потом дойдем до того, что будем бить их с равными
силами, а наконец, приобретем такое искусство, что станем побеждать и с
меньшими силами.
   Итак, война есть школа, практическая школа, школа первой необходимости,
ибо континентальное государство, и так дурно защищенное природою, как
Россия, может поддержать свою самостоятельность, свое значение только
постоянною готовностию принять бой при первом вызове; мало того, только
этою готовностию может отклонить вызов, поддержать мир для себя и для
других. Но война в описываемое время не имела тесного значения только
военной школы для народа:
   война сильная, опасная война служит для преобразователя могущественным
средством вести преобразование, вести эту школу в самых широких размерах
без принижения народного духа, которое было так естественно в
страдательном положении русских людей относительно чужих образованнейших
народов, в положении учеников пред учителями. "Царь уверовал в немцев,
сложился с ними", - говорят противники преобразования. Но эти
злонамеренные толки не имеют смысла пред действительностию, которая у всех
в глазах: царь воюет с немцами, бьет их, отнимает у них города и земли.
Война трудная, опасная, враг силен, он легко может прийти к нам; вот он
уже вошел в русские пределы, одна проигранная битва - и он очутится под
Москвою; силы живого народа потрясаются от опасной, ожесточенной борьбы,
народное знамя поднимается высоко; такие времена поднятия народных сил
бывают удобны для великих дел, потому что располагают к великим жертвам, и
царь умеет пользоваться временем, умеет ковать железо, пока горячо!
   Народ в тяжкой работе, засажен в школу с иностранными учителями,
которых преимущества должен признать, следовательно, необходимо
принижается пред ними. Что ж даст ему отраду, что заставит его поднять
голову и с уважением посмотреть на самого себя? Успехи мирного труда? Но
они разбросаны, не видны, далеко не у всех пред глазами, не производят
сильного впечатления:
   кто знает, что там роют каналы, здесь какая-нибудь фабрика идет очень
успешно, кто знает, что с богатым результатом разрабатываются минеральные
богатства далекой Сибири? Не то война, военные успехи: одержана победа -
общенародное торжество, все это знают, все поднимают головы, не войско
только победило, целый народ победил, вот до чего мы дошли в такое
короткое время благодаря тому, что трудимся, учимся! И ученик, сознавая
все яснее и яснее необходимость учения, не принижен пред учителем, он
ровен с ним, он выше его, учение становится делом легким, делом силы и
свободы; народный дух, народное самоуважение спасены в самое опасное для
них время, время народного ученичества у других народов.
   Мы видели, что Россия находилась в войне с Турциею и что Петр дал этой
войне новый характер, характер морской войны, приготовил флот для
Азовского моря, берега которого старался укрепить для себя. Он продолжал
считать это дело важным, обращал на него сильное внимание, но продолжение
турецкой войны он вовсе не считал желанным делом; турецкая война не могла
быть школою для русского сухопутного войска, такою школою могла быть
только европейская война, и именно война шведская, в которой достигалась
двойная цель: войско получало хорошую школу и следствием хорошего
прохождения этой школы было утверждение на берегах заветного европейского
моря. Притом для новорожденных военных сил России война была невозможна
без союзников, а члены священного союза спешили заключить мир с турками;
должен был спешить с этим и Петр.
   Для скорейшего и выгоднейшего заключения мира Петр хотел изумить и
напугать турок: он отправил своего посланника Украинцева в Константинополь
на русском военном корабле "Крепость". Русский военный корабль на якоре
против сераля раздразнил, испугал не одних турок; восточный вопрос
переменил вид: до тех пор европейские державы, боясь турок, постоянно и
усердно приглашали русских царей к войне с ними, причем указывали на
тесную связь России с христианским народонаселением Турции по единству не
только веры, но исповедания, указывали на обязанность России восстановить
восточную греческую империю на развалинах турецкой. Но теперь, когда
Россия исполнила наконец требования, вошла в европейский союз против
турок, когда турки со всех сторон потерпели неудачи, выказали свою
слабость и когда Россия обнаружила удивительную силу, удивительную
деятельность, когда русский военный корабль явился пред Константинополем,
когда Россия оказалась готовою выполнить эту начертанную ей в Европе
программу, Европа с негодованием и ужасом отвернулась от этой программы и
начертала для себя другую - поддерживать всеми средствами Турцию против
России. Украинцев должен был познакомиться с этою новою программою
восточного вопроса. "От послов цесарского11, английского, венецианского, -
писал Украинцев Петру, - помощи мне никакой нет, и не только помощи, не
присылают даже никаких известий. Послы английский и голландский во всем
держат крепко турецкую сторону и больше хотят всякого добра туркам, нежели
тебе, великому государю; завидуют, ненавидят то, что у тебя завелось
корабельное строение и плавание под Азов и у Архангельска, думают, что от
этого будет им в их морской торговле помешка". Но турки были страшно
истощены и заключили мир, уступили России Азов со всякими старыми и
новыми, уже построенными Петром городками, а крымский хан должен был
отказаться от дани, которую до сих пор платила ему Россия под благовидным
названием поминков и подарков.
   И здесь прошла граница между древнею и новою Россиею. Много веков
прошло с тех пор, как пред христианскою Византиею явились впервые русские
лодки; это было знаком, что на севере, в этой Скифии и Сарматии, где
господствовали кочевые азиатские орды, явилось владение с европейским
характером, на которое легла обязанность постоянной ожесточенной борьбы с
степными кочевыми ордами, обязанность защищать от них Европу. Борьба была
трудная: степные хищники не дали Руси пустить государственных корней на
юге, на берегах Днепра, вследствие чего силы народные и главная
историческая сцена перенеслись с юго-запада на северо-восток; и здесь
степные хищники не давали покоя, пустошили страну, наложили дань, но здесь
им было не так удобно, как на юге, здесь они запутывались в непроходимых
лесах и вязли в болотах; здесь беспрепятственнее могла собраться русская
земля в одно государство и собралась около Москвы, и Москва вела
постоянную ожесточенную борьбу с степными варварами, видала их не раз под
своими стенами, превращалась ими в пепел; и хотя на востоке дела шли
успешнее, хотя там татарские орды с громким названием царств покорялись
царю московскому, но на юг, в Крымскую орду, продолжались посылаться
поминки.
   Эта посылка прекратилась, когда русский военный корабль появился перед
магометанским Стамбулом. Так Петр отпраздновал девятивековой юбилей
первого появления русских лодок перед Константинополем. Но ему предстояло
с большим торжеством отпраздновать юбилей на другом море, откуда пошла
русская земля12 и куда должна была возвратиться для приобретения средств к
продолжению исторической жизни. Здесь нужно было отпраздновать
девятивековой юбилей также появлением русского военного корабля,
появлением русского войска, сильного своим европейским искусством. На
юго-востоке, со стороны степей, со стороны степного моря, опасности
исчезли, поминки прекратились. Но опасность большая вставала теперь с
запада, благоразумие требовало идти к ней навстречу, благоразумие
требовало приготовить средства, чтоб не посылать поминков на запад, потому
что и там, на западе, большие охотники до поминков, стоит только немного
обнаружить слабость, сейчас пришлют за поминками.
   18 августа 1700 года в Москве сожжен был "преизрядный фейерверк": царь
Петр Алексеевич праздновал турецкий мир, приобретение Азова, уничтожение
обязанности посылать поминки в Крым. На другой день, 19 августа, объявлена
война шведам. Заключением мира с турками поспешили, потому что союзники
покинули Россию; по тому же самому спешили объявлением шведской войны,
чтоб не упустить союзников, не одним бороться с самою сильною державою на
севере. Союз был необходим; но верны ли были союзники? Донесения
Украинцева из Константинополя уже определили отношения европейских держав
к России; за союзниками нужно было так же зорко смотреть, как и за
врагами, и против них нужны были тоже смелость, решительность, ясное
понимание русских интересов, неуклонное их преследование. Россия могла
быть спокойна: у ее царя не было недостатка в этих качествах.
 
 
 
 
   ЧТЕНИЕ ВОСЬМОЕ
 
 
   Кто же были союзники Петра в шведской войне? Швеция заявила свою
европейскую деятельность, вошла в систему европейских держав, как
говорится, только в XVII веке, предупредила в этом отношении Россию
какими-нибудь 70 годами.
   Она явилась на сцену общей европейской деятельности с шумом и блеском.
   Даровитый, воинственный, честолюбивый король Густав Адольф по призыву
Франции привел шведское войско в Германию для участия в Тридцатилетней
войне, для поддержания протестантизма. За эту поддержку Германия должна
была дорого заплатить Швеции своими землями, и немецкие владельцы стали
косо смотреть на нее, особенно когда она содействовала вредным для
Германии стремлениям Франции. Еще большее раздражение возбудила против
себя Швеция в трех других соседних государствах - Дании, Польше и России -
своими захватами на их счет.
   Она обобрала Данию со стороны Норвегии, отняла у Польши Ливонию;
пользуясь смутным временем и слабостью России после смут, в царствование
Михаила Федоровича она отобрала у нее коренные русские владения, чтоб как
можно дальше отодвинуть ее от Балтийского моря.
   Такое поведение Швеции относительно соседей, разумеется, заставляло
ожидать, что оскорбленные воспользуются первым удобным случаем, чтоб
соединиться и возвратить себе свое. И в начале ХУГГГ века, когда в
Западной Европе произошло сильное движение против Франции, раздражившей
всех своим властолюбием, своими бесцеремонными захватами чужого, когда
против Франции образовывался великий союз, чтоб не дать ей захватить
Испании или значительную часть ее владений, на северо-востоке Европы по
тем же побуждениям образуется союз против Швеции и начинается великая
Северная война. Естественные члены союза против Швеции - это обобранные ею
государства: Дания, Польша и Россия.
   Отношения Дании и России были просты: они хотели возвратить свое,
причем Петр во что бы то ни стало хотел приобрести хотя одну гавань на
Балтийском море.
   Но отношения Польши были иные. Мы уже упоминали о крайней слабости этой
державы, обнаружившейся особенно во второй половине ХVII века, - слабости,
которая отнимала у нее всякую самостоятельность, делала из нее арену, где
ближние и дальние государства должны были бороться за свои интересы.
Борьба эта особенно усиливалась, когда наступало время королевских
выборов; Так, в конце XVII века соседние государства были чрезвычайно
взволнованы королевскими выборами в Польше по состоянию тогдашних дел в
Европе. Уже было сказано, что в это время господствовало сильное
раздражение против властолюбия Франции, против ее короля Людовика XIV.
Постоянною союзницею Франции была Турция, служившая для Франции орудием
для отвлечения Австрии от вмешательства в европейские дела, от союзов,
заключавшихся против Франции.
   Легко понять, как выгодно было для Франции иметь сильную партию в
Польше, посадить там королем кого-нибудь из своих принцев или по крайней
мере кого-нибудь из своей партии, чтобы по соседству с Австриею приобрести
новое орудие для отвлечения ее сил. Но легко понять также, как для Австрии
было важно, чтоб французские замыслы не удались, чтоб на польском престоле
был кто-нибудь свой или чужой, но только не француз и не из французской
партии.
   О том же должна была хлопотать и Россия, которая находилась в одинаком
с Австриею положении относительно Турции; она была также в войне с Турциею
и должна была надеяться, что по ее отношениям к христианскому
народонаселению Турции вражда между нею и Портою будет, постоянная и самая
сильная, а пустить на польский престол французского кандидата значило
пустить естественного союзника Турции. Вот почему Петр так энергически
объявил себя против французского кандидата на польский престол, принца
Конти; он уже придвинул свое войско к границам Литвы, чтоб силою
противиться его избранию, и торжествовал как победу отстранение Конти,
избрание его соперника, курфюрста саксонского Августа. Избрание Августа
успокои-вало Австрию, Россию: на престоле польском не будет союзника
Франции и Турции; но могла ли быть покойна сама Польша? Государство
сильное может безопасно призвать государя-иностранца, владельца чужой
земли; Англия, например, могла безопасно признать своим королем
ганноверского курфюрста, но что позволительно сильному, того слабый не
может делать безнаказанно.
   На польском престоле - немец и владетель одного из самых значительных
немецких государств, Саксонии.
   В раздробленной Германии уже обозначилось то явление, что усиливаются
ее владения, находящиеся на востоке, усиливаются на счет других
иноплеменных народов, преимущественно славянских. В Германии, как и во
всякой другой стране, собрание земли, объединение могло произойти одним
путем: сильнейшее владение мало-помалу должно было подчинить себе все
слабейшие; в Германии это явление запоздало, но при благоприятных условиях
оно могло произойти; и легко понять, как в этом отношении было важно
усиление одного из германских владений чем бы то ни было, как бы то ни
было. Ни одному германскому владельцу не было возможности усилиться прямо
на счет своих товарищей, других владельцев; императорское достоинство по
крайней ограниченности средств главы империи не могло этому содействовать,
и оставалось одно средство усилиться - сначала на счет чужих и этим
приобрести возможность усилиться потом и на счет своих.
   Гогенштауфены пытались усилиться на счет Италии, но попытка благодаря
папской силе кончилась очень печально для знаменитой швабской династии.
Счастливее были восточные династии, восточные германские владения.
Габсбурги, владельцы очень небольшой немецкой области, Австрии, браками и
духовными завещаниями образовали обширную монархию из разных чужих
элементов, преимущественно славянского. Пример счастливой Австрии не мог
остаться без подражания, тем более что Австрия не все захватила,
оставалась еще богатая добыча, Польша, государство обширное, но совершенно
беззащитное от крайней внутренней слабости.
   Мы говорили о значении войны, борьбы в жизни народной, о ее
воспитательном значении, о том, как нравственные силы народа ею
напрягаются, развиваются, как развиваются всяким трудом, всяким
преодолением сильных препятствий, всякою опа-сностию. Мы видели, как
бедно, и трудно жил наш народ в первой половине своей истории, но
благословим эту бедность и великий труд наших предков, эти постоянные
опасности, в которых они находились и которые приучались преодолевать.
Приготовительная девятивековая школа была тяжка, но она дала хорошее
воспитание: народ привык к труду, к подвигам, жертвам, стал способен
откликнуться на призыв к небывалому труду, к небывалым подвигам и жертвам,
призыв, сделанный человеком, всегда в работе пребывающим. Благословим этот
призыв и этого при-зывателя, потому что у нас перед глазами страшный
пример, к чему ведет отвращение от подвига, от жертвы, к чему ведет
войнобоязнь.
   Польша была одержима в высшей степени этою опасною болезнию,
войнобоязнию.
   Тщетно люди предусмотрительные, патриоты указывали на гибельные
следствия отсутствия сильного войска в государстве континентальном,
указывали, как Польша теряет от этого всякое значение, тщетно на сеймах
ставился вопрос о необходимости усиления войска: эта необходимость
признавалась всеми, но когда речь заходила о средствах для усиления
войска, о пожертвованиях для этого, то не доходили ни до какого решения, и
страна оставалась беззащитною, в унизительном положении, когда всякий
сосед под видом друга, союзника мог для своих целей вводить в нее войско и
кормить его на ее счет. От нежелания содержать свое войско, от нежелания
жертвовать для этого принуждены были содержать чужое, враждебное войско,
смотреть, как оно пустошило страну.
   Теперь на престоле польском немецкий государь, саксонский курфюрст,
который не удовольствуется одним титулом королевским; но что же больше
может дать Польша? Если не захочет дать волею, то можно взять силою; для
этого надобно ввести свое немецкое войско в пределы Речи Посполитой,
сперва, разумеется, под благовидным предлогом.
   Что же может быть благовиднее предлога, как война с Швециею для
возвращения Польше Ливонии. Дело легкое: сама Ливония хочет отторгнуться
от Швеции и поддаться Польше. Об исполнении этого желания хлопочет
Паткуль, принужденный оставить родную страну за то, что сильно отстаивал
интересы своего сословия, интересы ливонского дворянства, бесцеремонно
обобранного шведским королем, который хотел обогатиться и усилиться на
счет дворянства как в Швеции, так и в Ливонии. Ливония просит освободить
ее от шведского ига, хочет поддаться Польше; Паткуль уполномочен
рыцарством заключить об этом договор. Но Польша не хочет тронуться, боится
войны, боится усиления королевской власти от войны. И вот король будет
воевать один с своим саксонским войском. Заключен договор, по которому
Ливония присоединялась к Польше, а в секретных пунктах рыцарство
обязывалось признавать верховную власть Августа и его потомков, если бы
даже они не были королями польскими, и все доходы отправлять прямо к ним.
Таким образом, Ливония поддавалась не Польше, а немецкому государю,
курфюрсту саксонскому, который приобретет чрез это выгодную позицию для
действий против Польши, для утверждения наследственности в своем доме, для
усиления своей власти. Если соседи будут мешать ему в этом, то можно
кинуть им по куску польских владений, лишь бы быть сильным, самодержавным
в остальных.
   Но прежде всего надобно приобресть хорошую позицию, овладеть Ливонией;
одному трудно. Дания - верная союзница по ненависти к Швеции; и
необходимо, чтоб Россия также приняла участие в войне. Дело очень
возможное: молодой царь только и думает о том, как бы утвердиться на
берегах Балтийского моря.
   Возвращаясь из заграничного путешествия, он виделся с королем Августом
и изъявил желание в союзе с ним воевать против шведов. "Надобно взять у
царя деньги и войско, особенно пехоту, которая очень способна работать в
траншеях под неприятельскими выстрелами",- писал Паткуль. Но при этом
лифляндским патриотом овладевает сильное сомнение: царь - человек
необыкновенный, с ним надобно обращаться осторожнее: даром, в угоду
саксонским и лифляндским патриотам он не подставит своих солдат под
неприятельские выстрелы в траншеях.
   С ним надобно делиться добычею, а со львом опасно делиться. "Надобно
опасаться,- писал Паткуль,- чтоб этот могущественный союзник не выхватил у
нас из-под носа жаркое, которое мы воткнем на вертел; надобно
договориться, чтоб он не шел дальше Нарвы и Пейпуса; если он захватит
Нарву, то ему легко будет потом овладеть Лифляндиею и Эстляндиею". А Петр
именно и хотел прежде всего овладеть двумя крепостями - Нарвою и
Нотебургом, старым русским Орешком, чтоб, получивши эти две опоры, легче
занять и укрепиться в стране, между ними лежавшей, в этой заветной стране,
где море было так близко к русским владениям. Царь направил свои полки к
Нарве, но скоро общая страшная опасность для союзников прекратила споры о
разделе добычи.
   Союзники надеялись напасть на Швецию врасплох, пользуясь молодостию ее
короля Карла XII,- молодостию, которая не обещала, по-видимому, ничего
хорошего для Швеции; пол и стены королевских комнат были улиты кровью:
   молодой король отсекал саблею головы баранам и телятам, пригнанным для
этой потехи во дворец; ночью в стокгольмских домах дребезжат, валятся
стек