стойному достойную отдам!"

     Вис покраснела от стыда, едва
     Шахру произнесла свои слова.

     Желание в ее душе зажглось,
     Согласье из молчанья родилось.

     Ни да, ни нет ответить не посмела:
     Страсть к брату обожгла и дух и тело.

     Но было радостным сиянье глаз:
     Она любовь познала в первый раз.

     Ланиты заалели, как вино,
     Что сумраком кудрей осенено.

     Молчала дочь, но догадалась мать,
     Что брату Вис женой согласна стать.

     И опытом и возрастом богата
     Была Шахру: ведь и она когда-то

     Впервые вспыхнула во цвете лет,
     И был молчанием ее ответ.

     Поняв, что Вис от страсти расцвела,
     Тотчас же звездочетов созвала,

     Спросила: "Каково небес веленье?
     В них противленье иль благоволенье?

     К добру ли сочетание светил?
     Что свет Сатурна детям возвестил?

     Брат и сестра вступить ли в брак должны?
     Получше нет ли мужа для жены?"

     И звездочеты, мудрые провидцы,
     Исследовали звездные таблицы,

     По знакам на небесных письменах
     Они избрали месяц Азармах:

     Вращение светил обозначало,
     Что месяц Азармах -- весны начало.

     Вот наступило нужное число.
     Вот шесть часов от вечера прошло.

     Шахру явилась, царственно светла,
     И дочь и сына за руку взяла,

     У бога попросила благодати,
     Осыпав дивов тысячью проклятий, --

     Да охраняют ангелы и бог
     Молодоженов от мирских тревог.

     Затем сказала детям дорогим:
     "Да будьте счастьем счастливы благим.

     Излишня роскошь на таком пиру,
     Когда за брата выдают сестру.

     Не нужен жрец и не нужна печать,
     Да и свидетелей не надо звать:

     Бог засвидетельствует ваш обряд,
     Луна и солнце вас благословят."

     Соединила руки молодых,
     Благословила двух детей своих:

     "Да будет ваша радость бесконечна,
     А каждое деянье -- человечно.

     Любите вы друг друга беспорочно,
     Пусть бракосочетанье будет прочно,

     И пусть единство мужа и жены
     Единством станет солнца и луны."


        "3АРД ПРИБЫВАЕТ К ШАХРУ КАК ПОСОЛ"

     В том деле, что удач не предвещало,
     Плохой конец заметен был сначала.

     О том, что непогода будет днем,
     С утра по разным признакам поймем.

     Уже зимою нам ясна примета,
     Что засухою разразится лето.

     Нам сразу же являет ствол кривой,
     Что древо не оденется листвой.

     Поймем, взглянув на ветвь весной холодной,
     Что эта ветвь останется бесплодной,

     А по изгибу лука мы поймем,
     Что полетит стрела кривым путем.

     Вот так же этот брак сулил несчастье,
     И вместе с ним обрушились напасти.

     Едва Шахру соединила свято
     Две трепетных руки сестры и брата,

     Едва, в предвестье неги и услад,
     Был на айване совершен обряд, --

     Со стороны реки на светлый день
     Упало облако, ночная тень.

     То облако вдруг стало черной тучей, --
     Так среди гор клубится прах летучий.

     Но то не тучу поднял черный прах, --
     То витязь на коне скакал в горах.

     На скакуне сидел он вороном, --
     И так же темен был наряд на нем.

     Плащ, сапоги, и пояс, и чалма
     На всаднике чернели, как сурьма,

     А паланкин с навесом и попоной
     Синел фиалкою, в реке рожденной.

     Такой примчался всадник в эту пору.
     Он звался Зардом, походил на гору, --

     Советник шаха, и посол, и брат.
     Как лилия, синел его наряд.

     Глаза -- рубины, красные от пыли,
     Морщины гнева лоб избороздили.

     Он был похож на льва, что ждет добычи,
     На волка, что почуял запах дичи.

     Посланье шаха он держал в руках,
     Душистой амброй путь его пропах:

     Ведь начертали за строкой строку
     На амброю пропитанном шелку.

     Бежали сладкие слова, блистая,
     Внизу -- печать и подпись золотая.

     К дворцу Виру примчавшись поутру,
     Зард спешился, приблизился к Шахру,

     Предстал он с извиненьем и поклоном:
     "Я прибыл за ответом благосклонным.

     Царь приказал, -- а для меня сегодня
     Приказ царя, как заповедь господня, --

     Царь приказал, чтоб я пустился в путь,
     Ни разу не помыслив отдохнуть,

     Чтоб я помчался, вихрь напоминая,
     Чтоб от меня отстала пыль сквозная,

     Чтоб ночью был стремителен и днем,
     Чтоб ни на миг не насладился сном,

     Чтоб сразу же вернулся в Мерв с дороги,
     Чтоб не дремал мой конь крылатоногий, --

     Пускай седло я ложем изберу,
     Покуда не предстанет мне Шахру,

     Чтоб от царицы я ответ доставил,
     Чтоб тут же в Мерв бразды коня направил."

     Затем сказал: "Приветы шлет Мубад
     Тебе, кто озарила райский сад."

     Шахру он славословит, говоря:
     "Прими привет от зятя и царя.

     Да будут счастьем дни твои полны
     В делах венца, престола и страны."

     Всем передал он благопожеланье,
     Вручил Шахру державное посланье.

     Прочтя письмо, что ей привез посол,
     Шахру увязла, как в грязи осел.

     Слова властителя дышали жаром:
     Напомнил царь о договоре старом!

     Вначале шаханшах восславил бога,
     Который судит правильно и строго:

     "Его законы в двух мирах ясны,
     Ни в чем он не допустит кривизны.

     Он правдою украсил мир и спас,
     Такой же правды требует от нас.

     Победой награждает он того,
     Кто борется за правды торжество.

     Всех прав ценнее в мире право правды,
     Вовек не потускнеет слава правды!

     Мне только правда от тебя нужна,
     И ты сама творить ее должна.

     Ты помнишь, мы с тобой в союз вступили,
     Рукопожатьем договор скрепили,

     Нас дружбы и любви связала связь,
     Поклялся я, и ты мне поклялась, --

     Так вспомни клятву дружбы и любви,
     Будь справедлива, правду прояви!

     Ты дочь мне обещала в договоре,
     Которую и родила ты вскоре.

     Поскольку я -- твой венценосный зять,
     Мне дочь твоя -- как божья благодать.

     Ты родила, когда вступила в старость,
     Чтоб мне, счастливцу, дочь твоя досталась.

     Ее рожденью несказанно рад,
     Я нищим роздал множество наград,

     Затем, что в боге я нашел опору:
     Содействовал всевышний договору.

     Сейчас я не хочу, стремясь к отраде,
     Чтоб ту луну держали в Махабаде.

     Там юноши и старики развратны,
     Им наслажденья похоти приятны.

     Мужчины -- сластолюбцы, волокиты,
     Пороками своими знамениты.

     Они склоняют жен ко лжи, к измене,
     Они хотят запретных наслаждений.

     Опасны женщине такие люди:
     Любая среди них погрязнет в блуде!

     Ведь женщина слаба, мягкосердечна,
     Подвержена греху, пуста, беспечна.

     Она отдаться первому готова,
     Кто ей нашепчет ласковое слово.

     Пускай умна, блюдет свой дом и честь, --
     А сладко слушать ей мужскую лесть!

     Попробуй женщине сказать любой:
     -- Луна и солнце меркнут пред тобой,

     Люблю тебя, я у тебя во власти,
     Готов я душу разорвать на части,

     И днем и ночью я мечусь от боли,
     Я обезумел, я лишился воли.

     Погибну, ибо жребий мой тяжел:
     Живу, пока держусь за твой подол!

     Приди ко мне и утоли мой голод:
     Томлюсь я как и ты, как ты, я молод!

     Будь эта непорочная жена
     Верна супругу, с разумом дружна, --

     А наслаждается такой отравой
     И сразу расстается с доброй славой.

     Я знаю: дочь твоя чужда порока,
     Но за нее волнуюсь я глубоко.

     От искушений ты избавь ее,
     Из Махабада в Мерв отправь ее!

     Не думай о приданом: не казна,
     А милая супруга мне нужна!

     Я так богат, что жемчуг мне не нужен:
     Мне дочь твоя дороже всех жемчужин!

     Я буду баловать ее всечасно,
     И станет ей моя казна подвластна.

     К ее ногам я брошу всю державу,
     Что ей по нраву -- будет мне по нраву.

     Тебе я столько ценных дам наград,
     Что золотом заполнишь целый град.

     Ты радость обретешь, прогонишь страх,
     Я за тобой оставлю землю Мах.

     Виру как сыну я воздам почет:
     Жену из дома моего возьмет.

     Я так восславлю весь твой род почтенный,
     Что не умрет он в памяти вселенной!"

     Шахру, прочтя послание, сама
     Свернулась наподобие письма.

     Царица устыдилась сердцем жестким,
     И каменное сердце стало воском.

     Глаза померкли, омрачился разум,
     Потрясена, оцепенела разом.

     Казалось, что сломил ее недуг,
     Не видела, что делалось вокруг.

     Раздавлена раскаяньем, терзалась,
     Клятвопреступницей себе казалась.

     Затрепетала бедная душа,
     Как бы грехом тягчайшим согреша.

     Нарушив клятву, от стыда горя,
     Она боялась бога и царя.

     Да! Клятвопреступленье кто простит?
     То страх оно приносит нам, то стыд!

     Предчувствием беды стеснилась грудь,
     Не может слово молвить, ни вздохнуть.

     Тогда на мать, дрожащую от срама,
     Взглянула Вис и вопросила прямо:

     "Всю правду мне поведай. Что случилось?
     Где ум, где разум твой, скажи на милость!

     Как выдать замуж, совесть отвратя,
     Могла ты нерожденное дитя?

     Ты, совершив постыдное деянье,
     Себя же предала на осмеянье!"


        "ВИС РАССПРАШИВАЕТ ЗАРДА И ВЫСЛУШИВАЕТ ЕГО ОТВЕТ"

     Затем послу она сказала слово:
     "О, кто ты? Рода, племени какого?"

     Ответил тот: "Я -- приближенный шаха,
     Вожатый войск, не ведающий страха.

     Шах, отправляя воинство в поход,
     Мне предлагает выступить вперед,

     И возлагает на меня все время
     Трудов славнейших и тягчайших бремя,

     И, ни единой тайны не храня,
     Советов спрашивает у меня.

     Я обо всем осведомлен заране,
     Я соучастник всех его желаний.

     Я почитаем всей его страной,
     Зовусь я Зардом, конь мой -- вороной."

     Красавица, услышав речь посла,
     С насмешкою в ответ произнесла:

     "Пусть тот, кому ты служишь, пропадет,
     А с ним -- его величье и почет!

     Так, видно, в вашем Мерве поступают:
     Одну супругу двое выкупают,

     Чтоб увезти замужнюю жену,
     Чтоб чахла, непорочная, в плену!

     Иль наших ты не видишь пирований?
     Иль музыки не слышишь на айване?

     Иль не пришли сюда, как в сад пригожий,
     Красавицы и знатные вельможи?

     Смотри, -- на них запястья и браслеты,
     Они в парчу и золото одеты.

     Правители сидят среди гостей,
     Воители из разных областей,

     Красавицы со всех опочивален, --
     Цветы садов, чей жребий беспечален.

     Здесь пьют вино, здесь мускус и алоэ,
     Здесь праздник, здесь веселье удалое.

     Ты видишь ли величие дворца?
     Ты слышишь, как в груди стучат сердца?

     Сосед встречает радостно соседа,
     И льется задушевная беседа:

     "Да будет вечно счастлив этот дом,
     Где прелесть и богатство мы найдем,

     Где дочери -- невесты для царей,
     Где витязи -- мужья для дочерей!"

     Приехав к нам, увидел ты красавиц,
     На свадьбе ты услышал много здравиц,

     Теперь коня ты можешь повернуть,
     Пуститься, как стрела из лука, в путь.

     Не верь в удачу смыслу вопреки:
     У той удачи руки коротки!

     Нас письмами не запугает шах:
     Для нас его посланья -- пыль и прах!

     Помчись назад, чтоб не было заботы!
     Виру вернется вечером с охоты,

     Разгневает супруга твой приезд, --
     Подальше скройся ты от наших мест!

     Вернись к царю царей с его письмом,
     Скажи ему, что беден он умом,

     Чтоб не питал напрасную надежду,
     Что в шахе мы увидели невежду.

     Скажи: "Настал твоей поры предел,
     От старости твой разум ослабел,

     А если бы не одряхлел твой разум,
     Ты б не прислал посла с таким наказом,

     О девушках не думал бы, постылый,
     Припасы ты б готовил для могилы!

     Мой брат и я -- прекрасная чета,
     А наша мать Шахру -- знатна, чиста.

     Я мать свою люблю, мне дорог брат,
     Мне не нужны ни Мерв, ни ты, Мубад!

     К чему мне Мерв -- чужой, немилый, дальний,
     Пока Виру -- в моей опочивальне!

     Здесь кипарис, весь в жемчугах, расцвел, --
     К чему же мне бесплодный, дряхлый ствол?

     Лишь тот уехать хочет в край чужой,
     Кто дома у себя скорбит душой.

     Как солнце, для меня сияет мать,
     Я брату сердце счастлива отдать,

     Как молоко с вином, слились мы ныне, --
     Старик Мубад к чему мне на чужбине?

     Скажи, зачем мне нужно, чтобы старость
     С цветущей молодостью сочеталась?


        "МУБАД УЗНАЕТ, ЧТО ВИС ВЫДАНА ЗАМУЖ ЗА ВИРУ, И ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ВОЙНУ"

     Как только Зард привез такой ответ,
     Лег на лицо Мубада желтый цвет,

     Лицо, что было, как вино, румяно,
     Вдруг пожелтело желтизной шафрана.

     Сказал бы ты, что дух ушел из тела,
     Душа от гнева плавилась, кипела.

     Как ива, он дрожал, как солнца луч,
     Когда, дробясь, он входит в быстрый ключ.

     Спросил он: "Брат, ты видел это сам?
     Поверил слухам иль своим глазам?

     Не то, что ты услышал за беседой,
     А то, что видел сам, ты мне поведай.

     Верней услышанного -- лицезренье,
     Сильней уверенность, чем подозренье.

     Но подозренье мне грозит позором, --
     Скажи, что собственным ты видел взором?"

     Ответил брат: ты знаешь, что царю
     О том, что не видал -- не говорю.

     О том, что видел сам, -- поведал честно,
     Сокрыв лишь то, что стало мне известно.

     Как брат мне был Виру, как мать -- Шахру,
     Не раз обоих славил на пиру,

     Теперь обоих не хочу я видеть,
     Я стал из-за тебя их ненавидеть.

     К чему мне сердце, если хоть частица
     Любви к тебе из сердца испарится!

     Потребуешь, -- так перед всем дворцом
     Сто раз я поклянусь благим творцом:

     Я видел свадьбу, я тебе не вру,
     Но я не ел, не пил на том пиру.

     Тот праздник яркий, радостный, нарядный
     Казался мне темницей неприглядной.

     Он полем битвы был, а не весельем,
     Казался мне колодцем, подземельем.

     Не мог и песнопениям внимать я, --
     Они в ушах звенели как проклятья!

     О том, что я узнал, пришел с рассказом,
     И знай: покорен я твоим приказам!"

     Известьем повторенным опечален,
     Мубад, казалось, был змеей ужален.

     Шипел, виясь, как злобная змея,
     Кипел, как свежего вина струя.

     Вельможи, что стояли справа, слева,
     Зубами стали скрежетать от гнева:

     "Шахру осмелилась нарушить слово,
     Жену владыки выдать за другого!

     Звезду, что светит шахскому двору, --
     Твою жену как мог отнять Виру?"

     Затем сказали: "Ты потребуй, шах,
     Чтоб наказал злодея город Мах,

     Не то войска в чертог Виру, Карана
     Ворвутся, как от сглаза, невозбранно.

     Мир сглазила Шахру, но мир таков,
     Что сын ей станет злейшим из врагов.

     Не только брату не дадим сестру,
     Но отберем и царство у Шахру!

     Невесты -- женихов тогда лишатся,
     Владык венчанных -- города лишатся!

     На землю Мах, всесилен и жесток,
     Из тучи грянет гибели поток.

     Все истребится мстительной рукой,
     То, чем владел один, возьмет другой.

     Едва в ту землю вступит наша рать, --
     Начнем страну громить и разорять.

     Повсюду будет литься кровь расплаты,
     Все люди будут ужасом объяты."

     Когда померкли для царя созвездья,
     Он в сердце ощутил огонь возмездья.

     Созвал писцов Мубад, в парчу одетый,
     Свои слова рассыпал, как монеты:

     Он жаловался на Шахру царям,
     Клятвопреступнице -- позор и срам!

     Ко всем, кто был под ним, во все концы
     С посланьями отправились гонцы.

     Оповещал властитель воевод:
     "Хочу на Махабад пойти в поход..."

     Одних он звал на помощь, а другим
     Велел, чтоб вышли с войском боевым --

     Табаристан, Гурган и Кухистан,
     Хорезм, и Хорасан, и Дехистан,

     Синд, Хиндустан, Китай, Тибет, Туран,
     И Согд, и земли сопредельных стран.

     Бессчетные войска сошлись тогда.
     Скажи: настал день страшного суда.


        "ВИРУ УЗНАЕТ О ТОМ, ЧТО МУБАД ПОШЕЛ НА НЕГО ВОЙНОЙ"

     Когда ушей Виру достигла весть
     О том, что шах Мубад задумал месть,

     Что полчища со всех концов земли
     На славный город Мах войной пошли, --

     Случилось так, что в эти дни друзья,
     Сановники, вельможи и князья

     Истахра, Хузистана, Исфагана,
     Азербайгана, Рея и Гиляна,

     Их дети, жены, чествуя Виру,
     Там собрались на свадебном пиру,

     И пребывали гости в Махабаде
     Полгода, светлой радуясь усладе.

     Услышав, что великий царь царей
     На них послал войска богатырей,

     Они отправили гонцов с приказом,
     Чтоб их войска сюда явились разом.

     Пришли бойцы, стоят -- к стене стена,
     Казалось, что для ратей степь тесна.

     Такое войско завладело степью,
     Что степь, сказал бы, стала горной цепью.

     Пришли стрелки, отважные бойцы,
     Возмездья справедливого творцы.

     Была такая сила в них жива,
     Что затмевала мощь слона и льва.

     С горы Дейлем пришедшим пешим строем
     И силу и величье гор присвоим!

     Здесь были и охотники за львами,
     И храбрецы с седыми головами.

     Стоявших впереди и позади
     Возглавили могучие вожди,

     А те, кто был на крыльях и в средине,
     Железной уподобились твердыне.

     Стоял напротив шаханшах Мубад,
     Чья рать шумела, как весенний сад.

     Здесь грозно все: уменье и число,
     И левое, и правое крыло.

     Под воинством из Мерва вся земля
     Ревела, как река Джейхун, бурля.

     Мир вздрогнул, в темном ужасе отпрянув
     От рева труб и грома барабанов.

     Пыль до неба взвилась в тревожный час,
     Как бы с луной таинственно шепчась.

     Нет, бесы поднялись на небеса,
     Чтоб ангелов услышать голоса!

     Как звезды в тучах -- воины в пыли,
     Казалось, дни последние пришли,

     Луна, казалось, вздрогнула: нежданно
     Низринулся поток из Хорасана.

     Но то не шел с небесных склонов дождь, --
     То был рычащих львов, драконов дождь!

     Такое воинство пришло с царями,
     Что степью стали горы, степь -- горами.

     Казалось, войско сделалось рекой,
     Вершины гор снесет поток людской!

     Так, с жаждой мести в душах и в умах,
     Войска царя вступили в землю Мах.

     Сошлись две рати в этом бранном споре,
     Одна -- как вихрь, другая -- словно море.

     Остра их середина, как булат,
     Их крылья с двух сторон, как львы, рычат!


        "ОПИСАНИЕ СРАЖЕНИЯ МЕЖДУ МУБАДОМ И ВИРУ"

     Лишь на восток восточный шах пришел,
     Чей раб -- луна, а небосвод -- престол,

     Построились войска, гром барабанов
     Тогда раздался из обоих станов.

     Не барабаны грянули, а дивы, --
     К возмездию послышались призывы.

     Заговорили трубы боевые,
     Чтоб мертвые сражались как живые.

     Был говор труб -- как первый гром весной,
     Он гнал весну из тишины лесной.

     Он был настолько страшен, что заране
     Весна пустилась в бегство с поля брани.

     Казалось, барабаны укоряли:
     "Эй вы, идти в сраженье не пора ли?"

     А голоса литавров неуемных
     Казались плачем плакальщиц наемных.

     Стонал сантур, стонал, звонкоголос,
     Как соловей средь виноградных лоз.

     Вторгался в это пенье трубный зов, --
     Как бы слились стенанья двух певцов.

     Дух замирал, той музыке покорный,
     От изумления вопили горны.

     Казалось, над владельцем хохотал
     В его руке сверкающий кинжал.

     Кольчужные ряды па поле брани
     Напоминали гору в океане.

     Здесь пешие -- как чудища в пучине,
     А всадники -- как барсы на вершине.

     Такой восторг объял их