрывать, перекликаясь через
стенку. Да и в хозяйстве эта дыра пригодилась.
     Понадобится  Устинье  Степановне  поварешка, луковица или щепотка соли,
она бывало и кричит:
     - Соседка, пошли, если есть, луковку взаймы!
     Схватит  Сергей луковицу и мигом на печку, а там уже Санька дожидается,
через дыру руку просунул и пальцами шевелит.
     - Кто сильней, давай тягаться, - скажет Санька.
     Забудут  ребята о луковице, схватятся за руки и перетягивают друг друга
до тех пор, пока Устинья Степановна не позовет Саньку с печки.
     Ребята  старались  где  только  можно  найти себе забаву и развлечение.
Сладостей  и  игрушек  купить  было  не на что. Матерям за поденщину платили
гроши, только на черный хлеб хватало.
     Работа  у  матерей была нелегкая. По господам ходить - полы мыть, белье
стирать.  В  холод, в метель да ветер они двуручные корзины белья на Уржумку
таскали  полоскать в проруби. Самарцева - та хоть покрепче была, а Кузьмовна
каждый  день  силы  теряла. Продуло ее как-то на речке, и начала она кашлять
еще больше.
     Пойдет по воду, а бабы головами вслед качают.
     - Плохи  дела  у  Кузьмовны  нынче.  Неполные  ведра  и то еле волочит.
Чахотка у ней. До весны не дотянет.
     И  верно,  не  дотянула.  Слегла  Кузьмовна в постель. Волосы сама себе
расчесать не может - руки не поднимаются.
     Пришлось  бабке  Маланье,  ее  свекрови,  уйти  от  акцизного чиновника
Перевозчикова,  у  которого  она  служила  в няньках. За больной ходить надо
было, за ребятами смотреть, щи варить.
     С  полгода  болела  Кузьмовна.  Все думали: авось поправится. А она все
хуже  и  хуже. Раз утром в декабре месяце подошла бабка к кровати Кузьмовны.
Видит - совсем плохо дело. Закричала:
     - Ребята! Мать помирает!
     Сережа  с  сестрами, не подозревая беды, сидели в это время на полатях.
Спрыгнули ребята с полатей, подбежали к матери.
     Мать   лежала   на   кровати,  широко  раскинув  руки;  на  ее  желтых,
провалившихся щеках горел лихорадочный румянец.
     Мать тяжело дышала, и глаза ее были закрыты.
     - Мам! - тихонько окликнула Анюта. - Мам!
     Мать  не  отвечала.  Анюта  затряслась  и заплакала тоненьким голоском;
глядя  на  нее,  заревела  и  маленькая  Лиза,  Сергей  стоял молча, опустив
голову.
     - Чего вы, глупые, чего? - тихо сказала Кузьмовна, открывая глаза.
     - Не помирай, - всхлипнула Анюта.
     Сергей вдруг ткнулся головой в плечо матери и тоже заплакал.
     Кузьмовна сделала усилие, приподнялась на подушке и обняла Сергея.
     - Дурачки,  идите  играйте.  Не  помру  я, - сказала она и погладила по
голове маленькую Лизу.
     Ребята успокоились и полезли на полати играть в "гости".
     На  следующее утро Анюта проснулась раньше, чем обычно. Она свесилась с
полатей, поглядела вниз - и замерла.
     Внизу  около  кровати матери суетились бабушка и Устинья Степановна. За
их  спинами  матери  было  не  видно,  но  по  тому, как вздыхала бабушка, а
Устинья  Степановна  закрывала мать простыней, - Анюта поняла, что случилось
что-то страшное.
     На столе горела маленькая лампочка, за окном была еще ночь.
     - Вот  и  отстрадалась  наша  Катеринушка!  -  сказала бабушка и концом
головного платка вытерла слезы.
     Два   дня  в  дом  Костриковых  ходили  соседи  прощаться  с  Катериной
Кузьмовной.  А  на  третий  к  воротам  подъехали  простые  деревянные сани,
запряженные мохноногой лошаденкой, и Кузьмовну повезли на кладбище.
     День  был  морозный и ветреный. За гробом шли бабушка Маланья с внуками
и  Устинья  Степановна  со  своими ребятами. Итти было трудно - намело много
снега.  Ребята  по  колено  увязали в сугробах. На полдороге бабушка Маланья
посадила Лизу и Сергея в сани рядом с гробом.
     На  кладбище  было  тихо.  Стояли застывшие белые деревья, на крестах и
палисадниках  шапками  лежал  снег.  Узкие  кладбищенские дорожки затерялись
среди сугробов. Похоронили Кузьмовну в дальнем конце - у старой ограды.
     Не  успели  забросать  могилу  землей,  как вдруг повалил густой снег и
через минуту покрыл белым покровом могилу матери.


                                 Глава III

СЕРЕЖИНА БАБУШКА

     Сережина  бабушка,  Маланья  Авдеевна,  родилась  в деревне Глазовского
уезда.  Тут  она  и  замуж вышла, но жить ей с мужем не пришлось. Сережиного
деда,  Ивана  Пантелеевича, взяли смолоду в солдаты и угнали на Кавказ. Было
это  при  царе  Николае  Первом.  В  то  время по царскому закону в солдатах
служили целых двадцать пять лет.
     Уходил  на  службу  молодой парень, а возвращался он домой стариком. Да
хорошо еще, если возвращался.
     Бабушка  Маланья  Авдеевна так и не дождалась своего мужа. Он прослужил
шесть  лет,  заболел  лихорадкой  и  умер  на  Кавказе  в военном госпитале.
Пришлось  Маланье  с  маленьким  сыном у людей в няньках служить - сначала в
деревне,  потом  в  городе.  Питомцы  разные  ей  попадались - и ласковые, и
упрямые,  и послушные, и озорные. Няньке тут выбирать не приходится, ее дело
-  забавлять барчонка и ухаживать за ним, как господа прикажут. А случалось,
что и не за одним, а за целым выводком ходить надо было.
     Начнут  господские  дети  в  стадо  играть: кто мычит, кто хрюкает, кто
блеет.  А  няньку  заставляют  собакой  быть.  Ползает  бабушка  Маланья  на
четвереньках  по  комнате  и  лает.  Отказаться  никак нельзя. Дети в слезы.
Сейчас же к матери с жалобой:
     - Няня играть с нами не хочет!
     А барыня с выговором:
     - Какая  же  ты  нянька,  если детей забавлять не умеешь? Придется тебе
расчет дать!
     Пока  Маланья  Авдеевна  еще  молодой была, ей это с полгоря было. И на
четвереньках  бывало  бегает,  и мячик с крыши или из канавы достает. Но под
старость  трудно уж ей было не то что в канаву, а и под стол вместе с детьми
залезать,  когда  барчата в казаки-разбойники или в прятки играли... Однажды
заставили  они  бабку  Маланью  сесть верхом на перила лестницы да и съехать
вниз.  Долго  отказывалась  бабушка  от  этой поездки - дети и слушать ее не
хотели. Маленький барчонок уже плакать начал и ногами стучать.
     - Ну, воля ваша, - сказала бабушка, села на перила и поехала.
     Ничего,  жива осталась, а только ладони в кровь ободрала. Три дня у нее
руки, точно култышки, обвязаны были.
     На  первом  месте,  у  барина  Антушевского,  прожила  бабушка  Маланья
тринадцать  лет. И вдруг барина по службе из Глазовского уезда в город Уржум
перевели. Стали господа няньку уговаривать:
     - Поедем  с  нами.  Как  приедем в Уржум, найдем мы себе другую няню, а
тебя обратно на родину отправим. Войди, Маланья, в наше положение.
     Ну  и  послушалась  бабушка  Маланья,  вошла  в  положение,  поехала  с
господами в Уржум, а они, вместо благодарности, обидели ее.
     Был  раньше  такой  порядок: как наймется кто к господам в услужение, у
него сейчас же паспорт отбирают. А без паспорта никуда не сунешься.
     Приехала  бабушка с господами в Уржум, прожила там три месяца и стала к
себе на родину собираться.
     - Ищите себе, барыня, новую няньку. Я домой поеду.
     А  барыня  и  слушать  не  желает и паспорта не отдает. Что тут делать?
Куда жаловаться пойдешь?..
     Махнула   рукой  бабушка  Маланья,  поплакала,  погоревала  и  осталась
навсегда в Уржуме.
     От  Антушевского  перешла  к  другим  господам  служить, а когда совсем
старой стала, поступила к акцизному чиновнику Перевозчикову.
     "Послужу  годков  пять,  а  там,  авось,  чиновник пожалеет и за верную
службу  пристроит  меня  в  богадельню,  успокою  там  свои старые кости", -
думала бабушка.
     Но вышло все по-иному.


                                  Глава IV

СИРОТЫ

     Подходил  к концу пятый год нянькиной службы у чиновника Перевозчикова.
Уже  чиновник  насчет  бабки  Маланьи прошение в богадельню подал. Уже бабка
подарила  чиновниковой  кухарке свою цветистую шаль с бахромой, - куда, мол,
такая шаль в богадельне!
     А  тут  вдруг  умерла  от  чахотки  сноха  Маланьи,  Кузьмовна, оставив
круглыми  сиротами  троих  ребят.  Пришлось  бабушке  своих родных внучат на
старости лет няньчить. А было ей тогда восемьдесят два года.
     Взяла    бабушка   расчет   и   вместо   богадельни   переселилась   на
Полстоваловскую  улицу.  Перенесла туда свой зеленый сундучок, где лежало ее
добро,  накопленное  за  многолетнюю  службу:  три платья, фланелевая кофта,
платок кашемировый, прюнелевые башмаки да белья несколько штук.
     Началась  у  бабушки  новая  жизнь. Внуки маленькие были, и дела с ними
хватало.  И  обед сварить надо, и ребят обшить, и за водой на речку сбегать.
Нелегко было старухе с хозяйством справляться.
     Стала  бабушка  себе  помощницу готовить Анюту к работе приучать. Анюте
всего  десять  лет  было.  Бабушка  ее  то  в  лавку  пошлет  за  хлебом или
керосином,  то  пол  мыть заставит, то белье полоскать. Старалась Анюта, как
могла,  угодить бабушке. Иной раз и Сережа ей помогал. Станет Анюта картошку
чистить,  а  он  тут  как  тут: "Давай почищу". Но не успеет и одну картошку
очистить, как бабушка отбирала у него нож.
     - Картошку  нужно  чистить  с умом. Кожицу тонюсенько срезать, а ты вон
сколько  добра  испортил.  Так  и  в  рот  ничего  не  останется, - говорила
бабушка.
     Сережа  неохотно  отдавал  ножик  и сейчас же находил себе другое дело.
Начинал  косарем  колоть  лучинки  на  самовар, а то отправлялся с Анютой на
речку  полоскать  белье.  Анюта  тащила  корзину  с бельем, а он шел рядом и
держался за край корзины.
     На  реке  Анюта  пробиралась  по  камешкам  туда,  где вода была чище и
глубже,  а  Сережа  оставался на берегу. Он собирал ракушки, строил из песка
запруду и посматривал на Анюту.
     - Не  потони,  Нютка!  -  кричал он сердито, когда сестра слишком низко
наклонялась над водой.
     Однажды  Сережа  не  выдержал  и  по  камешкам  отправился к Анюте. Она
обернулась:
     - Ты зачем здесь?
     - Я тебя буду за юбку держать, чтобы не потонула.
     И,  стоя на соседнем камне, Сережа крепко держал сестру за подол до тех
пор, пока она не выполоскала белье.
     Бабушка  Маланья  вставала  на  рассвете,  как только петухи пропоют, и
долго  молилась  перед  иконой.  Пока  ребята  спали,  она доила козу Шимку,
приносила  воду  с реки, топила печку, а там, глядишь, просыпались и ребята.
Начинались  беготня  и шум. Сережа гонялся за Лизой, Лиза пищала и пряталась
за бабушкиной юбкой.
     Бабушка  ставила  на  стол  чугун  горячей картошки. Ребята подбегали к
столу,  усаживались  на  табуретки  и  тянулись  к  чугуну. Каждому хотелось
схватить картофелину покрупнее.
     - Тише  вы,  разбойники!  - кричала бабушка. - С голодного острова, что
ли? Чего хватаете? От горячей пищи кишки сохнут.
     Пока внуки сидели за столом, она все их наставляла и учила.
     - Раз  вы  сироты,  так  и  жить вам надо по-сиротски. Баклуши не бить,
старшим угождать, к работе привыкать.
     Была  она  старушка  маленькая, толстая. Седые, мягкие, как пух, волосы
заплетала в две косы и закрывала черной чехлушечкой.
     Любила  бабушка  нюхать  табак. Говорила, что табак хорошо действует на
зрение: "Как понюхаю, так в глазах и просветлеет".
     Табакерка  была  у  нее  черная,  с крышкой, на которой была нарисована
нарядная  барыня  в  шляпке с голубым бантом и с букетом цветов в руках. Эту
табакерку  подарили  ей  господа  на  именины.  Одевалась бабушка аккуратно.
Поверх  длинной  широкой  юбки  и кофты носила темный, в горошинку, ситцевый
фартук. И ребят к аккуратности приучала:
     - Спать  ложишься,  так  одежу на место клади, чтобы утром спросонья не
искать.  Дыру  заметишь,  сразу  зашей, чтобы еще больше не разорвалось. Что
откуда возьмешь, обратно на место положь.
     Очень   сердилась  бабушка,  когда  кто-нибудь  из  ребят  разбивал  по
неосторожности тарелку или чашку.
     - Наживать  не  умеете,  только  все  портите  и  ломаете!  А "купил" в
доме-то нет. Раззоридомки!..
     Однажды,  вскоре после смерти матери, произошел случай, который надолго
остался  в  памяти  ребят.  Как-то  вечером  сидели они на печке и ели кашу.
Перед  ними  на  низенькой  скамеечке  стояла  глиняная  чашка. Вдруг Сережа
нечаянно толкнул скамейку, чашка упала и раскололась.
     - А я бабушке скажу, - прошептала маленькая Лиза.
     Она  любила  докладывать бабушке про всякую мелочь - только и бегала за
ней  весь  день  и надоедала: "Бабушка, а Сережа твою иголку пополам сломал!
Бабушка, а Анюта Шимкино молоко расплескала!"
     Когда чашка разбилась, все ребята перетрусили.
     Сережа повертел черепки в руках и сказал:
     - Чашку можно воском склеить.
     Он  слез  с  печи,  достал из-за иконы свечку, зажег ее и слепил воском
расколотую чашку.
     - Дай  я  тихонечко  на  полку поставлю. Может, бабушка и не заметит, -
сказала Анюта.
     - Я  сам  поставлю,  -  ответил Сережа и, пододвинув табуретку, влез на
нее  и  потянулся  к  полке.  Дотянулся  до полки и прислонил чашку разбитым
краем к стенке.
     Утром,  когда  бабушка хотела достать чашку с полки, на голову ей так и
посыпались черепки. А один большой черепок остался у нее в руках.
     - Это чья же работа? - сказала бабушка, показывая черепок.
     Ребята молчали.
     - Сейчас же признавайтесь, кто чашку разбил.
     Лиза только хотела было нажаловаться, как вдруг Сережа сказал:
     - Это я разбил...
     - Ей-богу, бабушка, он, а не мы. Мы не разбивали, - закрестилась Лиза.
     - Ах  вы,  разбойники, ах вы, раззорители! - закричала бабушка и, чтобы
никому не было обидно, выдрала всех троих.
     Бабушка Маланья была иной раз непрочь и припугнуть ребят.
     - Вот  брошу  вас  и  уеду, куда глаза глядят. Живите одни, как знаете,
раз такие озорники и неслухи, - грозилась она.
     Однажды,  когда  ребята  опрокинули  в  сенях  кувшин с квасом, бабушка
отшлепала  их  и пошла нанимать лошадь, чтобы ехать в деревню Поповку. Целый
день  ребята  просидели  одни дома. Сережа несколько раз выбегал к воротам -
поглядеть,  не  идет  ли  бабушка,  но бабушка все не шла. Маленькая Лиза со
страха  начала  реветь.  Как  же  они  теперь без бабушки жить будут? Откуда
денег достать, чтобы хлеба купить? А ночью как одним спать? Страшно ведь!..
     Только  под  вечер,  когда  стемнело,  вернулась  домой бабушка. Ребята
поджидали  ее  во  дворе  около  дома.  В  три  голоса начали они упрашивать
бабушку остаться с ними и не уезжать в Поповку.
     Бабушка не сразу согласилась.
     - Я  уж  и  лошадь  наняла  у  Ивана  Павловича,  только сундучок взять
осталось.  Ну,  да  так  и  быть, на этот раз останусь. Только смотрите - не
озоруйте у меня!
     Строгая  была  бабушка Маланья. Но бывало стоило ей начать рассказывать
сказки,  как ребята забывали обо всех ее строгостях и воркотне. Рассказывать
бабушка  была  мастерица.  Больше  всего ребята любили сказку про "Сиротку".
Сказка была такая:
     В  некотором  царстве да в некотором государстве жили-были муж с женой.
И  была  у них дочка. Жили они припеваючи, да вдруг случилась беда: заболела
и  померла  мать.  Осталась  дочка  сироткой. Стали соседи отца уговаривать:
женись,  мол,  да  женись,  одному  мужику со всем в доме не управиться, - и
хозяйство,  и  дочка  на  руках.