Что хитрым разрисован был узором.

     Увидела, что Вис грустна с утра,
     Подушка от горячих слез мокра,

     Рассыпалось по сердцу ожерелье, --
     Где мать? Где брат? Где прежнее веселье?

     Сказала ей: "Ты жизни мне дороже!
     Ты не больна, -- зачем же ты на ложе?

     Я вижу, что в тебя вселился див,
     Врата веселья пред тобой закрыв.

     Согнулся, словно лук, твой стан прямой.
     Ужели Мерв стал для тебя тюрьмой?

     Зачем о прошлом плачешь ты все время?
     Скинь тягостное, давящее бремя!

     Довольно, хватит боли и печали!
     Забыть о том, что помнишь, не пора ли?

     Нет худшей муки, чем тоска, безделье,
     Нет лучшего лекарства, чем веселье.

     Услышь меня, стань радостной опять, --
     На мир с весельем будешь ты взирать!"

     От этой речи, сказанной не строго,
     Царица успокоилась немного,

     Лицо в цепях кудрей вздымая с ложа,
     На розу и на солнышко похожа,

     Благоуханьем воздух наполняя,
     Мир превращая в росписи Китая.

     От щек ее, румяных, как восток,
     Роскошный зарумянился чертог.

     Вис, как весна, взглянула влажным взглядом,
     И стал ее чертог весенним садом.

     Но были жарким ливнем слез облиты
     Два вешних цветника -- ее ланиты,

     И стали бледно-синими тогда,
     Как лилии над зеркалом пруда.

     Хоть залита слезами, а свежей
     Нарциссов чистота ее очей.

     Кормилице ответила с тоской:
     "Что счастье, если гибнет мой покой?

     Что для меня круженье небосвода?
     Мне от него -- лишь горе и невзгода.

     Но на кого обрушить мне упреки?
     На город Мерв, на небосвод жестокий?

     Смотри: я обесславлена теперь,
     Горой Альбурз раздавлена теперь!

     Жаровня этот Мерв, а не столица,
     Не город, а глубокая темница.

     Расписанный дворец, чертог бесценный
     Мне огненною кажутся геенной.

     Смотри же: здесь измучили меня
     И стало сердце капищем огня.

     Хоть сердце бьется -- а должно гореть --
     Так бьется рыба, что попала в сеть.

     И я горю, горю, познав утрату,
     Любовью к матери и страстью к брату.

     Ночь для меня волос моих темней,
     А день распахнут, как врата скорбей.

     Мне утром нет покоя, ночью -- сна,
     На муки я весь день обречена,

     Днем -- страхом, ночью -- ужасом объята,
     И нет к успокоенью мне возврата.

     Клянусь тебе: лишь на одно мгновенье
     Я ощутила жизни дуновенье,

     Один лишь раз была отрада мне, --
     Когда Виру увидела во сне.

     Он прискакал -- с мечом и в гордом шлеме,
     Горою возвышаясь надо всеми.

     С охоты возвращался он дубравой,
     Богатый и добычею и славой.

     Он радостно ко мне погнал коня
     И, утешая, приласкал меня.

     Сказал, наполнив сахаром уста:
     "Как ты живешь, душа моя, мечта?

     У недруга в руках, в чужой стране
     Ты помнишь ли, грустишь ли обо мне?"

     Я видела, что он со мной лежал,
     В своей руке он грудь мою держал.

     Мой соловьиный рот, глаза газели
     Он целовал, как никогда доселе!

     Слова, что мне шептал мой муж, мой брат,
     В моей душе, в моих ушах звенят!

     Мне кажется, что я вдыхаю снова
     Тот запах тела сильного, мужского.

     Но ты пойми: от горя я умру, --
     Лишь в сновиденье вижу я Виру!

     Скажи, зачем душа во мне живет,
     Когда душе враждебен небосвод?

     Живу я вместе с горестью большой,
     Жива лишь телом, но мертва душой.

     Здесь, в грязном Мерве, в войске, на пиру,
     Найдешь ли ты такого, как Виру?"

     Сказала -- и слезами залилась,
     Посыпались жемчужины из глаз.

     Кормилица, красавицу лаская,
     Сказала: "Успокойся, дорогая!

     Я от тебя все беды отведу,
     Я на себя приму твою беду!

     Твои слова, о пери, их печаль
     На сердце мне легли как медь и сталь.

     Хотя, я знаю, боль твоя сильна, --
     Я более из-за тебя больна.

     Так не горюй же, с жизнью сладкой споря,
     Не унижайся до тоски и горя!

     Дитя, живи, вкушая наслажденье:
     Мы в мир пришли, чтоб жить одно мгновенье.

     Сей мир для нас -- стоянка на пути:
     Едва придя, тотчас должны уйти.

     В нем с радостью перемешалось горе,
     Но и оно, как тень, исчезнет вскоре.

     Огромен мир, но "мир" звучит, как "миг".
     Смотри: изменчив он и многолик.

     Скорбишь, превратности судьбы познав,
     Но мир всегда таков, каков твой нрав.

     Сегодня, скажем, проиграв, я плачу,
     А завтра мне судьба пошлет удачу.

     Ты -- молода, прекрасна, ты -- царица,
     Перед тобою мир готов склониться,

     Так не томись, покинуть мир спеша,
     В оковах не нуждается душа!

     Есть много в мире молодых и статных,
     Таких, чья жизнь -- в занятиях приятных.

     С упорством предаются наслажденьям,
     И радостно сияет каждый день им.

     Те -- на охоту скачут со двора,
     А тем -- на лютне нравится игра,

     У этих -- рать, у тех -- гарем, богатый
     Рабынями, чьи груди как гранаты,

     Тем -- любы целомудренные жены,
     У каждого -- удел определенный.

     А ты лишь по Виру грустишь, скучаешь
     И больше никого не замечаешь.

     Ты говоришь, что в войске, на пиру,
     В проклятом Мерве равных нет Виру,

     Но в Мерве много ты найдешь других
     Богатырей, красавцев молодых.

     Их лица -- как весенний сад, а стан
     Напоминает у ручья платан.

     Их породили красота и сила,
     А мужество их славу подтвердило.

     Их мудрецы единодушно славят
     И выше, чем Виру, бесспорно, ставят.

     Один из этих юношей таков,
     Что нет ему подобных смельчаков.

     Он -- солнце среди звезд на небосклоне,
     Он -- мускус среди прочих благовоний.

     Царей потомок и Адама семя,
     Он брат Мубада, он украсил время.

     Зовут его Рамин, он -- бес в седле
     И светозарный ангел на земле!

     Виру он равен прелестью лица,
     А добронравием привлек сердца.

     От храбрецов он слышит восхваленья,
     И все пред ним трепещут в день сраженья.

     В Иране мы подобных не найдем:
     Тончайший волос он пробьет копьем.

     Таких не сыщем лучников в Туране,
     И птица падает пред ним заране.

     Он всех страшней во дни кровопролитья,
     Он всех сильней во время винопитья.

     Он барса разъяренного храбрее,
     Он дождевого облака щедрее.

     Хоть он владеет сердцем смельчака,
     В том сердце, так же как в твоем, -- тоска.

     Как ты, как ты, он изнемог от страсти:
     То яблочко распалось на две части.

     Как ты, он одинок, тайком страдая,
     То -- камышинки ветка золотая.

     В тебя он с первого влюбился взгляда,
     С тех пор ему другой любви не надо!

     С тех пор и слез потоки полились
     Из глаз его, прекрасных, как нарцисс.

     С тех пор лицо, что, как луна, блестело, --
     Поблекло, как солома пожелтело.

     Влюбленный, он в любви познал несчастье,
     В себе таит он ужас этой страсти.

     Едва шагнув, попал в силки любви,
     Он отдал сердце за глаза твои.

     В тебе и в нем есть пламень беспокойный,
     И ты и он сочувствия достойны.

     Я вижу: любишь ты, -- но где любимый?
     Здесь двое, что одним огнем палимы!"

     Услышав эти жаркие слова,
     Смутилась Вис прекрасная сперва,

     Внимая с плачем скорбному рассказу,
     Ответила кормилице не сразу.

     Безмолвная, задумалась тогда,
     Поникла головою со стыда,

     И наконец ответила, вздыхая:
     "Украшена стыдом душа людская.

     Придворному Хосров сказал отменно:
     "Бесстыжему и море по колено!"

     Была бы ты стыдлива и мудра,
     Так не плела бы всякий вздор с утра,

     Мне и Виру в тяжелую годину
     Не изменила бы, служа Рамину!

     Его тоской нельзя меня растрогать, --
     Скорее станет волосатым ноготь!

     Годами старше ты, а я моложе,
     Ты мне как мать, а я как дочь. И что же?

     Мне стать бесстыжей? Но судьба казнит
     Ту женщину, что потеряла стыд!

     Ужель внимать должна я лжи презренной?
     Как я возмущена твоей изменой!

     Пусть горе и тоска мне давят душу,
     Пусть я слаба, -- но чести не нарушу,

     Хоть потеряю счастье и удачу,
     Хоть навсегда надежду я утрачу!

     А если твой Рамин красив и строен
     И в Мерве самый он искусный воин,

     То пусть он служит брату-господину,
     А ты не будь служанкою Рамину!

     Не нужен мне Рамин, хотя пригож,
     Не муж он мне, хоть на Виру похож.

     Деньгами -- он, ты -- предложеньем грязным, --
     Не обольстите вы меня соблазном.

     Впредь не внимай любовной болтовне,
     А выслушав, не приноси ко мне.

     Тебе б его с негодованьем встретить,
     Суровой отповедью бы ответить!

     Сказал мобед Хушангу: "Знай, что прав я,
     Для женщин похоть -- выше добронравья,

     Идут, несовершенны от рожденья,
     Путем позора ради наслажденья.

     Теряют разум и стремятся пасть,
     Как только вдруг на них нахлынет страсть."

     Подумай, посмотри, как похоть губит
     Ту женщину, что наслажденья любит.

     Ей посулят, -- она принять готова
     Посул, и лесть, и вкрадчивое слово.

     Мужчина что захочет, то возьмет, --
     Он расставляет тысячи тенет:

     Ведь женщина для вожделенья плоти --
     Легчайшая добыча на охоте!

     Орудия мужчин разнообразны:
     Увещеванья, клятвы и соблазны.

     То победят мольбой, то песней грустной,
     То силою, то ласкою искусной.

     Но стоит женщине в силок попасть,
     Как сразу в похоть превратится страсть.

     Тогда, ее погибели виновник,
     Заносчивым становится любовник.

     Любовь, ты скажешь, сожжена дотла,
     Где было пламя, там теперь зола.

     Она для соблазнителя -- блудница,
     И он ее с презреньем сторонится.

     А женщина, несчастна и упряма,
     Сама запутается в путах срама.

     Он свысока униженную ранит,
     Лук издевательства над ней натянет.

     И он, всего добившись, к ней жесток,
     И ей уже привычным стал порок.

     Ей от любви осталось только горе,
     И гнев любовника, и жизнь в позоре.

     Надежды и желанье сладких нег
     Растают, как на жарком солнце снег.

     Влюбленная, она в цепях желаний
     Подобна раненной смертельно лани.

     То мужа и родных она боится,
     То ей страшна всевышнего десница.

     Здесь -- горе и позор, а в преисподней --
     Огонь вдали от милости господней!

     Идя туда, где шахов не найдем,
     Где спросят о хорошем и дурном,

     Ужели я низринусь в эту грязь,
     Чтоб жить, стыдясь людей, творца боясь?

     Ужели поступлю, как хочет бес,
     Чтоб кара на меня сошла с небес?

     Узнав, что я такая, все, бесспорно,
     Моей любви тотчас рассеют зерна.

     Одни, любовью воспылав земною,
     Все отдадут, чтоб насладиться мною,

     Другие грешницу осыплют бранью,
     Меня подвергнут злому осмеянью.

     Но где же, если по рукам пойду,
     В конце концов я окажусь? В аду!

     Ужели изберу такой удел,
     Чтоб вечный ужас мною овладел?

     Нет, лучше в разуме найду приют,
     Пусть правда и добро меня ведут.

     Надеюсь я на божью благодать:
     Лишь на творца нам надо уповать!"

     Кормилица, поняв, что безуспешна
     Ее затея, ибо Вис -- безгрешна,

     Сказала ей, пойдя другим путем:
     "Не там, где ищем, счастье обретем.

     Нас движет всех вращение судьбы,
     Именование людей -- "рабы"!

     Ты думаешь, что смелые слова
     Отнимут мощь и мужество у льва?

     Иль ты таким владеешь ремеслом,
     Что куропатку сделаешь орлом?

     Мир не зависит от твоих стараний,
     Все наверху предписано заране.

     Наш путь предуготован, предуказан,
     С своей судьбой навеки смертный связан.

     Ты от Виру отторгнута судьбой,
     Судьбой Шахру разлучена с тобой,

     Судьба тебя унизит и возвысит, --
     Твой путь и ныне от судьбы зависит."

     "Пусть так. Судьба, -- сказала Вис в ответ,
     Несет нам зло и благо, тьму и свет.

     Но, сделав зло, мы только зло добудем,
     Зло возвращается к зловредным людям.

     Шахру сочтем первопричиной зла:
     Невесту шаха сыну отдала!

     Мы неповинны, а на ней вина,
     Мне и Виру зло принесла она.

     Я обесславлена, он обесславлен,
     И я раздавлена, и он раздавлен.

     Хороший получила я урок
     И прокляла порочных и порок.

     Зачем самой себе мне быть врагом
     И на судьбу свою пенять потом?

     Ужель тогда судьба пошлет мне счастье,
     Когда приму в дурных делах участье?"

     Кормилица ответила: "Не сын,
     Не родич мне прославленный Рамин,

     Чтоб я трудилась для него, как мать,
     Его любви стараясь помогать.

     Но если он найдет опору в боге,
     То что плохого будет в той подмоге?

     Слыхала ль ты, что говорил мудрец?
     "Во всяком деле всемогущ творец."

     Бог создал мир, и нас, и нашу веру,
     Делам, вещам -- всему нашел он меру.

     Ты посмотри, глаза раскрой пошире, --
     Есть много удивительного в мире.

     Бог превращает злых и лживых -- в честных,
     Богатых -- в нищих, в странников безвестных,

     В развалины -- чертоги и твердыни,
     И в цветники -- бесплодные пустыни.

     Становятся сановники рабами,
     Становятся невольники царями.

     Ты горечи отведала в любви?
     Так суждено, ты с горечью живи.

     А станешь ты любимицей судьбы, --
     Исполнит небо все твои мольбы.

     Здесь бесполезны знанье, ум, здоровье,
     Предосторожность или хладнокровье,

     Ни мудрость не важна, ни безразличье,
     Ни золото, ни имя, ни величье,

     Ни хитрость, ни искусство, ни господство,
     Ни благочестие, ни благородство,

     Ни круг друзей, ни смысла ясный свет,
     Ни родина, ни родичей совет.

     Приходит страсть, и нет страшнее боли, --
     Но покориться надо поневоле.

     "Она права", -- ты скажешь про меня.
     Ужели дым взовьется без огня?

     Когда сильней полюбишь, чем теперь,
     Мои слова похвалишь ты, поверь.

     Тогда поймешь, увидишь ясно вдруг,
     Кто я тебе -- иль враг, иль добрый друг.

     Увидишь: все, что станется с тобой,
     Заране предначертано судьбой."


        "КОРМИЛИЦА ПРОДОЛЖАЕТ УГОВАРИВАТЬ СВОЮ ПИТОМИЦУ"

     После долгих уговоров кормилице наконец удается склонить
     сердце Вис к Рамину.


        "ВИС ВИДИТ РАМИНА И ВЛЮБЛЯЕТСЯ В НЕГО"

     Однажды во дворце у властелина
     Шел пир -- на счастье юного Рамина.

     Сверкали звезды, месяц и заря --
     Красавицы и воины царя,

     Все -- знатные, и все -- друг друга краше,
     Тюльпанами в руках пылали чаши.

     Как щедрой влагой облако полно,
     Так щедрым счастьем разлилось вино.

     Князья, военачальники, вельможи
     На яркие созвездия похожи,

     Как солнце среди них -- Рамин высокий,
     Глаза -- нарциссы, как шиповник -- щеки.

     Уста -- как виноградная услада,
     А кудри -- словно гроздья винограда.

     Он вырос, как цветник растет весной,
     Он -- кипарис вблизи воды речной.

     Он узок в поясе, и узок рот,
     И сердце сузилось из-за невзгод!

     Он пировал и чанг держал в руке,
     Но был он -- как утопленник в реке.

     От страсти и вина он пьян вдвойне,
     Его тоска -- в разлуке и в вине.

     Как золото, от пьянства лик расплавлен,
     Нет, горечью любви Рамин отравлен!

     Лицо любимой для него -- вино,
     Ее дыханьем сердце сожжено!

     Явилась Вис в цветник, сама в цвету,
     Цветению даруя красоту.

     Кормилица, не пожалев труда,
     Обманом привела ее сюда.

     Сквозь щелку посмотрев с навеса вниз,
     Она сказала луноликой Вис:

     "Душа моей души! Скажи, царица,
     Кто может красотою с ним сравниться?

     Лишь твой любимый на него похож,
     Как этот витязь, лишь Виру хорош!

     Сама весна в его чертах жива,
     Лицо -- изображенье божества!

     Тебе такой возлюбленный под стать,
     Такой тобою вправе обладать."

     Как только Вис взглянула на Рамина,
     Слились душа и тело воедино.

     Внимательнее посмотрела вновь, --
     К Виру забыла верность и любовь!

     Подумала: "Что, если, мной ценим,
     Он сделался б возлюбленным моим?

     Покинули меня супруг и мать.
     Ужели я в огне должна сгорать?

     К чему мне одиночество в неволе?
     К чему терпеть? Я из железа, что ли?

     Найдется ли утешнее услада?
     Отказываться от него не надо!"

     Так думала она, душой болея,
     О времени прошедшем сожалея.

     Сгорая от любви необычайной,
     С кормилицей не поделилась тайной.

     Сказала: "Подтвердился твой рассказ, --
     Он в жизни даже лучше во сто раз.

     Рамин умен, красив и благонравен,
     Виру судьбой блистательною равен,

     Но то, что ищет, -- не найдет, не встретит:
     Я та луна, что для него не светит!

     Его недугом не хочу болеть,
     От страсти не хочу терзаться впредь.

     Не надо мне страданий и стыда.
     Зачем ему заботы и беда?

     Красавицу найдет по божьей воле, --
     Забудет обо мне, о прежней боли!"

     С навеса цветника спустилась Вис.
     Над миром -- ей казалось -- мрак навис.

     Казалось: близко злого дива запах,
     Ее душа -- в его когтистых лапах,

     Он отнял силу тела, краску щек,
     Из сердца он терпение извлек.

     Сильна, но и робка была любовь, --
     Из сердца начала сочиться кровь.

     То страсть горит в глазах огнем безумья,
     То в голову приходят ей раздумья,

     То говорит: "Зачем дрожать заране?
     От вражеских избавлюсь посяганий!

     Зачем отказываться от любви
     И сдерживать желания свои?

     О нет, бежать от страсти нет причин,
     Когда влюбленный честен, как Рамин!"

     То стыд со страстью расправлялся разом,
     И ей давал советы ясный разум.

     Ей было страшно сделаться бесчестной
     И трепетать пред карою небесной.

     Боялась в преисподнюю попасть, --
     Сильнее были стыд и страх, чем страсть.

     И каялась она, что полюбила,
     И господа о помощи молила.

     Твердило сердце, тверже становясь,
     Что станет преступленьем эта связь.

     Ее пугало вожделенья ложе,
     Ей честь была любимого дороже.

     Так воцарились в сердце справедливость,
     И божий страх, и разум, и стыдливость.

     Не ведала кормилица, что честь
     Она любви решила предпочесть.

     Кормилица отправилась к Рамину:
     "Ветвь радости украсила равнину,

     И стала Вис уступчивей немного,
     Ослабло горе, улеглась тревога.

     Твоею станет Вис, я верю в это, --
     На древе счастья жди плода и цвета."

     Рамин обрадовался, как мертвец,
     Что оживал -- и ожил наконец.

     Поцеловал он перед мамкой землю.
     "О мудрая, -- сказал, -- тебе я внемлю!

     От смерти ты меня спасла, я чту
     Венца превыше эту доброту.

     Достойна чистота твоя наград,
     Пускай господь воздаст тебе стократ.

     Я должное воздам твоим трудам,
     Когда всю душу я тебе отдам.

     Тебе я сын теперь, а не чужой,
     Так будь мне матерью и госпожой!

     Я все твои исполню повеленья,
     Жизнь за тебя отдам без сожаленья.

     Отныне ты распоряжайся мной,
     Моим деяньем, честью и казной."

     Любезных слов он много произнес,
     Ей три мешка динаров преподнес

     И золотой ларец, что шахам нужен, --
     Шесть нитей было в том ларце жемчужин,

     Хранил немало мускуса ларец
     И золотых, с алмазами, колец.

     Кормилица даров не приняла.
     "О ты, -- сказала, -- чья судьба светла!

     Рамин, люблю тебя не ради злата,
     Ведь я сама достаточно богата.

     Для глаз моих ты -- радостней зари,
     Не деньги, -- нежный взгляд мне подари!"

     Лишь перстене