Москву 25 апреля. В тот же
день вечерним  рейсом вернулся в  Лондон.  Не  исключено, что этот  комплект
взрывателей он передал об®екту П. Каким образом он сумел пронести тетриловые
взрыватели   сквозь  защитные   системы   аэропорта,  не   установлено.   От
арестованного сообщника  об®екта П.  Бэрри никаких  данных  о  его связях  с
Камински не получено".

     "СПЕЦСООБЩЕНИЕ
     Срочно.
     Полковнику Голубкову
     от лейтенанта Авдеева.
     Около  4.00,  когда  я оформлял  выездной  пропуск на КПП  Кубинки,  на
территорию  аэродрома в®ехали  два  автобуса  в  сопровождении  двух  джипов
военной  автоинспекции.   Из  автобусов  высадилось  около  50  офицеров  из
спецподразделения "Зенит". Один из них оказался моим знакомым по училищу. Он
рассказал, что час  назад их подняли по тревоге  и  привезли в Кубинку. Куда
полетят, не знает,  но, судя  по  утепленному  камуфляжу,  куда-то на Север.
Возможно, в Мурманск,  так как перед отправкой  начальник штаба  запрашивал,
открыт ли мурманский аэропорт.. Предполагает, что будет проводиться какая-то
крупная  антитеррористическая операция  особой  важности,  так как руководит
группой сам командир  "Зенита". Для них срочно  готовили военно-транспортный
самолет "Ан-10", бортовой номер 84322.  Время вылета  выяснить  не  удалось.
Счел  необходимым  сообщить вам  данную информацию,  так как это может  быть
связано с операцией "Капкан".

     "СПЕЦСООБЩЕНИЕ
     Срочно.
     Капитану Евдокимову
     от полковника Голубкова.
     Постарайся  узнать  у  диспетчеров время  прибытия в Мурманск борта  из
Кубинки. "Ан-10", номер 84322. Информацию немедленно сообщи".
     Глава двенадцатая. Час "Ч"
     I
     5.40
     Как  все-таки быстро  устанавливается  иерархия  в  любом  человеческом
сборище. В тюрьмах, говорят, вообще мгновенно. В армии -- само собой. Да и в
любой толпе. Только что, казалось, была однородная масса, а вот  уже и лидер
прорезался, и  приближенные  к  лидеру,  и статисты, и  даже шестерки-изгои.
"Каждый сверчок знай свой шесток". И знает. Без всякой подсказки.
     Как  и  положено людям  второзначимым,  обычной охране,  в  которую  мы
превратились,  выполнив  свою  основную  функцию.  Док,  Боцман,  Муха  и  я
расположились в приемной, разделявшей кабинеты директора и главного инженера
АЭС.  О  былом  богатстве и  престижности атомной  энергетики говорили  лишь
обшитые  дубом стены да добротная канцелярская  мебель,  которая сегодня,  в
царстве современных  офисных интерьеров  от  лучших мировых фирм,  выглядела
вполне убого.  Даже  компьютера  не  было  -- на столике  секретарши  стояла
обычная механическая  "Оптима", а  на  хилых ножках  в  углу тускнел пыльным
экраном  "Рекорд", перенесенный  в приемную  из  комнаты отдыха,  когда  там
появился подаренный Люси Жермен величественный японский "Тринитрон".
     Рузаев  со  своим  черноусым  советником  Азизом  Садыковым,  Генрих  и
корреспонденты  коротали  время  в  кабинете  директора  станции.  Мы  тоже,
конечно,  могли бы там  сидеть, никто нас  не  гнал,  но  тут-то и  сработал
инстинкт сверчка. Мы вполне охотно ему подчинились. Так-то оно было и лучше,
лишняя  напряженка раньше  времени нам  была ни к чему. Пару раз из кабинета
выглядывал Генрих. Один раз молча оглядел нас. На второй спросил:
     -- Где Артист?
     Я лишь пожал плечами:
     --  Шляется  где-то.  Смотрит,  все  ли  в  порядке.  Или просто  пошел
размяться.   Нудное,   оказывается,  это   дело   --   захватывать   атомные
электростанции. Больше я, пожалуй, на такое не подпишусь.
     Генрих скрылся за дверью. Я повернулся к Доку:
     -- А  теперь расскажи-ка нам  про свою стажировку. Где ты ее проходил и
чему тебя там учили?
     -- Да, очень интересно, -- поддержал меня Муха.
     Док как бы даже слегка смутился, но все же ответил:
     -- Ну, как вам сказать... На Кубе.
     -- Ух ты! -- восхитился Муха. -- Как тебя туда занесло?
     --  Да  просто.  Купил  путевку в турагентстве и полетел, А там...  Ну,
договорился  насчет  стажировки. И  прошел курс.  Четыре  месяца. По  полной
программе.
     --  Там  же  перезрелый  социализм. Чему  они могли  тебя  научить?  --
удивился Боцман. -- Особенно в полевой хирургии.
     --  Полевой хирургии я и сам  бы мог их поучить. У нас эта школа повыше
классом.  Но  кое-что  они  умеют  лучше  нас.  В общем, я прошел  курс в их
учебно-тренировочном      центре.      Где      готовили      кадры      для
национально-освободительных   движений.   Как   нынче   у  нас  говорят   --
террористов. И сейчас готовят. Правда, поменьше.
     -- Господи Боже мой! Зачем тебе это было надо? -- спросил я.
     -- Видите ли,  ребята... Я  чувствовал себя как-то неловко.  Вечно  вам
приходилось меня подстраховывать. Вот я и решил... Поучиться, в общем.
     -- Чему же тебя там учили? -- поинтересовался Муха.
     --  Всему. Десантирование.  Взрывное дело. Современные  средства связи.
Тактика подводных операций. Ну, стрельба, рукопашный бой,  это само собой. И
через  день  --  марш-броски  с полной  выкладкой.  Сержант  был -- страшная
сволочь. Но  дело  знал. Перед  от®ездом  я все  же набил  ему морду.  Чем и
доказал, что его уроки не прошли даром. А я недаром платил бабки.
     -- Сколько? -- спросил я.
     -- Много, Серега. Двадцать штук. Баксов.
     -- Ну даешь! -- ахнул Боцман. -- Как же тебя туда приняли?
     -- Ты же сам сказал, что там социализм. А при социализме за бабки можно
все, только плати.
     --  Да,  Док, теперь мы  видим,  что  ты  действительно  любознательный
человек, -- заключил я.
     -- Есть у меня этот недостаток, -- покорно согласился Док.
     Появился Генрих, сделал мне знак выйти в коридор и тут повторил прежний
вопрос:
     -- Где Артист?
     -- Да что вы пристали ко мне с этим Артистом?  -- удивился я. -- Вам он
нужен? Так и скажите. Сейчас узнаю.
     Я включил "уоки-токи":
     -- Пастух вызывает Артиста. Артист, слышишь меня? Ты где? Прием.
     --  В  сортире,  -- раздался из  динамика  довольно  агрессивный  голос
Артиста. -- Доложить, что я делаю?
     Я взглянул на Генриха:
     -- Вызвать?
     Он отрицательно покачал головой:
     -- Не нужно.
     --  Ну так  что? -- нетерпеливо спросил Артист. --  Надевать  штаны или
разрешишь продолжать?
     -- Продолжай, -- сказал я.
     --  Большое  тебе   за  это  человеческое  спасибо,  --   саркастически
поблагодарил Артист и ушел со связи.
     -- Мне не нравится его настроение, -- заметил Генрих. -- Что с ним?
     -- Обыкновенный мандраж.  Не  каждый день приходится сидеть на  атомной
бомбе.  -- Я  решил, что пора, пожалуй, подогреть ситуацию, и добавил: -- Он
дергается из-за Люси Жермен. Ее нигде нет. Где она, кстати?
     -- Она там, где и  должна быть, -- довольно жестко  ответил  Генрих. --
Присматривайте за ним, Серж. Нам не нужны сейчас никакие нервные срывы.
     Он  вернулся  в  кабинет,  а  я к  ребятам  в приемную.  На  их быстрые
вопросительные взгляды кивнул: все в порядке.
     Еще через три  минуты, ровно без пяти шесть, двери кабинета раскрылись,
появился сначала Азиз, грозный в своем камуфляже и с "узи" в руке, за ним --
Рузаев, Генрих, Крамер и Гринблат с Блейком.
     --  В комнату  отдыха,  --  приказал  нам Генрих.  --  Сейчас  начнется
телетрансляция. Застегнуть куртки, оружие на виду, натянуть "ночки"!
     --  Отставить!  --  возразил я.  -- Да  вы что?! Там  же сразу истерика
будет!  Пять лбов в  "ночках" и со стволами -- шутите? Снять "ночки", стволы
убрать, держаться спокойно и дружелюбно! -- приказал я своим.
     -- Ваши лица будут на пленке, -- предупредил Генрих.
     -- И что? -- спросил я. -- Чего нам бояться?
     -- Что ж, пусть будет по-вашему, -- согласился он, но сам "ночку" надел
и полностью закрыл ею лицо.
     -- Мы можем снимать все? -- уточнил Блейк.
     -- Да, все.
     5.56
     Азиз  хотел  рвануть  дверь  комнаты  отдыха,  словно  намерен  был  ее
штурмовать, но я остановил его:
     -- Спокойно, советник. Это нужно делать не так.
     -- А как? -- обескуражено спросил он.
     -- Сейчас покажу.
     Я аккуратно, без  лишнего  грохота открыл  дверь  и постоял  на пороге,
осматриваясь.  В  комнате  было  уже  совсем светло.  И  будь  она  размером
побольше,  все  это  напоминало  бы  зал  ожидания  какого-нибудь  северного
аэропорта,  где  пассажиры, случалось, по  неделе  ждали  летной  погоды.  Я
довольно  громко и  демонстративно  покашлял.  Люди  на  полу  и  в  креслах
зашевелились.
     -- Доброе утро, дамы и господа! -- бодро  проговорил я. --  Извините за
беспокойство, но нам  хотелось бы посмотреть передачу  по вашему прекрасному
"Тринитрону". Надеюсь, нет возражений?
     Я прошел в угол  комнаты, взял  пульт и  включил телевизор. На огромном
экране появилась таблица с потрясающе сочными и нежными красками. Я пробежал
по всем пяти каналам, которые принимались в Полярных Зорях, везде была та же
таблица.  После чего вернулся  к  двери и  протянул  пульт  Рузаеву. Но  его
перехватил Генрих и включил первый канал.
     Народ в комнате отдыха начал понемногу приходить в себя.
     --  Батюшки-светы! Уже шесть часов! -- спохватилась одна  из женщин. --
Мне же дочку в школу вести! Эй, господа-товарищи, вы тут  занимайтесь какими
хотите делами, а я домой пошла!
     -- Мадам, вам придется немного задержаться, -- об®яснил я.
     -- Как это задержаться?! Как это задержаться?! Мне дочку в школу вести,
не понял?
     -- В самом  деле! -- загудели недовольные голоса. -- Развели хреновину!
Кто-то галочки ставит, а мы, считай, вторую  упряжку тянем! И  отгула небось
не дадут! Хватит, пошли по домам, ну их всех к лешему!
     --  Дамы  и господа, прошу успокоиться! -- воззвал я.  -- Вы уйдете  по
домам! И обещаю вам -- очень скоро!
     --  А  ты  нам не обещай! Мы уже  ушли!  -- проговорил какой-то  рослый
парень и поднялся с пола.
     Генрих извлек из кармана "глок" и дважды выстрелил в потолок.
     Наступила мгновенная тишина.
     -- Всем оставаться на  местах! -- приказал Генрих. -- Когда можно будет
уйти, вам скажут! -- Мог бы ничего и не говорить, все и так все поняли.
     Таблица на  экране  "Тринитрона"  исчезла,  мелькнула  заставка обычной
передачи "Доброе утро" и тут же появилась студийная выгородка "Новостей". За
столом  ведущего  сидел  обозреватель  Евгений С. Я  не  часто  смотрел  его
программы. Больно уж он был самодовольный. Но  сейчас на его  лице не было и
следа самодовольства. Обычно аккуратно причесанные волосы сосульками свисали
на  лоб, галстук был  сбит на сторону,  а  платка,  в тон галстуку,  который
обычно торчал краешком из кармашка его пиджака, вообще не было.
     --  Чего  это  с ним? -- удивился парень,  который  едва  не  возглавил
движение народных масс. -- С бодуна, что ль?
     --  Ну! --  поддержал его  другой.  -- А то!  Вчера трепался и  сегодня
подняли. И даже похмелиться, видать, не дали!
     --  Внимание!  --  произнес  С.  --  Работают  все каналы  Центрального
телевидения России! Ровно через минуту будет передано сообщение чрезвычайной
важности!
     Во весь  экран  появились часы.  Все  уставились на  секундную стрелку.
Генрих пробежал по остальным каналам -- везде были эти же часы.
     Секундная стрелка коснулась цифры "XII", в кадре вновь появился С.
     --  Передаем  экстренное  сообщение.  Сегодня  ночью  группа  чеченских
боевиков  из  армии  освобождения  Ичкерии  во главе  с  командующим  армией
полковником Султаном Рузаевым захватила первый  энергоблок  Северной атомной
электростанции и заминировала его. Полковник Рузаев пред®явил  Президенту  и
правительству России ультиматум...
     Я  взглянул на Рузаева.  Он  стоял у  двери, скрестив  на груди руки  и
высоко  подняв  голову  с  рыжей  жиденькой  бороденкой.  Это  был  час  его
торжества. На полминуты он снял свои темные очки, и я увидел его глаза.  Это
были горящие безумным желтым огнем глаза маньяка.
     --  Полковник  Рузаев  потребовал,  чтобы  его  ультиматум  и  репортаж
корреспондентов Си-Эн-Эн о захвате и минировании Северной АЭС были  показаны
по всем  каналам  Центрального телевидения, -- продолжал С. -- Мы  вынуждены
выполнить это требование. Включаем запись...
     6.16
     Мне  не удалось  в  полной мере  оценить  операторское искусство  Гарри
Гринблата. В  тот  момент,  когда на  экране  общие  планы станции сменились
началом  нашей  операции,  кто-то  сзади  слегка  дернул меня  за  рукав.  Я
оглянулся. Это был компьютерщик Володя. Я незаметно вышел за ним в коридор.
     --  Приказ Голубкова,  --  быстрым  шепотом  сказал  он. --  "Начинайте
немедленно".
     Я достал "уоки-токи" и вызвал Артиста.
     -- Слушаю, -- ответил он.
     -- Твой выход.
     -- Но договорились в шесть сорок.
     -- Приказ Голубкова: начать немедленно. Как понял?
     -- Понял тебя. Начинаю.
     Я сунул "уоки-токи" Володе:
     --  Дуй  наверх. Как только  вертолет взлетит, сообщишь.  Только не дай
бог, чтобы тебя заметили. Понял?
     Володя исчез. Я вернулся в комнату отдыха. Моего временного отсутствия,
похоже, никто не заметил. Все, не отрываясь,  смотрели  на экран телевизора.
Лишь Крамер искоса взглянул на меня. Я кивнул. Он тотчас отвел взгляд.
     На  экране возникла крыша машинного  зала и опускающийся на нее "Ми-1".
Но что было дальше, досмотреть никто не успел.
     Дверь распахнулась, ворвался Артист с  автоматом  "узи" в руках, быстро
прошел  по  комнате,  вглядываясь  в лица людей. Затем  круто  повернулся  к
Генриху:
     -- Где Люси?
     -- Успокойтесь, Семен, -- сказал Генрих. -- Все смотрят телевизор, а вы
мешаете.
     Не оглядываясь,  на звук  Артист выпустил по  экрану  короткую очередь.
Кинескоп взорвался, осыпав всех  стеклянной пылью. Не знаю, намеренно он это
сделал  или  так получилось само  собой,  но  я почувствовал  облегчение. Он
избавил обычных, ничего не  подозревавших людей от ужаса Апокалипсиса. А для
них это был бы настоящий Апокалипсис. И настоящий ужас.
     -- Где Люси? -- повторил Артист.
     -- Серж! -- приказал мне Генрих.
     -- Сенька! -- заорал я. -- Ты что, опупел?! Немедленно отдай ствол!
     Но он будто и не услышал меня.
     -- Я знаю, где она! -- сказал он и выбежал в коридор. Я рванул  следом.
Генрих -- за мной. А за ним -- Боцман, Муха и Док.
     Артист  опередил   нас  на  полминуты.  Еще  из  приемной  мы  услышали
автоматную  очередь,  а  потом  увидели  картинку,  которая  была,  пожалуй,
эффектней, чем захват атомной электростанции неизвестными террористами.
     Замок на двери компьютерной был будто  вырезан очередью  из "узи" с его
скорострельностью тысячу четыреста выстрелов в минуту. Посреди комнаты стоял
Артист, безвольно опустив руку с "узи", и молча смотрел на труп Люси Жермен.
А потом поднял голову и посмотрел на нас.
     Вот тогда я и понял, что он когда-нибудь обязательно сыграет Гамлета.
     Потому  что  он  плакал.  По-настоящему.  Молча. Слезы катились  по его
светлой, отросшей за  ночь щетине  и скапливались в  углах рта. Он осторожно
обошел то, что когда-то было блистательной Люси Жермен, аккуратно прикрыл за
собой дверь и взглянул на Генриха.
     -- Зачем вы убили  ее? -- негромко спросил  он и тут же вскинул "узи" с
такой  стремительностью, что Мухе  пришлось  совершить  лучший в своей жизни
бросок,  чтобы успеть перехватить  его  руку. Три или  четыре пули выбили из
паркета  щепу,  а  затем раздался  сухой щелк.  Рожок  автомата был пуст. На
помощь Мухе кинулись Боцман и Док. Артист отбивался как  бешеный.  И если бы
не Док, даже не знаю, как бы ребята с ним справились.
     Наконец,  они притиснули его к полу. Он немного полежал, а  потом хмуро
сказал:
     -- Отпустите.
     -- А будешь хорошо себя вести? -- спросил Муха.
     -- Буду, -- пообещал Артист.
     Его подняли. Он  прислонился  к  стене,  немного  постоял  и  нацелился
указательным пальцем в грудь Генриха:
     -- Тебе конец, сука. Понял?
     Генрих сунул правую руку в карман пиджака.
     --  Не делайте  этого! -- предупредил  я.  Но он не  внял.  В руке  его
появился  "глок" --  и очень  быстро, нужно  отдать Генриху  должное,  почти
мгновенно. И  тут уж мне пришлось проявить некоторую расторопность.  Хороший
инструмент ПСМ, точный. Его пуля  вышибла "глок"  из руки  Генриха  с  такой
силой, что австрийская пушка шмякнулась о стену и грохнулась на паркет прямо
под ноги Рузаеву  и  Азизу,  которые появились  в дверях кабинета и обалдело
наблюдали за происходящим.
     -- А я ведь предупреждал, -- мягко укорил я Генриха,  который скрючился
над отсушенной выстрелом  рукой. Но левую руку, в которой был взрывной блок,
из кармана все же не вынул.
     --  Что тут  творится? --  заорал Гринблат,  протискиваясь в  кабинет с
камерой.
     --  Хватит  с®емок,   --  сказал  я  ему.   --  Вы   уже  наснимали  на
Пулитцеровскую премию. Ничего не происходит. Давайте  выйдем на  минутку, --
обратился я к Генриху. -- И снимите вашу идиотскую "ночку", вам сейчас не от
кого прятать лицо.
     Он  стащил "ночку", вытер  обильный пот и  послушно  вышел  за  мной  в
приемную. Я плотно прикрыл за собой дверь и сказал:
     -- Вам  нужно  немедленно убираться со  станции.  Вы меня  понимаете? И
когда я говорю немедленно -- это и значит немедленно.
     -- Из-за этого психа? -- презрительно спросил он.
     -- Нет.
     -- Из-за чего?
     --  Попробую  об®яснить.  Хотя  мы  тратим  на  это  драгоценное время.
Впрочем,  это ваше  время, а  не мое.  Вы видели  начало репортажа о захвате
станции? Как мы выходим из лодочного сарая?
     -- Да. И что?
     -- Этих  кадров  не  мог снять Гарри.  Они  с Блейком  были уже  внутри
станции.
     Генрих подобрался, как рысь перед прыжком:
     -- Кто же их снял?
     -- Не знаю. Это сейчас не самое важное. Есть кое-что поважней.
     Я подошел к телевизору "Рекорд" и щелкнул пусковой клавишей.
     -- На всех пяти  каналах "Тринитрона" была  одна  и та же  картинка, --
напомнил я, пока  этот старый чайник  разогревался. -- Вы  дважды проверяли.
Правильно?
     -- Да.
     -- А теперь смотрите.
     Я нажал  кнопку пятого канала  -- рябь. Четвертого -- рябь. Третьего  и
второго -- тоже рябь. И наконец ткнул в кнопку первого канала.
     На мутном экране мелькнул конец  какого-то детского мультика и появился
ведущий. Не С. Совсем не С.
     --  Продолжаем  программу  "Доброе  утро",  --  лучезарно  улыбнувшись,
произнес он. -- Но сначала -- чуть-чуть рекламы. Оставайтесь с нами.
     Генрих  шагнул  к  "Рекорду" и  прощелкал  подряд  все  кнопки,  словно
проверяя,  не  смошенничал ли я. И  понял,  что не смошенничал.  Он выключил
телевизор и быстро спросил:
     -- Что это значит?
     -- Это  значит, что вы по уши в говне. И  втянули  в него и нас. Я  как
чувствовал, что не надо связываться с вами.  Но я не  видел  ваших чеченских
друзей.  Но  вы-то  видели!  Или  вы такой  же  сумасшедший  ублюдок? Хватит
болтать. Я оказался  связанным с вами,  поэтому в моих  интересах,  чтобы вы
ушли чисто. Пока у вас в руках взрывной блок, у вас  есть шанс.  Поэтому я и
говорю: немедленно улетайте.
     -- А вы? -- задал он дурацкий вопрос.
     -- Попробуем  отмотаться. Это  будет стоить, конечно, немалых бабок. Мы
работали на службу безопасности КТК.  Во всяком случае, были в этом уверены.
И к счастью, никого  не убили и даже  не покалечили. Да рожайте же, черт вас
возьми!
     Генрих открыл дверь кабинета и вывел в приемную Рузаева и Азиза.
     --  Быстро  в вертолет!  --  приказал он.  --  Запускайте  двигатель. Я
подойду через минуту.
     -- Я дал Президенту Ельцину срок  до  четырнадцати ноль-ноль, -- заявил
Рузаев,   гордо  выставив  вперед  свою  бороденку.  --  Я  должен  провести
переговоры с его полномочным представителем. Султан Рузаев никогда не меняет
своих решений. Слово горца крепче булата!
     -- Да проведете вы свои переговоры! Из Грозного. И весь чеченский народ
буде