ет значение, если в полдень по токийскому времени курс акций
КТК  устремится  вниз со скоростью снежной лавины,  а через четыре-пять дней
они будут стоить не намного дороже бумаги, на которой они напечатаны.
     Тройной  удар. Финансовое, а  следовательно, и  фактическое уничтожение
КТК.  Миллионов триста чистой прибыли  на разнице биржевых  курсов покупки и
продажи. И немалое прибавление в весе акций корпорации "Интер-ойл".
     И  ни  малейшего  риска.  Это и  есть  настоящий большой  бизнес. Какие
наркотики, какая торговля оружием! Бедный дурачок Майкл.
     Приехал  Макклоски, встревоженный срочным вызовом. Услышав распоряжение
Тернера, встревожился еще больше. А  когда  Тернер  назвал сумму  фьючерсной
сделки, едва не впал  в  панику. Но он хорошо знал  свое место, поэтому лишь
позволил себе спросить:
     -- Вы уверены, сэр, что это правильное решение?
     --  Да,  -- ответил  Тернер. -- Ровно в полдень  по  токийскому времени
продажа акций КТК должна быть прекращена.
     -- Я выполню ваше распоряжение. Макклоски вышел.
     Тернер усмехнулся:  "Еще  бы ты  не выполнил!"  Оставалось ждать. Почти
пять часов.  Но Тернер умел  ждать. Было бы  чего ждать. Он пообедал в своем
клубе  и даже  решил прогуляться по  оживившемуся  к  вечеру Бродвею. Десять
охранников во  главе с  Нгуен Ли, незаметно  сопровождавшие  его,  создавали
комфортное ощущение полной безопасности, а суетность праздной толпы вызывала
снисходительную усмешку.
     Но уже через четверть  часа  Тернер поймал себя  на  том, что  все чаще
поглядывает на башню "Эмпайр Стейт  Билдинг", рядом с которой, в квартале от
Бродвея, располагался центральный офис корпорации "Интер-ойл". Он вернулся в
свой кабинет. В приемной его уже ждал  Макклоски. Он доложил, что операция в
Токио   проведена,  и  подал  Тернеру   компьютерную  распечатку   с  полной
раскладкой.
     -- Я вам еще понадоблюсь, сэр? -- спросил Макклоски.
     -- Нет, -- подумав, ответил Тернер. -- Заканчивайте свой уик-энд, --  и
добавил, не  удержавшись: -- В  двадцать два  посмотрите  новости  Си-Эн-Эн.
Сегодня там будет кое-что интересное.
     Ровно  в  шесть  утра по  московскому  времени  и  в десять  вечера  по
нью-йоркскому  Тернер  включил   телевизор   и  нашел  информационный  канал
Си-Эн-Эн.  Началась  воскресная  программа "Мир  за неделю".  Обычные  дела.
Ближний  Восток.  Наводнение  в  Северной  Корее.  Очередной  отказ  Хусейна
допустить инспекторов  ООН на  секретные об®екты. Правительственный кризис и
забастовки шахтеров в России.
     Тернер не вникал в смысл. Он ждал момента, когда обычный информационный
поток   прервется   чрезвычайным  сообщением  из  Москвы.   Сколько  времени
потребуется,  чтобы известие о захвате Северной АЭС попало  на горячие линии
СМИ? Минут десять -- пятнадцать. Но прошло четверть часа, двадцать минут, на
экране  мелькали  кадры  репортажей,   сменялись   ведущие  и   политические
обозреватели.
     Полчаса.
     Сорок минут.
     Тернер  нахмурился:  что за  чертовщина?  Центральный  офис  корпорации
"Интер-ойл" был оборудован  всеми  современными средствами телекоммуникаций,
но  телевизор  в  кабинете  Тернера  не  принимал  Москву.  Не было  в  этом
необходимости.  И только  теперь Тернер  пожалел  об  этом.  Он  связался  с
дежурным информационного центра и  приказал сообщить, какие передачи идут по
московским каналам. Ответ обескуражил:  работает  только первый канал,  идет
передача  "Доброе  утро".  Тернер  быстро  вышел  из  кабинета, спустился  в
информационный  центр и убедился: да, работает  только первый общероссийский
канал и по нему  идет передача "Доброе утро", аналог программы "Доброе утро,
Америка".
     Ничего не понятно.
     Тернер  приказал связаться по Интернету с  компьютером на Северной АЭС.
Запрос по  коду  Рузаева остался безответным.  По  коду  Пилигрима --  тоже.
Тернер  приказал шифровальщику повторять  вызовы  и вернулся в свой кабинет.
Телевизор продолжал  работать.  Передачу "Мир  за неделю" сменили  репортажи
корреспондентов   Си-Эн-Эн  из  разных   концов   мира.  Через  полчаса   из
информационного  центра  доложили:  связь  с  компьютером  на  Северной  АЭС
прервана. Возможные причины: обрыв линии, отключение электроэнергии, поломка
процессора. Тернер приказал срочно подсоединить  его телевизор к спутниковой
связи и фиксировать всю информацию, поступающую из России. Всю, до последней
мелочи.
     Еще  часа два он просидел перед  экраном,  переходя с  одной московской
программы на другую. Он  не знал по-русски ни слова, но и так было ясно, что
ничего необычного не происходит. Он убрал звук и попытался сосредоточиться.
     Что все это могло значить?
     Москва  блокировала  всю   информацию  с   Северной  АЭС,  несмотря  на
ультиматум  Рузаева?  Но  почему  не  отвечает  компьютер   станции?  Служба
безопасности России  предприняла  штурм  и  захватила  энергоблок? Вряд  ли.
Пилигрим немедленно взорвал бы станцию.  Другого  выхода  для него  не было.
Иначе виселица в Тель-Авиве. Что могло быть еще?
     И только в третьем часу ночи,  стоя  у окна своего  кабинета и глядя на
отсветы  реклам Бродвея, Тернер вдруг понял, что произошло. И даже ахнул  от
неожиданности и простоты разгадки.
     Его обули. Это была панама.
     Да, панама. Не было никакого  захвата Северной  АЭС,  не было  никакого
ультиматума  Рузаева, не  было ничего. Была афера, в  результате  которой из
него выдоили  десять миллионов долларов.  Не десять! Почти двенадцать! Шесть
миллионов составил только гонорар  Пилигрима! И организатором этой аферы мог
быть только один человек -- этот проклятый сукин сын Блюмберг. Только у него
хватило бы ума войти в сговор с  Пилигримом, использовать Рузаева и ситуацию
в Чечне и провернуть все это дело.
     Невероятно.  Его, Тернера,  облапошили,  как какого-нибудь простака  из
Техаса. Невероятно. Не укладывалось в голове. Но другого об®яснения не было.
     В  начале  четвертого,  когда  в  Москве  уже  был  поздний  вечер,  из
информационного центра принесли сводку сообщений  из  России.  Тернер  бегло
просмотрел  ее.  На  одном  задержался. Это  была  информация, переданная  в
вечернем выпуске  новостей Мурманского радио. В ней говорилось, что примерно
в   половине  восьмого  утра  в  тридцати   километрах  южнее  Мурманска  по
неизвестной причине взорвался вертолет "Ми-1", выполнявший коммерческий рейс
из поселка  Полярные  Зори.  Пилот и  пассажиры  погибли. По предварительным
данным, пассажирами были  два неустановленных лица кавказской национальности
и российский гражданин Деев, менеджер  французской предпринимательницы  Люси
Жермен, намеревавшейся  взять в долгосрочную аренду турбазу  "Лапландия". Не
исключено,  что среди погибших был и лондонский журналист Крамер, приехавший
в  Полярные  Зори  вместе  с  известными  сотрудниками  Си-Эн-Эн  Блейком  и
Гринблатом   для   освещения   проверки  охранной  системы   Северной   АЭС,
проводившейся в ночь с  воскресенья на понедельник  силами МЧС и Мурманского
отделения ФСБ.
     Тернер даже засмеялся. Ну, сукин сын!  Это  называется:  концы в  воду.
Ювелирная работа! Но ты еще не знаешь, проклятый сукин сын, с кем связался!
     Но тут  же Тернер  остановил  себя. Нет, что-то не то. Проверка системы
охраны. Значит, на Северной АЭС  что-то  все же происходило? Именно в ночь с
воскресенья на понедельник. И еще. Блюмберг. Он не был мелким аферистом. Или
даже крупным. Выстраивать такую громоздкую и изощренную схему --  ради чего?
Ради жалкой  доли в два с половиной -- три миллиона? Это Блюмбергу, которому
принадлежал контрольный пакет компании "Фрахт Интернэшнл" с годовым оборотом
в сотню миллионов долларов?
     Не то. Явно не то. Но что?
     Для ответа не хватало  информации.  Ее нужно  было  получить  как можно
быстрей.
     Тернер вызвал начальника службы безопасности корпорации  "Интер-ойл", в
недавнем прошлом специального агента ФБР, и  приказал срочно выяснить, что в
действительности  происходило  на  Северной АЭС  в  ночь  с  воскресенья  на
понедельник, а также принять все меры, чтобы найти  Рузаева, Деева-Пилигрима
и главное --  Блюмберга. Тернер не верил,  что он  погиб. Какие  меры, он не
стал об®яснять. Бывший  специальный агент ФБР  знал  это  лучше  его. Тернер
вызвал  машину и  вернулся  на виллу. И только тут  вспомнил об  операции на
Токийской фьючерсной бирже. Но отменять ее было уже поздно.
     Заснул он лишь на рассвете. Да и то после трех бокалов "Баккарди", хотя
обычно ограничивался одним, редко -- двумя. А уже в десять утра его разбудил
телефонный звонок. Звонил Макклоски.
     -- Извините  за беспокойство, сэр, но дело не терпит отлагательства. Из
Москвы звонит мистер Блюмберг...
     -- Кто?! -- переспросил Тернер.
     --  Мистер  Аарон  Блюмберг.  Я  незнаком  с  этим  господином.  Но  он
утверждает, что вы его хорошо знаете. Просит меня назначить встречу с ним на
четырнадцать часов  тридцатого  апреля. Я бы даже  сказал: требует. Говорит,
что на  этой встрече, возможно, захотите  присутствовать и вы. Каким  должен
быть мой ответ, сэр?
     Голова Тернера гудела от тупой боли. Ему понадобилось некоторое  время,
чтобы понять смысл услышанного.
     -- Соглашайтесь, -- сказал он наконец. -- Да, соглашайтесь.
     -- Вы будете присутствовать на встрече?
     -- Не знаю, -- подумав, ответил Тернер. -- Я решу это позже.
     -- Тридцатое апреля, четырнадцать часов, -- повторил Макклоски.  -- Еще
раз извините, что потревожил вас, -- добавил он и положил трубку.
     "Блюмберг. Требует встречи. Что бы это, черт возьми, могло значить?.."
     IV
     Тридцатого апреля без пяти  минут два  возле центрального входа  в офис
корпорации "Интер-ойл" остановилось желтое нью-йоркское такси. Из него вышли
трое  мужчин.   "Странная   компания",  --  машинально   отметил   начальник
секретариата "Интер-ойла", которому президент Макклоски поручил спуститься в
холл и  встретить  людей, беседа  с которыми была назначена на два часа дня.
Это  было очень необычное поручение. Так в  корпорации "Интер-ойл" встречали
лишь  самых важных клиентов или партнеров. Эти трое, высадившиеся  из такси,
менее всего на них походили.
     Пятидесятилетний молодящийся фат в дорогом клубном блейзере, с дымчатым
фуляром на шее и с небольшим, светлой кожи, кейсом в руке.
     Серьезный  молодой  человек  в  круглых  очках,  похожий  на  аспиранта
университета.
     Третий  был явно иностранцем  -- об этом нетрудно  было  догадаться  по
интересу, с которым он оглядывал офис "Интер-ойла" и задирал голову с седыми
короткими волосами,  всматриваясь  в громаду "Эмпайр Стейт Билдинг".  Он был
похож на небогатого европейского туриста. И не более того. Нет, не более.
     И  все   же  эти  трое  были  теми   людьми,  которых  ждал   президент
"Интер-ойла".
     -- Блюмберг,  -- небрежно представился фат и, не дожидаясь приглашения,
последовал к лифтам в сопровождении своих спутников. Он даже  не  потрудился
представить их. Неслыханное нахальство. Но начальник секретариата промолчал.
Он чувствовал, что происходит нечто не  совсем обычное. Слишком уж нервничал
всегда невозмутимый Джозеф Макклоски, ожидая этого визита. Были отменены все
встречи, две из них -- очень важные.
     Скоростной  лифт,  которым  пользовался  только президент корпорации  и
члены  совета  директоров,  за  считанные  секунды  вознес  посетителей   на
двадцатый  этаж,  начальник секретариата  открыл  дверь  кабинета  патрона и
посторонился:
     -- Джентльмены, прошу.
     Макклоски поднялся из-за массивного, резного бука письменного стола, но
не сделал и полшага навстречу вошедшим.
     --  Мистер Блюмберг, -- отрекомендовал  начальник  секретариата  фата и
умолк, давая понять, что имена остальных двоих ему неизвестны.
     Их представил сам Блюмберг:
     -- Мистер  Коллинз.  Мистер Голубков, наш гость  из  России.  А  где же
мистер Тернер?
     -- Возможно, он присоединится к нам  позже, -- ответил  Макклоски и дал
знак начальнику секретариата, что тот может быть свободен.
     -- Он  присоединится к  нам гораздо  раньше, чем вы думаете,  -- заявил
Блюмберг. -- И чем думает он сам.
     В  этом  кабинете  никогда  так  не  разговаривали.  Никто.  Но  Джозеф
Макклоски умел держать себя в руках.
     -- Располагайтесь, джентльмены, -- сухо пригласил он и опустился в свое
резное кресло. -- Могу я узнать о цели вашего визита?
     -- Разумеется,  -- ответил Блюмберг и достал из кейса видеокассету.  --
Мы  хотим продать вам  небольшой документальный фильм.  Он недлинный,  всего
сорок семь минут. Но очень, очень интересный.
     Макклоски холодно улыбнулся:
     --   Мы   не  занимаемся   кино,   мистер   Блюмберг.   Мы   занимаемся
нефтепроводами, нефтеналивным флотом и нефтью вообще.
     --  И  немного политикой, не так  ли? -- подхватил Блюмберг. --  Совсем
немного. В той мере, в какой это  связано  с нефтью. Об этом и фильм, мистер
Макклоски.
     -- Нас не интересует кино, -- повторил президент "Интер-ойла".
     -- Вы даже не представляете, от чего отказываетесь! Давайте договоримся
так.  Вы  посмотрите  лишь  маленький кусочек  фильма. Самое  начало.  Всего
полминуты. И если вас это не заинтересует, мы немедленно удалимся.
     Не  дожидаясь согласия, Блюмберг подошел  к стеллажу,  на  котором была
смонтирована радиоаппаратура,  сунул в  приемник "Филипса" кассету и пультом
включил видеодвойку.
     Экран телевизора осветился. На нем появилось снятое крупным планом лицо
молодого полноватого брюнета с пышными черными усами. Он произнес на хорошем
английском:
     --  Мое  имя  Азиз  Садыков.  Я являюсь  советником командующего армией
освобождения  Ичкерии полковника  Султана Рузаева.  Я приехал  к вам, мистер
Тернер, чтобы изложить план, разработанный известным вам  человеком по имени
Пилигрим  и  одобренный  полковником  Рузаевым.  Этот  план  предусматривает
организацию на территории России  крупномасштабного  террористического акта,
который приведет к  освобождению Ичкерии и одновременно уничтожит Каспийский
трубопроводный консорциум. Речь идет  о  захвате и  при необходимости взрыве
крупнейшей  на   северо-западе  России  Северной   атомной   электростанции.
Разрешите продолжать, мистер Тернер?..
     Блюмберг остановил запись.
     --  Ну как, интересно?  -- поинтересовался он. Макклоски молчал. Он был
ошеломлен. Этот смуглый человек на экране обращался к мистеру Тернеру. Да, к
Тернеру. В этом не было  никаких сомнений.  И  предлагал ему этот чудовищный
план.
     Впервые  за десятилетия  работы на  ответственных постах  Макклоски  не
знал,  что  сказать.  Красная  лампочка,  вспыхнувшая  на  пульте интеркома,
избавила его  от  необходимости  отвечать. Это  был срочный вызов к Тернеру.
Макклоски встал.
     -- Прошу извинить, но я вынужден вас ненадолго покинуть.
     Он вышел в приемную, и тут же  в кабинете появился сам Тернер. Он занял
место Макклоски за письменным столом и кивнул Блюмбергу:
     -- Крутите ваше. кино.
     -- Это и есть мистер  Джон Форстер Тернер, -- представил  его  Блюмберг
своим спутникам. -- А эти джентльмены...
     -- Я слышал, как их зовут, -- прервал  его Тернер. -- Но не слышал, кто
они.
     --  Вы узнаете об этом.  Чуть  позже, -- пообещал  Блюмберг. -- Ну что,
смотрим кино? И он нажал на клавишу "Play".
     Все сорок семь минут Тернер не отрывал взгляда от  экрана. Фильм был не
смонтирован, разноплановые  куски сменялись смазанными, случайными  кадрами.
Но одно Тернер понял сразу и по  мере того, как шла пленка, лишь утверждался
в этом.
     Это  была  не  инсценировка. Это  была  настоящая документальная с®емка
настоящего   захвата  станции.   Настоящей   была  стрельба,  настоящими   и
поразительно слаженными  были действия  группы  захвата, настоящим  был труп
какой-то молодой  женщины, из-под копны  белокурых волос которой растекалось
по  полу  алое  пятно  крови,  настоящим был  ужас  на лицах  людей  в белой
униформе, смотревших по телевизору на Рузаева  -- тот  пред®являл ультиматум
России и  всему  миру. Настоящим был  какой-то  сумасшедший парень,  который
ворвался в комнату и навскидку, не оглянувшись, очередью  из "узи" изрешетил
телевизор.
     Все было настоящим. И это было самым угрожающим.
     Мелькнул  на   последних  кадрах   небольшой   вертолет,   стремительно
удалявшийся  от  камеры,  пошла  панорама  по  заснеженным  сопкам,  в кадре
появился телерепортер, сунул почти в рот черную бобышку микрофона с надписью
"Си-Эн-Эн" и об®явил:
     --  Это все,  дамы  и  господа.  Атомный Апокалипсис не  состоялся. Или
просто отложен?  Я,  Арнольд  Блейк, и  мой  друг  Гарри Гринблат желаем вам
никогда не пережить того, что пришлось пережить нам минувшей ночью.
     Блюмберг нажал  на  кнопку "Stop", бросил пульт на стол перед Тернером,
закурил "Кэмел" и поинтересовался:
     -- Ну, как вам это кино?
     Тернер  включил видеомагнитофон, на скорости  отмотал пленку назад и на
одном из кадров,  где  рядом с Рузаевым  и Азизом Садыковым  стоял  какой-то
человек в черной маске, остановил запись на паузе.
     -- Это -- Пилигрим?
     --  Да,  --  подтвердил  Блюмберг.  --  Он  не  любил  рекламы.  Хотите
посмотреть на него без маски?
     Он  достал  из  кейса стопку  крупных цветных  снимков и разложил перед
Тернером.
     --  Это  снимал  уже  я. На месте взрыва  вертолета.  От Рузаева  и его
советника  Азиза мало что  осталось. А Пилигриму некоторым  образом повезло.
Взгляните на этот снимок.
     Тернер посмотрел и отодвинул снимок  подальше  от  себя.  На  нем  была
оторванная  от тела голова человека, в  котором при всем желании  невозможно
было кого-то узнать.
     --  Не узнали, -- констатировал Блюмберг. -- Я еще в Чечне говорил вам,
что его трудно узнать. А сейчас почти невозможно. Но тем не менее это он. Но
в  этих снимках интересно другое. Совсем другое,  Тернер. Посмотрите  на эти
стодолларовые купюры. Похоже на листопад, не так ли? Они высыпались из кейса
Пилигрима.  Около пятисот тысяч.  Вторые  полмиллиона  Пилигрим вынужден был
уплатить группе захвата. Правда, денег этих ребята не получили и не получат.
В суматохе они не озаботились тем, чтобы их припрятать, и они превратились в
вещдок -- в вещественное доказательство. А что в руки государства попало, то
пропало. Так уж повелось на  Руси. Но для вас важно  не это.  Важны номера и
серии  банкнот.  Они задокументированы российскими  следователями.  Банкноты
были мечеными, Тернер. И самое интересное  в них то, что именно эти банкноты
были получены моими людьми из банка и по вашему приказанию переданы Рузаеву.
Часть гонорара,  затребованного Пилигримом.  Он  его  получил.  Но  не  стал
счастливей.  Что подтверждает  известную русскую  пословицу: "Не  в  деньгах
счастье". У американцев такой пословицы нет. Во всяком случае, я ее не знаю.
Вы, полагаю, тоже. Или знаете?
     -- Чего вы хотите?
     -- Я  разделю ваш вопрос  на две части. Чего мы хотели. И чего мы хотим
сейчас.  Хотели  мы,  Тернер,  многого.  Мы хотели  посадить вас  на  скамью
подсудимых  Международного военного трибунала в  Гааге. Вместе с  Рузаевым и
Пилигримом  --  с  такими  же  выродками,  как  вы, мистер  Тернер. Чтобы вы
получили  лет  сто тюрьмы строгого режима. И чтобы  после  этого  ни  одному
мерзавцу  в  мире и в голову бы не взбрело решать свои  финансовые  проблемы
таким путем, каким пытались решить их вы. К сожалению, не получилось. Рузаев
и Пилигрим  мертвы.  Без  двух главных обвиняемых Международный  трибунал не
станет  рассматривать  это  дело.  Мы  отказались и  от  идеи  передать  все
документы  в американский  суд. У  вас  будут  хорошие  адвокаты, они сумеют
разрушить доказательную  базу. Это будет  не слишком трудно, так  как многие
материалы получены без  соответствующих  санкций  и, следовательно, не могут
рассматриваться в суде. Не  подпадаете вы и под юрисдикцию российского суда,
так  как  являетесь гражданином