о  даже  не  заметил,  какой
необыкновенный гость вошел в театр.
   Я смотрел, слушал,  и  светлые  мысли,  как  чистый  родник,  сами  собой
пробивались сквозь рой  моих  грустных  воспоминаний.  Вспомнилось  мне  мое
безотрадное детство и то, какой ослепительный праздник принесла мне с  собой
"волшебная" шкатулка с прекрасной наездницей на  белой  лошадке.  Тогда  эта
красивая игрушка пробудила у нас с Артемкой мечту о счастье. Мы не знали,  в
чем счастье. Оно представлялось нам таким же нарядным, как наша шкатулка.  И
неспроста Артемку так пленил в детстве цирк. Но жизнь не наряжена в  голубой
шелк с блестками. В  ней  чистое  перемешалось  с  грязью,  а  высокое  -  с
низостью. И эту правду жизни мы, двое ребят, зарабатывавшие себе кусок хлеба
своими руками, скоро узнали. И не потому ли  Артемка  не  может  сказать  со
сцены ни одного фальшивого слова, а в  живых  образах  и  сам  живет  полной
жизнью! Вот он, старый  Любим  Торцов,  уличный  скоморох,  опустившийся  до
нищеты, но гордый чистотой своей души. Кто б мог сказать,  что  это  -  юнец
Артемка, сапожник, беззаветный партизан!..
   Так думал я, стоя вплотную  к  Пепсу  и  чувствуя,  как  вздрагивает  его
большое, упругое тело.
   А Артемка все больше входил в свою роль. Став перед Гордеем  Торцовым  на
колени, он говорил:
   - "Брат, отдай Любушку за  Митю  -  он  мне  угол  даст.  Назябся  уж  я,
наголодался. Лета мои прошли, тяжело уже мне паясничать на  морозе-то  из-за
куска хлеба... Что Митя беден-то! - Любим окинул  зрительный  зал  взглядом,
как бы приглашая всех в свидетели, и еще проникновеннее сказал: - Эх, кабы я
раньше беден был, я б человеком был".
   И тут произошло то, что навсегда осталось в моем сердце: Любим  вздрогнул
и быстро поднялся с колен. Поднялся и как завороженный, с лицом, окаменевшим
в  невероятном  напряжении,  с   устремленными   в   одну   точку   глазами,
медленно-медленно двинулся к зрителям. Вот он сделал шаг, другой, третий, и,
когда до края сцены осталось полшага, два крика, раздавшиеся один за другим,
всколыхнули весь зал:
   - Пе-епс!..
   - Арти-омка!..
   Любим Торцов взмахнул руками и  ринулся  в  зал,  в  распахнутые  объятия
черного великана.
   - Эх!  -  сказал  Труба,  снимая  цилиндр  и  бороду.  -  Опять  сорвался
спектакль. Ну, как заколдовал его кто!

   В МОСКВУ
   Утром Пепс, Артемка и Таня  сидели  в  картонной  "комнате"  и  оживленно
разговаривали. Я полез под сцену, откопал сверток. Увидев его в моих  руках,
Артемка быстро встал,  вынул  из  тряпочки  кожаный  бумажник  и  застенчиво
улыбнувшись, протянул его Пепсу:
   - Это тебе. Сам сделал... Еще тогда...
   - О-о! - сказал Пепс и, как всегда, когда  благодарил,  приложил  руку  к
сердцу. - Какой тонкий работа! - Он пошарил в  кармане,  вытащил  конверт  и
почтительно вложил его в бумажник. - Письмо товарищ народный комиссар.  Надо
тут класть. Хороший память.
   - А это узнаешь? - вынул Артемка часы с серебристым циферблатом.
   - Живой? - несказанно удивился Пепс.
   Артемка подумал и нерешительно развернул парчу.
   - Это - Лясе на туфли, - сказал он потупясь. - Всю жизнь ношу с собой.  -
Потом поднял голову и твердо, будто приготовился услышать сокрушающую весть,
спросил: - Пепс, где она?
   - О, да, да, да! - закивал Пепс головой. - Такой красивий девочка,  очень
умний девочка! Она писал мне от город Астрахань... Очень добрий письмо.  Она
писал мне, что хочет тоже ехать Москва, что хочет  учить...  как  это...  на
балет... Она спрашивал, дие есть Артиомка...
   - Так она... в Москве? - с волнением спросил Артемка.
   - Не знаю, - сокрушенно развел Пепс руками. - Она давно писал, еще  война
не был.
   Артемка с упреком глянул на своего друга, завернул  парчу  в  тряпочку  и
решительно сунул ее под гимнастерку.
   Таня сидела опустив глаза.
   В "комнату" один за другим стали входить наши ребята. Окружив Пепса,  они
жали ему руку и уговаривали:
   - Не уезжайте! Мы вас в наш союз примем. Сразу помолодеете.
   Пепс добродушно улыбался. Но, когда просьбы зазвучали настойчивее,  вынул
бумажник, из бумажника - письмо и со, значительным видом прочитал:
   - "Не наживе дельцов и не обману будет служить у нас спорт, а  физической
культуре всех трудящихся. Оставьте же ваши колебания и езжайте в Москву".
   Подошел и командир с Дукачевым.
   Все двинулись в зрительный зал, накрыли  там  стол  кумачом,  и  собрание
началось. Вопрос был один: выборы делегата  на  Первый  Всероссийский  съезд
социалистических союзов рабочей молодежи. Таня сказала:
   - Товарищи, может, нам и не положено посылать своего делегата - мало  еще
нас, и ничего мы еще такого не сделали пока, - а мы все-таки пошлем.
   - Пошлем! - решительно отозвалось собрание.
   - Может, нашу просьбу  уважат,  -  продолжала  Таня,  -  и  дадут  нашему
делегату слово на съезде.
   - Даду-ут! - уверенно сказали ребята.
   - Ну, так кого ж пошлем на съезд? Тогда все, точно сговорившись,  в  один
голос крикнули:
   - Артема Загоруйко!
   - Я так и думала! - радостно сказала Таня.  -  И  Дмитрий  Дмитриевич  не
сомневался.
   Проголосовали и выбрали Артемку единогласно.
   - Теперь наказ надо дать, - сказал командир. Посыпались предложения:
   - Чтоб били врагов не щадя жизни!
   - Правильно разбираться в политике: что в ней к чему.
   - С винтовкой аккуратно обращаться!
   - Кто покуда неграмотный, чтоб в два счета обучился!
   Одна из поселковых девушек потребовала:
   - Чтоб парни не задирали нос перед девчатами, не обижали их.
   Все засмеялись.
   - Это ж ты в чей огород? - с вызовом спросил Ванюшка.
   - Ни в чей, а вообще. Понятно? Ванюшка  поморгал,  поскреб  в  затылке  и
растерянно сказал:
   - Понятно.
   Артемка сидел ни жив ни мертв. От  высокой  чести,  которую  оказали  ему
товарищи, к тому же так неожиданно, он онемел и только к концу, когда  наказ
записали и проголосовали, решился поднять руку Начал  он  тихо,  хриплым  от
волнения голосом, сбиваясь и растерянно останавливаясь. Но потом выправился.
   - Товарищи, - сказал он, - я слово "Ленин" еще мальцом слышал.  Фабричные
его называли, что в будку к отцу сапоги чинить носили. Где  мне  тогда  было
знать, что равного слова на  свете  нет!  Но  все  ж  таки  я  понимал:  для
трудового народа в этом слове вся правда и все надежды... А потом  пришел  в
будку Дмитрий Дмитриевич. Отца уже не было, один я был на  свете...  Оставил
он мне книжки, душевно поговорил, в театр сводил. И не раз я потом думал: "А
может, это сам Ленин ночевал у меня в будке?.." Глупо,  да?  А  я  рассуждаю
так: кто такой Дмитрий  Дмитриевич?  Коммунист,  партийный  человек.  А  кто
создал партию коммунистов? Ленин. Вот оно  и  выходит:  хоть  не  сам  Ленин
побывал у меня в будке, а будто и он. И еще я хочу сказать вот что:  сколько
ни есть тут нас, молодых, все мы идем за товарищем Лениным, за коммунистами.
А  чего  ж  наш   союз   называется   по-другому?   Почему   он   называется
социалистическим? Пусть тоже называется коммунистическим, как и сама партия.
А то, что ни говорите, обидно как-то, вроде мы чужие...
   Тут все повскакали с мест, повернулись к Дмитрию Дмитриевичу и Дукачеву и
захлопали в ладоши.
   И  записали  в  наказ  дополнительно,  чтоб  союзы  молодежи  повсеместно
назывались коммунистическими.
   А потом говорили Дукачев и Дмитрий Дмитриевич.  II  вот  что  сказал  наш
командир под конец:
   - Наказ вы правильно составили и правильно сделали, что избрали Загоруйко
своим  делегатом.  Он  выскажет  на  съезде  ваши  предложения,  вернется  и
отчитается перед  вами.  Ну,  а  какая  будет  его  дальнейшая  дорога?  Кто
позаботится, чтоб талант его не заглох? Вот, скажем, человек  имеет  хороший
голос. Но это не все. Надо, как  говорится,  этот  голос  поставить.  Только
тогда его услышит вся страна. То же и с Артемкой. Одним нутром он  всего  не
возьмет. Учиться надо. Учиться всему: и обыкновенным наукам  и  сценическим.
Как вы думаете на этот счет?
   Собрание молчало.
   - А?.. Товарищи? В ответ кто-то вздохнул.
   - Так-таки и будете молчать?
   Девушка,  вносившая  предложение,  чтоб  парни  не  задирали  нос,  тихо.
сказала:
   - Жалко разлучаться. Ну как это можно - отпустить такого парня!
   Тогда заговорили и остальные:
   - Жалко, товарищ командир!.. Жалко!..
   - А вы глядите пошире, - сказал Дукачев, - за далекие горизонты.
   Решил дело Пепс:
   - Пусти Артиомка! - прижал он руку к груди и так посмотрел на ребят,  что
Ванюшка крикнул:
   - Эх!.. Из самого сердца выдирает!
   Собрание еще повздыхало, поохало и  вынесло  решение:  "Просить  товарища
народного комиссара  Анатолия  Васильевича  Луначарского  определить  Артема
Загоруйко к театральным профессорам в учение на артиста в мировом масштабе".
   Выслушав решение, Артемка хотел что-то сказать, но не смог и отвернулся к
стене. Плечи его вздрагивали.
   Вечером двинулись мы гурьбой к террикону, что  черной  громадой  закрывал
полнеба. У  террикона,  одетый  в  крестьянский  ватный  пиджак,  верхом  на
Ласточке уже поджидал нас Ванюшка, держа на поводу двух  взнузданных  коней.
Отсюда он, Пепс и Артемка проедут на  рысях  до  Пахомовской  рощи,  а  там,
спешившись, Артемка и Пепс пойдут дальше, по болотам да лесам.
   Шел с ними и Труба, белея в темноте поварским колпаком.  Этот  колпак  он
надел тотчас по возвращении  в  Припекино  и  ни  за  что  не  хотел  с  ним
расставаться. И хоть  Труба  по-прежнему  варил  борщ  с  салом  и  кашу  из
"шрапнели", но прозвище "генерал" так за ним и  осталось.  Шел  он  рядом  с
Артемкой и  упорно  не  глядел  в  сторону  Пепса.  Его  он  считал  главным
виновником своей разлуки с Артемкой.
   Шли и командир и товарищ Дукачев. Не было только Тани. Все догадывались о
переживаниях девушки и делали вид, что ничего не замечают.
   Но,  когда  стали  подходить  к  террикону  и   под   ногами   захрустела
измельченная  порода,  в  темноте  вырисовалась  одиноко   стоящая   фигура.
Торопливым шагом Таня приблизилась к Артемке и взяла его за руку:
   - Там, в Москве,  не  забывай  про  нас,  Артемка.  -  Она  помолчала  и,
справившись с волнением, тихо добавила: - А если встретишь там Лясю...
   - Таня... - сказал Артемка и умолк.
   Все поочередно обняли его и Пепса.
   Ванюшка, вырываясь вперед, дернул повод,  из-под  копыт  полетели  в  нас
мелкие камешки, и трое всадников потонули в темноте.
   - Что ж, - сказал командир, - пойдемте. Завтра двинемся и мы.
   Нерешительно оглядываясь, будто всадники могли еще вернуться, все пошли к
поселку. И только Труба, Таня  да  я  еще  долго  стояли  на  перекрестке  и
прислушивались к замиравшему вдали топоту.
   1949
   1 Террикон -  порода,  извлекаемая  из  угольных  шахт  и  образующая  на
поверхности земли высокую конусообразную насыпь.



   Иван Василенко.
   Золотые туфельки.

   В КУБАНСКОЙ СТОЛИЦЕ
   Никогда еще цирковая арена в Екатеринодаре не видела в  ложах  и  партере
столько зрителей в военной форме, как в эти  дни.  Куда  ни  глянешь,  всюду
золото и серебро офицерских погон,  высокие,  серого  каракуля  генеральские
папахи, круглые, с голубым атласным верхом и поперечным  серебряным  крестом
на  нем  шапки-кубанки,  щегольские  башлыки,  отороченные  золотой  парчой,
нарядные адъютантские аксельбанты, красные темляки на эфесах  сабель.  Можно
было бы подумать, что люди эти собрались на какое-то военное совещание, если
б с офицерами не сидели дамы в мехах и шляпах с вуалетками Откуда  они,  эти
офицеры всех возрастов и чинов?  Почему  здесь,  в  кубанской  столице,  где
раньше военные были одеты главным  образом  в  черкески  и  кубанки,  теперь
скопились люди в формах всех  российских  полков?  И  они  все  прибывают  и
прибывают, и скоро от них негде будет жителям повернуться
   Девушка лет шестнадцати, с большими синими  глазами,  с  тонким  носом  и
черными кудрями, стояла у портье ры, отделявшей внутренние  помещения  цирка
от зрителей, и ждала условного знака, чтобы выбежать на залитую ярким светом
арену.
   Пока рабочие, одетые в пеструю униформу, натягивали на высокие  подставки
стальной трос, клоун Кубышка путался у  них  под  ногами  и  смешил  публику
ужимками и острыми шуточками. Каждый раз, когда раздавались аплодисменты, он
кокетливо опускал  глаза  и  жеманно  говорил:  "Я  не  красивый,  но  очень
симпатичный", чем вызывал еще более громкий смех.
   Но вот униформисты парадно выстроились у портьеры. Ушел с арены и  клоун.
Пробегая мимо девушки, он бросил свое обычное: "Счастливого, доченька!"  Так
же обычно ответила ему девушка: "Спасибо, папка!" Оркестр  заиграл  "Осенний
сон". От этих грустных звуков по телу девушки пробежала теплая волна, и юная
артистка сразу же прониклась тем чувством внутреннего ритма,  которое  зорче
глаза предостерегает от малейшего неверного движения.
   - Мадемуазель, ваш выход! - сказал  сзади  с  ласковой  ноткой  в  голосе
ведущий.
   Портьера распахнулась. Девушка пробежала навстречу шумным  рукоплесканиям
к середине арены и там стала, нарядная, как пурпурная  бабочка,  переливчато
сверкающая тысячами радужных блесток.
   - Браво, Мари!.. Браво, Мари!.. - неслись со всех сторон приветствия.
   По  шелковой  лесенке  девушка  поднялась   на   туго   натянутый   трос,
проскользила до его середины и остановилась с  грустно  склоненной  головой.
Музыка умолкла, наступила небольшая пауза, и, пока она длилась, девушка  все
так же стояла неподвижно, в немой печали. Вдруг, в  контраст  с  умолкнувшим
минорным вальсом, зазвенели хрустальные  звуки  "Вальса  цветов"  из  балета
"Щелкунчик". Девушка подняла голову: с  высоты,  от  самого  купола,  падала
пунцовая роза. Девушка поймала ее и прижала к груди. А  розы  все  падали  и
падали, и вот их уже целый ворох в руках у  не„  -  красных,  нежно-розовых,
бледно-золотистых. Неожиданно, сделав поворот на одной  ноге,  она  взвилась
вверх, ударила в воздухе туфелькой о туфельку и заскользила, закружилась  на
проволоке, со щедростью весны разбрасывая розы по гудящим от восторга  ложам
и партеру.
   Это  был  живой,  радостный  и  грациозный  номер,  сочетавший   в   себе
великолепное цирковое мастерство  канатоходца  с  антраша-катр  и  пируэтами
балета

   Когда юная танцовщица спрыгнула на арену и под туш помчалась к  портьере,
ее сопровождали такие бурные аплодисменты, такие неистовые крики  "браво"  и
"бис", что ей пришлось еще много раз выбегать, чтобы послать неистовствующей
публике традиционный воздушный поцелуй двумя руками.
   - Лясенька, Ляся, - бормотал обмякший от радости старый Кубышка, ведя  по
коридору девушку, как маленькую, за руку в ее артистическую уборную,  -  вот
она, победа!.. Я знал!.. Я был уверен!.. Фокусы, жонглеры, акробаты - и  это
весь цирк? Нет, цирк - это и драма, и комедия, и балет, и симфония! Да,  да,
и  симфония!..  О,  я  дождусь,  я  дождусь,  когда  в  цирке  поэты  начнут
выступать!.. Этот твой новый номер теперь будет  гвоздем  программы.  Жалко,
публика не та. Эта публика больше в ресторациях толк понимает. Но и  до  нее
дошло. Дошло-о!.. Ишь, как орали, лошади!
   - Папка, сейчас твой выход,  не  опоздай,  -  сказала  девушка,  все  еще
порывисто дыша после трудного номера.
   - Знаю, знаю! Сейчас я тоже с новым номером выступлю. Пока, доченька!..
   К девушке подходили артисты и цирковые рабочие, поздравляли с  успехом  и
называли ее при этом не "Мари", как значилась она на  афишах,  а  ласково  и
просто: "Ляся", как с детства звал ее отец.

   Пока Ляся переодевалась, Кубышка ходил с барабаном по  арене  и  распевал
частушки. Он пел весь куплет, останавливаясь лишь  перед  последним  словом.
Его должна была спеть сама публика Если публика это слово  угадывала  верно,
Кубышка победно ударял  в  барабан.  Веселье  усиливалось  Особенно  публика
хохотала, когда попадала впросак. Повязавшись  пестрой  косынкой  и  выпучив
бессмысленно глаза, Кубышка пел:
   Матрос весь тянется из кожи,
   Чтоб потрепать широкий клеш.
   Сидит гранд-дама в правой ложе,
   А на груди у дамы...
   - ...вошь!.. - гаркнула галерка. Бум!  -  раздался  вслед  затем  удар  в
барабан. Но тут же Кубышка спохватился и укоризненно сказал:
   - Фи дон! Какой конфуз!.. Брошь!.. Салют беру обратно.
   И с размаху ударил в барабан.
   Частушки следовали одна за другой, и в их ловушки попадали то наехавшие в
Екатеринодар добровольцы, то  кубанцы,  то  партер  с  ложами,  то  галерка.
Нарастало  веселье,  нарастала  и  настороженность:  вот  пожал   плечом   с
переливчатым погоном тучный старик генерал; вот закусил свой ус полковник  с
багровым обветренным лицом; вот вскинул вверх брови щеголеватый  адъютант  с
аксельбантами. Нет-нет, да вдруг в этих частушках и прозвучит  нечто  такое,
что не совсем укладывается в понятие "святой миссии  спасительницы  гибнущей
России - Добровольческой армии". Впрочем, может, это  только  кажется?  Вот,
например, как приятно для слуха звучит бойкая частушка:
   Пароход плывет прямо к пристани.
   Будут рыбу кормить...
   - ...коммунистами!.. - веселым хором подсказали в ложах и партере.
   Конечно же, это показалось. Нет, славный старик этот клоун Кубышка. Прямо
хоть бери его на  фронт  против  большевиков.  Вот  и  еще  он  поет  что-то
забавное:
   Пароход плывет, волны кольцами.
   Будут рыбу кормить...
   ...добровольцами!.. - гаркнули кубанцы и  растерянно  умолкли,  запоздало
уразумев, что получился изрядный конфуз.
   - Неужели? - "наивно" удивился клоун, вскидывая наклеенные мохнатые брови
вверх, и запел следующую частушку.
   Бум!.. Бум.. Бум!.. - отсалютовал он под конец и, бросив барабан,  убежал
с арены.
   - Ну как, папка? - встретила его в артистической уборной Ляся, успевшая к
этому времени переодеться в свое домашнее серенькое платье. -  Удачно?  Даже
сюда хохот докатывался.
   - Ага, и здесь было слышно? То-то вот! - с гордостью  сказал  Кубышка.  -
Три раза попадались в частушки-ловушки. Понимаешь, доченька, эти частушки  я
слышал, когда их пели...
   Он не договорил: легкая дверь с треском рванулась, и через  порог  ступил
рослый рыжеусый офицер.  Из-за  его  плеча  выглядывали  еще  двое,  тоже  в
фуражках с офицерскими кокардами.
   - Ты здесь? -  сказал  рыжеусый,  глядя  на  Кубышку  красными  от  злобы
глазами.
   Он вытянул из кармана шинели нагайку, взмахнул ею  и  ударил  старика  по
лицу.
   - Па-апа!.. - бросилась к отцу девушка.
   - Это ваш отец? - удивился офицер. - Сожалею, мадемуазель Мари... То есть
сожалею, что  у  вас  такой  отец...  Слушай,  ты,  старая  обезьяна,  -  он
дотронулся ручкой нагайки до груди старика, на  помертвевшем  лице  которого
даже сквозь грим проступила багровая полоса, - благодари бога,  что  у  тебя
дочь такая прелесть. Только ради нее  я  оставляю  тебе  жизнь.  Но  чтоб  с
рассветом тебя в городе не было. Адье, мадемуазель!..
   Прикоснувшись нагайкой  к  козырьку  фуражки,  будто  отдавая  честь,  он
повернулся и, сопя от бушевавшей в нем злобы, вышел.

   СГИНУЛ
   Лето 1919 года на юге России выдалось на редкость  дождливое.  Опасались,
что хлеба полягут. И они действительно  ложились  после  каждого  дождя.  Но
пригревало солнце, и упрямые стебли вновь выпрямлялись.
   По узкой дорожке, утопая в густой, высокой пшенице, шли Кубышка и Ляся  с
рюкзаками за плечами. В этих небольших холщовых  мешках  теперь  заключалось
все  их  имущество.  С  тех  пор  как  им  пришлось  так  внезапно  покинуть
Екатеринодар, они в поисках работы побывали не в одном городе. Но одни цирки
были превращены в склады фуража, другие - в военные конюшни, а те  немногие,
в которых еще шли представления,  опасались  принять  Кубышку:  слух  о  его
скандальной истории облетел всех  цирковых  антрепренеров.  Так  и  пришлось
прожить почти все, что несколько лет  припасали  странствующие  артисты  про
черный день, да вдобавок еще и все свои цирковые костюмы. И  то,  что  несли
они теперь в рюкзаках, было последним