ета, разрывая  черновики  на  мелкие клочки и спуская их в унитаз. Затем
подписал  сопроводиловку  у  Нифонтова,  отнес  ее  вместе  с   фотоснимками
Пилигрима  и копией экспертного  заключения в экспедицию, потребовал при нем
упаковать и  засургучить пакет. Пакет он спрятал до завтрашнего утра в своем
сейфе, после чего  удобно устроился за  столом и положил перед собой  чистый
лист, обдумывая свою самую главную на сегодня работу.
     "Совершенно секретно..."
     Нет,  не годится. Служебная переписка ФСБ  вся секретна, особо выделять
не стоит. Бумага  должна выглядеть  рутинной отпиской, а бланк с шапкой УПСМ
уже сам по себе привлечет внимание.
     Кого нужно.
     Поэтому лучше начать просто:
     "Директору ФСБ РФ. На Ваш запрос сообщаем..."
     Тоже  плохо. На  чей  "Ваш"? Директора  ФСБ?  Так он не обращался  ни с
какими запросами.  И никто не обращался. Кто мог обратиться?  А  вот  кто --
начальник службы  собственной безопасности.  Нифонтов с ним  хорошо  знаком,
договорится, чтобы не было никаких накладок.
     Стоп. Подписать  бумагу должен сам Голубков.  А он  не имеет права даже
знать фамилию начальника ССБ. Как-то это нужно сделать более обтекаемо.
     Как?
     Через два часа весь  письменный стол  полковника  Голубкова и  даже пол
вокруг стола был  завален испорченными  листками. Но  зато  перед  ним лежал
текст,  каждое  слово  в  котором  было  тщательно   обдумано,  проверено  и
перепроверено.
     Он откинулся в кресле, посидел с закрытыми глазами, стараясь забыть то,
что написал, чтобы взглянуть на текст  незамыленным  глазом. Лучше, конечно,
было бы  оставить это на утро.  Но утром  эта бумага  вместе с засургученным
дополнением к досье Пилигрима должна быть вручена одному  из двух референтов
в секретариате директора ФСБ. А кому именно -- этим сейчас и занимаются люди
из ССБ. И не два-три человека, а не меньше десятка.
     "ФСБ РФ
     От начальника
     оперативного отдела УПСМ
     полковника Голубкова К. Д.
     На запрос, поступивший от ССБ ФСБ РФ, докладываю.
     Оперативный отдел УПСМ располагает  определенной информацией  о  группе
бывших российских военнослужащих, привлекших к себе внимание ССБ.
     А именно:
     о бывшем капитане спецназа  Пастухове С.С.  (кличка Пастух), 1970 г.р.,
прож. в дер.Затопино Зарайского р-на Московской обл.;
     о бывшем  капитане мед службы Перегудове И.Г. (Док), 1963 г.р., прож. в
г.Подольске;
     о  бывшем старшем лейтенанте спецназа Хохлове Д.А. (Боцман), 1968 г.р.,
прож. в г.Калуге;
     о  бывшем  старшем  лейтенанте спецназа Злотникове С.Б.  (Артист), 1969
г.р., прож. в г.Москве;
     о  бывшем  лейтенанте спецназа Мухине  О.Ф. (Муха),  1972 г.р., прож. в
г.Москве.
     Все   вышеперечисленные   проходили  службу   в   Чечне   и   принимали
непосредственное  участие  в  военных   действиях  в   составе   специальной
диверсионно-разведывательной   группы,   которую  возглавлял  Пастухов  С.С.
Операции группы отличались чрезвычайно высокой результативностью,  что  было
неоднократно отмечено командованием. Все члены группы имеют медали  и ордена
РФ, а Пастухов С.С. награжден также американским орденом "Бронзовый орел" за
освобождение захваченных  боевиками  сотрудников Си-Эн-Эн Арнольда  Блейка и
Гарри Гринблата.
     Весной  1996 г.  все  члены  группы  во  главе  с  Пастуховым  приказом
замминистра обороны РФ были разжалованы и уволены из армии  "за невыполнение
боевого   приказа".   По  неизвестным   причинам  какая-либо  информация   о
случившемся полностью отсутствует.
     Летом  1996  г. в  силу сложившейся  ситуаций  оперативный  отдел  УПСМ
привлек  Пастухова и  членов его бывшей  команды  к  участию в  мероприятии,
требующем  высокой  профессиональной  подготовки   и  полной  непричастности
исполнителей к  спецслужбам. Поставленные перед  ними задачи  были выполнены
весьма успешно. Это побудило нас и позже иногда прибегать к их услугам. Но в
настоящее время..."
     Голубков  промокнул платком  взмокший от напряжения  лоб.  Того, что он
написал дальше, не хотелось читать. Но было нужно.
     Он шумно вздохнул и вернулся к тексту.
     "Но в настоящее время мы не поддерживаем с ними никаких отношений.
     Все  они  являются  профессионалами  чрезвычайно   высокого  класса,  в
совершенстве владеют всеми видами огнестрельного и  холодного оружия, боевой
и гражданской техникой, исключительно эффективными приемами рукопашного боя,
обладают  навыками  оперативной  работы и т. д.  Однако  внутреннее духовное
перерождение, происшедшее после увольнения из  армии  во  всех фигурантах, а
особенно в Пастухове, вынудило нас  принять решение полностью  отказаться от
любых форм сотрудничества с вышеперечисленными лицами.
     Первой  причиной  является  их  непомерно возросшая  алчность. Даже  за
участие в операциях, не связанных с  риском для жизни, они требуют не меньше
50 тысяч ам. долларов на каждого, причем наличными и вперед.
     Второе.  При выполнении  поставленной  перед  ними задачи они проявляют
далеко не  всегда  оправданную обстоятельствами жесткость, а  порой  и вовсе
выходят за рамки закона.
     Третье.  Беспрекословно  подчиняясь  своему  командиру  Пастухову,  они
слишком  часто  игнорируют указания  руководителей операции,  достигая  цели
методами, которые им самим кажутся более оптимальными.
     Четвертое. Несмотря  на  то  что уже  в  течение  довольно  длительного
времени  оперативный  отдел  УПСМ  не  привлекает  их  к  сотрудничеству  и,
следовательно, никаких  гонораров  не  выплачивает,  все  фигуранты, судя по
всему, не испытывают недостатка в  финансовых средствах, хотя только один из
них,  Пастухов,  работает  в построенном  им столярном  цехе.  Возможно, они
выполняют конфиденциальные поручения  частных лиц или коммерческих структур,
но нельзя  исключать и их связи  с  крупным криминалитетом -- связи  если не
существующей уже, то вполне вероятной в будущем.
     Мне  не  было  раз®яснено,  чем  конкретно был продиктован запрос  ССБ,
поэтому я лишен возможности дать более подробные комментарии.
     Начальник
     оперативного отдела УПСМ
     полковник Голубков".
     Голубков расписался, еще раз тяжело вздохнул и пошел к Нифонтову.
     Рабочий  день  давно  закончился,  коридоры   были  пусты,  в  приемной
начальника УПСМ даже дежурного не  было, а сам Нифонтов сидел на краю стола,
вжав в ухо трубку телефона спецсвязи, и подавал лишь короткие реплики:
     -- Да... Есть... Понял... Все-таки он?.. Ну, сука!.. Понял. Все,  конец
связи.
     Он вернул трубку в гнездо аппарата и об®яснил:
     -- Нашли. Майор. Лысый. Как зайдешь -- первый стол справа. Фамилия тебе
не нужна, других лысых там нет. Второй референт  -- подполковник. Ну, что ты
создал, показывай!
     Голубков  положил перед ним листки.  Нифонтов  быстро пробежал  текст и
сочувственно покачал головой:
     --  Поэма! Непросто было это  написать, а?  --  Голубков не ответил. --
Насчет духовного перерождения, --  помолчав, продолжал Нифонтов. -- Понятно,
зачем  ты  вставил  эту  фразу.  Но не кажется  ли  тебе,  что в ней есть  и
небольшой истинный смысл?
     --  Не   кажется,  --   буркнул  Голубков.   --  Это  полная  туфта.  И
предназначена она не для твоих глаз. Сам знаешь для чьих.
     -- Я  когда-то  прочитал, что  борьба,  даже за правое  дело, не делает
человека лучше, -- заметил Нифонтов.
     -- Делает хуже? -- хмуро переспросил Голубков. Дурацкие и совершенно не
ко  времени  и  не  к  месту  рассуждения  Нифонтова  почему-то  очень   его
раздражали.
     -- Хуже? Не знаю.  Но и не лучше. Я служу уже тридцать  лет. Как и  ты.
Стали мы  за это время добрей?  Нет. Мудрей? Нет. Великодушней? Вряд  ли. Мы
стали опытней,  да. Возможно, умней. Но не более  того. Нет, не более. А они
--  молодые ребята. Им бы жить и жить. Влюбляться, жениться, растить  детей,
радоваться каждому божьему дню. А мы швыряем их в ад.
     -- Вот  давай и будем думать о том, чтобы  они выбрались  из  этого ада
живыми и невредимыми. А о спасении  их  душ будут молиться те, кто их любит.
Потому что некому больше. Некому! -- повторил Голубков.
     --  Ладно, займемся  делом,  -- согласился Нифонтов. Он  еще раз  очень
внимательно  и  как  бы  чужими глазами  перечитал подготовленный Голубковым
текст и подвел итог: -- Ну что? Если бы я  был Пилигримом, то как раз  такую
команду и заказал бы. По-моему, все на месте. Должно сработать.
     -- А если нет?
     -- Будем искать другие подходы.
     -- Он шакал, -- заметил Голубков.
     -- Кто?
     -- Пилигрим.
     -- Почему?
     -- Не знаю. Такое у меня ощущение.
     -- И что?
     -- Ничего. Просто сказал. Очень осторожные твари.
     -- Пастухов проинструктирован?
     -- Да.
     -- Как?
     -- Как мы и договаривались. "Ничего сверх меры".
     Нифонтов  помолчал, словно бы оценивая ситуацию  не в частностях,  а  в
целом, и убежденно повторил:
     -- Должно сработать. Чует мое сердце -- клюнет!
     Через три дня полковник Голубков позвонил начальнику УПСМ из  войсковой
части ПВО, базировавшейся в тридцати километрах от Затопина, и сказал только
одно слово:
     -- Клюнул!
     Глава четвертая. Контакт
     I
     Этих  двоих я приметил еще в поселке новых русских, когда привозил туда
очередную  партию столяры  и двойные  стеклянные блоки  размером  три на два
метра для оранжереи, которую мой первый заказчик-банкир надумал пристроить к
южной стене своего замка. Ну почему бы и нет? Красиво жить не запретишь!
     Если  бы я  стал  рассказывать об  этой  встрече Ольге, то  сказал  бы,
конечно,  что сначала обратил  внимание на  машину -- двухместную  новенькую
"БМВ"  серебристого цвета с  откинутым верхом, -- потом на  пассажира и лишь
после этого -- на его  молодую, лет двадцати пяти, спутницу,  которая стояла
возле  открытой водительской  дверцы,  покуривая длинную коричневую сигарету
"Мо" и поигрывая ключами на золотом брелочке.
     Но если  честно, уставился я сразу на женщину. Пятый номер бюста  -- не
уставься! Мишка  Чванов,  которого я прихватил,  чтобы  выгрузить из прицепа
хрупкие рамы, даже толкнул меня в бок:
     -- T-мое! Буфера-то! А? Гляди-гляди, Серега!  И без лифчика,  спорим? А
вот насчет задницы недоработка, -- с некоторым сожалением добавил он.
     У  него  всегда было  только два  критерия.  Для  бутылки --  емкость и
крепость. А для женщины -- ну, эти вот два параметра.
     -- Ты бы хоть не пялился  внаглую-то! -- попытался я его остудить, но у
Мишки на этот счет были свои убеждения.
     -- Да ты че, Серега?! Обидится! Или расстроится. Что ж я, подумает, уже
совсем стала такая, что мужики на меня даже не смотрят? Зачем обижать девку?
Ну, задницей не вышла, так это же не ее вина, верно?
     Оценка Мишки не показалась мне об®ективной. Кому что, конечно, а по мне
так все  у  нее было в полном порядке.  Стройная  фигура,  копна  соломенных
волос,  прихваченная золотым обручем,  смуглое  выразительное лицо,  длинные
ноги. Она  была в белой кожаной куртке с золотым шитьем, наброшенной  поверх
белой футболки  в обтяжку, в белых  узких  штанах по  щиколотку.  А на ногах
что-то вроде сандалий, тоже белых и тоже подернутых золотой ниткой.
     "Бээмвушка" очень ей личила, а вот спутник -- не очень. Среднего роста,
лет  на пятнадцать старше, с жестким белобрысым ежиком,  одетый  прилично  и
даже  дорого, с  небольшим кейсом  в руке.  Но  какой-то он был никакой.  Из
банкиров,  возможно,  к  кому-то приехал в гости. Или тоже решил присмотреть
здесь участок. На бойфренда своей вызывающе яркой спутницы он явно не тянул.
Спонсор, скорее всего. Или,  как раньше  говорили, "папик".  К  этому выводу
пришел и Мишка.
     --  И чего такие девки в этих пеньках  с глазами находят? -- расстроено
произнес  он. -- А ведь  сколько  настоящих мужиков кругом, нет?  Взять хоть
тебя, -- великодушно добавил он.
     -- Или тебя? -- сказал я.
     -- А что --  нет? --  не без  вызова  спросил он. -- Так и быть, я тебе
скажу, что она находит в
     нем и чего не найдет в тебе, даже если разберет тебя
     по косточкам.
     -- Ну, чего?
     -- Хотя бы единственного завалящего бакса. Я думал, что Мишка обидится,
но он неожиданно захохотал и подтвердил:
     -- Это -- да! Это -- в точку! И мы принялись за работу.
     II
     Этот день выдался для меня  довольно хлопотливым. Три рейса из Затопина
на Осетр,  к новым русским,  потом в налоговую инспекцию  в Зарайск, потом в
леспромхоз на пилораму и в сушилку -- проверить, как  там идут дела. Я уже и
думать забыл об этих  на новенькой "бээмвушке", но тотчас же вспомнил, когда
в седьмом часу вечера вернулся домой и увидел их тачку у моих ворот.
     Возле нее  стояли  Ольга и эти двое. Я  остановился рядом и  спрыгнул с
высокой подножки.
     -- К тебе, -- сказала Ольга и представила меня: -- Мой муж, Сергей. Это
-- Люси. Манекенщица.  Поразительно. Я считала, что все манекенщицы плоские,
как сушеные воблы. А эта...
     --  Журналист Генрих Струде, "Таген блатт", -- отрекомендовался пенек с
глазами. -- Можете называть меня просто Генрихом.
     -- И  вы  все время  здесь живете?  --  защебетала Люси. --  Как  я вам
завидую! Настоящая  русская  природа. Рассветы, закаты! Как я мечтала бы так
жить! И этот запах с лугов,  речная прохлада. И...  --  Она умолкла и как бы
принюхалась. -- Чем это пахнет?
     -- Дерьмом, мадам, -- галантно об®яснил  я. -- Вы  вляпались в  коровье
дерьмо. Это  часть  русской природы. Ничего  страшного,  говно  экологически
чистое. Проводи  нашу гостью  к мосткам, пусть  ополоснется, --  попросил  я
Ольгу и обернулся к пеньку: --  Что привело скандинавского журналиста в нашу
глушь?
     -- Мы можем где-нибудь спокойно поговорить? -- спросил он.
     -- Почему нет? Можно здесь, на бревнышках. Или, если хотите, в доме.
     -- Лучше в доме.
     В доме так в доме. Оно и мне было лучше.  Потому что я уже понимал, что
этот  Генрих Струде  и есть тот  человек,  о  скором появлении которого меня
предупреждал полковник Голубков.
     Заказчик.  А я, стало быть, наемник. Тертый-перетертый. И знающий  себе
цену. Ну-ну.
     Я попросил его немного подождать, загнал  "террано" в  гараж и зашел  в
столярку -- проверить, обесточили ли мои работяги станки,  а заодно включить
"пожарную сигнализацию".  Похоже,  она  дождалась  своего часа.  После  чего
проводил гостя на второй этаж моего дома.
     Нижнюю часть дома я кое-как довел до ума, кухня была в  полном порядке,
а в детской и в гостиной, которая пока служила нам с Ольгой спальней, вполне
можно было существовать. Второй же этаж представлял собой огромную  комнату,
в которой были  лишь настланы полы и  вставлены окна.  Посреди комнаты стоял
дощатый стол с  еще прадедовскими лавками, а в углу грудились раскладушки --
на них спали  Артист,  Боцман,  Док и Муха, когда им случалось  собираться у
меня по делу или так, покупаться, позагорать, сбросить жирок городской жизни
легкой пробежкой  километров на  тридцать по пересеченной местности с полной
выкладкой.
     -- Располагайтесь, --  предложил я. --  Чай, кофе? Спиртного нет, у нас
тут безалкогольная зона.
     -- Спасибо, ничего не нужно.  Недешево, должно быть, строить такой дом?
-- поинтересовался мой гость, осматриваясь.
     --  Прорва, --  подтвердил я.  --  Раскладывайте свои документы. Что вы
собираетесь возводить? Коттедж?  Замок?  Шале?  Мне  нужен  поэтажный  план.
Только учтите: начать в вашем доме работу мы сможем только в августе, раньше
не получится, много заказов.
     -- А тогда для чего вам сейчас план?
     --  Прикинуть,  сколько  нужно  леса,  какого.  Заготовить,  разрезать,
высушить. Чтобы потом не стоять.
     Мой  гость  раскрыл кейс, но извлек из  него  не  проект  или  план,  а
небольшую  черную  пластмассовую   коробочку,  потыкал  кнопками,  глядя  на
дисплей, удовлетворенно кивнул и убрал коробочку на место,
     -- Пейджер, -- об®яснил он мне. -- Никаких срочных сообщений.
     Ну,  я бы, может,  и поверил, что это пейджер. Но  был у  меня в  жизни
случай, когда  точно  за  такую  же игрушку  марки  "Сони" я отдал  шестьсот
баксов. Она была  похожа  на пейджер. Но это был не  пейджер, а детектор для
обнаружения прослушки. Хороший детектор, он вынюхивал все чипы на расстоянии
до двадцати метров. Но "пожарную сигнализацию" полковника Голубкова все-таки
не засек -- она, видно, была основана на каком-то другом принципе.
     --  Ваши  заказчики  очень хорошо отзываются  о вас, --  продолжал  мой
гость. -- Но не думаю, Сергей, что дело ваше слишком выгодное.
     -- Есть и выгодней, -- согласился я. -- Например, грабить банки. Но мое
дело другим хорошо -- оно позволяет спать спокойно.
     -- Не только. Ваш бизнес -- прекрасное прикрытие.
     -- Для чего?
     -- Для всего.
     Тут уж я  внимательно,  не маскируя  своего интереса, рассмотрел своего
гостя.
     Мишка Чванов был не прав,  назвав его  пеньком с глазами.  Верней, лишь
отчасти прав. Он мог  производить и такое впечатление. Никакой. Ни то ни се.
Нувориш, умудрившийся хапнуть столько, что хватало и на дорогую машину, и на
любовницу из дома моделей "Шарм",  и еще, вероятно,  на многое. Но он как бы
пребывал в некоторой растерянности. Оттого ли, что  ему,  в  сущности  ничем
особенным  не одаренному  простаку,  удалось вдруг сорвать такой куш.  То ли
оттого, что он не совсем еще понимает, что ему с этим неожиданным богатством
делать. Или оттого, что не знает, как себя вести в новом для него окружении.
И даже  в дорогом, по  моде мешковатом костюме он словно бы  чувствовал себя
неуютно: поеживался, будто за шиворот ему насыпало с сосен сухой хвои.
     Он  ничем  не  выделялся  среди  новых  русских,  прикативших на  своих
"гранд-чероки"  и  девятьсот  сороковом  "вольво"   посмотреть,   как   идет
строительство их дворцов. Он был бы незаметен на какой-нибудь финансовой или
политической тусовке. Или даже среди публики телевизионного ток-шоу. Да и за
столиком обыкновенной  пивнушки, оденься чуть  проще, не привлек бы никакого
внимания.
     И  я не  проявил  бы к нему ни малейшего интереса.  Мимикрия. А вот это
говорило о многом. Не  случайная --  впитавшаяся в саму  его суть  за годы и
годы.
     И только здесь, в пустой недостроенной комнате моего дома, ему не с чем
было сливаться.  Да  он и не старался.  Какой там пенек с глазами!  Сильный,
жесткий, уверенный  в  себе человек.  Только почему-то все время  словно  бы
болезненно морщится.
     -- Кто вы? -- спросил я.
     -- Заказчик. Я хочу предложить вам работу. Не сомневаюсь, что мы с вами
договоримся.
     -- Может быть, -- подумав, кивнул я. -- Но сначала вы спуститесь вниз и
бросите  в  багажник  "бээмвухи" свою  пушку.  Я  не  люблю разговаривать  с
вооруженными заказчиками.
     -- С чего вы взяли, что я вооружен?
     -- Вы  не поняли, Генрих.  Я  не спрашиваю, вооружены вы  или нет. И не
спрашиваю, хотите  ли отнести свою пушку в машину. Вы просто сделаете это. И
все.
     Он словно бы подобрался и не без вызова прищурился:
     -- А если нет? Рискнете отнять?
     Ну, когда так ставят вопрос...
     Кобура  у него  была пристегнута  чуть  ниже правого колена,  а  карман
модных  брюк-бананов  не  имел дна.  Решение было остроумное, но  имело один
крупный недостаток. Чтобы извлечь пушку,  нужно было нагнуться. Лишний такт.
На него-то у моего гостя и не хватило времени.
     Пушка    оказалась   компактным    девятимиллиметровым    шестизарядным
"кобальтом".  Последняя  разработка  тульских  умельцев, я  о  таких  только
слышал. Новенькая, даже от плохо убранной заводской смазки маслились пальцы.
Одно  гнездо   в  барабане  было  пустым.   Но  мне  некогда  было  подробно
рассматривать инструмент. Я  поднял Генриха Струде с пола, усадил на лавку и
пошлепал  по  щекам, приводя в сознание. А  пока  он  выходил  из  состояния
"грогги", извлек из его  кармана бумажник. Никаких документов не было, кроме
ламинированной ж