Юрий Павлович Герман
   Рассказы о Дзержинском

--------------------
Юрий Павлович Герман
Рассказы о Дзержинском
-----------------------------------------------------------------------
Герман Ю. Рассказы о Дзержинском: [Для сред. и стар. школ. возраста].
Мн.: Нар. асвета, 1979. - 224 с.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 3 декабря 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
--------------------



     -----------------------------------------------------------------------
     Герман Ю. Рассказы о Дзержинском: [Для сред. и стар. школ. возраста].
     Мн.: Нар. асвета, 1979. - 224 с.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 3 декабря 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------

     В книге рассказывается о самоотверженной  борьбе  Феликса  Дзержинского
против царизма, против  тех,  кто  всеми  силами  пытался  задушить  молодое
Советское государство. Говорится о  том,  как  суровый  к  врагам  революции
Дзержинский заботился о честных  людях,  учил  их  быть  хозяевами  в  своей
стране, находить выход из самых сложных ситуаций.


СОДЕРЖАНИЕ

                           Часть первая.
                           НАКАНУНЕ

                           Репетитор
                           Кофе с пирожными
                           Прогулки по двору
                           Мальчики
                           Песня
                           Восстание в тюрьме
                           Побег
                           Несколько слов о Новоминске
                           Речка

                           Часть вторая.
                           В САМОМ ОГНЕ БОРЬБЫ

                           Путешествие из Петрограда в Москву
                           Картины
                           Шуба
                           Яблоки
                           Отец
                           Случай

                           Часть третья.
                           РАДИ ПРЕКРАСНОЙ ЖИЗНИ

                           В подвале
                           Народное образование
                           Картошка с салом
                           В школе
                           Инженер Сазонов
                           Начальник станции
                           Два портрета
                           Лед и пламень


НАКАНУНЕ

                                Часть первая

                                      Кто любит жизнь так сильно, как я, тот
                                      отдает для нее свою жизнь.

                                                       Ф.Дзержинский. Письма


РЕПЕТИТОР

     На платформе гимназиста встретил сонный, бородатый  кучер  в  плаще  из
клеенки. Было раннее утро, моросил мелкий дождь. Гимназист  надел  шинель  в
рукава, спрятал  под  полу  книги  и  пошел  за  кучером  через  станцию  на
маленькую,  обсаженную  акациями  площадь.  Возле   станции   стоял   желтый
английский  фаэтон.  Лошади  были  хорошие,  гнедые,  в  лаковой  сбруе,   с
наглазниками. Кучер  сел,  расправил  вожжи,  щелкнул  английским  бичом,  -
лошади сразу же пошли упругой рысью. Фаэтон мягко покачивался  на  рессорах.
Гимназист поднял куцый  воротник  шинели,  нахлобучил  фуражку  на  глаза  и
задремал.
     Фаэтон остановился у двухэтажного дома с террасой и  крытой  стеклянной
галереей. У крыльца стоял сам хозяин, гладко выбритый человек с  водянистыми
выпуклыми глазами.
     - Рад вас видеть, - сказал он, пожимая пальцы гимназиста  своей  мягкой
и влажной рукой. - Очень рад приветствовать вас в своем доме.
     Хозяин помолчал. Здесь  гимназисту  следовало  ответить,  что  он  тоже
очень рад. Но гимназист ничего не ответил.
     - Так вот, - снова заговорил хозяин,  -  директор  вашей  гимназии  мне
чрезвычайно рекомендовал вас, господин Дзержинский. Он говорил мне  о  ваших
замечательных способностях, о вашем удивительном упорстве, о  вашей  воле...
Должен предупредить: мой сын - ваш будущий ученик - существо хоть  и  милое,
но крайне избалованное.
     - Да, я слышал, - ответил Дзержинский.
     - Живем мы просто, -  продолжал  хозяин,  -  придерживаемся  английских
порядков. Встаем рано, ложимся тоже  рано.  К  столу  собираемся  по  гонгу,
смокинг не обязателен...
     - У меня нет смокинга, - перебил Дзержинский.
     - Как? Совсем нет?
     - Совсем.
     Хозяин махнул рукой.
     - Пустяки, - успокоил он, -  ерунда.  Одним  словом,  идите  отдыхайте;
комната вам приготовлена, завтрак по гонгу. Игнат, проводите.
     Лысый лакей повел Дзержинского наверх. Поднимаясь  по  лестнице,  он  с
неодобрением глядел на заплатанные башмаки гостя. Когда  дошли  до  комнаты,
Дзержинский сказал:
     - Спасибо. Вы мне не нужны.
     - А разобрать багаж пана?
     - У меня нет багажа.
     - А как пан будет принимать ванну?
     - Я моюсь сам.
     - А кто подаст пану платье?
     - Я одеваюсь сам. Спасибо.
     Лакей объяснил, где расположена ванная комната, потоптался с  минуту  и
ушел.
     Дзержинский разложил на  столе  книги,  пришил  к  шинели  оторвавшуюся
пуговицу и вымылся в ванне. Потом причесал гребенкой легкие, тонкие  волосы,
открыл томик стихов Мицкевича и стал читать.
     В десять часов на террасе внизу ударил гонг. Это означало, что  завтрак
подан. Дождь кончился. Над большим, в  английской  моде,  парком  проступило
голубое небо. Дзержинский спустился вниз.
     Когда он проходил крытой стеклянной галереей,  к  крыльцу  подъехал  на
высокой рыжей кобыле хозяин дома. Лицо его выражало злобу, губы были сжаты.
     - Это чудовищно, - сказал он, увидев Дзержинского. -  Сегодня  ночью  у
меня украли трех племенных быков. Все три быка убиты и  освежеваны  на  моей
земле, в двух верстах от имения.  И  вы  думаете,  -  люди  голодны?  Ничего
подобного! Это месть. Они мстят мне. Что ж, посмотрим!
     Бросив в угол перчатки и хлыст, он ушел мыться, а  Дзержинский  отворил
дверь на  террасу.  Тут  уже  было  довольно  много  народу.  Хозяйка  дома,
белокурая, еще красивая женщина, подала Дзержинскому руку  и  спросила,  чаю
ему или кофе. Он попросил  чаю  и  сел  рядом  со  своим  будущим  учеником,
круглоглазым  мальчиком.  Мальчик  болтал  ногами  и  косо   поглядывал   на
Дзержинского.
     - Ну, - спросил у него Дзержинский, - как тебя зовут?
     - Стась, - сказал мальчик.
     - Весело тебе живется?
     - Ничего, так себе, - ответил Стась.
     - Говорят, ты плохо учишься.
     - Плохо, - сказал Стась. - Да ведь мне, собственно,  и  незачем  хорошо
учиться. Я пойду в офицеры - всего и делов. В гвардию  пойду.  Рост  у  меня
хороший...
     - Стась, не болтай ногами, - сказала с другого конца стола мать Стася.
     - Вечные замечания, - сказал Стась, - с ума можно сойти.  Вы  тоже  мне
будете делать замечания?
     - Нет.
     - Почему?
     - Ты мне не очень нравишься.
     - Почему? - с испугом спросил Стась. - Ведь вы со  мной  почти  что  не
говорили. Может быть, я как раз очень хороший...
     Дзержинский промолчал.
     Молодой офицер, брат хозяйки дома, несколько раз пытался  заговорить  с
Дзержинским. Дзержинский отвечал однообразно:  да  или  нет.  Офицер  шепнул
сестре:
     - Однако этот учитель... Характер!
     Позавтракав, Дзержинский и Стась пошли в парк. Распускалась  сирень,  с
каждой минутой становилось все жарче, густо гудел шмель.
     - Вы еще учитесь в гимназии? - спросил Стась.
     - Учусь.
     - Интересно там учиться?
     - Не очень.
     - Почему?
     - Потому, что самому главному там не учат.
     - А что это главное?
     - Вырастешь - узнаешь.
     - Что-то вы какой-то странный, - сказал Стась, - серьезный,  серьезный,
а глаза у вас веселые. Давайте посидим.
     Они сели на влажную скамью.
     - Хорошо у нас, правда? - спросил Стась.
     - Нет.
     - Да почему же? Смотрите, какой цветник!
     - Мне не нравится.
     - Как вы можете так говорить? - сказал Стась. -  Ведь  это  неприлично.
Мама меня учила, что если я в гостях или в обществе и если меня спросят  про
что-нибудь, нравится мне или нет, то я должен ответить: очень нравится.
     - А если не нравится?
     - Все равно.
     - Значит, соврать?
     - Подумаешь, - сказал Стась, - соврать! Все врут.  Вот,  например,  мой
папа терпеть не может нашего дедушку, маминого папу, а потому,  что  дедушка
миллионер, мой папа так перед ним и рассыпается. А  я  сам  слышал,  как  он
сказал про него: "Вот поганый старик". Чтоб  я  пропал,  если  вру.  Хотите,
поедем кататься верхом? У  меня  свои  лошади  есть,  мне  дедушка  подарил.
Чудные.
     Дзержинский с веселым любопытством глядел на Стася.
     - Ну что вы все смотрите? - спросил Стась.  -  Ей-богу,  даже  странно.
Ух, я чуть не забыл. Почему я вам так не понравился?
     - Сказать?
     - Скажите.
     - Потому что ты барчонок. Это очень противно.
     - Что ж тут противного?
     - Потому что ты нескромен. Это  тоже  очень  противно.  Очень  противно
также и то, что ты хвастаешься лошадьми, имением -  всем  тем,  что  создано
вовсе не твоими руками...
     - Ну, папиными! - воскликнул Стась.
     - И не папиными.
     - А чьими же?
     - Во всяком случае, не твоими, не папиными и  не  дедушкиными.  Чего  ж
тут хвастаться? А ты еще из-за этого не желаешь учиться, не  хочешь  умнеть.
Кто ты таков?  Барчонок,  избалованный,  развязный,  не  в  меру  болтливый,
пустой хвастун... Мне жаль тебя.
     - Почему жаль? - уныло спросил Стась.
     - Потому, что у тебя все есть, - продолжал Дзержинский.  -  Тебе  не  о
чем мечтать. На лошади покататься? Пожалуйста, - выбирай любую. На лодке?  -
вон их сколько. Все к твоим услугам. Ты даже не знаешь, как приятно  мечтать
и добиваться.
     - Что-то вы мне говорите очень печальное, - сказал  Стась.  -  Мне  еще
никогда никто такого не говорил.
     Жизнь в  имении  шла  однообразно  -  по  раз  навсегда  установленному
порядку. После завтрака все расходились - кто в парк, кто в  лес  за  речку,
кто в комнаты. Отец Стася шел к  себе  в  контору  заниматься  делами.  Мать
раскладывала пасьянс. Гости - молодой офицер, два лицеиста и  толстая  рыжая
женщина Ангелина Сергеевна  -  играли  в  крокет,  купались.  После  второго
завтрака все спали. После обеда долго пили кофе, под  вечер  ехали  кататься
верхом. Перед сном, при свечах,  играли  в  карты.  Любили  все  английское,
плакали над печальными книжками, жалели больных собак и кошек,  с  восторгом
читали стихи. Отец Стася  иногда  любил  спеть  старинный  польский  романс,
голос у него при этом дрожал. Но про крестьян  и  батраков  здесь  иначе  не
говорили, как "хамы", "быдло", "разбойники". Мать Стася била свою  горничную
по щекам, а братец ее, молоденький подпоручик,  однажды  на  глазах  у  всех
полоснул денщика хлыстом по лицу только  за  то,  что  плохо  была  затянута
подпруга у коня. Говорили прислуге "вы", но в людских комнатах  было  тесно,
водились клопы и тараканы, бани для батраков не существовало  вовсе.  Штрафы
со служащих и с рабочих брались такие, что ежедневно  по  нескольку  человек
приходили к террасе, становились в пыль на колени и молили "простить" и  "не
пускать по миру". Но не было случая, чтобы отец Стася "прощал".
     - Мое слово свято, - говорил он, - и порядки мои тверже  самой  твердой
стали. Еще провинитесь - еще оштрафую, а сейчас идите с богом.
     И, глядя вслед уныло плетущимся людям, добавлял:
     - Я вас перекрушу. Не на такого напали.
     Дзержинский присматривался, прислушивался. На третий день после  своего
приезда, под вечер, он вдруг ушел за речку в село.
     Было тихо, пахло дымом, в селе брехали  собаки.  Долго  пришлось  ждать
парома.  На  речку  спускался  легкий  туман.  К  перевозу,  мотая  локтями,
подъехал рябенький мужик,  слез  с  худой  лошаденки  и,  похлопывая  ее  по
костлявому крупу, сказал:
     - Паровоз - ей кличка. Верно, подходящая?
     - Почему же Паровоз? - улыбаясь спросил Дзержинский.
     - А исключительно потому, что она худая. Силы в ей никакой.  Один  пар.
Вот и называется Паровоз. А вы откуда? С экономии?*
     ______________
     * Помещичьи хозяйства в западных и южных губерниях.

     - Да.
     - В село?
     - Да.
     - Побьют, - сказал мужик. - Это уж верно. Нехорошо там, в селе.
     И, сложив руки рупором, он закричал через речку:
     - Дай перевоз! Паровоз едет!
     Потом подергал за канаты. Но парома не было.
     - Спят небось, окаянные, - сказал мужик.
     Постепенно Дзержинский выведал,  что  в  селе  каждый  день  собираются
сходки, и вот по какой причине: с неделю назад  крестьянский  скот  потравил
пшеницу, принадлежащую отцу Стася; помещик арестовал коров, овец и  коней  и
потребовал выкупные, невиданные даже в этих местах, - по три рубля за  овцу,
по пяти - за корову и быка и по десяти - за коня. Денег  таких,  разумеется,
у крестьян не было.  О  том,  что  помещик  "простит",  никто,  конечно,  не
надеялся.  Помещик  же  пообещал,  что,  если  деньги  не  будут  внесены  в
семидневный срок, он возьмет арестованный скот в свое собственное стадо.
     - Грабеж среди бела дня, - говорил  рябой  мужичок.  -  Сами  посудите,
господин хороший, у кого такие деньги есть. Шутка сказать  -  три  рубля  за
овцу. А ребята в селе без молока, продавать нечего, время горячее,  рабочее,
коней тоже нет. Народ, конечно, стервенеет. Ну и произошла шалость.
     - Какая шалость?
     - А вы что, не слыхали? - недоверчиво спросил мужик.
     - Не слыхал.
     - Да бычков хозяйских тюкнули, - сказал мужик. -  Свели  с  экономии  в
овражек - и поминай как звали. Ха-арошие бычки были.
     - Про это я слыхал, - сказал Дзержинский. - Из батраков кто-нибудь?
     Мужик усмехнулся.
     - Ишь, ловкий, - сказал он. - Нет, брат, хотя я  и  негодящий  человек,
наболтал тут тебе, но лишнего не скажу. Кто да кто. А я почем знаю?
     В воде заполоскал канат, паром двинулся с той стороны.  Мужик  влез  на
своего коня, погладил его и спросил:
     - А вы кто же будете, господин?
     - Прохожий, - сказал Дзержинский.
     Паром мягко стукнул о глинистый берег...


     В селе действительно было  "нехорошо".  У  околицы  пиликала  гармошка,
кто-то подплясывал, плакала женщина, доносились пьяные  голоса.  Дзержинский
подошел ближе. На бревнах возле хаты лежал человек  с  окровавленным  лицом.
Оказалось, что в село только  что  приезжал  управляющий  имением,  требовал
выкупных  денег,  грозил.  Доведенный  до  бешенства  крестьянин   Сигизмунд
Оржовецкий бросился на управляющего, тот выстрелил  из  револьвера  и  ранил
Оржовецкого в  щеку.  Толпа  потащила  управляющего  с  лошади,  управляющий
поднял коня на дыбы, еще раз выстрелил и удрал.
     Врача поблизости не было, фельдшера тоже. Кровь из раны хлестала,  жена
Оржовецкого плакала и прикладывала к ране землю, стараясь унять кровь.
     - Тряпки нет чистой? - спросил  Дзержинский.  -  Да  перенесите  его  в
хату. Что он тут лежит! И голову повыше.
     Он сам взял Оржовецкого сзади  под  мышки,  приподнял  и  велел  рябому
мужичонке взять раненого за ноги. Раненый застонал.
     - Каты*, чтоб вы света божьего не видели!  -  закричала  старуха,  мать
Оржовецкого.
     ______________
     * Кат - палач.

     В хате его положили на широкую скамейку. Дзержинский  ножницами  остриг
ему бороду и стал при свете керосиновой лампешки рассматривать рану. В  хате
сделалось тихо, только плакала старуха мать.
     - Пустяковая  рана,  -  сказал  Дзержинский.  -  Сейчас  мы  ее  потуже
затянем, и кровь остановится. Сорочку какую-нибудь порвите...
     Кровь действительно  быстро  остановилась.  Раненый  перестал  стонать.
Старуха мать пришла в себя и удивленно спросила:
     - Вы что же - лекарь? А такой молоденький.
     Завязался разговор. С улицы  пришел  длинный  всклокоченный  человек  и
сказал, что будто бы назавтра приедут из города  каратели  и  будут  каждого
десятого пороть. Никто не поверил, длинного подняли на смех.
     - А мне что, - говорил он, - за что купил, за то и  продаю.  Только  те
бычки нам повылезут через бок. От посмотрите.
     Мужчины  вышли  из  своих  хат,  сели  на  бревна,   закурили   трубки.
Настроение было тревожное. Несмотря на поздний час, никто не спал.
     - В экономии много работает людей из села? - спросил Дзержинский.
     - Та человек две сотни есть, - сказал из темноты чей-то бас.
     - И сейчас работают?
     - Тем кормятся.
     Чей-то звонкий голос сказал со злобой:
     - Не бычков надо было резать, а кого другого.
     - Двести человек завтра не должны выходить  к  помещику  на  работу,  -
сказал Дзержинский. - Если они  не  выйдут,  работы  остановятся  и  помещик
начнет уступать. Двести человек - большая  сила  в  экономии.  Некому  будет
поить коней, доить коров, выгонять скот, работать в поле...
     - Я ж давно говорил,  -  опять  сказал  звонкий  голос,  -  я  ж  давно
говорил. Вот он, умный человек, советует, то и я советовал.
     Начали спорить. Кривой старик сказал,  что  это  не  годится,  что  это
вроде бунта.
     - А что плохого в бунте? - спросил звонкий голос.
     Теперь Дзержинский разглядел этого парня со  звонким  голосом.  Он  был
молод, немного  курнос,  брови  у  него  были  неровные,  с  изгибом,  глаза
упрямые, блестящие.
     Спорили долго.
     Когда взошла луна, возле дома  раненого  Оржовецкого  собрался  сход  и
постановил: на работу к помещику завтра не  выходить,  а  кто  пойдет,  того
поймать и запереть в амбар на замок.
     До парома Дзержинского провожало человек шесть крестьян.
     Опять пиликала гармошка. Ян - так звали парня со звонким голосом -  шел
рядом с Дзержинским, посмеивался, пошучивал, потом тихо спросил:
     - Значит, бастуем?
     - Откуда вы знаете это слово? - спросил Дзержинский.
     - Оттуда, откуда и вы.  -  Усмехнувшись,  он  добавил:  -  Я  в  городе
работал, на фабрике. Потом машина три  пальца  оттяпала,  выгнали.  Вернулся
домой. Было время - и я бастовал.
     У перевоза попрощались.  Дзержинский  крепко  пожал  искалеченную  руку
парня, обещал наведываться в село. Когда Дзержинский  вернулся,  на  террасе
еще играли в карты, а из залы доносились  звуки  рояля  и  тенорок  хозяина,
певшего с дрожью в голосе:

                        Облекся мир волшебной дымкой,
                        Ничто в саду не шелохнет.
                        Но чу! Волшебной невидимкой,
                        Скрываясь, соловей поет...

     - Кто идет? Остановись! - крикнул подпоручик, тасуя карты.  Дзержинский
остановился.
     - Откуда вы?  -  спросила  хозяйка,  вглядываясь  в  темноту  парка.  -
Гуляли? Идите к нам, у нас очень весело.
     Дзержинский поднялся по ступенькам на террасу. Здесь были  новые  люди:
становой пристав, еще не старый человек с апоплексической шеей и с  золотыми
зубами, и  чрезвычайно  аккуратного  вида  молодой  офицер  с  длинной,  как
огурец, головой и очень белыми короткопалыми руками.
     Подпоручик представил Дзержинского гостям:
     - Учитель моего племяша.
     Офицер щелкнул шпорами и сказал, пришепетывая:
     - Лемешов.
     - Подзенский, - сказал  пристав,  сверкнув  золотыми  зубами,  -  очень
приятно.
     Из залы на террасу вышел хозяин, взял Дзержинского под руку.
     - Слышали новость? Чуть моего управляющего не убили.
     - Да, я слышал, - неторопливо ответил Дзержинский, - но вы уже  приняли
меры. - Он кивнул на офицера и пристава.
     - Пришлось вызвать роту, - сказал хозяин.
     На одну секунду глаза  их  встретились.  В  темных  зрачках  гимназиста
блеснул огонек и тотчас же погас. Он поправил  рукой  легкие,  рассыпающиеся
русые волосы, поклонился и, сказав, что ужинать не будет, ушел к себе.  Окно
в его комнате было открыто, лампа не горела, из  парка  тянуло  свежестью  и
крепким, холодным запахом распускающейся сирени.
     Не зажигая огня, Дзержинский лег