слабость  службы  разведки,  просчеты  командования.  Началось
массовое  отступление дивизий под шквалом огня  германских орудий:  отвечать
врагу  было почти нечем - боезапас составлял три снаряда на орудие  в сутки.
22  июня  пал  Львов.  Упорно  сопротивляясь,  армия в  течение  июня - июля
оставила Галицию. Была  потеряна также  часть  Прибалтики.  22 августа  пала
крепость Ковно, брошенная бежавшими в тыл генералами Меллером и Григорьевым,
ответственными за ее оборону. В конце лета под немецкой оккупацией оказалась
вся так называемая русская Польша. Еще усилие, казалось генералам кайзера, -
и главная русская группировка будет выведена из строя. Но эта цель оказалась
недостижимой. Потеряв пространство, сопротивляющаяся армия не дала  окружить
себя  и  сохранила  живую  силу.  Она остановилась  и  сумела закрепиться на
оборонительном  рубеже Двинск-Пинск-Тарнополь-Черновицы;  у  этого рубежа  и
заглох австро-германский блицкриг.
     Неудачи  лета  пятнадцатого года  особенно  наглядно  показали  народам
России,  что царизм неспособен обеспечить эффективную оборону страны, отдает
армию   в  жертву  интересам   антантовского  империализма,  ведет  дело   к
катастрофе.  Остались   безнаказанными  виновники   провалов,   организаторы
снарядного голода,  тайные и явные пособники врага в штабах и министерствах.
Только Сухомлинов был устранен (11 июня 1915 года).
     Но  вскоре после того, в самые горькие для армии дни неудач, Николай II
назначает на высшие военные посты других известных германофилов,  в их числе
Эверта   -  командующим   Западным  фронтом  и  фон   Плеве  -   командующим
Северо-Западным фронтом.
     В  этот  период  тяжелых  для русской армии испытаний западные союзники
ничего  не  сделали,  чтобы  облегчить ее  положение. Снова  выявилось,  что
союзники заняты только собой, трудностями русской армии не озабочены.
     Летом 1915 года, когда русская артиллерия за недостатком снарядов почти
умолкла, склады англичан  ломились от боеприпасов. Как вспоминал после войны
Ллойд-Джордж,  англичане   "копили   снаряды,   самодовольно  показывая   на
гигантские нагромождения", в то  же время на каждую просьбу  России о помощи
материалами отвечали, что  дать нечего.  Так  же обстояло дело  и  с  прочим
оснащением.  В то время как  у союзников  авиация применялась  уже  довольно
широко и для разведки, и для  бомбежек, в русской армии самолетов было очень
мало. Союзники перебрасывали автотранспортом целые дивизии и корпуса; Россия
же располагала  всего двумя тысячами грузовиков,  из коих  лишь малая  часть
обслуживала фронт.
     К  весне  и лету 1815  года  относятся первые  шаги распутинской группы
царедворцев,  направленные  на  установление тайных  контактов  с германским
правительством.  Такие же шаги предприняли  и  немцы. Взаимно  прощупывается
возможность  заключения царем  сепаратного мира  с  кайзером.  На  секретный
меморандум  Фалькенгайна  (после Марны  занявшего место  Мольтке) о  крайней
желательности переговоров  с Россией  Вильгельм  ответил "безоговорочным да"
(2).
     Между  тем   бойня   идет   своим  чередом.  Военная  панорама   начала
шестнадцатого  года -  это  застывшие  фронты,  бесконечные  линии  окопов и
заграждений из колючей проволоки, избороздивших, как шрамы, лицо континента;
укрытые  брустверами тяжелые орудия,  окутанные гарью  поля и леса; миллионы
засевших в  траншеях  русских  и союзных солдат,  почерневших  от порохового
дыма, покрытых окопной грязью. Велики были страдания солдат. Цели и интересы
"начальства", "господ"  в  той войне  были чужды и  непонятны народу. Но  по
исторической традиции в душе  русcкогo воина,  когда он выходил на поле боя,
над иными  побуждениями  преобладало чувство воинской чести, ратного  долга.
"Сколько раз, - писал позднее  А. А. Брусилов, - спрашивал я в окопах, из-за
чего   мы  воюем,  и  всегда  неизбежно  получал  ответ,  что  какой-то  там
эрц-герц-перц с женой были кем-то  убиты... Выходило, что людей вели на убой
неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя... Войска  наши были обучены,
дисциплинированны и послушно пошли в бой, но подъема духа  не было никакого,
и  понятие  о  том,  что  представляла  из  себя  эта  война,  отсутствовало
полностью" (3).
     Как  бы  там ни  было,  дело  свое  солдаты  сделали:  на  галицийских,
восточно-прусских и польских полях они мужеством своим  сорвали кайзеровский
график  захватнической  войны;  разрушили надежду  Вильгельма на  завоевание
Европы  и  расчленение России  путем нескольких крупномасштабных маневренных
операций; заставили его увязнуть в  затяжной  изнурительной борьбе.  Заслуги
русской  армии вынуждены сегодня признать и некоторые недруги  нашей страны,
сделавшие своей специальностью очернение ее истории.
     Сознавая,  что  время работает  против  них,  вильгельмовские  стратеги
решили  вновь попытать  удачи таранным ударом  по англо-французской обороне.
195  дней  -  с февраля по  сентябрь  -  штурмуют они Верденский укрепленный
район,  одну из  главных опор союзнической  оборонительной системы. Полк  за
полком,  дивизия за дивизией перемалываются на жерновах верденской мельницы.
За 11 месяцев под Верденом пали (с обеих сторон) 958 тысяч человек. Союзники
едва держались на ногах.
     И на этот раз их выручила Россия.
     18  мая у озера  Нарочь развертывается русское наступление, облегчившее
положение французов под Верденом. А 4 июня переходят в мощное наступление на
австро-германские позиции войска  Юго-Западного фронта под  командованием А.
А. Брусилова. В  авангарде  фронта идет лучшая из его четырех  армий  - 8-я,
сохранившая свою выучку и закалку с тех дней, когда эти качества прививал ей
Брусилов,  будучи   ее  командующим.  Задумано  было  это   наступление  как
совместная операция нескольких фронтов.  Главный  удар,  по замыслу  Ставки,
должны были нанести Западный фронт  (командующий Эверт)- в общем направлении
на Ошмяны -  Вильно и  далее  на Барановичи  -  и, во взаимодействии с  ним,
Западный-Западный фронт (командующий Куропаткин, незадолго до того сменивший
на этом посту фон Плеве).
     Но, хотя  задумана была  эта операция таким образом,  что Эверт наносит
главный  удар,  с первых часов наступления  быстро двинулся вперед Брусилов,
хотя обеспечен средствами он был хуже других.  Тем не менее, уже 7  июня 8-я
армия овладевает Луцком, а еще через неделю достигает рубежа Заложцы-Переспа
в  глубоком  тылу противника. В  обороне  его пробита  брешь  шириной  в 280
километров. Взяты  в плен более двухсот тысяч солдат, захвачены сотни орудий
и пулеметов.  От полного разгрома спасает здесь австро-германцев выявившаяся
у Брусилова нехватка  боеприпасов  и резервов. Да  еще  было  обстоятельство
поважнее,  может  быть,  других: в разгар  операции Эверт и  Куропаткин, оба
бывшие "маньчжурцы" (так называли  генералов  - участников войны с Японией),
фактически оставили Брусилова в одиночестве;  под надуманными предлогами они
стали  уклоняться от участия  в  боях,  в  которых  им  отведена  была  роль
ведущих...
     Как  видим,  пример Ренненкампфа  (тоже  "маньчжурца"),  слишком  легко
избежавшего  в   четырнадцатом   году  виселицы,   оказался   заразительным.
"Маньчжурцем" был и генерал  Иванов,  которого Брусилов незадолго до  4 июня
сменил  в Бердичеве на посту  командующего Юго-Западным фронтом.  Иванов  не
только возражал в открытую, причем перед царем лично, против наступления. Он
не  стеснялся  говорить,  что  вообще  считает войну проигранной.  Возможно,
генерал   поплатился   бы   за   такие   речи,   если   бы   не   приходился
престолонаследнику Алексею крестным отцом.
     Далеко  не все, что Брусилов хотел и мог бы сделать, ему  удалось тогда
свершить.  Ему  просто  не  дали  для  этого  возможности.   Тем  не  менее,
брусиловская операция оказала  глубокое воздействие на обстановку в пылающей
Европе. Она повлияла на весь дальнейший ход мировой войны.
     Ставка  кайзера вынуждена сократить  операции  на  Западе, перебрасывая
подкрепления на Восток. Румыния под влиянием брусиловского успеха вступила в
войну  на стороне  союзников. В  те  дни Россия спасла также Италию, которой
грозила  полная  катастрофа после  поражения, нанесенного ей  австрийцами  у
Трентино.
     С этой летней битвы 1916  года начинается перелом в противоборстве двух
коалиций.  Обозначаются  признаки изнурения  центральных  держав  и перевеса
Антанты.  Становится  все  более очевидным, что германский  блок переходит к
стратегической обороне.
     Бои  показали,  что  ударная  сила  русский  армии  жива  и сломить  ее
невозможно. Русская армия вынесла  на  своих  плечах  бремя  потребительских
заявок антантовских штабов,  которые, не довольствуясь помощью, оказанной им
на расстоянии,  дошли до  заявок на переброску  русских  воинских  частей на
западные плацдармы.
     На  фоне  финансовой  зависимости России от  западных  союзников (общая
сумма  полученных в годы  войны займов  -  8 миллиардов  рублей)  эти заявки
весьма  походили  на шантаж или, во всяком случае,  на сделку купли-продажи.
Николай II, однако, лично принял эти требования к исполнению. Для начала был
сформирован  экспедиционный  корпус в  составе  четырех  стрелковых  бригад.
Доставленные кружным  морским путем частью в Шампань, на позиции французской
4-й  армии, а частью на Салоникский фронт и в Македонию,  они были тотчас же
брошены в атаки на самых убийственных направлениях и истекли кровью.
     На  межсоюзнических  конференциях  в  Шантийи  (декабрь  1915  года)  и
Петрограде (январь 1917 года) западные  уполномоченные ставили на обсуждение
квоты  дальнейших  поставок  такого рода, но революционные события  в России
положили конец этим сделкам.
     Сражаясь  на  Востоке и  Западе,  на земле родной  и  чужой,  оплачивая
тысячами жизней  векселя царизма на ближних и  дальних  равнинах континента,
русские  вооруженные  силы  еще  до  1917 года  дали  союзникам  возможность
подтянуть из глубины материальные и людские резервы, а с включением в борьбу
США - получить подавляющий перевес над противником.
     Позднее,  когда Советская Россия революционным  путем выйдет  из войны,
заключив  Брестский договор, антантовские и  белогвардейские  генералы будут
вопить,  что  это  измена долгу,  что  русские  бросили  своих союзников  на
произвол судьбы. При этом  западные  политики опустят  тот факт, что русская
армия своими  жертвами на полях сражений  еще до 1917  года заложила  основу
разгрома кайзеровской Германии,  предрешив переход стратегической инициативы
к западным державам.
     Посланный царским приказом на  ближние и дальние поля сражений, русский
солдат  повсюду, в самых трудных положениях,  сражался со  свойственными ему
доблестью и стойкостью. Но в массе  своей он  тогда  не мог еще знать (разве
лишь отчасти догадывался), что в то время  как  власть имущие взимают с него
дань кровью во имя своего контракта с Антантой, некоторые из них в дворцовых
закоулках ткут  паутину прогерманского  сговора, готовясь продать  кайзеру и
своих союзников, и русскую армию.
     Руководящим   ядром  германофильской  группы  были   царица  Александра
Федоровна (4) и Г. Е. Распутин.
     Движущей пружиной этих происков был страх Николая II и его приближенных
перед революцией.
     Не  говоря  уже  о  мучительных  для  них  воспоминаниях,  связанных  с
революцией  1905  года,  с  тревогой  и беспокойством оглядывались  они и на
многие события последних предвоенных лет.
     То были годы нового революционного  подъема в  России.  Организуемый  и
вдохновляемый  на  борьбу  партией большевиков,  рабочий  класс  все  громче
заявлял о  своих  правах и требованиях.  Стачки протеста против расстрела на
Лене,  прокатившиеся  по стране  в  апреле  1912  года,  охватили  300 тысяч
человек.  Еще более мощная волна выступлений пролетариата ознаменовала 1 мая
1912  года: в один только этот день состоялось  свыше тысячи забастовок в 50
губерниях больше, чем в маевку 1905 года. "Ленские события послужили поводом
к  переходу  революционного  настроения масс  в  массовое наступление против
царской  монархии  и капиталистов... Отныне размах и характер забастовочного
движения определяют развитие  революционного подъема в целом.  Но это не был
возврат к пятому году. История не повторилась. Пятый год начался с гапонады,
с  шествия  к  "царю-батюшке".   Апрельско  -   майские   стачки  1912  года
провозгласили:  "Долой  царское  правительство!"  Этот лозунг дала  движению
большевистская партия" (5).
     В  дальнейшем  усиление  большевистского  влияния в  массах  трудящихся
отмечается повсеместно. В 1913 году большевистские  организации  работают во
всех основных промышленных районах страны; выступления рабочих в большинстве
своем проходят по  инициативе  и под руководством большевиков. В  тот период
царский  департамент  полиции в  "Докладе  о  современном  положении  РСДРП"
отмечал: "...Элементом наиболее энергичным,  бодрым,  способным к неутомимой
борьбе,  сопротивлению и постоянной организации,  является тот  элемент,  те
организации  и  те  лица, которые  концентрируются  вокруг  Ленина.  Из всех
революционных   организаций,   существующих   в   России   и  за   границей,
единственная, которая... успела  достаточно сплотиться и зафиксировать  свои
лозунги    и   связи...   -    это   большевистская    фракция    Российской
социал-демократической рабочей партии" (6).
     По характеристике Ленина, страна в то время переживала "состояние плохо
прикрытой гражданской войны. Правительство не управляет,  а воюет"  (7). Для
положения в те годы характерно, что министр  внутренних дел  Н. А. Маклаков,
направив Николаю II  письмо о "настроениях  среди фабрично-заводского люда",
выдвинул  план  перевода столицы на  положение  чрезвычайной  охраны с целью
подавления  назревающей "смуты".  С этим  планом  Николай  II согласился, но
реализацию его затормозили  возражения  главы правительства В. Н. Коковцова.
Насколько  тревожной была  для  царского  правительства  обстановка в  канун
войны, показывает тот факт, что к лету 1914 года общее  число стачечников  в
России превысило уровень 1905 года. 7 июля, в день, когда прибыл в Петербург
для  переговоров с  Николаем II  о  готовящейся  войне французский президент
Пуанкаре, в столице стояли все фабрики и заводы, закрылись магазины, замерло
трамвайное движение  -  бастовали  130 тысяч человек.  По городу шли колонны
демонстрантов с красными  флагами,  с пением  революционных песен, произошли
столкновения рабочих с полицией; впервые после 1905 года появились в рабочих
районах Питера баррикады. Волна революционных выступлений распространилась в
те  дни и  на другие города  страны: в Москве  бастовали 55 тысяч человек, в
Риге - 54 тысячи, в Варшаве - 20 тысяч, а Харькове  и Тифлисе - по 12 тысяч.
Можно было полагать, что "если бы не война, окончательный  штурм царизма был
бы следующим, очень быстро наступившим после июля этапом" (8).
     Трудящиеся  России  все  решительней  становились  под  знамя  грядущей
революции. Большевики  сплачивали  их для совместной  борьбы  против  общего
врага. "Будет революция или не будет, - писал Ленин, - зависит не  только от
нас.  Но мы свое дело  сделаем, и это дело не пропадет никогда. Оно посеет в
массы глубоко семена демократизма и пролетарской самостоятельности, и семена
эти  обязательно дадут ростки,  завтра  ли в  демократической  революции или
послезавтра в социалистической" (9).
     Отмечалось в предвоенные годы и быстро нарастающее обострение классовой
борьбы в деревне  (одно из следствий столыпинской аграрной реформы), а также
усиление  революционных  настроений в армии (волнения  солдат в  Киевском  и
Ташкентском гарнизонах, матросов  в Кронштадте, Свеаборге и Севастополе). От
выдвижения частичных требований трудящиеся массы России, руководимые рабочим
классом, все чаще  переходят к политическим действиям под лозунгом свержения
царского самодержавия.
     После  короткого  спада  во  второй половине 1914 года борьба  рабочего
класса против царского гнета разгорается с  новой силой в  жестоких условиях
военного  времени. В 1915 году  произошли  в России 1063  стачки  - в 15 раз
больше,  чем за  первое полугодие войны. Число стачечников  поднялось до 569
тысяч, что составляет увеличение более чем в 15 раз. "Чем помирать за врагов
своих,  - говорилось  в  одной из листовок  иваново-вознесенских  рабочих, -
помрем на  баррикадах  за  постоянный мир, за  свободу"  (10). В дни,  когда
распространялась   эта  листовка,  полиция  устроила   иваново-вознесенскому
пролетариату зверское  избиение. 100  убитых, 40  раненых - таков  был  итог
расправы, учиненной царскими властями на улицах города.
     Никакие самые жестокие репрессии не  могли, однако,  задержать  подъема
классовой борьбы. Несмотря на драконовский  режим военного времени, в стране
неудержимо  назревал  революционный  кризис.  Массовые  выступления прошли в
течение 1915--191S годов  на  шахтах  Донбасса,  в рабочих  районах  Нижнего
Новгорода  (в особенности Сормова), Тулы, Екатеринослава,  Харькова и других
промышленных центров и, разумеется, главных из них  - районов обеих  столиц.
Отсюда, из очагов  рабочего движения, революционное  брожение  в годы  войны
перебрасывается  в деревню  (разгром  и поджоги  помещичьих  имений,  "бабьи
бунты",  потравы  полей  и  лугов),  на  национальные  окраины (восстание  в
Казахстане), в  армию (братание  солдат со  стачечниками  и  демонстрантами,
антивоенные вспышки в гарнизонах и частях,  в русских экспедиционных войсках
во Франции и Греции). Конец 1916 года отмечен напряженной борьбой  партии за
подготовку масс к  революции. "Довольно  терпеть! - писали в своих листовках
большевики Екатеринбурга. -  Пора самим положить  конец  этой  бессмысленной
войне". "Готовьтесь к решительному бою со своими угнетателями",-обращались к
трудящимся ростовские большевики.
     Широко разливалась по стране волна народного недовольства и возмущения,
эпицентр же  грядущей  бури определялся, конечно,  в  обеих  столицах. Здесь
формировались ведущие, ударные силы надвинувшейся революции. Сосредоточившие
более  40 процентов всего рабочего класса России, эти два района были в годы
войны очагами большинства стачек. Один Петроград дал по декабрь 1916 года 30
процентов участников  всех  стачек вообще  и 75  процентов участников стачек
политических. Петроградские забастовки  и демонстрации, вспыхнувшие в начале
января 1917  года, в 12-ю годовщину "Кровавого  воскресенья", были и началом
народных волнений, развернувшихся в Февральскую революцию.
     Именно  такого  конечного  исхода  больше всего  и  боялся Николай  II:
разрушения  его  власти   и  трона   новым,   небывалым   ударом   очередной
революционно-демократической волны.  Он хочет,  подстраховав  себя Священным
союзом с кайзеровским райхом, раз и  навсегда "подморозить Россию так, чтобы
она не жила"  (11). Тайное или явное желание  замирения с кайзером звучало в
устах разных лиц так:
     М. М.  Андроников, князь: "Не  будем, господа,  забывать пятый год.  По
мне, так уж  лучше пусть немцы отрубят  нам  хвост, чем наши мужички голову"
(12).
     Г. Е. Распутин: "Лучше Германия, чем революция" (13).
     Он  же:  "Германия слишком  сильна для  нас,  чтобы мы  рискнули  с ней
бороться. К тому же она ничего, кроме добра, нам не делает" (14).
     В.  И.  Бреев,  монархический  лидер:  "Франко-русский  альянс  этот  -
несчастная ошибка... дружба ястреба с медведем: один - в небесах, другой - в
лесах,  и оба  друг другу ни на  что не нужны...  Для  нас была бы  полезнее
дружба с Германской империей  - дружба  каменная, железная..."  (15)  Т.  Е.
Боткина, дочь лейб-медика:
     "Они (царедворцы. -  М. К.)  говорили, что Россия ни в  коем случае  не
должна бороться с Германией, так как Германия - оплот монархизма... По этой,
а также по экономическим  причинам мы, напротив, должны быт