ловек в крагах, что был с вами?
     - Не знаю.
     - Позвольте, но вы же не на прогулку отправлялись? - сказал комиссар. -
Это было бы слишком глупо - брать с собой людей и не знать, кто они.
     - Я знаю только, что он из контрразведки.
     - Но его фамилия?.. Фамилия человека в крагах?
     - Я не знаю... Клянусь вам... - пробормотал американец. - Это русский.
     -  Это  не  русский,  а  один  из  купленных  вами  (Фролов  все  время
сдерживался, однако  сейчас невольно  повысил  голос). Говорите  фамилию! Вы
обязаны были ее знать.
     Офицер подался назад и обхватил руками голову:
     - Я  не  помню! Голахти... Что-то  вроде  этого... Его  фамилию  мне не
называли.
     - Кто начальник контрразведки? Английский или американский офицер?
     - Американский... Но я его не  знаю... Я только вчера прибыл. Я простой
офицер полевой разведки и  никогда  не  участвовал  в таких  делах,  - голос
лейтенанта сорвался.
     - Послушайте, вы же не ребенок... Как фамилия начальника контрразведки?
     -  Может  быть,  это выглядит  глупо, но  я  действительно  не  знаю, -
пролепетал Питмэн. - Это ужасно...
     Но я не знаю!  Как только  я прибыл,  меня  сразу послали... -  У него,
вырвался  стон.  -  Простите  меня,  умоляю вас... Я лично  не имею никакого
отношения к контрразведке, клянусь богом!
     - Чем вы это докажете?
     - Я вам все расскажу... Все, что нужно...  Все, все! Но о контрразведке
я ничего не знаю. Я только офицер полевой разведки! Я простой офицер полевой
разведки, - чуть не плача повторял он.
     Даже не зная английского языка, нетрудно было понять смысл этой сцены.
     - Все ясно, Павел, - усмехнулся Павлин, поднимаясь с дивана. - Показала
себя Америка!
     Не глядя на Питмэна, комбриг вышел из комнаты.
     Допрос продолжался.
     Питмэн сообщил,  что  в устье Ваги  на  днях был  перевооружен  большой
пассажирский пароход "Опыт".
     -  По существу,  это  наша  главная  батарея, -  рассказывал  он. - Она
состоит из шести орудий! Калибр - семь три четверти дюймов и восемь дюймов.
     - Какие суда входят в англо-американскую флотилию? - спросил Фролов.
     - В состав Северодвинской флотилии входят: броненосная лодка "Хумблер",
четыре монитора, речные канонерские лодки "Кокхефер", "Глоувворн", "Крикет",
"Херчхебенс",  "Сигала"  и несколько  тральщиков... - ответил  Питмэн.  -  В
операции на Ваге  будут  участвовать  плоскодонные мониторы... Вооружение их
следующее... - он назвал количество орудий и перечислил калибр.
     - Какие  отряды находятся в  районе Усть-Ваги?  Большинство иностранных
отрядов,  находившихся  в этом районе,  по  сообщению  Питмэна, состояло  из
американцев.
     - Но есть и англичане...
     Он  назвал номера батальонов  и  подтвердил данные предыдущей разведки,
рассказав, что  на правом  берегу Двины, у  селения Ростовского, кроме белых
частей, находятся еще и шотландцы.
     - Очень сильный отряд... С полевыми орудиями!
     Когда допрос  кончился, пленного увели на  комендантский пароход. Ночью
его отвезли в  Котлас. А  из  Котласа всех  пленных иностранцев отправляли в
Москву.
     И  комиссар  и Воробьев были  довольны результатами разведки.  Воробьев
даже сказал комиссару:
     -  У  этого  твоего  Сергунько,  Павел Игнатьевич, прямо собачий нюх...
Ей-богу! Взял, кого надо!
     В  каюту к Виноградову зашел Фролов. Павлин  только что умылся,  лицо у
него было еще мокрое, он вытирал его полотенцем.
     - Увезли пленного? - спросил Павлин у военкома. Фролов усмехнулся:
     -  Увезли... Под конец снова чуть  не расплакался...  Боялся,  что  его
расстреляют на месте.
     - А я бы и расстрелял, если бы не приказ из Москвы, - с усмешкой сказал
Павлин. - Патентованная гадина!
     Наступила пауза.
     - А как Тихон? - спросил Павлин. - Так и не нашелся?
     - Пока нет, - ответил Фролов. - Латкин с разведчиками пошли к Шидровке.
Может быть, что-нибудь узнают.
     Павлин бросил полотенце на койку.
     - Что это  ты всюду Латкина суешь? Кто его знает, вдруг из него в самом
деле ученый выйдет? Неужели нельзя держать его при штабе?
     - Нельзя... Он категорически отказался.
     - А Сергунько тоже с ними?
     - Нет. Сергунько принимает роту. В дверь постучали.
     - Войдите, - крикнул Павлин.
     В каюту вошел вестовой Соколов. Он привез с левого  берега телеграммы и
местные  газеты,   в  сокращенном   виде  излагавшие  сообщение  о  заговоре
представителя английского правительства Локкарта.  В центральных газетах это
сообщение появилось 3 сентября. Вот что в нем говорилось:
     "ВЧК  по  борьбе  с контрреволюцией  уже  некоторое  время  тому  назад
установила  попытки; английского  дипломатического  представителя  в  России
войти   в  связь  с  некоторыми   частями  войск  Советской  Республики  для
организации  мятежа и  захвата  Совета  Народных  Комиссаров.  Установленным
наблюдением выяснено, что прибывшему в начале августа из Петрограда в Москву
с рекомендацией  к начальнику британской  миссии  в  Москве Локкарту, агенту
Шнедхену, удалось устроить свидание Локкарта с командиром одной из войсковых
частей, на которую английские власти возлагали свои надежды. Первое свидание
состоялось с Локкартом на частной квартире по Басманной улице. Второе, с его
агентом Сиднеем Рейли,  -  на Цветном  бульваре. (Даты и адреса  указывались
точно.) На  этих  свиданиях были обсуждены вопросы  о  возможности в десятых
числах сентября организовать, в Москве восстание против Советской  власти  в
связи с присутствием англичан на Севере. Говорилось о направлении в  Вологду
войсковых  частей, которые  могли  бы изменническим путем  передать  Вологду
англичанам.  Предполагалось   занять   Государственный   банк,   Центральную
телефонную станцию  и телеграф и ввести военную диктатуру  с запрещением под
страхом  смертной казни  каких  бы то  ни было  собраний впредь до  прибытия
английских военных  властей.  Руки  шпионов дотягивались и до Петрограда для
установления связи с находящейся там английской  руководящей военной группой
и с  группирующимися вокруг нее русскими  белогвардейцами.  На петроградском
совещании  обсуждался  вопрос  о  связи  с  Нижним  Новгородом  и  Тамбовом.
Одновременно с  этим происходили совещания у  дипломатических представителей
различных  "союзных"  держав  относительно  Мероприятий,  которые  могли  бы
обострить внутреннее положение России и ослабить  тем самым борьбу Советской
власти  с  ее противниками  и, в  частности, с англо-французам. Руководители
заговора намеревались обострить продовольственные затруднения, вызвать голод
в Петрограде  и  в  Москве.  Разрабатывались планы  взрыва мостов  и полотна
железных дорог в целях задержания подвоза продовольствия, а также поджогов и
взрывов  продовольственных  складов.  Заговорщики  действовал  всевозможными
методами,  создав  широко  разбросанную конспиративную сеть по  всей России,
пользуясь подложными документами и тратя на  подкупы громадные суммы  денег.
Вся   эта   работа   проходила   под  защитой  и   руководством,  английских
дипломатических представителей. Были  подробно разработаны планы организации
власти  на  другой день  после  переворота.  Начальник английской миссии  г.
Локкарт  пытался   отрицать  указанные   выше  факты,  но  у   ВЧК   имеются
неопровержимые  доказательства,  которые  указывают, что  нити  всего  этого
заговора   сходятся   именно  в   руках  британской  миссии.   Расследование
продолжается".
     Прочитав газету, Павлин молча  положил ее на  стол. Фролов тоже молчал.
Лицо его было бледно, лоб наморщился.
     -  Убийца  пойман  с  поличным, -  сказал Фролов.  -  Теперь ясно,  что
покушение на Ильича - тоже их дело...
     - Народ  собрать? - спросил Соколов.  Он стоял возле двери, не снимая с
головы бескозырки.
     - Собирай,  - приказал комиссар, выходя из каюты. Только что полученные
известия сразу распространились по Чамовской.
     Бойцы, командиры, комиссары, матросы, речники заполнили верхнюю палубу.
Возле  рубки  появились  командир  бригады и военком.  Фролов  начал  читать
сообщение.  Люди стояли, плотно  придвинувшись  друг  к другу. Царила  такая
тишина, что слышно было, как шуршит газета в руках у комиссара.
     Кончив чтение, Фролов сказал:
     -  Товарищи!..  События,  происходящие  у   нас,   на  Северной  Двине,
сплетаются с  тем,  что делается  сейчас на  Волге,  в  Москве, в  Сибири  -
всюду... Всюду, где против нас идет капитал. Сегодняшнее  сообщение является
могучим ударом по врагу. Это  победа, товарищи!  Победа  ВЧК! Победа народа.
Завтра   мы  должны  нанести  врагу   еще  один  сокрушительный  удар.  Всем
командирам,, присутствующим  здесь, предлагаю  немедленно разойтись по своим
частям и подробно рассказать бойцам  о случившемся.  Завтра враг должен быть
уничтожен.  Это будет наш  ответ на происки  международного капитала. Все. В
части, товарищи!
     После того как  митинг кончился, Павлин отослал неотлучно находившегося
при нем Соколова и решил пройтись по  берегу. Ему  хотелось послушать, о чем
люди говорят перед завтрашним боем, и самому побеседовать с ними.
     Над Двиной опять стелился туман. Павлин вышел на размокший после дождя,
покрытый грязью тракт. Лошади еле тащили повозки по наполненным водой ухабам
и  выбоинам. По  обочинам,  с трудом вытаскивая ноги  из  грязи, шли  бойцы.
Узнавая командира бригады, они давали ему дорогу.
     На болотистой лужайке  стояла  группа бойцов. Одни  из них прятались за
деревьями от ветра, другие разжигали в ельнике костер.
     Павлин направился к этим бойцам.
     - Греетесь, ребята? - спросил он.
     - Греемся,  -  ответили  бойцы. -  Пожалуйте к нам, товарищ  Павлин,  к
огоньку поближе...
     Разбросав  немного хворост,  один  из  бойцов сунул  в  него  зажженную
бересту.  Ее мгновенно  скрутило, огненные  язычки побежали  по ней,  костер
затрещал,  отовсюду  поползло  пламя,  и  охваченная  им  сырая  хвоя  густо
задымила.
     Вдруг, в ельнике затрещали ветки и послышались чьи-то шаги.
     Люди  насторожились. Из-за елок  вышел и шагнул  к огню  командир  роты
Бородин  с  забинтованной  головой.  В подоле  рубахи  он  притащил  печеной
картошки и вывалил ее на колени одному из бойцов.
     - Кушайте,  ребята, - громко сказал он. -  Тепленькая.  Подкрепляйтесь.
Завтра в бой идти.
     Осмотревшись, он увидел командира бригады и поздоровался с ним.
     - Что с тобой, друг?  - спросил Павлин, показывая на его  забинтованную
голову.
     Бородин улыбнулся:
     -   Сегодня   ночью   ящики  с  патронами   выгружали.   Неаккуратность
произошла... Ящик скатился.
     - Что ж ты на госпитальное не пошел?
     - Успеется, товарищ комбриг. Сейчас не до госпитального. Гнать надо эту
сволочь, сами знаете. Уму непостижимо, что делают. Я сейчас на такую картину
нарвался, вспомнить страшно.
     И   Бородин   рассказал  Павлину,  что  за  перелеском   он  повстречал
разведчиков, которые тащили на носилках старика с выколотыми глазами. Старик
попал в неприятельскую контрразведку... Там его и обработали...
     - Да  так обработали, товарищ комбриг, - Бородин невольно  поежился,  -
вчуже страшно...
     - Насмерть, что ли? - спросил Павлин, сразу подумав о Нестерове.
     - Жив пока что, - ответил ротный. - Старик! А кто такой, не знаю...
     Но Павлин, уже не слушая Бородина, побежал по болоту.

     Госпитальное  судно стояло  у крутого  берега, поросшего густой травой.
Желтые огоньки от иллюминаторов были видны издалека.
     Павлин быстро поднялся по трапу. В  нос  ему сразу ударил  резкий запах
лекарств.
     -  Где у  вас  операционная? -  нетерпеливо спросил Павлин  у дежурного
санитара. Дежурный  подвел  его к затянутым марлей стеклянным дверям салона.
Павлин  уже взялся  за ручку, но  дверь раскрылась, из салона  вышел  доктор
Ермолин  в  испачканном  кровью  халате  под  руку  с  бледным, как полотно,
Андреем. Увидав командира бригады, Андрей бросился к нему:
     - Как хорошо, что вы пришли, Павлин Федорович!  Пойдемте куда-нибудь, я
вам все расскажу...
     -  Мы  ведь  в самой  Шидровке были.  Я все  ждал  -  не  покажется  ли
кто-нибудь с того берега... Из Усть-Важского. Час обождал, .два, три. Четыре
часа прошло. Никого нет!  Я уж решил сам  махнуть туда.  Есть  у  меня  один
адрес. Флегонтов покойный дал. Была не  была, думаю, если не выручу старика,
хоть  узнаю,   что  с   ним.  Вдруг  является  ко  мне  Сахаров,  шидровский
крестьянин...  Лодку,  говорит, прибило к берегу.  В  ней кто-то кричит.  Мы
побежали... Тихон! Весь в крови.
     - Долго его держали в контрразведке?
     - Почти сутки.  Пытали, мучили. Потом выкололи глаза и бросили в лодку.
С запиской: "Другим наука". Павлин Федорович, это  же - зверство сплошное! Я
двух жителей привез из Шидровки, они видели все. То есть не все, а как вчера
старика волочили. Пойдемте к ним.
     Они спустились на нижнюю палубу.
     Сахаров,  бородатый  крестьянин в брезентовом  плаще,  сидел на  нарах.
Правая  рука  его была забинтована до плеча. Он держал ее  поднятой, видимо,
для того, чтобы кровь оттекала от кисти.
     Возле нар стояла пожилая крестьянка в теплом платке; к ней  прижималась
девочка лет семи.
     - А его кто? - спросил Андрея Павлин.
     -  Они  же.  Солдаты из  англо-американской  разведки. Измученное  лицо
Сахарова было похоже на серую бумагу.
     - Исполосовали  ножом, - медленно говорил он. -  Когда  вчерась  тащили
старика, я  заступился. И  сказал одному: "Чего  вы  лютуете, черти?" Только
всего и сказано было. Вот и получил на орехи. Онисим, брательник, стал  меня
защищать. Избили  его до бесчувствия  и  увезли с собой на пароход. Погибнет
парень.
     - К нам в Шидровку белые вчерась прибежали, - заговорила женщина.
     - Ты не путай, - сказал ей Андрей. - Старика вели англичане?
     - Ну  да, англичане.  А потом  прибежал белый, что по-всякому говорил -
по-нашему и не по-нашему, как хочешь... Вот натерпелись страху-то...
     Женщина вытерла пальцами губы и одернула платок, который был  завязан у
нее по-татарски - в два конца.
     -  Это  прибежал  Голанд-сын...  Сынок  купецкий с  Онеги,  -  объяснил
Сахаров. - Англичане тоже, обруселые только.
     Потрясенный  рассказом  Сахарова,  Павлин  опять  поднялся  на  верхнюю
палубу.
     В докторской каюте сидел за столом Ермолин и писал медицинский акт.
     - Где старик? - спросил Павлин  прерывающимся от волнения голосом.  - Я
хочу повидать его... Можно? - он взглянул на хирурга.
     - Можно... -  ответил Ермолин. -  После  перевязки старик успокоился. Я
дал  ему  наркотик.  Зайдите  ненадолго.  Это  также  подымет его  жизненный
тонус...
     - А как его общее состояние?
     -  Сильный  старик... Думаю,  что  выживет. В здешних  лесах есть такие
старые сосны. Растут в самой чаще, на горках. Вцепятся всеми своими  корнями
в почву, попробуй оторви...
     ...Павлин слушал неторопливый и спокойный рассказ Тихона Нестерова.
     Старик  полулежал  на  койке,  глаза  у  него  были  забинтованы,  лицо
представляло сплошной сине-багровый кровоподтек.
     - Я что толкую... - шептал старик. - Еще не  целиком дошел народ... Да,
и  в темноте  нас держали. Что мы  видели: лес да болото! Ну, чертей иногда,
когда выпьешь, - старик усмехнулся. - Лесной народ... А все-таки в  нем есть
душа! Знает, что нельзя ему терять советскую власть...  Вы это принимайте во
внимание, Павлин Федорович. Вы увидите: у Яшки  Макина много  будет  народу.
Ружья только партизанам дайте...
     - Обязательно, - сказал Павлин. - За советы спасибо.
     -  Нет,  Павлин Федорович, какой я советник? Сам я не  то,  чтобы мужик
путный.   Да   и   счастья   мне  не  было.   А  сколько   я  повидал,  боже
мой...Кулаку-богатею дальше своего  двора и  глядеть не хочется. А для  меня
мир - вольная волюшка.
     Старик  улыбнулся, и  странно  было видеть  улыбку  на  его  израненном
багровом лице.
     - Ей-богу, сквозь  горе,  как в  очки, все видишь. Счастливые  да сытые
жизни не видят.
     -  Да, да, да! - говорил Павлин. -  Понимаю!  Так бы и сидел у тебя, да
пора идти... Ну, дедушка...  поправляйся! - Павлин крепко пожал руку Тихону.
-  Поправишься, я напишу в Вологду, чтобы тебя как следует  лечили и чтобы о
тебе была полная забота.
     - Любка приедет... Она сюда рвется.
     -  Что  Любка? Мы  должны позаботиться,  -  сказал  Павлин. -  Обо всем
напишу. Ты за свою судьбу не тревожься.
     - Спаси бог! - ответил старик. - Не надо. Не  люблю никого отягощать. Я
еще что-нибудь сам промыслю, Павлин Федорович. Мы, простые люди, жить умеем.
Спасибо вам, что пришли. Премного благодарен.
     - Ну, встретимся. Буду  в Вологде, в штабе, разыщу тебя.  Прощай, Тихон
Васильевич.
     - Прощай, Павлин Федорович. Всего хорошего вам во всех ваших делах.
     Старик,  несмотря на  страшную  слабость, приподнялся  немного  и  лег,
опираясь на локти.
     - Да, знаешь, что я надумал? Как ты прикажешь,  Павлин Федорович, так и
сделаю, коли бог смерти не даст...  - слабым голосом сказал  он. - Ох, воры,
дети собачьи! - Тихон схватился за грудь. - Мутит. Слушай, Федорыч! Есть еще
люди, не знают: каково оно,  заморское вино. Выживу - побреду я по избам, по
людям. Научу людей, что сам испробовал. Ну, что скажешь?
     - Мудро решил, дедушка. Ну, прощай, родной!
     - Вот утешил.
     - Лежи, лежи, Тихон Васильевич!
     В это время  дверь скрипнула  и  в  каюту заглянул Фролов;  позади него
стоял Андрей.
     - Кто там? - вдруг сказал старик.
     - Это Павел Игнатьевич и Андрей,  - ответил Павлин.  -  Они  только  на
минутку... Издали поглядеть на тебя.
     - Нет, нет,  господи,  -  обеспокоился и  обрадовался  Тихон. - Заходи,
Игнатьич! А я слышу дыханье, да не  могу признать, чье. Жив я! Давайте руку!
Копошусь еще. Андрей,  ты здесь?  Голубь,  садись сюда...  - старик похлопал
рукой по одеялу.
     Комиссар и Андрей сели на койку, поближе к старику.
     - Ох, били меня, товарищ комиссар! До утра! - сказал старик. - Один все
кулаком дубасил по столу. "Доказывай",  - кричит. Я говорю: "Не бей стола...
Что мне доказывать?  Нечего". Опять  стали  трепать. Я им говорю: "Христос с
вами,  граждане... Я  мужик,  чего  знаю? Ну, сади  меня на  рожон,  темного
человека,  все равно ничего  не  знаю  и не  ведаю..."  "Ах,  -  говорят,  -
темный...  Ну, будешь светлый!"  Да как дали раза!  После того  ничего уж не
помню. Очнулся. Щупаю: вода... На том свете я, что ли? Почему же так мокро?
     Старик крепко прижал к груди голову Андрея.
     - Рад я, господи, - прошептал он. - Выскочил ты из пекла.
     - Ты будешь жить, дедушка... - сказал комиссар.
     - Не  знаю. Справлюсь ли? Ох, били, Игнатьич! - опять зашептал Тихон. -
Бороду драли. Печень бы мою поели, да не сладкая, видать... - он  усмехнулся
и вздохнул. - Спасибо, повидал иностранного обычая. Коли помру, любо мне. Не
за грех, а за святое дело. Ну, прощайте. Что-то клонит...
     Старик откинулся на подушки и застонал:
     - Ох-ти!.. Игнатьич?..
     - Здесь я, Тихон Васильевич... Что? Плохо тебе?
     -  Вспомнил я.  В клоповнике у  них слыхал, один  мущина говорил, будто
нехристи до заморозков рассчитывают забрать Котлас. Не пущайте, смотрите...
     - Просчитаются, - сказал Павлин и переглянулся с Фроловым.
     -  Смотри,  ребята!  -  строго   пробормотал  старик.  Лицо  его  вдруг
перекосила мучительная гримаса, он вытянулся всем телом и потерял сознание.
     Прибежал  доктор,  санитарка принесла  в стаканчике  желтое питье.  Его
влили в рот Тихону. Он опять застонал. Все, кроме доктора и санитарки, вышли
из каюты.
     -  Мне  вспоминается  прошлая  война,  -  говорил Павлин,  когда  они с
Фроловым  спустились по трапу на берег и  пешком  направились в Чамовскую. -
Хоть сам и не был,  да  люди передавали. Пессимизм был  страшный.  А ведь мы
сейчас в военном отношении не только не сильнее царской России, а неизмеримо
слабее. Однако  народ  нас