останавливается у Балтийского
моря, постоянно должна отступать, отталкиваться от него и все же опять
неодолимо влечется к нему. Молодой орел бьется в клетке. Но молодой орел
растет, мужает; уставши от кружения мысли около России, молодой человек
мало-помалу войдет внутрь ее, станет на действительную почву, начнет
заниматься настоящим, текущим делом. Северный океан, Китай, Индия,
Каспийское море, Персия, Балтийское море, в которое труднее пробраться,
чем в Восточный океан, - все это мечты, сказочные подвиги богатыря,
ищущего приключений, отправляющегося на поиск заколдованного терема,
спящей царевны и т. п.; человек пробуждается, грезы исчезают; является
жизнь, наяву, настоящая, действительная, а настоящее, действительное - это
Россия с ее внутреннею и внешнею жизнию, вот чем надобно заняться.
   Что же здесь на первом плане? Война с Турциею, -война, начавшаяся в
правление Софьи и ведшаяся при ней неудачно; надобно загладить эти
неудачи, кончить войну с честию, славою; здесь самый удобный случай
выступить на сцену достойно перед Россиею и Европою, а война идет
европейская, первая европейская война для России в союзе с европейскими
государствами. В царствование Алексея Михайловича продолжительная и тяжкая
война России с Польшею за Малороссию кончилась крайним истощением обоих
государств с тем различием, что Россия имела средства поправиться, а
Польша их не имела. По окончании этой войны польский вопрос получает новый
вид. Оказалось, что России нечего бояться Польши; Польша не будет более
помехою движению России в Европу; напротив, Польша должна затянуть Россию
в европейские дела, в общую европейскую жизнь, если бы даже Россия этого
не хотела: Польша по своему бессилию, по своему страдательному положению
становилась ареною, на которой должны были бороться чужие народы, бороться
с оружием в руках и дипломатическими средствами; Россия не могла
оставаться праздною зрительницею этой борьбы, волею-неволею она должна
принять в ней участие, не дать усилиться здесь враждебному влиянию, не
дать чужим захватить своего, русского, а известно, сколько было русского
добра у Речи Посполитой польской. Где труп, там соберутся орлы, и хищники
вились над Польшею. Казак Дорошенко, гетман польской Украины, кликнул
турецкого султана на добычу; поддавшись ему, турки явились на зов и
разгромили Польшу, объявляя притязание на всю Украину, которую именем
казачества отдавал им Дорошенко. Таким образом, Россия втягивалась в
первый раз непосредственно в войну с Турциею и, естественно, должна была
помогать Польше. Турки в последний раз перед упадком своим явились грозны
для соседей:
   Австрии, Венеции предстояла страшная опасность; Вена подвергалась осаде.
   Такое положение естественно вело к союзу этих соседей против общего
врага, врага всему христианству. Россия и Польша заключили вечный мир; Ян
Собеский со слезами подписал знаменитый Московский договор, по которому
Киев навсегда оставался за Россиею, но за эти слезы Россия должна была
заплатить деятельною помощию Польше против турок.
   Впервые Россия вступала в общее действие с европейскими державами, с
Польшею, Австриею и Венециею, явилась членом этого союза, который
назывался священным. В Москве решено было действовать против Крыма, чтоб
удержать татар от пода-ния помощи туркам. Два степных похода на Крым,
соединенные страшными тягостями для войска, были неудачны, что наложило
пятно на правление Софии, на ее любимца кн[язя] В. В. Голицына,
предпринимавшего эти походы.
   Крупных военных действий не было до тех пор, пока в развитии Петра не
произошел поворот от юношеской мечты, от неясных стремлений, от
неопределенных порывов к действительности, от юношеской потешной
деятельности к труду государя.
   Надобно было продолжать энергически и кончить с честию и пользою
турецкую войну, тем более что восточный вопрос представлялся уже с тем
великим политическим и нравственным значением, какое он имеет в жизни
русского народа. Иерусалимский патриарх писал, что французы, пользуясь
враждою между Россиею и Портою, отнимают святые места у православных. "Нам
лучше жить с турками, чем с французами, - писал патриарх,- но вам не
полезно, если турки останутся жить на севере от Дуная, или в Подоле, или
на Украине, или если Иерусалим оставите в их руках: худой это будет мир,
потому что ни одному государству турки так не враждебны, как вам. Если не
будет освобождена Украина и Иерусалим, если турки не будут изгнаны из
Подолии, не заключайте мира с ними, но стойте крепко. Если будут отдавать
вам весь Иерусалим, а Украины и Подолии не уступят, не заключайте мира.
Помогите полякам и другим, пока здешние погибнут.
   Вперед такого времени не сыщете, как теперь. Вы упросили Бога, чтоб у
турок была война с немцами; теперь такое благоприятное время, а вы не
радеете.
   В досаду вам турки отдали Иерусалим французам и вас ни во что ставят.
Много раз вы хвалились, что хотите сделать и то и другое, и все
оканчивалось одними словами, а дела не явилось никакого". Не Петру было
слушать, что дело не явилось. Дело явилось в 1695 году.
   Но шкипер не пойдет в степной поход; он подплывает к сильной турецкой
крепости Азову, загораживающей дорогу к морю. Шкипер подплыл под Азов,
преодолев большие препятствия, задержки. "Больше всех задержка была от
глупых кормщиков и работников, которые именем слывут мастера, а дело от
них, что земля от неба", - писал Петр. "Но,-продолжал он,-по молитвам
св[ятых] апостолов, яко на камени утвердясь, несомненно веруем, яко сыны
адские не одолеют нас". При осаде шкипер превратился в бомбардира, сам
чинил гранаты и бомбы, сам стрелял и записал:
   "Зачал служить с первого азовского похода бомбардиром". Но дело не
сделалось.
   Азов не был взят; Петр возвратился в Москву, и начинается страшная
деятельность.
   Царь вызывает из-за границы новых мастеров, из Архангельска -
иностранных корабельных плотников, хочет строить суда, которые должны
плыть к Азову и запереть его от турецких судов, дававших помощь
осажденным. Это было в ноябре 1695; корабли должны быть готовы к весне
будущего 1696 года. Возможно ли это? В Москве строят галеры по образцу
привезенной из Голландии; в лесных местах, ближайших к Дону, 26 000
работников рубят струги, лодки, плоты.
   В начале 1696 года Петр с больною ногою едет в Воронеж. Опять
препятствия, задержки: иностранные лекаря пьют и в хмелю колят друг друга
шпагами, подводчики бегут с дороги, бросая перевозимые вещи; леса горят
именно там, где рубят струги; в Воронеже капитан кричит, что в кузнице
уголья нет; мороз не вовремя снова леденит реки и останавливает работы, но
Петр не отчаивается. "Мы, - пишет он, - по приказу Божию к прадеду нашему
Адаму в поте лица своего едим хлеб свой". Этот хлеб ел он в маленьком
домике, состоявшем из двух комнат. И вот летом в Москве получают от него
письмо: "Господь Бог двалетние труды и крови наши милостию своею наградил:
азовцы, видя конечную свою беду, сдались". Неудача, сламывающая слабого,
возбуждает силы сильного; неудача первого азовского похода выказала те
громадные силы, которыми обладал Петр; здесь последовало явление великого
человека. С этих пор мы будем иметь дело с Петром Великим 
 

 
 
   ЧТЕНИЕ ШЕСТОЕ
 
 
   После неудачи не отчаиваться, но усилить труд для того, чтоб как можно
скорее поправиться; после удачи не отдыхать, не складывать рук, но также
усиливать труд, чтоб воспользоваться плодами удачи, - вот примета великого
человека. По возвращении из второго азовского похода у царя идут совещания
с боярами. "Нельзя довольствоваться тем, - говорит Петр, - что Азов взят;
после осады он в самом печальном положении, надобно его укрепить,
устроить, снабдить жителями и гарнизоном, но и этого мало; сколько бы мы
войска ни ввели в Азов, турок и татар не удержим, тем более что конницы
там много иметь нельзя. Надобно воевать морем; для этого нужен флот или
караван морской в 40 и более судов. Прошу порадеть от всего сердца для
защиты единоверных и для своей бессмертной памяти. Время благоприятное,
фортуна сквозь нас бежит, никогда она к нам так близко на юге не бывала:
блажен, кто схватит ее за волосы".
   Решено поднять общими силами великую, небывалую тягость строения флота.
   Землевладельцы, патриарх, архиереи и монастыри, бояре и все служилые
люди с известного числа крестьянских дворов ставят по кораблю; торговые
люди должны поставить 12 кораблей. Общее дело: надобно соединяться,
складываться, и потому составляется несколько компаний (кумпанств). Кроме
русских плотников каждое кумпанство обязано было содержать на свой счет
мастеров и плотников иностранных, переводчиков, кузнецов, резчика,
столяра, живописца, лекаря с аптекою. Чем больше нового необходимого дела,
тем больше нужды в иностранцах, которых надобно вызывать толпами. Долго ли
же так будет? Долго ли оставаться в такой зависимости от иностранцев?
Необходимо, чтобы русские скорее выучились, скорее и как можно лучше
выучились; для этого надобны большие средства, а главное - лучшие учителя.
   Но Западная Европа вдруг не перенесет к нам своих средств, накопленных
веками, и не пришлет к нам лучших своих учителей. Надобно, следовательно,
послать русских людей учиться за границу, и 50 человек молодых придворных
отправились в Венецию, Англию и Голландию. Но как они там будут учиться, у
кого, как потом узнать, хорошо ли они выучились, всем ли воспользовались и
к чему способны? Надобно, чтоб кто-нибудь из русских прежде их там
выучился, все узнал; и кто же будет этот русский первый ученик?
Разумеется, начальный человек в великой работе, на которую шел народ, -
известный шкипер, бомбардир и капитан.
   В 1697 году по Европе проходят странные вести: при разных дворах
является русское посольство; в челе его - два великих полномочных посла:
один - иностранец, женевец Лефорт, другой - русский, Головин; в. свите
посольства удивительный молодой человек, называется Петр Михайлов; он
отделяется от посольства, останавливается в разных местах, учится,
работает, особенно занимается морским делом, но ничто не ускользает от его
внимания; жажда знания, понятливость, способности необыкновенные; и этот
необыкновенный человек - сам царь русский.
   Явление, никогда не бывалое в истории, возбуждает сильное любопытство,
и вот две женщины, которые могли справедливо считаться представительницами
западноевропейского цивилизованного общества по своим способностям и
образованию, спешат посмотреть на диковину, на дикаря, который хочет быть
образованным и образовать свой народ; эти женщины были ганноверская
курфюрстина София и дочь ее, курфюрстина бранденбургская София Шарлотта.
Какое же впечатление произвел на них Петр? Вот их отзыв. "Я представляла
себе его гримасы хуже, чем они на самом деле, и удержаться от некоторых из
них не в его власти.
   Видно также, что его не выучили есть опрятно, но мне понравилась его
естественность и непринужденность", - говорит одна. Другая
распространяется более: "Царь высок ростом; у него прекрасные черты лица и
благородная осанка; он обладает большою живостию ума, ответы его быстры и
верны. Но при всех достоинствах, которыми одарила его природа, желательно
было бы, чтоб в нем было поменьше грубости. Это государь очень хороший и
вместе очень дурной; в нравственном отношении он полный представитель
своей страны. Если б он получил лучшее воспитание, то из него вышел бы
человек совершенный, потому что у него много достоинств и необыкновенный
ум".
   Странный, а может быть, и оскорбительный отзыв? Государь очень хороший
и вместе очень дурной! Действительно, мы к такому резкому сопоставлению
противоположных сторон не привыкли. По слабости своей природы человек с
большим трудом привыкает к многосторонности взгляда, для него гораздо
легче, покойнее и приятнее видеть одну сторону предмета, явления, на одну
сторону клонить свои отзывы, бранить так бранить, хвалить так хвалить.
Найдут хорошее качество, хороший поступок, хорошее слово у какого-нибудь
Нерона и пишут целые сочинения, что напрасно считают Нерона Нероном, он
был хороший человек, и найдутся люди, которые восхищаются: "Ах, какая
новая мысль: Нерон был хороший человек; честь и слава историку, который
открыл такую новость, наука двинулась вперед". Отыщут дурное качество или
дурной поступок у человека, который пользовался славою, противоположною
славе Нерона, и начинаются толки, что напрасно величали его благодетельную
деятельность, вот какой дурной поступок он сделал тогда-то; а другие
восстают с ожесточением на дерзкого, осмелившегося заявить, что в солнце
есть пятна; в солнце не может быть пятен, в деятельности такого-то
знаменитого деятеля не может быть темных сторон, в ней все хорошо, кто
находит, что не все хорошо, тот - человек злонамеренный, и вот этого
злонамеренного благонамеренные стараются принести в жертву памяти
знаменитого человека; жертва языческая, заклание человека теням умерших! А
все оттого, что забывается, чему учат в раннем детстве, забываются две
первые заповеди, что Бог един, одно только существо совершенное и не
должно иметь других богов, не должно творить себе кумиров из существ
несовершенных. Памятование этих заповедей есть первая обязанность
историка, если он действительно хочет двигать вперед свою науку, хочет
представлять живых людей, с светлыми и темными сторонами их умственной и
нравственной деятельности, называя знаменитыми тех, у кого результаты
деятельности светлых сторон далеко превысили результаты деятельности
темных, называя великими тех, которые по свету и теплоте своей
деятельности являются солнцами, хотя и не без пятен, которые окупили свои
темные стороны великими делами, великими жертвами, которым много
оставляется, потому что возлюбили много.
   Поэтому мы нисколько не смутимся приговором образованной наблюдательной
женщины над нашим Петром. Он ей показался очень хорошим и вместе очень
дурным, и мы даже не ограничим этого дурного одним внешним, не скажем,
чтобы эта владетельная дама образованной Европы была оскорблена внешнею
грубостию, незнанием правил внешнего приличия, неумением есть опрятно; мы
признаем, что здесь дело идет не об одном внешнем. Петр был человек,
одаренный необыкновенными силами: дело воспитания состоит в том, чтоб
приучать человека давать правильное употребление своим силам, ставить
нравственные границы для них. Воспитание не оканчивается домом, школою;
воспитывает главным образом общество; оно воспитывает хорошо, если
выработало известные нравственные законы, поставило нравственные границы и
зорко смотрит, чтоб личная сила не переступила их; общество воспитывает
хорошо, если дает простор всякой силе в ее хорошем направлении и сейчас же
ее сдерживает, как скоро она уклонилась от этого направления.
   Что обыкновенно делает человек, когда отправляется из дому в общество,
где встретит людей, к которым питает уважение? Он заботится, чтоб все его
внешнее не произвело невыгодного впечатления, он охорашивается, старается
вести себя прилично. Благо тому обществу, которое необходимо требует, чтоб
каждый член, входя в него, нравственно охорашивался, чтоб каждая сила
употреблялась надлежащим образом, чтоб личная сила не переступала
известных нравственных границ, поставленных общественным самоуважением,
общественным тактом: такое общество дает хорошее воспитание человеку. Но
горе тому обществу, где сила не находит себе нравственных границ, где она
не считается с другими силами, не чувствует обязанности сторониться перед
ними, где перед нею расступается доступная ее давлению, мягкая, слабая
толпа и сила разнуздывается беспрепятственно.
   Горе тому обществу, которое не может встретить каждую силу строгим
допросом, откуда она и куда направлено ее стремление, не может испытать,
настоящая ли это сила или фальшивая, самозваная. Горе тому обществу,
которое способно преклониться и служить этой фальшивой, самозваной силе.
Юре тому обществу, в которое можно вступить, не охорашиваясь нравственно,
с полным неряшеством, без уважения к общественному глазу в делах своих,
без уважения к общественному уху в словах своих, без уважения к
общественному смыслу в мыслях своих.
   Горе тому обществу, где порок не ищет темных углов, но горделиво
разгуливает при дневном свете по улицам и площадям, Гope тому обществу,
которое не умеет поверять ни слов, ни дел, которое безотчетно увлекается,
как ребенок, первым движением, первым громким словом. Такое общество не
может дать хорошего воспитания: дети могут ли воспитать мужей?
   Мы видели, что Петр не мог получить школьного воспитания, разумея под
ним правильное научное образование, умственное и нравственное, под
руководством более или менее искусных наставников. Но быть может, общество
могло восполнить этот недостаток, могло дать ему хорошее воспитание? После
внимательного рассмотрения состояния старинного русского общества, в
котором Петр необходимо должен был воспитываться, мы получим ответ
отрицательный. Физической разбросанности, разрозненности народа
соответствовала нравственная не сплоченность общества и потому
невозможность выработать крепкие нравственные границы для сил, которым
предоставлялся широкий степной простор; личная сила могла встретить себе
сдержку в другой большой личной силе или в собирательной физической силе
толпы. Дурной воевода, например, мог делать все, что хотел, нравственных
сдержек не было; он мог пасть, если встречался с каким-нибудь другим,
более сильным лицом, или от восстания, бунта толпы, выведенной из терпения
его насилиями. Экономические условия, о которых была речь прежде, не могли
вести к благоприятным для нравственных сдержек отношениям, ибо эти условия
заставили невооруженную часть народонаселения непосредственно кормить
вооруженную.
   Не выработались известные сословные группы, крепкие своею внутреннею
сплоченностию, сознанием своих общих интересов, своих прав,
определенностью своих отношений друг к другу, сознанием, которое могло
поднимать нравственно каждого члена такой группы, сильного не личною
силою, но своею крепкою связью с сочленами своими при равенстве между
ними. Все отношения основывались на личной силе:
   человек безусловно подчинялся более сильному и в то же время безусловно
подчинял себе менее сильного, и, таким образом, преобладающим отношением
было отношение господина к рабу. Отсутствие образования, науки задерживало
развитие духовных сил, не вело к появлению особого рода авторитетов,
сильных не физическою силою, не силою своего положения, но средствами
исключительно нравственными. Отсутствие образования, науки отнимало
возможность самостоятельно относиться к каждому явлению, поверять его,
отличать истинные авторитеты от ложных. Отсутствие образования, науки
давало то печальное духовное равенство, при котором различию по
материальным средствам давалась полная сила. Все это вместе с
долговременным отчуждением народа от общения с народами, стоявшими на
равной или высшей ступени общественного развития, постоянное обращение с
народами, стоявшими на низшей ступени, не могло благоприятно действовать
на состояние общества в древней России, давать ему возможность хорошо
воспитывать своих членов.
   Нравы были грубы, и нам не нужно входить в подробности для
доказательства сказанного, стоит указать на одно доказательство ясное и
неопровержимое -затворничество женщины. Существо, от которого
преимущественно зависит соблюдение чистоты семейной, наряда внутренней
жизни, и существо слабое материально, женщина не могла быть безопасна в
обществе, на улице. В обществе мужчин, дома и вне дома глаз ее не был
безопасен от оскорбительного для нравственности зрелища, ухо - от
оскорбительного для нравственности слова; существо слабое физически не
было безопасно при отсутствии уважения сильного к слабому вообще. Но при
таких условиях естественное и необходимое дело - уйти, спрятаться,
запереться, не выглядывать на свет, чтоб не видеть дел темных. При
объяснении этого явления не нужно прибегать к мудрствованиям, натяжкам,
пред