средством зацепиться за жизнь.
   Жара нарастала, по к полудню неожиданно повеяло прохладой, и вскоре перед
глазами истомленных путников развернулась блекло-голубая пелена моря. Вдали,
будто всплывший с морского дна, возвышался над зеркальной гладью мыс. На нем
в прозрачной дымке золотились купола собора; сквозь зелень садов  проступала
белизна домов с колоннами, а на остром, как стрела, конце мыса  вонзалась  в
выцветшее от зноя небо башня маяка.
   Кубышка остановился, вытер рукавом  порыжевшей  рубашки  пот  со  лба  и,
прищурившись, долго смотрел на город.
   - Издали - как в сказке.  Того  и  гляди,  сам  царь  Гвидон  выйдет  нас
встречать, чтоб отвести в мраморные палаты.  А  приблизимся  -  и  навстречу
выедет казак с нагайкой, - с кривой усмешкой сказал он.
   - Найдутся и другие люди, не только  с  нагайками.  Ты,  папка,  смотришь
вдаль, а что там, вдали, не различаешь! - ласково пожурила девушка.
   - А что же вдали, Лясенька?
   - Вдали счастье.
   - Это как же понимать? Подойдем мы к шлагбауму, а там  уже  ждет  нас  на
белой лошади прекрасный принц в  золоченом  шлеме?  Сойдет  он  с  лошади  и
положит к твоим ногам... что положит, Лясенька? Чего бы ты хотела?
   - Туфли, в каких и царевы дочки не ходят, - засмеялась девушка.
   - Я думал, золотые ключи от города. Но и  туфли  не  плохо.  К  тому  же,
доченька, твои сандалии совсем износились. - Лицо старика вдруг оживилось. -
Подожди, - сказал он, - да ведь это тот самый город, в котором  у  нас  есть
знакомое влиятельное  лицо:  помнишь  мальчишку-сапожника?  Как  его,  бишь,
звали? Андрюшка, что ли?
   - Артемка, - слабо улыбнулась Ляся.
   - Да, да, Артемка!.. Вот явимся к нему в будку - он тут же тебе  подметки
новые прибьет, а мне  семнадцать  латок  поставит.  По  старому  знакомству,
значит.
   - Едва ли, - с сомнением покачала головой девушка. -  Я  ему  пять  писем
послала: каждый год по письму. И ни на одно не ответил
   - Загордился, стало быть, - сказал Кубышка. -  Сколько  ему  теперь?  Лет
шестнадцать? Может, его там городским головой  сделали  или  полицмейстером,
вот он теперь и дерет нос
   - Ты все шутишь, папка, а мальчишку жалко. Он один  на  свете...  -  Ляся
помолчала и твердо сказала: - Пойдем, папка!  Что  ж  мы  стали?  Пойдем  за
счастьем. Все равно впереди счастье, сколько б ни размахивали нагайками  эти
рыжеусые!
   Солнце еще не село, когда путники вошли  в  город.  Длинная  тихая  улица
окраины. Одноэтажные белые домики с палисадничками, зеленые  ставни,  герань
на подоконниках. На стук в окошко из калитки выходит  хозяйка  и  на  вопрос
Кубышки, нельзя ли снять комнату,  отвечает:  "У  нас  казаки  стоят.  Самим
тесно". Так обошли уже несколько кварталов. Неужели в степи ночевать?
   Но вот из домика с двумя окошками выходят  женщина  и  мальчишка  с  чуть
раскосыми  озорными  глазами.  Женщина  не  спешит  отказывать,  внимательно
оглядывает путников и с сомнением говорит:
   - Вот уж не знаю... Муж на работе, а без него... Да вы кто ж будете?
   - Мы артисты, - объясняет Кубышка. - Мы по циркам играем.
   - По циркам! - радостно восклицает мальчик. - Пусти,  мамка!  Пусти!..  И
женщина пускает.
   - У нас на постое был военный. Сегодня увели. Занимайте, пока другого  не
поставили. А то приведут - и опять мучайся с ним!
   Во всем домике только две комнаты: "зал" и кухня. В летнюю пору хозяева -
муж, жена и мальчик - живут во дворе, в деревянном сарае,  а  комнаты  сдают
приезжим.
   - Иначе не прожить, - объяснила хозяйка. - Время теперь тяжелое.
   Путникам  отвели  залик  Устав  с  дороги,  они  тотчас  легли  спать  на
деревянные скрипучие топчаны и только утром осмотрелись как следует.  Низкий
потолок с висящей под ним керосиновой лампой,  фотографические  карточки  на
стенах, икона с лампадой в углу, некрашеный. стол да два  топчана  -  вот  и
все. Но Кубышка с Лясей и этому рады.
   В дверную щелочку заглянул чей-то любопытный глаз.
   - Заходи! - сказал" Кубышка. - Мы билета не потребуем.
   Дверь немедленно открылась, и в комнату,  выставив  вперед  плечо,  вошел
хозяйский мальчик.
   - Ох, и долго ж вы спите! - сказал он. - Я уж заглядывал, заглядывал...
   - А у тебя что, экстренное дело?
   - Не... Когда б эксперное, я б разбудил... Вы, дяденька,  кирпич  глотать
умеете?
   - Пфе! Кирпич!.. Я огонь глотаю и стеклом закусываю.
   У мальчика округлились глаза. Он бросился к двери,
   - Куда ты? - остановил его Кубышка.
   - Побегу, мамке расскажу...
   - Подожди, успеешь Тебе сколько лет?
   - Два месяца и девять лет.
   - Здорово. Грамотный?
   - А то нет?
   - Как зовут?
   - Когда кошку ч а хвост тяну, то Васькой, когда мамке пол  мыть  помогаю,
то Васенькой, а когда так просто сижу, ничего не делаю, то  Васей.  А  вы  в
чертовом колесе крутиться умеете?
   - А как же! Я в чертовом колесе кручусь в обнимку с самим сатаной.
   - Ну-у?.. А он вас не проглотит?
   - Я сам могу его проглотить. Я уже двух ведьм проглотил.
   Судорожно  хватив  ртом  воздух,  Вася  исчез.  Он  пришел  опять,  когда
квартиранты начали выкладывать на стол содержимое своих  рюкзаков.  И  стоял
как завороженный, не в силах оторвать глаз от этого  богатства.  Здесь  были
разноцветные  лоскутки,  золотая  бумага,  тюбики  с  красками,   серебряные
бубенчики, локоны волос разного цвета, куски картона  и  много-много  других
таких же интересных вещей. В комнате будто даже посветлело  и  запахло  так,
как пахнет в игрушечных магазинах.
   - А что, Вася-Васька-Васенька, нет ли тут  поблизости  хорошей  глины?  -
спросил Кубышка.
   - Глотать будете? - обрадовался мальчик. - Сейчас принесу!
   И притащил полную кастрюльку  желтой  липкой  глины  с  воткнутой  в  нее
деревянной ложкой.
   Но есть глину Кубышка не стал, а принялся лепить из  нее  чью-то  голову.
Вот на круглом глиняном куске величиной с  кулак  высунулся  длинный  кривой
нос, вот появились уши, впадины глаз.
   - Дедушка, да вы куклу делаете? - догадался Вася.
   - Куклу. Будем делать вместе, идет? Я - главный мастер,  Ляся  -  главная
портниха, а ты - наш подмастерье.
   - Идет, дедушка!.. Говорите, чего делать, я все сделаю
   И маленькая  комната  в  домике  на  городской  окраине  превратилась  на
несколько дней в игрушечную мастерскую.
   Когда глиняная голова была готова и  хорошо  высушена,  Кубышка  принялся
обклеивать ее бумагой. Сначала  обклеил  кусочками  голубой  бумаги,  потом,
поверх голубой, обклеил белой, потом опять голубой, потом опять  белой  -  и
так несколько раз.
   Сопя от чрезмерного внимания, Вася не спускал с рук старика глаз.
   Обклеенную голову Кубышка поставил на подоконник сушиться, а сам развел в
блюдечке с молоком зубной порошок и добавил туда  немножко  красной  краски.
Когда голова просохла, он наточил нож  и,  к  изумлению  Васи,  разрезал  ее
пополам, от уха до уха. Но Вася напрасно встревожился: выбрав из головы  всю
глину, старик сложил обе половинки и заклеил прорезы марлей.  Голова  лежала
на подоконнике, будто ей искусный хирург проделал сложную операцию.  Кубышка
опять обклеил голову бумагой, а  потом  принялся  мазать  раствором  зубного
порошка. В ход пошли и другие краски.  Заалели  щеки,  обозначились  красные
губы. Но вот с глазами что-то не ладилось. Кубышка их то нарисует, то  опять
замажет.
   - Васька, ты драться умеешь? - спросил он.
   - Ого!.. Я одному как дал...
   - Представляю, какие у тебя тогда глаза были. Мне бы твои глаза - на  эту
куклу: хитрые, озорные...
   - Что вы, дедушка! - попятился мальчик. - А я как же без глаз буду?
   - Да, без глаз тебе драться несподручно. Придется их не трогать. Но что ж
сюда?
   - Пуговицы, - сказала Ляся.
   - Попробуем. - Кубышка взял со  стола  две  выпуклые  черные  пуговицы  и
приставил к глазным впадинам головы. Кукла сразу ожила,  на  лице  появилось
драчливое выражение.
   - Эврика! - воскликнул Кубышка. - Теперь - только палку в руки.
   Пока Кубышка возился с головой, Ляся шила колпачок с бубенцами и  широкую
красную рубаху
   Куклу одели. Кубышка сунул  в  рубаху  руку:  указательный  палец  прошел
внутрь головы,  большой  и  средний  -  в  рукава.  Кукла  вскинула  голову,
протянула вперед руки, точно натягивала ими вожжи, и Вася замер от восторга,
когда она озорно запела:
   Вдоль по Питерской По дороженьке Едет Петенька С колокольчиком...
   - Ну-ка, Васька, очнись, протри глаза  да  присмотрись:  видал,  какой  я
перец, па все руки умелец? А ты думал, что я кукла-игрушка? Не-ет,  я  самый
настоящий Петрушка!
   Вася очнулся и бросился со всех ног звать отца с матерью.
   Пришли хозяева -  Иван  Евлампиевич,  широкоплечий  кузнец  с  орудийного
завода, и его кареглазая  жена  Марья  Гавриловна.  Слушая  Петрушку,  Марья
Гавриловна тихонько  смеялась,  а  кузнец  так  хохотал,  будто  кулаком  по
кровельному железу бил.
   Ободренные  успехом  Петрушки,  главного  персонажа  кукольного   театра,
Кубышка и Ляся принялись за  остальных  кукол  -  цыгана,  капрала,  попа  и
собаки. Помогая квартирантам, Вася забыл и бабки,  в  которые  целыми  днями
играл с мальчишками, и бумажного змея с трещоткой, и все на свете.
   На другой день, взяв с собой мальчика, Ляся отправилась в город.
   И здесь, как в  Екатеринодаре,  полно  военных.  Но  казаки  одеты  не  в
черкески, а в синие чекмени, на шароварах -  красные  лампасы,  на,  чубатых
головах - фуражки набекрень.  Офицеры  останавливают  прохожих  и  проверяют
документы: дезертиров ловят, как объяснил Вася. И  всюду  -  на  тумбах,  на
заборах, на стенах деревянных лавок - плакаты: зубчатые стены Кремля, купола
соборов, по площади к Спасской башне мчатся казаки с длинными пиками.
   Вот и гостиница с рестораном "Бристоль". Ее девушка сразу  узнала:  здесь
они - Кубышка, Пепс, Артемка и она, Ляся, - обедали. Это было как раз  перед
пантомимой "Дик - похититель детей", во время которой разыгрался скандал.  А
вот и площадь с цирком. В нем Ляся ходила по канату. Каким этот цирк казался
ей тогда огромным! А теперь он будто врос в землю. Да и все в  городе  стало
меньшим, чем тогда казалось. Только серебристые тополи вс„ такие же высокие,
выше самых больших домов.
   - Василек, веди меня на базар, -  сказала  Ляся.  -  Туда,  где  сапожные
будки, знаешь?
   - А то нет! - с готовностью отозвался мальчик. Я вс„ в городе знаю.
   А вот рынок кажется еще большим, чем был, и все  такой  же  здесь  гомон,
крик горластых торговок, мычание коров, жалобное пение слепых  под  волынку,
гогот гусей, ржание лошадей, скрип телег. На толкучке шныряют верткие люди с
бегающими  глазами  и  предлагают  английские  сигары,   французские   духи,
греческий коньяк и бумажные деньги чуть не всех стран мира. Калека с толстой
деревяшкой на подвернутой  ноге  протягивает  дрожащую  руку  и  с  чувством
говорит:
   - Благородные джентльмены и прекрасные леди, пейзаны и пейзанки,  завтра,
с вашего разрешения, уезжаю в Ростов, ложусь на  операцию.  Может,  операция
пройдет благополучно. Пожертвуйте на первое обзаведение после операции.
   Ляся вспоминает: вот здесь, под навесом, была харчевня, в которой Артемка
угощал  ее  и  Пепса  холодным  хлебным  квасом,  вот   там   -   деревянная
парикмахерская, - она и сейчас  стоит,  -  а  напротив  парикмахерской  была
ветхая Артемкина будка. Где же она? Ее нет. На этом месте пусто.
   - Сапожники там! - показывает Вася. - Вон там, за рыбным рядом.
   Действительно, за лотками со  свежей  рыбой  торчат  деревянные  будочки,
такие же заплатанные, покривившиеся и закоптелые, как и та,  в  которой  жил
Артемка. Но в какую будку Ляся ни заглянет, там сидят с шилом в руке  совсем
другие люди и об Артемке, мальчишке-сапожнике, ничего  не  знают.  В  одной,
самой дальней, Ляся увидела такого древнего старика с трясущимися  руками  и
бородой, что было удивительно, как он еще живет на свете. А ведь работает!
   - Дедушка, вы не знаете, где теперь сапожник Артемка? - спросила Ляся.  -
Тут вот, близко, у него своя будка была.  Мальчишка  такой,  сирота.  Старик
поднял на девушку слезящиеся глаза:
   - Артемка? Как же, знал я его, знал. Никиты Загоруйки сын.  Тоже  хороший
мастер был, Никита. А это, значит, его сын. Сгинул он.

   - Как - сгинул?... Умер?.. - вырвалось у девушки,  и  Вася  с  удивлением
увидел, что лицо у нее побелело.
   - Кто его знает, может, и умер. Как в воду канул. Так будка и  стояла  до
самой зимы распертая. Да это давно было, почитай, перед войной еще... А  вы,
барышня, кто ж будете?
   Не ответив, Ляся вышла. И до самой квартиры шла молча.
   Притих и Вася и только сбоку  поглядывал  на  девушку  пытливыми,  умными
глазами.

   ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
   Жаркий воскресный день. Базар бурлит. В  тени  Деревянной  парикмахерской
сидят слепые - мужчина и две женщины - с белыми  глазами  и  изрытыми  оспой
лицами. Мужчина играет на волынке, и под ее однотонные, тягучие звуки слепые
поют:
   Мимо царства прохожу,
   Горько плачу и тужу:
   Ой, горе, горе мне
   Превеликое!..
   Слепых окружила толпа: слушают, вздыхают. Вдруг в это стенание  врывается
развеселый голос - кто-то невидимый задорно поет:
   " Вдоль по Питерской
   По дороженьке
   Едет Петенька
   С колокольчиком...
   Пение приближается. К толпе идет  пожилой  мужчина  в  сильно  поношенной
рубашке. В одной руке он несет маленький сундучок, в другой складную ширму -
пестрый ситец, прибитый мелкими гвоздиками  к  деревянным  планкам.  Лицо  у
мужчины серьезное. Он еле заметно шевелит губами. И кажется,  будто  песенку
поет не он, а кто-то другой, сидящий то ли у него в кармане, то  ли  в  ярко
разрисованном сундучке.
   Набожно-постные лица  людей,  окруживших  слепцов,  оживились,  в  глазах
засветилось любопытство.
   За мужчиной шла девушка с гармонью на ремне, перекинутом через плечо.  И,
хотя платье на девушке  было  из  обыкновенного  ситца,  а  курчавая  голова
повязана  простым  платочком,  она  со  своими  синими  глазами,  золотистым
оттенком  миловидного  лица   и   стройной   фигуркой   казалась   нарядной,
праздничной, будто не на рынок пришла, а на свадьбу к подружке.
   Кубышка установил ширму и спрятался за ней. Песенка  не  умолкала.  Людей
все больше разбирало любопытство: кто же ее поет?
   Ляся стала близ ширмы и заиграла "Барыню". Тотчас же на  ширме  появилась
длинноносая фигурка с  колючими  глазами,  в  колпачке,  в  красной  широкой
рубахе.
   - Петрушка!.. - радостно узнала толпа  своего  любимца,  народного  героя
кукольного театра.
   - Ха-ха-ха!.. Мое почтение, господа! - приветствовал  толпу  Петрушка.  -
Вот и я приехал сюда, не в тарантасе-рыдване, а прямо в аэроплане!
   - Здорово, Петр Иванович! - откликнулись в толпе. - Милости просим!
   И представление началось, то кукольное уличное представление, которое так
любили во всех городах и селах необъятной России и сто, и двести,  и  триста
лет назад. Петрушка, этот забияка, плут и драчун, смеялся, пел,  плясал.  Он
безбожно торговался с цыганом, бранился с капралом, объегоривал доктора, бил
всех палкой и до тех пор сыпал шуточки да прибауточки, пока  его  самого  не
утащила за длинный нос собака Шавка.
   Но,  кроме  этих  действующих  лиц  "Петрушки",  давно  всем   известных,
появилось и новое лицо: господин с аккуратным брюшком, гладко  выбритый,  на
носу - пенсне в золотой  оправе,  на  голове  -  шляпа  котелком.  Он  ходит
уверенно, говорит строго и назидательно.
   - Ты что здесь шумишь?  -  спрашивает  он  Петрушку.  -  Зачем  нарушаешь
порядок?
   - А что это за штука такая - порядок, ваша милость? С  чем  его  едят?  -
прикидывается наивным Петрушка.
   - Порядок - это чтобы каждый был на своем месте. Всяк сверчок  знай  свой
шесток.
   - А, это такой, от которого хоть волком вой? - догадывается  Петрушка.  -
Не его едят, а он ест?
   Когда господин уходит, Петрушка спрашивает:
   - Музыкантша, что это за тип?
   - Это юрисконсульт, - отвечала Ляся. - Разве, Петр Иванович,  ты  его  на
знаешь? Его фамилия Благоразумный.
   - А если я его палкой по голове умной, ты сыграешь похоронный марш?
   - Что закажешь, Петр Иванович, то и сыграю: хоть марш, хоть плясовую.
   По мере того как шло представление, толпа густела. "Ну  и  Петрушка,  хай
ему бис! - раздавались одобрительные возгласы. - Вот  дает,  шельмец!"  Даже
слепцы на  время  прервали  свое  заунывное  пение  и  слушали,  улыбаясь  в
пространство. А когда со стороны донесся голос  одноногого:  "Джентльмены  и
леди, завтра уезжаю в  Ростов,  ложусь  на  операцию..."  -  из  толпы  даже
крикнули: "Ладно, успеешь уехать к тому году, помолчи маленько, не мешай!"
   Представление  кончилось.  Кубышка  спрятал  своих  кукол   в   сундучок,
раздвинул ширму и обнажил голову. Картуз  стал  быстро  наполняться  смятыми
бумажками разных цветов и рисунков: сыпались деньги всех правительств  -  от
свергнутого  царского  с  портретами  императоров   до   вновь   испеченного
"Всевеликого войска Донского" с оленем, пронзенным стрелой.
   Толпа растаяла.  Опять  загудела  волынка,  опять  донесся  сиплый  голос
одноногого: "Леди и джентльмены, завтра уезжаю в Ростов..."
   Кубышка сложил ширму, подмигнул  Лясе,  как  бы  говоря:  "Видала,  какой
успех!" - и начал пробираться сквозь людской поток на улицу.
   За артистами с гиканьем и свистом потянулась мальчишечья орава.
   Артисты вошли во двор большого дома.
   Но не только мальчишки хотели еще раз посмотреть Представление. Вместе  с
ребятами вошел во двор и какой-то  мужчина,  сухощавый,  жилистый,  в  синей
блузе, в кепке. На базаре он стоял в толпе и  серыми  внимательными  глазами
всматривался в то,  что  делалось  на  ширме.  Если  в  толпе  смеялись,  он
прищуривался и так же внимательно всматривался в лица людей.
   Во дворе он опять смешался с толпой и опять прослушал все  представление.
Когда артисты пошли со двора, он приблизился к мальчику, который  все  время
держался рядом с гармонисткой, и дернул его за рукав.
   - Ты с ними, что ли? - спросил он.
   - А то с кем же! - с гордостью ответил Василек. Восторг не сходил  с  его
лица с тех пор, как Петрушка впервые появился на ширме.
   - Где же они остановились, кукольники эти? То есть где они проживают?
   - У нас! А то где ж?..
   - Правильно. Где ж таким артистам и проживать, как не у вас... Ну,  а  ты
где проживаешь?
   - На Камышанском.
   - А номер?
   - Номер восемнадцатый. А что, дяденька, понравилось? Он и не то умеет. Он
с самим сатаной в огненном колесе крутится!
   - Камышанский, восемнадцать, - будто про себя повторил мужчина. - Как  бы
не забыть... И пошел далее.

   НЕОТВЯЗНАЯ МЕЧТА
   Прошло не больше недели,  а  артисты  уже  полностью  сжились  со  своими
куклами.   Спрятавшись   за   ширму,   Кубышка   менял   голос    с    такой
непринужденностью, будто в нем жили души всех этих  кукол.  Ляся  с  раннего
детства танцевала перед публикой; к тому, что на нее устремлены сотни  глаз,
она привыкла. Но только теперь научилась  она  без  робости  говорить  перед
зрителями. Иногда  Кубышка,  чувствуя  за  своей  ширмой  настроение  толпы,
экспромтом бросал новую реплику, и Ляся почти всегда находила удачный  ответ
на нее. "Музыкантша! - кричал Петрушка. - Почему зрители молчат?"  -  "Сытно
покушали, ко сну клонит", - с лукавством в голосе отвечала девушка. И  люди,
для которых даже картошка давно уже стала праздничным блюдом, откликались на
эту горькую шутку невеселым смехом.
   Домой кукольники возвращались на закате солнца, усталые, голодные.
   Несмотря на  живой  интерес,  который  вызывали  у  людей  представления,
Кубышка не был уверен, то ли  он  делает,  что  требует  сейчас  совесть  от
каждого честного артиста. Годами выступая  в  цирке,  клоун  стрелял  своими
шутками   по   взяточничеству   царских   чиновников,   произволу   полиции,
казнокрадству сановников. А куда направить сейчас  свои  стрелы,  когда  все
перепуталось, когда добровольцы рвутся в бой за "Рус