догадался, хотя бы по тому, как  он  брал  фигуры,  как  сосредоточенно  и
осмысленно смотрел на доску, что передо мной опытный,  хороший  шахматист.
Надо было спасать партию. Я заиграл во всю силу, так,  как  давно  уже  не
играл. Мне удалось  рокироваться  в  длинную  сторону,  вскрыть  линию  на
королевском фланге и повести сильную атаку на черного короля. Но именно  в
этот момент я увидел, что у меня не хватает фигуры для завершающего удара.
По инерции я еще делал какие-то  ходы.  Но  даже  знатоки  поняли:  борьба
кончена.  Кое-кто  из  них  еще  сохранял  мне  верность,  но  большинство
безжалостно переметнулось на сторону моего противника. Кто-то сказал:
   - Самое время положить короля в карман.
   Я думал не о проигрыше. Мне как-то сразу стало безразлично, проиграю  я
или каким-то чудом выиграю. Я не понимал, зачем  я  играю.  Для  чего  мне
нужны деньги, если Инка уедет прежде, чем мы успеем истратить  те,  что  у
нас были? Я не понимал,  как  мог  потерять  столько  времени,  когда  его
оставалось так мало. Вместо очередного хода я опрокинул короля - знак, что
признаю себя побежденным. Сашка  рядом  со  мной  сосредоточенно  шелестел
деньгами, выбирая наиболее потрепанные бумажки. Мужчина в очках отвел  его
руку, сказал:
   - Хотите реванш?
   - Нет! - Я встал и вышел из-под навеса. После  тени  солнечный  свет  и
блеск воды слепили. Я посмотрел под навес: ко мне подходил Сашка и мужчина
в очках. Мне показалось, идут  два  скелета.  Сашка  размахивал  руками  и
ехидно спрашивал:
   - У вашего папы Азово-Черноморский банк?
   - У меня даже папы нет. Умер десять лет назад.
   - Сроки  для  соболезнования  упущены,  -  сказал  Сашка.  -  Как  тебе
нравится, он не хочет брать денег.
   - Почему?
   - Давайте для удобства познакомимся. Меня зовут Игорь.
   - Александр. Для близких Сашка.
   - Выберем среднее - Шура. Вас зовут Володя. Вот и познакомились.
   - Вы же сами сказали: партия  на  прежних  условиях.  Значит,  возьмите
деньги, - сказал я.
   - О деньгах не надо. Правда, шахматы  дают  мне  кое-какие  доходы.  Но
приходят они несколько иным путем.
   - Осуждаете? - спросил Сашка.
   - Ну-у... Не особенно. Наверно, у вас есть какие-то веские причины.
   - Какие там причины! Просто нужны карманные деньги, - сказал я.
   - Тоже причина. А играете вы для первой категории довольно прилично.
   - У меня вторая. - Сашка толкнул меня в бок. - Отстань, - сказал я.
   Игорь засмеялся:
   -  Формальность.  Насели  вы  на  меня  крепко  даже  без  фигуры.   Вы
догадались, что я специально с некоторой вариацией разыграл дебют?
   - Догадался, но поздно. Просто недоучел, с кем играю, а потом  хотелось
поскорей кончить партию.
   Мы медленно шли, останавливались. Я с Игорем впереди, Сашка сзади.
   - Эту ловушку вы нашли сами?
   - Нет, в сборнике Разина "Дебюты и ловушки".
   - Вот как! Мир тесен, - сказал Игорь и засмеялся. - Раз так, подойдем к
моей жене, я вам что-то подарю.
   На махровом полотенце, под голубым зонтиком, лежала женщина  и  читала.
Игорь подвел нас к ней.
   - Как ты долго! - сказала она. - Нам, наверно, пора идти.
   - Скоро пойдем. Познакомься, Зоя, хорошие ребята.
   Я пожал ее  руку,  очень  слабую,  с  длинными  и  удивительно  гибкими
пальцами. Меня поразило выражение страдания в  ее  больших  серых  глазах.
Знакомясь с нами, она положила на полотенце книгу, и я  прочел:  И.Бабель.
"Рассказы".
   - Об чем думает такой  папаша?  Он  думает  об  своих  конях,  об  дать
кому-нибудь по морде и об рюмке водки, - сказал  Сашка.  Он  намекал,  что
довольно основательно знает писателя, книгу которого читала  женщина.  Зоя
улыбнулась, но выражение ее глаз осталось прежним.
   - Чудесный писатель, - сказала Зоя. - Когда  читаешь  его,  собственное
горе кажется не таким большим. Помните рассказ "История моей голубятни"?
   - Спрашиваете! А "Гюи де Мопассан"! Помните - а я смотрел на жизнь, как
на луг в мае, по которому гуляли женщины и кони?.. Это же с ума сойти.
   Игорь повернулся и протянул мне книгу.  Это  были  "Дебюты  и  ловушки"
И.Разина. Я посмотрел на Игоря, потом снова на книгу и покраснел. Я открыл
обложку. Наискось на титульном листе было написано:

   "Володя! Ты прав: шахматы - не карты. Если ты  об  этом  всегда  будешь
помнить, из тебя может выйти хороший шахматист.
   Преподаватель    математики     Ленинградского     университета,     по
совместительству шахматист-неудачник И.Разин"

   Я читал надпись, а Игорь говорил:
   - Случайно захватил экземпляр. Думал подновить его на досуге для нового
издания. Так что извини меня за пометки.
   Хороший шахматист из меня не получился. Но и вы, Игорь, не были крупной
фигурой  на  шахматном  поле.  Но  это  неважно.  Вы  оказались  настоящим
человеком. А в то время, когда мы встретились  с  вами  в  Ленинграде,  не
так-то легко было оставаться настоящим человеком.
   Подошел Витька.
   - Где вы пропали? Пойдем есть  мороженое?  Инка  спрашивает,  -  Витька
смотрел то на нас, то на Игоря, не понимая, в каких мы с ним отношениях.
   - Игорь... - Я не сразу решился назвать его  по  имени.  -  Пойдемте  с
нами, и Зоя пусть идет. Мы вас познакомим со всей нашей компанией.  У  нас
яхта. Можем сходить на острова.
   - Спасибо, Володя, наш сынишка в санатории. Есть такая неприятная штука
- костный туберкулез. Как-нибудь в другой раз. Мы каждое  утро  бываем  на
пляже.
   - Мы придем к вам завтра.
   - До свидания, ребята.
   Когда мы отошли, я  оглянулся.  Игорь,  присев,  помогал  Зое  собирать
пляжные пожитки. Сашка выхватил у  меня  книгу  и  читал  надпись.  Витька
заглядывал через его плечо.
   - Я тебе скажу: такому проиграть вовсе не стыдно.
   - Ты проиграл? - спросил Витька.
   - Кто проиграл? Он? А это видишь? - Сашка достал из кармана  скомканные
бумажки. - Дай бог каждый  день  так  проигрывать.  Даже  хорошо,  что  ты
проиграл одну партию, а то с тобой завтра будут бояться играть.
   - Я не буду играть ни завтра, ни послезавтра.  Вообще  не  буду  больше
играть на деньги.
   - Что ты на меня кричишь? Я тебя заставлял играть? Я? Ты  думаешь,  мне
очень приятно бегать по пляжу и искать для тебя партнеров. А  вынимать  из
них деньги приятно?
   Кричал не я, а Сашка.  Наверное,  ему  тоже  осточертело  наше  игорное
предприятие. Но он мужественно нес свой крест во имя  материального  блага
всех. А мне казалось, что ему доставляет удовольствие выколачивать  деньги
из моих партнеров.
   Когда мы подошли к  девочкам,  Сашка  дал  Инке  книгу,  предварительно
открыв обложку и высыпав на нее деньги.
   - Передай этому пижону: игорный дом "Белов и Кь" - ликвидирован.
   Все это приняли как очередную Сашкину шутку. Девочки  сидели  одетые  в
тени навеса. Инка сбросила деньги к себе на колени и читала надпись.  Катя
и Женя придвинулись к ней и тоже читали.
   - Володя, где этот Разин? Я хочу на него посмотреть.  Ну,  покажи,  где
он? - сказала Инка.
   - Инке сегодня везет на знаменитости, - сказала Женя.
   - Правда-правда. Я познакомилась с Джоном Данкером. Не  веришь?  Спроси
их.
   Я верил и даже очень охотно. Я легко представил, как Инка знакомилась с
королем гавайской гитары, а Витька на  все  это  смотрел  и  так  же,  как
сейчас, глупо  ухмылялся  от  удовольствия.  Ничего  не  скажешь:  хороший
товарищ! А я и Сашка в это время  в  поте  лица  добывали  деньги.  Витька
перехватил мой взгляд, и улыбки как не бывало на его лице.
   - Нашла чем хвастаться, - сказал он. - У него таких знакомых,  как  ты,
полный пляж. - У Витьки хоть совесть заговорила. А Катя и Женя смотрели на
меня и смеялись.
   Я сел на песок и стал раздеваться.
   - А мороженое? - спросила Инка.
   - Идите сами, деньги же у тебя.
   Сашка тоже раздевался. Я слышал, как он сказал Кате:
   - Можешь не смотреть на меня жалкими глазами: с тобой потом поговорю.
   Я вошел в воду одновременно с Сашкой, но на расстоянии от него. На Инку
я ни разу не оглянулся.
   - Будем ждать вас у выхода! - крикнул Витька.
   До первого сая - так называлась отмель, намытая морем шагах в сорока от
берега, - я шел по грудь в воде, обходя купающихся. За первым  саем  людей
было меньше, и я поплыл. Я проплыл над вторым саем - на эту  отмель  редко
заплывали приезжие - и оглянулся: Сашки не было, и  я  поплыл  один.  Вода
была теплой, и солнце жгло плечи, и перед собой  я  видел  только  воду  и
такое же белесое небо над ней. Я нырнул с открытыми глазами. Далеко  внизу
смыкалась зыбкая мгла. С каждым толчком рук и ног  я  уходил  от  тепла  и
света навстречу глубинному холоду. Не знаю, сколько метров воды давило  на
меня сверху, но руками я чувствовал упругую силу глубины. Она  выталкивала
меня, а я короткими и частыми толчками пытался  ее  преодолеть.  В  легких
могло не хватить воздуха, чтобы вернуться на  поверхность.  Я  подумал  об
этом совершенно спокойно. Я испугался, когда меня повернуло,  и  я  увидел
далеко над собой рассеянный свет. Меня стремительно несло  навстречу  ему.
Но мне казалось, что поднимаюсь  я  медленно,  так  медленно,  что  лопнет
сердце прежде, чем я достигну поверхности.
   Я вылетел по грудь из воды, глотая открытым ртом воздух, и тут же снова
стал погружаться. Тогда я лег на спину, и меня чуть покачивала  незаметная
для глаза волна, и горячее солнце согревало озябшее тело.
   Я до сих пор не понимаю, что со мной было. Но всю полноту одиночества и
страх перед ним я ощутил,  когда  повернулся  и  увидел  плоский  берег  и
маленькие фигурки людей.
   Я, наверно, не очень долго пробыл в море, потому что, когда я вышел  на
берег, Сашка еще не оделся. Он натягивал брюки,  а  Катя  стояла  рядом  и
держала рубашку. Я подошел и встал к Сашке спиной.
   - Слышишь? Я был неправ.
   Сашка понял. А Катя ничего не поняла. Я стоял, и  зубы  мои  стучали  в
ознобе, и я изо всех сил старался сдержать их стук. Сашка заглянул  мне  в
лицо.
   - Что случилось? - спросил он.
   - Не знаю. Я нырнул и чуть там не остался. Там довольно прохладно.
   Сашка почему-то очень долго смотрел на меня, потом сказал:
   - Идиот!.. - Подумал и добавил: - Паршивый пижон. Между прочим,  редкое
зрелище: король без штанов. Можешь полюбоваться.
   У воды стоял коренастый мужчина в черных  трикотажных  трусах  с  белым
поясом. Он разговаривал с женщиной и смеялся.  У  него  были  очень  белые
зубы, резкие морщины в углах рта и черные, со смоляным блеском волосы.  Он
показался мне очень молодым. Моложе, чем на афишах.
   - Ну его к черту! - сказал я и сел на песок.
   - Одевайся. Нас ждут, - сказала Катя.
   За пляжной оградой на улице Витька махал нам рукой.
   - Ждите меня в павильоне. Я согреюсь, потом приду.
   - Пойдем, пусть он согреется, - сказал Сашка.
   Я растянулся на горячем песке  и  чувствовал,  как  из  меня  вместе  с
ознобом уходит глубинный холод. Потом я сидел  и  смотрел  на  женщину,  с
которой разговаривал Джон Данкер. Теперь она стояла совсем близко от меня.
Я никогда раньше не  видел  таких  красивых  женщин.  Наверно,  просто  не
очень-то обращал на них внимание. Оказывается, смотреть на красивых женщин
было очень интересно. Я смотрел, а она стояла лицом к морю: за первым саем
плавала черная голова короля гавайской гитары.
   Мне в лицо больно ударил песок.
   - Это чтобы ты не смотрел.
   Я повернул голову. Инка пересыпала из ладони в ладонь песок.
   - Она же не купается потому, что намазана, - сказала Инка.
   Потом Инка сказала, чтобы я смыл песок и  оделся.  Но  я  ответил,  что
смотреть не могу на воду, и стал  стряхивать  песок  руками,  и  Инка  мне
помогала. Когда я одевался, близко от нас прошел Джон  Данкер.  Он  шел  к
женщине, а смотрел на Инку и улыбался. Вблизи он не казался таким молодым.
У него были мешки под глазами и желтоватые, как у  стариков,  белки.  Инка
спряталась за мою спину, но я заметил: она тоже улыбалась. Теперь мне было
на это наплевать. Мы пошли. Инка положила руку мне на  плечо  и  старалась
шагать в ногу.
   - Я знаю, почему ты на меня злишься, - сказала она.  -  Потому,  что  я
тебя не подождала. Я нарочно не подождала. Понял, как будет плохо, когда я
уеду? Понял?
   На этот раз Инка ничего не знала. Но я помалкивал.  Мне  очень  мало  и
очень много надо было от Инки: мне надо было  постоянно  чувствовать,  что
она меня любит. Когда я это чувствовал, я не мог злиться.
   Мы вошли в павильон. Почти все  столики  были  свободны.  Только  таким
дуракам, как мы, могло прийти в голову есть мороженое перед  обедом.  Наши
уже доедали свои порции. По-моему, они говорили о нас, потому  что,  когда
мы вошли, они замолчали. Инка подсела к мраморному столику и  подвинула  к
себе мороженое в металлической вазе на длинной и тонкой ножке.
   - Сколько тут? - спросила Инка.
   Сашка ответил:
   - Двести грамм.
   - Так мало?
   - Послушай, Инка, у Витьки мягкое сердце". В этом  все  его  несчастье.
Ехать тебе или не ехать - зависит не от нас.
   Инка насторожилась. Она кончиком языка слизывала с ложечки мороженое.
   - А если я сама не поеду? Возьму и  не  поеду.  Ну,  что  они  со  мной
сделают? Я несознательная. Пусть они меня воспитывают. А пока я не  поеду,
и все.
   - Что ты на меня смотришь? - спросил Сашка. Витька сидел красный и  зло
смотрел на Сашку. - Можешь полюбоваться, твоя работа. Инка, ты же  умница.
Ты умней всех девчонок, которых я знаю. Ты такая  же  умная,  как  Витька.
Подумай сама, что значит: "они". Они - это же мы. Мы уедем, а тебе жить  с
ребятами еще два года. Они же тебе этого никогда не простят. И  мы  бы  не
простили.
   - Витя, ну скажи ты! Ну чего ты молчишь? - Витька был последней Инкиной
надеждой; наверное, пока не было меня и  Сашки,  она  уговорила  его,  что
может не ехать.
   - Вообще Сашка много врет. Но тебе надо ехать.  Это  правда,  -  сказал
Витька.
   - Инка, ты же знаешь, ребята тебя и так не любят. Напрасно ты  ищешь  в
Витьке союзника, - сказала Женя. Никто ее, конечно,  не  просил,  но  Женя
сказала правду. Я не мог понять, за что Инку не любили в школе, потому что
сам очень ее любил.
   - Что я им сделала? Что я им сделала? Почему они меня не любят? -  Инка
кулаками терла глаза. - Почему я не имею права носить красивые платья?  Ну
скажите, я тряпичница? Скажите, тряпичница?
   Инка очень любила новые платья, но она не была тряпичницей. Она могла в
самом дорогом своем платье преспокойно смолить с нами  яхту  и  совсем  не
заботилась, что будет с платьем. А потом терпеливо ждать, пока  ей  сошьют
новое, а тем временем ходить в старом. И в старом и в  новом  платье  Инка
чувствовала себя совершенно одинаково.
   Теперь, когда прошло много лет, я понимаю: дело было не в платьях. Инку
не любили, потому что она не была похожа на  нас.  Для  нее  главным  были
собственные желания, а они не очень часто  совпадали  у  нее  с  тем,  что
требовала от нас жизнь. Попросту говоря. Инку не любили  за  то,  что  она
была такой, какой была.
   - Я согласен с тем, что сказал Сашка. Я это Инке раньше говорил. А Женю
я не понимаю: если Инка не может рассчитывать на  любого  из  нас  как  на
друга и союзника, тогда и я не могу рассчитывать, - сказал я.
   - Ты же не так меня понял, - сказала Женя.
   - Володька, брось из мухи слона делать, - сказал Витька.
   - Ша! - Сашка поднял руку. - Инка  должна  ехать.  Решили  единогласно.
Теперь подумаем, что мы на этом теряем. Сегодня мы идем в курзал  -  Инкин
отъезд этому не мешает. Через три дня мы празднуем в "Поплавке"  окончание
школы. Инка тоже будет с нами. Остаются  острова.  Так  я  вас  спрашиваю:
какая нам разница, идти ли на острова или на  косу?  Днем  будем  помогать
Инке. За два дня выполним всю ее норму и заберем Инку в  город.  Разрешить
тебе не ехать мы не можем, но кто может запретить нам тебе помочь?
   - Пусть попробует, - сказал Витька.
   Я завидовал Сашке: он как будто  не  предложил  ничего  особенного,  но
Инка, кажется, успокоилась. Я пододвинул свою вазу к Инкиной  и  переложил
мороженое.
   - Ты правда не хочешь? - спросила Инка. Ресницы ее были еще  влажны  от
слез, но она уже улыбалась... По-моему, в Сашкином предложении Инку больше
всего устраивало то, что и на этот раз она не была такой, как все.
   Мы вышли на улицу и дошли все вместе до  Инкиного  дома.  Мы  постояли,
договариваясь, где встретимся  вечером.  Потом  Инка  увела  меня  к  себе
обедать. Обед еще не был готов. Я сел на диван и заснул. Сам не знаю,  как
это  получилось.  Когда  я  проснулся.  Инка  сказала,  что  тоже   спала.
Оказывается, мы спали с ней в одной комнате, и это  почему-то  очень  меня
взволновало. Мы обедали вдвоем с Инкой на кухне. Инкин отец уже пообедал и
уехал на аэродром. Инкина мама сидела с нами и смотрела, как мы ели.
   - Пообедаем и пойдем покупать тебе рубаху. И не спорь. Имею же я  право
подарить тебе на день рождения рубаху. А на день рождения тебя  уже  здесь
не будет. Ничего особенного, я тебе сейчас подарю, - сказала Инка.
   Я и не спорил. Тем более что Инкина мама сказала:
   - Правильно. Обойдешься без лишней пары  туфель.  Будешь  знать  другой
раз, как портить рубахи.
   Инкина мама пошла покупать рубашку вместе с нами: Инке она не доверяла.
Это уже лишнее: покупать рубашку вдвоем с Инкой было бы интереснее.



7

   Слово курзал - означает курортный зал. Обыкновенный  зал  имеет  стены,
пол и потолок. А в нашем  городе  был  курортный.  Стены  в  нем  заменяла
дощатая ограда в рост  человека,  пол  -  морской  песок,  а  над  головой
проступало млечное небо с бледными звездами. Небо, конечно, не всегда было
млечным, а звезды  бледными.  Когда  гас  земной  свет,  небо  становилось
бархатно-черным и звезды на нем мерцали. О сцене ничего сказать  не  могу:
сцена была как в обыкновенных залах. Это сооружение стояло на берегу моря,
в парке, где было много цветов, тополей и акаций и где росли  декоративные
пальмы, почти такие же высокие, как у себя на  родине.  И  море  в  теплые
летние вечера было тоже таким, как  бывает  на  родине  пальм.  Мне  могут
сказать: это же обыкновенная летняя эстрада! Может быть, для кого-то она и
обыкновенная, но в нашем городе ее называли курзалом.
   Свет со сцены падал на  первые  ряды.  Я  спиной  чувствовал  полумрак.
Конечно,  полумрак  нельзя  чувствовать  спиной.  Но  это   в   нормальном
состоянии, а я был в ненормальном. Передо мной была освещенная сцена, а за
спиной полумрак. Я его не только чувствовал, я его слышал. Он был наполнен
дыханием, шорохами и  движением:  поскрипывал  под  ногами  песок,  шуршал
воздух. Давно доказано: воздух состоит из материальных частиц, так  почему
бы им не шуршать? Мне было очень  хорошо  и  весело.  Я  сидел  в  голубой
шелковой рубахе, и рядом со мной  сидела  Инка.  Кто  никогда  не  надевал
шелковых рубашек на голое тело, не поймет, что это  значит.  У  меня  было
ощущение, будто кто-то поглаживает  по  моим  голым  плечам  прохладной  и
нежной рукой.
   На  сцене  пел  низенький  и  полный  мужчина.  Все  на  нем  блестело:
лакированные туфли, щеки и лысина. Он поднимался на носки и  пытался  всех
уговорить, что он ветреник, меняющий женщин, как перчатки. Особенно весело
пропел он заключительные слова арии герцога.
   - Н-о-о изм-ме-ня-я-ю им первый я, - в  сладком  самозабвении  протянул
он.
   Так я ему и поверил! Ему хлопали. Не очень громко, но хлопали.  Я  тоже
хлопал. Не хлопать было  просто  неудобно.  Он  выходил  на  сцену  бодрой
походкой, как только начинали стихать аплодисменты, весело  улыбался,  как
будто его  появление  должно  было  всех  осчастливить.  Нехорошо  обижать
человека. Приходилось снова хлопать.
   Мы сидели во втором ряду. Никогда еще мы не сидели так  близко.  Обычно
мы покупали входные билеты и жались в проходе у ограды. В проходе нам было
проще, на нас, по  крайней  мере,  никто  не  обращал  внимания.  А  здесь
обратили, как только  мы  появились.  Мы  сели  на  свои  места  минут  за
пятнадцать до начала концерта, и это была наша ошибка.