башлык, Гринева обмотала его концы вокруг шеи.
     - Опасаешься, что товарищу Сталину будет  некогда... - проговорила она,
надевая армейскую  фуражку. - Дел  у него действительно столько,  что  я  не
знаю, как он успевает...
     - До нас ли сейчас? Я хочу сказать: до Двинского ли участка?..
     Гринева задумалась.
     - Ну ладно...  Там видно будет, - сказала  она после паузы...  - Ты вот
что... Располагайся пока тут, отдыхай. Вызовут тебя часам к трем, не раньше.
Может, и к четырем. Никуда не уходи, жди здесь. Я пришлю за тобой.
     Вместе  с  товарищами, находившимися  в  ее  купе,  она  вышла.  Фролов
почистил сапоги, умылся, затем, вынув из вещевого мешка краюху хлеба и кусок
печеной рыбы, с аппетитом поел и принялся за работу.
     Кончив писать доклад, он взялся за вятские газеты.
     Время тянулось  очень  медленно. Он прилег  на  диван.  Всю ночь Фролов
провел без  сна,  но  и сейчас  ему  не  спалось. Он попытался углубиться  в
чтение, но мысли  все время  возвращались  к предстоящей встрече с товарищем
Сталиным.
     Наступил  назначенный час.  Гринева никого не  присылала. Фролов уже не
мог лежать, а ходил  взад-вперед по купе. Прошло  еще два часа. "Невидимому,
меня сегодня не вызовут, а может быть, и вообще надобность во  мне отпала, -
решил Фролов. - Пойду немножко прогуляюсь хоть возле вагона".
     Он вышел на пути. Уже стемнело. Поезд Комиссии ЦК стоял  за водокачкой.
По  путям  прохаживалось несколько человек,  видимо, так же, как  и  Фролов,
ожидавших приема. Люди, покуривая, беседовали между собой.
     Высокий мужчина в папахе и в широченном, с чужого плеча  тулупе говорил
седоусому рабочему в кепке и кожанке:
     -  Приказано  немедленно  собрать анкетные данные.  Правильно-с!  А  ты
знаешь, что  обнаружится? Точно я пока сказать не моту. Однако  и на глаз не
ошибусь: девяносто процентов вятского аппарата -  старые  царские чиновники.
Ты  знаешь,  что  товарищ Сталин сказал? Вы, говорит, попросту переименовали
царские земские учреждения в советские...
     - Правильно сказано,  - отозвался человек  в кожанке. - Но я слыхал,  и
тебе досталось?
     - По первое число, - ответил высокий. - За что же, если не секрет?
     - У вас в газете, говорит, нет ничего, кроме пустых, звонких  фраз... А
цель  войны с Колчаком, а перевыборы совдепов, а конкретные задачи советской
власти в деревне? Что же это, по-вашему, нестоящие, "низменные" темы?
     За путями, по  другую  сторону вокзала,  виднелись  низкие, одноэтажные
домишки, кусты, елки. Алел краешек горизонта.
     Фролов  пожимал  плечами  от  холода.  Ветер  яростно рвал  искры с его
цигарки. Потуже надвинув на уши кубанку, он обошел вагон,  чтобы укрыться от
ветра. Двери в теплушках соседнего эшелона были распахнуты настежь, в  одной
из них  топилась  чугунная  печка.  Вокруг  печки  стояли  командиры и  тоже
взволнованно и  оживленно  говорили о Сталине.  Часть товарного состава была
уже  занята бойцами.  За  маленьким  забором ожидала погрузки другая  группа
бойцов.
     -  Вы  от  Красноборского  штаба?  - вдруг  окликнул  Фролова  какой-то
военный. - Я вас ищу уже четверть часа. Товарищ Гринева поручила...
     Быстро  пройдя по путям и поднявшись по высоким  обледенелым ступенькам
вагона,  Фролов  протиснулся  в тамбур,  где так же,  как и на путях, стояли
люди, ожидавшие приема.
     Миновав  коридор, он подошел к двери с наполовину  застекленными узкими
створками. Стекло было матовое, с затейливым узором.
     - Куда ты пропал! - сердито сказала стоявшая у двери Гринева. -  Сейчас
кончится совещание, а потом  начнется  другое.  Товарищ Сталин примет тебя в
перерыве. Подожди здесь... Сейчас вызовут.
     Она скрылась за дверью.
     Рядом  с Фроловым  стоял  у окна командующий  Третьей  армией  кургузый
человек с лысой головой и крупным мясистым носом. Тут же стоял член Военного
совета  армии.  Оба  они были в новеньких,  серого тонкого  сукна шинелях, с
большими  отворотами  на  рукавах.  Командарм нервно  барабанил пальцами  по
оконному стеклу.
     Через несколько  минут вышел секретарь и  сказал, что командарм  и член
Военного совета могут отправляться в Глазов.
     - Товарищ Сталин выедет к вам в  армию для дальнейшего расследования, -
добавил он.
     - Когда ждать? - хрипло спросил командарм.
     -  Сегодня ночью, - ответил секретарь. Командарм и член Военного совета
вышли  из вагона.  Из-за двери донеслись  спокойные,  негромко сказанные, но
решительно прозвучавшие слова:
     - Дело не только в  слабости органов Третьей армии... или ее ближайшего
тыла... А что делают окружные военкомы?
     "Сталин..." - понял Фролов.
     Только однажды, год тому назад, Фролов в военном отделе Смольного видел
и слышал Сталина и сейчас сразу узнал его голос.
     - Посылают  на  фронт заведомо ненадежные части...  - говорил Сталин. -
Всероссийское бюро комиссаров снабжает  части мальчишками, а не комиссарами.
Так называемые приказы главкома противоречат  один другому!.. Целые армии не
знают,  что им делать...  Очевидно, Феликс Эдмундович,  без  соответствующих
изменений  в военном  центре  дело  не пойдет... Это  ясно. Так  и  придется
сообщить Владимиру Ильичу.
     Фролов напрягал слух, боясь пропустить хоть одно слово.
     За  дверью заговорило сразу несколько  человек...  Затем они умолкли, и
снова раздался спокойный голос Сталина:
     - "Сплошь кулацкие" села? Тут что-то не так, товарищ... Сплошь кулацких
сел не  бывает...  Кого же  тогда  эксплуатируют кулаки?  Ну,  об  этом  еще
придется  поговорить  на заседании партийных и советских  организаций... Это
пока отложим...
     Люди  за  дверью задвигали  стульями,  послышался кашель,  по  матовому
стеклу забегали тени. Заседание кончилось.
     "Сейчас  вызовут меня...."  - подумал  Фролов,  и сердце  его  забилось
учащенно. Действительно, из-за двери выглянул секретарь.
     Сталин стоял, прислонившись к стене, и держал в руке трубку с изогнутым
черенком. На  нем  были длинная серая тужурка с невысоким, не стесняющим шею
стоячим воротником и серые шаровары, заправленные в  мягкие сапоги.  Чернела
шапка волос, густые усы почти прикрывали губы.
     За длинным столом, накрытым клеенкой и заваленным бумагами,  еще сидели
военные и штатские  люди. Среди  них Фролов  увидел Дзержинского.  Посмотрев
своими серо-голубыми  глазами  на вошедшего  и  переложив  бумаги со стола в
портфель, Дзержинский сказал Сталину:
     - Значит,  я  еду,  Иосиф  Виссарионович...  -  Да,  поезжайте,  Феликс
Эдмундович.  Надев  фуражку и бекешу, Дзержинский вышел.  Сталин взглянул на
Фролова, нерешительно остановившегося у двери.
     - Заходите, товарищ.
     Все,  кроме  Гриневой   и  двух   молодых   военных,  также   вышли  из
салон-вагона.
     Комиссар   представился.   Сталин,  подойдя   к   Фролову,   приветливо
поздоровался с ним и усадил к столу.
     - Вы ведь, кажется, бывший моряк?
     - Так точно, товарищ Сталин, - вставая и вытягиваясь, ответил Фролов.
     - Сидите, пожалуйста... Ну, каковы дела на Северодвинском участке?
     Фролов торопливо заговорил. Сталин мягко остановил его:
     - Не спешите... У нас время есть.
     Фролов  стал  говорить  спокойнее. Сталин  слушал  внимательно,  иногда
задавая вопросы, на которые Фролов тотчас же отвечал.
     Комиссар доложил о  показаниях пленных, о разговорах  с  крестьянами, о
партизанских отрядах, о своей беседе с партизаном Яковом Макиным.
     - Макин - коммунист? - спросил Сталин.
     - Так точно, -  ответил  Фролов.  -  В  основном в  отряде беспартийная
крестьянская молодежь. Есть и пожилые. Но все на платформе советской власти.
Во главе деревенские коммунисты...
     Сталин сделал короткое движение рукой:
     - Коммунисты возглавили... А народ  пошел! Понял на  собственном опыте,
чего стоят кисельные берега да молочные реки, обещанные интервентами...
     Он подошел к столу, взял блокнот и сделал в нем какую-то запись.
     -  Расскажи  товарищу  Сталину, как  твой Яков  американского  сержанта
притащил, - сказала Гринева.
     - Это не Яков притащил, а Шишигин!
     - Американского сержанта? - с интересом спросил Сталин. - Ну, ну...
     Комиссар  рассказал, как  богатырь Шишигин поймал  на  дороге Джонсона.
Сталин рассмеялся:
     - Сгреб в охапку? - переспросил он. - Замечательно!
     Затем лицо его снова приняло серьезное, сосредоточенное выражение, и он
задал Фролову  вопрос, на первый  взгляд  как будто  неожиданный, а на самом
деле находившийся в прямой связи со всем предыдущим разговором.
     -  Товарищ  Фролов!..  -  обратился  Сталин  к  комиссару.  -  А  вы  к
наступлению на Архангельск готовы?
     "Вот оно, самое главное", - подумал комиссар.
     - Полагаю, что готовы, товарищ Сталин. - Отвечая, Фролов снова встал. -
Товарищ Сталин, - взволнованно заговорил он, - мы имеем директиву  главкома,
по которой часть войск с нашего направления должна быть переброшена на левый
фланг, на  железнодорожное  направление. В то же время нам приказано усилить
оборону.  Но  как мы  можем  усилить оборону,  если  главком отбирает у  нас
части?..
     - Знакомая история, - Сталин усмехнулся.
     -  Тем  самым  обнажается  линия  между  Северодвинским  направлением и
железной дорогой, - продолжал Фролов. - И есть лица, товарищ Сталин, которые
настаивают на выполнении этого приказа. Мы недоумеваем...
     - Только недоумеваете? - быстро спросил Сталин.
     - Мы возмущены, товарищ  Сталин...  Это же - явное нарушение  ленинской
директивы. Тут пахнет предательством, - добавил Фролов неожиданно для себя и
почувствовал, как холодок пробежал у него по спине.
     Спокойно выслушав  Фролова, Сталин сказал таким тоном, каким  говорят о
делах, давно решенных:
     -  Не  беспокойтесь...  Этот  "приказ"  отменен.  Командарму  уже  даны
указания: возобновить активные действия и на вашем  направлении. Каковы пути
к Шенкурску? Надо ударить там, где враг не ждет.
     Фролов молчал, потрясенный мудростью этой простой мысли.
     "Идти  на Шенкурск...  Никто  из  нас  об  этом  не  думал... Там можно
ударить?..".
     - Говорят, там дремучие леса и снега непролазные? - пристально глядя на
комиссара, спросил Сталин. - Пройдут люди? Как, по-вашему?
     - Пройдут, - ответил Фролов.
     - А пушки?
     - Протащим...
     На худощавом, обветренном лице Фролова появилась улыбка.
     - Товарищ Сталин!  - сказал он от  всей души. - Да в родимых снегах  мы
хозяева! Приказывайте.
     - Американских пушек не испугаетесь?
     - Не испугаемся, товарищ Сталин! - решительно и горячо ответил Фролов.
     Сталин дружески положил руку на плечо комиссара:
     -   Правильно,   товарищ   Фролов...  Народ   страдает...  Народ   ждет
избавления...   Мы   ведем   отечественную    войну...   Против    нашествия
чужеземцев-интервентов...   Против    врагов   нашей   родины...   Трудности
неимоверны, отчаянная борьба. Но рабочий класс никогда не унывал. Не унывала
никогда  и  партия  большевиков.  Америка  -  богатая  страна,  у нее  много
вооружения. Но где же,  как не в серьезных боях с врагами, будет закаляться,
мужать наша молодая армия...
     Сталин прошелся по вагону.
     Стало как-то особенно тихо. Молодые военные,  сидевшие на разных концах
стола,   внимательно   слушали.  Гринева,  опустив  голову  и   с  такой  же
сосредоточенностью  слушая  товарища Сталина,  быстро  записывала  что-то  в
лежавшую перед ней тетрадь. Фролов, не отрываясь, смотрел на Сталина и думал
о том, что всю жизнь будет помнить сегодняшний разговор.
     - Вильсон, Черчилль? - продолжал Сталин. - Они рассчитывали  на то, что
их войска соединятся с войсками Колчака... Таков был их план, А  мы отбросим
их еще дальше друг от друга...
     Сталин посмотрел на часы и подошел к столу:
     - Что вы требовали, какое военное имущество? Список есть?
     Фролов подал свой доклад.
     - Надо  дать больше, -  сказал Сталин, перелистав страницы,  и увеличил
количество  пушек,  снарядов, патронов.  - Все  будет...  Выпишите комиссару
Фролову мандат,  - приказал  Сталин,  обращаясь  к одному из  военных.  -  И
озаботьтесь   насчет  теплого   обмундирования...   насчет  снабжения...   и
транспорта... Северный участок - очень важный участок...
     Гринева встала, полагая, что прием окончен.
     - Нет, вас я задержу еще на четверть часика, - сказал ей Сталин. - Надо
поговорить о некоторых работниках Вологодского штаба...
     Горячо  поблагодарив  товарища Сталина за все, Фролов вышел из вагона с
таким  чувством, словно его  подняла  и  несет  какая-то огромная, могучая и
радостная  волна.  На улице  трещал  мороз. Ярко выступили  звезды на темном
январском  небе. И Фролову казалось,  что станционные  огни горят с такой же
яркостью.
     "Шенкурск!..  Развеять, как  дым, все замыслы Вильсона и Черчилля..." -
восторженно думал он, еще и еще раз вспоминая подробности своего разговора с
товарищем Сталиным.
     Через  час,  простившись  с  Гриневой, он  вернулся на  станцию,  чтобы
оформить у коменданта проездные документы.
     Пути были забиты пустыми составами, пригнанными сегодня из-под Глазова.
Мигали   красные  и  зеленые  огоньки   стрелок.  Раздавались  частые  гудки
маневрового  паровоза. Слышались звяканье  буферов, ржанье лошадей,  тяжелый
стук вкатываемых на платформы орудий.  Все  на  станции как бы  говорило  об
усиленной подготовке к упорным боям.
     С главного пути только что  тронулся поезд Комиссии  ЦК. Колеса вагонов
бодро постукивали  по  звенящим от  мороза рельсам.  Посмотрев  вслед  этому
уходящему на фронт поезду, Фролов мысленно пожелал ему счастья.

        "ГЛАВА ТРЕТЬЯ"
     Ввиду  особых обстоятельств на  Фролова по решению высшего командования
было  возложено  не  только   политическое,  но  и  оперативное  руководство
войсками,  идущими  на  Шенкурск.  Драницына  прикомандировали  к  нему  как
военного специалиста. Оба они находились в центральной колонне.
     На  Шенкурск Красная Армия шла в  трех направлениях: первое - западное,
со станции Няндома, Вологодской железной дороги, через леса и болота, второе
- восточное,  из  селения Кодемы,  также  по лесам, и третье  - центральное;
линия главного  удара  -  Вельско-Шенкурский  почтовый тракт, тянувшийся  по
левому берегу Ваги от  городка Вельска, через  село  Благовещенск.  Движение
всех трех колонн было начато  с таким  расчетом, чтобы к 19 января они могли
занять исходное положение к бою,  охватив с трех сторон Шенкурский  район, и
начать  штурм  Шенкурска  по  реке  Ваге,  вдоль  ее правого  берега.  Отряд
партизана Макина действовал за Шенкурском, в тылу у врага.
     Помимо  Макинского отряда, на Ваге образовались  Вельский, Суландский и
многие другие партизанские отряды.
     В совершенстве зная каждую  тропинку своей местности, красные партизаны
легко проникали в тыл противника и были незаменимыми разведчиками.
     План  окружения  противника  с трех  сторон был  разработан  Фроловым и
Драницыным совместно.
     Подступы    к   городу   защищались   тремя   укрепленными   участками,
господствовавшими  над местностью.  Каждое  из  укреплений противник  хорошо
снабдил  артиллерией и  пулеметами. Сам Шенкурск, стоящий  на  правом берегу
Ваги,   был   обнесен   тремя  рядами   проволочных  заграждений  и  окружен
шестнадцатью блокгаузами  [Блокгауз  -  иногда  фортификационная  постройка,
иногда обычный деревянный дом, обнесенный  "лесами", на которые укладывались
и  несколько  рядов  мешки с  песком.  В  окнах  сооружались  амбразуры  для
пулеметов   и   малокалиберной  артиллерии.  Блокгауз   окружали  окопами  и
проволочными  заграждениями],  каждый из  которых  имел  до шести пулеметных
гнезд.  Кроме  подвижной   артиллерии,  состоявшей  из  двадцати  орудий,  в
Шенкурске была еще и морская, крупнокалиберная, на бетонных установках.
     Все три колонны шли днем  и ночью, невзирая  на разыгравшуюся в эти дни
метель.
     Особенно тяжело пришлось восточной и западной, пробиравшимся по снежной
целине.  Их  путь был гораздо  длиннее, чем у  центральной, местность глуше,
почти без  селений, тайга да болота. Красноармейцы по пояс увязали в  снегу,
лошади то и дело выбивались из сил,  и людям приходилось впрягаться в сани и
самим тащить орудия, пулеметы, боевые припасы и продовольствие.
     Но  тяжелее  всего было отсутствие  хорошей  связи  между колоннами.  О
степени  продвижения  флангов Фролов узнавал  с  запозданием, что  усложняло
развертывание операции.
     Несмотря на все  эти трудности и лишения,  колонны  упорно продвигались
вперед.
     Сквозь лес,  стоявший  сплошной  стеной,  пробивалось  багряное  зимнее
солнце.  Замерзшие, покрытые  толстым слоем  снега деревья клонили долу свои
отягченные  ветви.  В  лесу  стояла тишина.  Только лось  выбегал  иногда на
придорожную поляну и, раздувая ноздри, поводил ветвистыми рогами.
     Тройка мохнатых лошадок бежала дружно,  санный возок  нырял в  пушистых
сугробах, на расписной дуге коренника задорно бренчал колокольчик.
     Седоки  ехали  почти  без отдыха.  Останавливались  лишь  затем,  чтобы
перезаложить лошадей в  деревушках, кое-где встречавшихся на пути, и мчались
дальше  по лесным дорогам из  Красноборска к Вельско-Шенкурскому тракту,  не
зная ни сна, ни усталости.
     На облучке рядом с ямщиком трясся вестовой Соколов. В санях, прижавшись
друг к другу и закутавшись в "совики",  шубы из оленьего меха, сидели Фролов
и Драницын.
     За этот долгий совместный путь они уже успели переговорить  обо всем: о
прошлом и настоящем, о  Павлине Виноградове, которого оба не могли забыть, о
случайных  встречах, порой  определяющих всю дальнейшую судьбу,  о  жизни, о
любви. Посмеиваясь, они  уверяли друг  друга, что до  самой смерти останутся
холостяками и солдатами...
     Но о чем бы ни шел разговор, одна и та же  беспокойная мысль неотступно
тревожила обоих  - мысль о предстоящих боях,  о  выполнении боевой задачи, о
взятии Шенкурска.
     На второй  день пути  в одной из деревень они  догнали шедший к  фронту
конный отряд Хаджи-Мурата.
     Фролов полагал, что Хаджи-Мурат остался в  Красноборске. Еще два месяца
тому назад горец был тяжело ранен в ногу, рана у него не заживала. Каково же
было удивление  комиссара,  когда  ординарец Акбар доложил, что его командир
идет с отрядом.
     Фролов вспылил:
     - Да  ему  же  приказано было  остаться!  Передай начальнику,  чтобы он
явился ко мне...
     - Понял, - сказал Акбар, кивая головой.
     Фролов и Драницын зашли в избу, отведенную для постоя. Радушная хозяйка
угостила их "макивом", похлебкой  из соленой  трески. Не успели  они поесть,
как в сенях послышался стук костылей.
     Драницын усмехнулся, задержав ложку у рта:
     - Мурат!
     Действительно это был  Хаджи-Мурат.  Остановившись на  пороге избы,  он
приложил руку к газырям черкески.
     - Ослушник... - сказал Фролов. - Ты что выдумал? Садись.
     - Нет.
     Мурат  стоял в  дверях.  В руке у  него  висела плетка.  Он  пристально
посмотрел на Фролова и спросил:
     - Ты, комиссар, назначил командовать Крайнева?
     - Да, я... - несколько смущенный, проговорил Фролов. - Крайнев пошел со
своим отрядом. Вернее  сказать, с конной разведкой... Он будет в центральной
колонне. А твои конники в правой, восточной...
     - Мои орлята... и без меня? - глаза  Хаджи-Мурата оскорбленно блеснули.
-  А  потом,  когда  соединятся, Крайнев будет всем отрядом  командовать? Ом
щелкнул языком.
     - Ты ранен...  А  поход нешуточный.  В  таком деле раненый  - и себе, и
другим обуза.  Я же  о тебе забочусь,  чудик  ты этакий. Поправишься -  дело
другое.
     - Все идут! Хаджи-Мурат не идет?
     -  Во-первых,  не все.  А во-вторых,  вот что... -  уже сердито  сказал
Фролов. - Ты находишься в  армии. Так не  заводи  свои порядки! Без лечебной
комиссии нельзя.
     - Я не  лазарет был. Меня кто  лечил?  - Хаджи-Мурат сдвинул  брови.  -
Комиссия? Я сам себя лечил!