ию, тогда как доброе
влечение  сопровождается  предикатом  "хорошо";  основополагающее  из  обоих
влечений  -  злое.  Злым же  оно называется  потому, что таковым  его сделал
человек. Так Каин мог, правда, сказать (это говорится в мидраше*) требующему
от него  объяснения Богу, что Бог сам  дал ему злое влечение; но этот  ответ
неверен,  ибо  лишь  им, человеком, оно сделано злым. Оно  стало и останется
таковым, потому  что  человек  отделяет  его от сопутствующего  ему  доброго
влечения  и превращает  злое, придав  ему самостоятельность, в своего идола.
Следовательно, задача человека - не искоренить в себе злое влечение, а вновь
соединить его с добрым влечением. Давид, не решившийся противостоять  ему  и
потому "уничтоживший" его, - как сказано в одном из псалмов (Пс. 109:22): "И
сердце  мое  разбито  во мне", - не выполнил эту задачу; ее выполнил Авраам,
все сердце которого было  верным перед Богом,  и  Бог заключил  с  ним  союз
(Неем.  9:8)(7).  Заповедь  человеку  гласит  (Втор.  6:5): "Люби YHWH, Бога
твоего,  всем  сердцем твоим",  а это означает: обоими  твоими  соединенными
влечениями. Злое влечение надо также включать в любовь к Богу, тогда, только
тогда любовь  эта полна, тогда, только тогда это  влечение вновь  становится
таким, каким  оно было создано,  - "очень хорошим".  Но  для достижения этой
цели  надо  начать  с  соединения  обоих  влечений  в  служении  Богу.  Так,
крестьянин, у которого два быка,  бык, который  уже был под  плугом,  и бык,
который  еще не был под плугом, обрабатывая новое  поле, впрягает обоих.  Но
как  же покорить злое влечение, заставить его подчиниться?  Оно ведь не  что
другое,  как  сырая  руда,  которую  надо  подвергнуть  влиянию огня,  чтобы
обработать ее;  так погрузи злое влечение полностью в мощное пламя Торы*. Но
и это  человек неспособен совершить своими  силами,  мы  должны молить Бога,
чтобы  он помог нам творить  всем  сердцем  волю его. Поэтому псалмопевец  и
просит: "Соедини мое  сердце, чтобы я боялся Твоего имени" (Пс. 86:11);  ибо
страх - врата любви.
     Это  важное учение не  может  быть  понято,  если трактовать,  как  это
принято,  добро и  зло  как  две полярно противоположные друг другу силы или
направленности. Их смысл становится нам понятным только в  том случае,  если
мы  познаем их  как  неодинаковые  по  своей  сущности: "злое  влечение" как
страсть, следовательно, как  присущую человеку силу, без которой он не может
ни порождать, ни создавать,  но которая, предоставленная самой себе,  теряет
свою направленность и ведет к заблуждению, а "доброе влечение" - как чистую,
т. в. безусловную  направленность к Богу.  Соединить оба  влечения -  значит
придать потенции страсти,  лишенной  направленности,  такую  направленность,
которая дает ей способность великой любви и великого служения. Только так, а
не иным образом человек может стать цельным.


 * ВТОРАЯ ЧАСТЬ *


Исконные принципы


     В древнейшей части Авесты, содержащей гимнообразные изречения  и беседы
Заратустры,  мы читаем  о  двух  исконных движущих  "воздействиях":  добром,
добром по чувству,  слову и делу и злом, злом по чувству, слову  и делу. Они
были "близнецами во сне", "как мы узнали",  это значит, что они вместе спали
в  первотеле(8). Но  затем  они стали  друг против друга, и  доброе  сказало
злому:  "Не соответствуют друг другу ни наши убеждения, ни наши суждения, ни
наши склонности, ни направления нашего выбора, ни наши  слова, ни наши дела,
ни  наши  самости,  ни  наши  души".  Затем  они,  противостоя  друг  другу,
установили жизнь и смерть и то, что тех, кто следуют обману, в конце ждет


     7 То, что в  стихе Писания использована  редуплицированная форма  слова
"сердце" (lebab вместо  leb), указывает на единство сердца,  восстановленное
благодаря соединению влечений.
     * Назидательные и аллегорические комментарии к Талмуду и книгам Библии,
проповеди и наставления.
     * Пятикнижие, или  Моисеев  закон (первые  пять  книг Библии  -  Бытие,
Исход, Левит, Числа, Второзаконие).
     8  Я  приношу здесь  глубокую  благодарность  Бернгарду Гайгеру  за его
подробное сообщение в письмах, подтверждающее мое толкование Yasna* (30, 3).
     Yasna  -  Ясна,  Йасна  - часть  Зенд-Авесты,  священной книги  древних
персов, содержащая молитвы.
     зло, а тех,  кто следуют добру,-наилучшее чувство. И два воздействующих
начала  сделали  выбор:  ложное  выбрало  самые  злые  деяния,  доброе   же,
облеченное твердыней небес, избрало истинное.
     Здесь,  как  нигде  в  сохранившихся  ранних  письменных творениях рода
человеческого,  соединяются  и  обособляются  добро  и  зло в  качестве двух
принципов.  В  своем изначальном  общении они выступают  как "близнецы".  Из
какого семени и лона они происходят, нам не говорят, но позже мы узнаем, что
высший Бог, Ахурамазда,  "Мудрый владыка", был  отцом  доброго  духа.  Таким
образом,  обе исконные  противоположности вышли из него.  О  матери, участие
которой могло бы объяснить противоречие, мы  ничего не узнаем.  Бог, правда,
окружает себя добрыми  силами, позволяет им бороться со злыми и победить их;
однако  противоположность, с которой он  борется, охватывалась, очевидно, им
самим, и  он положил ее  из себя  в бытие принципов. Кажется, что сначала он
должен был  избавиться от зла,  чтобы  покорить  его. Если с  противостояния
близнецов начинается творение, которое  совершается  с их помощью, то Бог до
творения еще  не благой, а, став  благим в сотворении, борется с тем, что он
обособил от  себя. При таком понимании исконный акт Божий есть решение в Нем
самом,  исконный  выбор  между  еще   сплоченными  добром  и  злом,  который
подготавливает и  делает  возможными  действия в  выборе:  собственный выбор
добра, который только и  превращает его в действующее, действительное добро,
и  собственный  выбор зла, который только и  превращает  его  в действующее,
действительное зло. Однако исконный выбор  имеет своей целью не творение, он
происходит  при  "повороте"  в  конце  борьбы,   посредством  которой  бытие
достигает спасения.
     В  борьбе за спасение сотворенный человек сам призван  совершить  выбор
между  добром и  злом, С того  момента, как "мудрый владыка"  вдохнул в него
жизнь, ему доверено решение. С выбором его даэна, его самость,  вступила  на
земной  путь;  однако  он  должен  все  время  вновь  и  вновь  разделять  в
предстающих  ему  новых смешениях обман  и  истину  и принимать решения. Ему
должна быть  оказана  помощь свыше; "так как  лучший путь  не  открыт  перед
выбором, - говорит  Заратустра, -  я прихожу ко  всем вам, чтобы мы жили  по
истине".  Его задача "поставить людей перед выбором" и указать им правильный
путь, чтобы они,  как сказано в  конце  того стиха, где  речь идет о  выборе
близнецов, по собственному  решению покорялись  мудрому владыке и  совершали
дела,  следуя   истине.  Те,  кто  так   поступают,  помогают  ему  "довести
существование до просветления".
     Подобно  владыке  небес,  и  человек  совершает внутренний выбор  между
добром и злом, которые он так же, как тот, содержит в себе. Но между Богом и
человеком  стоят исконные  духи;  они также совершают  выбор,  но  в  чистой
парадоксальности. Ни в них, ни перед ними не стоит двоякое; каждый заключает
в себе лишь самого себя в крайней обособленности: другое выступает для  него
лишь как его противник; в такой ситуации он выбирает самого себя, свой тип и
соответствующее ему  свершение.  Выбирая, каждый из  них подтверждает самого
себя. Злое избирает и подтверждает самого себя, но не только как такое, а не
иное по своим  свойствам, а именно как злое, и тем,  кто ему следуют, оно не
только предназначает  пребывать  с ним после смерти,  а определяет их участь
как самое злое существование (в этом учении нет различения между категориями
дурного  и  злого;  зло и есть то, что творит дурное, и в конечном итоге нет
иного  дурного, кроме созданного им). Злое начало хочет зла  как такового, и
этим  оно выполняет  волю верховного Бога,  создавшего его  и его  двойника;
только   путем   покорения   несмягченного   зла   существование   достигает
просветления.  Здесь  не задается самый мучительный вопрос: как  в  Боге,  в
исконном  бытии могло быть зло? В зороастризме  все настойчивее предлагается
этот вопрос, пока наконец западноиранская религия не даст  на  него ответ  в
мифе  о  Зурване, о  безграничном  времени. Нам этот миф  известен  только в
поздней  обработке(9), однако его первоначальное содержание очевидно. Зурван
пробуждается, очевидно, от изначального сна и, бормоча (по-видимому, имеется
в виду песня  о рождении богов, известная нам благодаря Геродоту),  приносит
жертвы в течение  тысячи  или  десятков тысяч  лет, чтобы  ему  был дан  сын
Ахурамазда, который создаст Небо  и Землю. Здесь неуместно спрашивать,  кому
Зурван  приносит жертвы,  именно так приносят жертвы  (или жертвуют собой) и
древнейшие  индийские  боги, чтобы  из них возник  мир. После  всех  тщетных
жертвоприношений Зурван начинает сомневаться: "Какой  смысл в  жертвах? Быть
может, бытие  есть ничто?" Тогда  в материнском  лоне возникли двое:  мудрый
владыка - из жертвы,  злой дух  - из сомнения. Зурван же, очевидно, двуполый
Бог.  Зло  возникает в нем вследствие его  грехопадения. Он не  выбирает, он
сомневается. Сомнение - отказ от выбора, отказ от  принятия решения. Из него
возникает зло.
     Следует обратить внимание на то, что злой Ангра Майнью, хорошо знакомый
нам Ариман, здесь не сын Ахурамазды, а его  брат.  Ахурамазда,  Ормузд, - не
исконный бог, он вступает  в  бытие  вначале,  как только добрый. Близнецы и
здесь решительно противостоят  друг другу, но в отличие от авестийского мифа
о  близнецах противоположность  их  друг  другу  не высказывается  и будущий
мировой  процесс не  возвещается; мы ничего не  узнаем о  добре и  зле и  их
взаимоотношении,  появляются  только протагонисты  начинающейся  космической
борьбы. Однако то,  что сказано о  самом  древнем боге, вводит  нас не менее
глубоко, чем там,  а, быть  может, даже глубже, в  вопрос о сущности добра и
зла. Раньше друг другу противостояли обман и истина, обман


     9 Важнейшие тексты см: Nyberg. Questions de cosmogonie et de cosmologie
mazdeennes // Journal asiatique. 1931. P. 72 ff. Достопримечательный вариант
формулы сомнения я взял из asch-Schahrastani.
     в  смысле бытия обмана, истина в смысле  бытия  истины,  здесь же зло -
сомнение в бытии, добро есть "знание", вера в бытие,  и вина Зурвана  в том,
что он  сомневается  в нем.  Здесь  речь,  в  сущности,  идет  о верности  и
неверности бытию.
     Некоторые  из  членов   общины  Зурвана  не   могли  вынести   мысли  о
грехопадении  бога. Одни  из  них  пришли  к  заключению,  что  бог  времени
усомнился в  бытии не  в какой-то определенный  момент,  но  в  нем с самого
начала было нечто дурное,  дурное мышление или испорченность сущности,  и из
этого   вышло   зло;  сторонники   такого  понимания  мифа  возвращаются   к
авестийскому учению,  правда в модифицированном виде. Другие же  утверждали,
что  Зурван создал и  то и другое, чтобы смешать добро со  злом;  при  этом,
очевидно, считается, что полное  многообразие вещей могло возникнуть  только
благодаря различной степени полноты этого  смешения. Здесь совершается отход
от иранской традиции. Добро и зло уже не непримиримые принципы, а применимые
свойства,  и  вследствие  их  применимости  вопрос  о  безусловной  ценности
исчезает.  Другой традиции следует третья секта, по мнению которой Ариман  -
"изгнанный ангел, проклятый за неповиновение".  "Об этом, -  так завершается
после этих слов рассказ, -  можно сказать  многое".  Есть,  однако, фрагмент
Авесты, где говорится: "Все добрые мысли, все  добрые слова, все добрые дела
я совершаю  сознательно. Все  злые мысли, все злые  слова,  все  злые дела я
совершаю бессознательно". Отсюда путь ведет к психологической проблеме зла в
том виде, в каком она возникла в раннем христианстве.


Ложь бытию


     В самых различных  пластах иранской письменности, начиная от древнейших
текстов  Авесты  до  поэзии Фирдоуси, обнаруживаются элементы сказания(10) о
древнейшем короле Иима, или  Йама, - образ, который  перешел из индоарийских
изначальных  преданий  в индийскую и иранскую  мифологию. Он  "солнцеподобно
взирающий"  "великий пастырь" - в крестьянском восприятии  его с достаточным
основанием считали богом пастухов персидского народа -  родился бессмертным,
но из-за своей вины  стал смертным. Верховный бог Ахурамазда  повелевает ему
заботиться  о его религии, религии Ахурамазды,  и охранять ее, а когда  Иима
объясняет, что он на это неспособен, Ахурамазда повелевает  ему заботиться о
его мире, мире Ахурамазды, увеличивать и защищать его. На это Иима готов, он
берет на себя господство над миром, и этот мир  должен быть свободен от всех
сил уничтожения;  в  нем не  будет ни холодного, ни горячего ветра, не будет
болезни  и смерти. Уже раньше  он, принося  жертвы  богам,  просил  их  быть
милостивыми к нему и избавить людей и животных его царства от смерти, а воду
и деревья - от высыхания. Он просил богов, чтобы они сделали его властителем
всех земель, прежде  всего повелителем демонов, чтобы  он  мог, покорив  их,
избавить  создания  Ахурамазды от  всех  бед. Боги  выполняют  его  просьбу.
Проходит триста лет, и так как ни одно существо не умирает, земля становится
переполненной  "мелким  и  крупным  скотом, собаками  и птицами и полыхающим
пламенем". По велению  Ахурамазды Иима  идет  "к свету, в полдень, навстречу
пути солнца" и пытается с помощью полученной от бога золотой иглы и ласковых
слов заставить  Землю  расшириться и  стать на треть больше. Это повторяется
дважды: Земля стала вдвое больше, и  все твари живут в свое удовольствие. Но
вот  Ахурамазда  собирает богов и лучших  людей во  главе  с Йимой.  Ему  он
говорит, что в  отданном материальности мире  (здесь как бы отзвук того, что
вследствие  первого отказа Йимы мир лишен духовности) наступит великая зима:
мир покроется снегом, который затем, растаяв, затопит его, чтобы ничто живое
не могло удержаться на Земле. Йиме он повелевает построить громадное убежище
и  спрятать  там  семена  лучшего  и  прекраснейшего  из  всего  живущего  и
растущего.  Это  повеление  выполняется.  Однако  Иима  предоставляет  выход
демонизму, который  он до сих пор подавлял, и принимает ложь в свое сознание
тем,  что прославляет  и  благословляет себя. Мгновенно царственная  слава и
отблеск  счастья,  сиявшие  на  его  лбу,  улетают  в  образе  ворона, и  он
становится смертным.  Не зная  покоя,  он блуждает по земле  и  прячется. Он
объединяется с демонами и женится на ведьме, с которой  он порождает на свет
различную нечисть.  Его  сестра, приняв образ  ведьмы,  ложится  к  нему.  О
последствиях этого мы не узнаем, но, вероятно, демоны  обошлись с ним  как с
мятежником, ибо в  конце концов  они расчленяют его пилой с десятью зубьями.
Он (уже  в  древнеиндийских  песнях, где  он выступает  как король  умерших)
первый из умерших; лишь после него умирают другие.
     Некоторые исследователи считают  непонятным  и поэтому  неисконным, что
вина Йимы,  которая привела к его падению, состояла во лжи.  Его  гордыня  и
самопоклонение,  по их  мнению, более поздний мотив,  который  к тому  же не
объясняет суть его лжи.  Действительно,  мы обнаруживаем  такое  обоснование
лишь  в  более поздних текстах, однако его  связь с  ложью  восходит к очень
древним  источникам:  так,  например,  в  большой  надписи  Дария хвастливый
мятежник называется "лжецом". То, что древнейший король  начинает восхвалять
и благословлять сам себя, не только с полным основанием определено как ложь,
это  указывает в самом  деле  на  исконную  ложь  того, что  поставлено  над
человечеством, на ложь  человека вообще, приписывающего себе преодоление сил
природы. Это не  словесная ложь, противостоящая  словесной истине, это  ложь
наличного существования бытию. Иима молил божество сделать его бессмертным и
сделать бессмертным все живущее; он молил о том, чтобы стать покори-


     10  Тексты см.:  Christensen. Les types du premier homme  et du premier
roi. II (1934).
     телем демонов, и стал им. Но он решает, будто сам достиг того, что было
лишь  милостью  богов;  он  считает,  что сам сотворил  себя,  сам  дал себе
бессмертие и предоставил его другим; то, что он  господствует над  демонами,
представляется ему следствием собственного величия; это определяет его жизнь
и поступки. Таким образом, он, как это было выражено(11), желает "внутренней
неправды перед Богом и перед самим собой",  точнее, он желает своим наличным
существованием лжи по отношению к бытию.
     Чтобы действительно понять экзистенциальную глубину рассказанного здесь
перехода  первого  существа от  истины ко лжи, надо рассмотреть это в рамках
происходящей в  мире борьбы между обоими принципами. Ибо истина и ложь - две
основные  направленности  или,  вернее, основные свойства,  в противостоянии
которых  выражено  противостояние двух принципов,  добра и зла.  Надо только
иметь в виду, что истина здесь означает не сознательное совпадение, а ложь -
не сознательное несовпадение высказанного с действительным. В Ведах понятием
лжи иногда  обозначается  тревожная попытка скрыться во тьме души, где  она,
человеческая  душа,  уклоняется  от  самой  себя,  уходит  от  самой   себя,
прикидывается перед самой собой. Эта ложь собственному бытию прорывается и в
отношении  к другой душе, к действительности мира,  к божеству. В Авесте она
прежде всего - нарушение  верности  (лгать богу  договора,  Митре,  означает
нарушить  договор),  затем  искажение  ситуации  позицией,  даже  характером
оказавшейся в ней личности. Позиция указывает на характер, однако это отнюдь
не последний, ни  к чему далее не сводимый факт; он возникает во времени и в
безвременье  в  начале  пути,  в решающие часы  посредством выбора,  который
личность совершает и должна совершить в своей сущности, выбора между истиной
и ложью, а в экзистенциальном выражении - между бытием  в истине и бытием во
лжи. Бытие же в истине означает в конечном итоге укрепить бытие в средоточии
собственного  существования,  охранять  и  утверждать  его; а бытие  во  лжи
означает ослабить бытие в средоточии  собственного  существования, запятнать
его и сделать его бесправным. Тот, кто истине предпочитает ложь, выбирает ее
вместо  истины,  непосредственно вторгается  своим решением  в исход мировой
борьбы. А это прежде всего оказывает влияние именно на средоточие его бытия;
поскольку он отдался  лжи бытия, следовательно, небытию, которое выдает себя
за  бытие,  он  подпадает  под  его власть. Так,  Йима,  властитель демонов,
покорился их власти, перейдя от  бытия в  истине к бытию  во лжи; сначала он
становится их сообщником, затем их жертвой. Он вызывает действительно гибель
бытия в том пункте, который именуется Йимой.
     По  Августину,  сердце которого опалило  жаркое веяние зороастризма,  в
истине и лжи речь  идет не о правде и ложности самих вещей, а о голосе души.
Душа  сама  определяет  себя  к  истине  или  ко  лжи.  Истина  человека   -
подтверждение посредством истины бытия.


 * ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ *


Истина мифов


     В  двух   предшествующих   частях  я  пояснил  образы,  которые  раннее
человечество составило себе о противоположности добра и зла, точнее, о зле в
его противопоставлении добру. Эти образы говорят о происхождении, скорее, об
источниках зла, однако помимо этого они дают  нам представление  о структуре
зла,  притом таким  образом, что  мы  находим  здесь и указания на  характер
добра. Однако они интересуют  нас  лишь в той мере, и только в той  мере,  в
какой  это - истинные изображения,  в  той мере, следовательно, в  какой они
способны  существенно  содействовать  нашему  пониманию природы  зла  и  его
отношения  к добру. Мифическое введено  в сферу нашего внимания