бков разложил в два ряда снимки: сверху интерполовские, под ними --
наши. Долго сравнивал и уверенно повторил:
     -- Не он.
     --  Ну,  даже если  ты не  узнал...  Стоило  бы  поздравить профессора,
который делал  эту  операцию. Специалист был  суперкласса. Мечтал,  говорят,
получить  Ленинскую премию за  свои методы лазерной и пластической хирургии.
По закрытому списку, само собой.
     -- Получил?
     -- Пулю в лоб он  получил. В декабре 93-го года.  Эстонская прокуратура
квалифицировала  это как дело об ограблении и  убийстве. Преступники не были
найдены.
     -- У него было что грабить? -- спросил Голубков.
     --  Было. Его центр  делал  всякие операции.  В том  числе и  коррекцию
женских фигур и грудей. Для западных немцев в основном.  И стоила эта работа
недешево. Так что в сейфе у  него было чем поживиться. Непонятно другое: для
чего  нужно  было  поджигать  центр. Причем так,  что  погибли  все  архивы.
Впрочем, почему непонятно? Как раз понятно.
     --  Тебе  не кажется,  Александр  Николаевич,  что в  нашем деле  трупы
накапливаются слишком быстро?
     -- Не  факт,  -- возразил Нифонтов.  -- Он же не только Пилигриму делал
пластическую операцию. Но и многим  другим. А кому? Боюсь, мы  этого никогда
не узнаем.  Так что не будем спешить с выводами. Для нас главное сейчас, что
это -- Пилигрим. Можешь не сомневаться. Запроси досье, у нас оно есть. В нем
-- заключение экспертизы. Они целую неделю над ним работали.
     Нифонтов звонком вызвал помощника, сложил листки и все снимки в папку и
приказал:
     -- Сделайте  для нас копию. А  дело верните в ФСБ  в  отдел Г2-С. Дубли
наших снимков тоже приложите, пусть будут. Копию -- полковнику Голубкову.
     Помощник вышел.
     -- Такие-то вот дела, --  констатировал Нифонтов.  --  Дай-ка  мне  еще
сигарету. Он прикурил и поморщился:
     -- И как ты это говно куришь?
     -- Привык. На "Мальборо" не зарабатываю,  да и слабые. Есть что-то еще?
-- осторожно поинтересовался Голубков.
     -- Да, есть. Две новости. Как всегда, одна плохая, а вторая...
     -- Очень плохая, -- предположил Голубков.
     -- Я бы  так  не сказал. Хорошей  ее, пожалуй, не назовешь,  но и очень
плохой тоже. Неопределенная.
     --  С нее и начни, -- посоветовал Голубков. -- Плохими  новостями я уже
по горло сыт, не худо передохнуть.
     -- Передохни, -- согласился Нифонтов. --  Не уверен, правда, что  это у
тебя  получится.  Новость такая. Один из  руководителей МИДа, мы с ним еще с
Анголы знакомы, сообщил мне, что около двух месяцев назад Израиль  довел  до
нашего сведения, что располагает информацией о том, что Пилигрим находится в
России.
     -- Мама родная! -- изумился Голубков. -- А они-то как об этом узнали?!
     -- Понятия не имею. Возможно, в Штази у них был "крот", а после кончины
ГДР  БНД поделилось с  Моссадом  информацией из захваченных  архивов. Моссад
умеет  работать.  И  терпения  им не  занимать. Эйхмана, как ты  знаешь, они
искали больше  двадцати  лет. И все же нашли, аж  в Южной  Америке. Хотя ему
тоже сделали пластическую операцию. Выкрали, судили в Тель-Авиве и повесили.
На поиски Пилигрима у них ушло всего восемь лет.
     -- Это был официальный запрос об экстрадиции?
     --  Нет. Неофициальная информация.  То,  что на  дипломатическом  языке
называется импульс. Дали знать. И предложили обсудить эту деликатную для нас
проблему.
     -- В чем они увидели ее деликатность для нас?
     -- Думаю, как  раз в  том, о чем мы с тобой говорили. Наша дурь. Листок
между  двумя столами. Этого ни  в жизнь не понять ни немцам, ни штатникам. А
евреи поняли. Не забывай, что там на четверть наш народ, как пел Высоцкий. И
уж что-что, а совковую психологию они понимают.
     -- Что ответили наши?
     -- А как ты сам думаешь?
     -- Ничего? -- предположил Голубков.
     -- Вот именно, ничего. Сделали вид, что не восприняли импульса. Решение
чисто  совковое, но в данной ситуации, возможно, правильное.  А вот то,  что
они  не  передали полученную  информацию  в  ФСБ,  это  я  считаю  настоящим
блядством,  извини за выражение. Мы могли бы уже два месяца  назад вычислить
Пилигрима.
     --  Твою  мать!  -- проговорил Голубков.  И  повторил, подумав: -- Твою
мать! Ладно, выкладывай последнюю новость. Чтобы уж мало не было.
     --  Мало  не будет, --  пообещал  Нифонтов.  --  Через  два  дня  после
публикации интервью  Рузаева Пилигрим с группой  горнолыжников  из юношеской
сборной "Динамо" и со  своей любовницей вылетел на  Кольский  полуостров,  в
Хибины, на турбазу "Лапландия". Хотя обычно весной тренировались на Чегете.
     -- Кто у него любовница?
     -- Манекенщица  из дома моделей "Шарм". Информация собирается. Так вот,
через четыре  дня  они вернулись. Руководству  спортклуба Пилигрим об®яснил,
что  трасса  в  Хибинах  не годится  для тренировок,  под®емник сломан, а  в
гостинице температура всего плюс двенадцать градусов.
     -- Это действительно так?
     --  Возможно.  Но важно  другое.  Через день после возвращения Пилигрим
сделал первую попытку выйти на контакт с корреспондентом Н. Не понял?
     -- Пока нет, -- признался Голубков.
     --  Плохо  ты  географию  знаешь.  В  двадцати  километрах  от  турбазы
"Лапландия" находится Северная атомная электростанция. Теперь понял?
     -- Святые угодники! Он хочет предложить Рузаеву взорвать Северную АЭС?!
     Нифонтов только пожал плечами:
     -- А что еще можно взорвать, чтобы вызвать новую войну в Чечне? Вокзалы
взрывали, московское метро взрывали.  Кремль? Белый дом? Так мы  его сами из
танков долбали.  Не думаю, что, если его взорвут, это вызовет  в ответ взрыв
всенародного возмущения. А что еще? "Арзамас-16"? Там все перекрыто так, что
комар не пролетит. А  Северная АЭС -- глушь. Охрана -- соответствующая.  То,
что надо.
     Полковник Голубков уважал  своего начальника, но на этот раз не склонен
был с ним соглашаться.
     --  Чушь! -- заявил он. -- Полная ахинея! Да ты  только представь себе,
что это значит --  взорвать АЭС! Нейтрализовать  охрану -- раз. Какая бы она
ни была,  так ведь не деды  же с  берданками сидят! Доставить  взрывчатку --
два. Изолировать  персонал. Уложить заряды -- тоже нужно знать, где и какие!
А проблема ухода? Херня все это на постном масле. Киношная трепотня. Сколько
уже  существуют АЭС? А был хоть один взрыв?  Не  считая, конечно, Чернобыля.
Или даже попытка захвата? Не было!
     -- Была, -- возразил  Нифонтов.  -- И  не  попытка,  а  самый настоящий
захват.  И знаешь где? На  том самом  "Арзамасе-16". Причем  вся охрана была
предупреждена и стояла на ушах. А "Арзамас-16" -- это  тебе не Северная АЭС.
Там вокруг не леса, а деревни, каждый новый человек на виду. И скрытых засад
навтыкали  через  каждые  сто метров.  И  все же  произвели  захват.  Причем
просочились очень интересно. Посидели в библиотеке  и выяснили,  что как раз
на  территории  "Арзамаса" находятся  остатки  часовни преподобного Серафима
Саровского, а  рядом -- Дивеевский монастырь. Легенда была такая: разработка
маршрута для поездки детей из  воскресных школ по святым местам, связанным с
Серафимом  Саровским.  А эти места  как  раз и  располагались  по  периметру
об®екта.  И все прошло как по  маслу.  Так-то, Константин  Дмитриевич.  А ты
говоришь  --  не  было. Было.  Как раз после того случая  и  перестроили всю
систему охраны "Арзамаса-16".
     -- Кто производил захват?
     --  Ну,  было  в  то  время  одно подразделение,  --  неохотно  ответил
Нифонтов. -- Теперь его уже нет. Этого я нашим мудозвонам никогда не прощу.
     --  Ты никогда раньше не  говорил, что  служил  в "Вымпеле", -- заметил
Голубков.
     -- А я и сейчас тебе этого не сказал. Понял?
     -- И  все-таки нет, -- подумав, убежденно проговорил Голубков.  -- Нет.
Не пойдут они на это.
     -- Кто?  -- рявкнул Нифонтов так, что из  приемной  испуганно  заглянул
помощник. -- Кто, твою мать, не пойдет? Рузаев? Пилигрим? Они пойдут на все!
     -- Они не смогут этого сделать.
     -- А  вот это  уже  другой  вопрос,  -- вполне  мирно, мгновенно смирив
вспышку ярости, согласился начальник управления. Он передвинул по столешнице
папку  с досье.  -- Вникай, Константин Дмитриевич. И думай. Решать  проблему
Пилигрима приказано нам. Не хочешь спросить -- почему?
     -- Не  хочу, -- буркнул  Голубков. -- Потому что сами высунулись. А кто
высовывается, на тех и грузят.
     -- Вот именно. Все свои дела -- в сторону. Абсолютно все. У тебя сейчас
только  одно дело -- это.  Все, что понадобится, получишь немедленно. Ко мне
--  в  любое  время  дня  и ночи.  Куратор  в курсе.  Решать  нужно  быстро.
Во-первых,  евреям  может  осточертеть  ожидание.  И  они  вполне   способны
предпринять действия, которые нам не  понравятся.  Выкрадут  Пилигрима  -- и
дело с концом. Уж если смогли найти, смогут  и  выкрасть. При нашем нынешнем
расп...  разгильдяйстве  то  есть,  -- не  проблема.  И  будем  мы потом  до
морковкина  заговенья  рассказывать  про  листок между  столами. Но  главное
другое -- обстановка  в Чечне. В  общем, действуй. Интервью Рузаева особенно
внимательно  перечитай.  В него  сейчас многие вчитываются.  И  не только  в
России.
     Полковник Голубков взял папку и молча пошел к выходу.
     -- Кстати, -- остановил его Нифонтов, -- что значит слово "пилигрим" --
знаешь?
     -- Странник. Что-то в этом роде.
     -- По  Далю: "Паломник, путешественник-богомолец", -- уточнил Нифонтов.
-- Вот только каким богам он сегодня молится?
     III
     Выйдя из кабинета начальника управления, полковник Голубков спустился в
цокольный  этаж,  где располагался особо тщательно охраняемый информационный
отдел, приказал срочно подобрать и доставить ему все, что есть по Пилигриму.
В просторной рабочей комнате оперативного отдела Голубков провел планерку со
своими замами и ведущими сотрудниками,  распределяя между ними дела, которые
были под его личным контролем.
     Через  час,  когда  он  вернулся  в   свой  небольшой,  со  стандартной
канцелярской  мебелью  кабинет, на  его письменном столе уже  лежала  стопка
бумаг,  еще теплых от принтера или ксерокса.  Но он не спешил приниматься за
них. Сначала  нужно было  разобраться в  себе -- в своих ощущениях  от этого
неожиданно свалившегося на него дела.
     А  они  были  --   как  любят  выражаться  депутаты  Госдумы  --  очень
неоднозначными.
     Голубков бросил папку с докладной запиской и материалами аналитического
отдела  на стол, остановился у  окна и стал рассеянно рассматривать  молодых
охранников в  штатском, лениво прохаживавшихся  возле старинных,  узорчатого
литья ворот...
     Версия  Нифонтова об упавшем между стол ими листке была  остроумной. Но
чем  больше Голубков думал об этом,  тем  менее  убедительной она  казалась.
Потеряли. Все,  конечно,  бывает, любая  глупость возможна,  особенно  когда
рушатся  великие империи  и разгоняют такую  контору, как  КГБ --  имперский
оплот.
     И все-таки.
     А  если  допустить, что Нифонтов  прав в  своих  предположениях  насчет
побега  Пилигрима   из  тюрьмы   в  Дармштадте,   то  тут  вообще   никакими
случайностями уже и не пахло.
     Зачем-то Штази нужен  был именно Пилигрим. Зачем? Штази была под полным
контролем КГБ и без его санкции никаких акций не проводила. Значит, Пилигрим
был  нужен  не  Штази, а  КГБ? Зачем?  Зачем-то  его перебросили в  Таллин и
сделали пластическую  операцию у специалиста высшего класса. Зачем? Зачем-то
ему создали надежную "крышу" и перевезли под Москву. Зачем?
     Почему нет никаких документов в  его агентурном деле? Обязательно были.
Не могли не быть. А все-таки нет. Значит, уничтожили? Зачем?
     Эти  "зачем" порхали, как воробьи над  облезлым купидончиком, торчавшим
во    дворике    управления    посреди   такого   же    облезлого   фонтана,
бездействовавшего, наверное, со времен Великой  Октябрьской социалистической
революции.
     С начала империи. До конца империи.
     88-й год -- побег Пилигрима из Дармштадта.
     89-й  год  --  перевоз  в  Таллин.  Тогда  же, вероятно, и пластическая
операция. Дело-то не быстрое. Очень небыстрое.
     91-й год --  переезд в Химки.  Точнее -- июль 1991  года, за  месяц  до
ГКЧП-1. Легализация.
     Декабрь 93-го -- убийство профессора и уничтожение его архивов...
     Но при чем здесь конец империи? Фонтан-то все равно не работает!
     Связь есть.  Но  какая? Имеет ли она отношение к этому конкретному делу
или  же существует вообще,  как судьба любого человека всегда связана с тем,
что происходит в его стране?
     ...Полковник Голубков  сначала хмурился, а потом и вовсе  уж помрачнел.
Не любил он таких  общих вопросов. Без них,  понятно, не обойдешься. Но  без
конкретики они превращаются в беспредметную болтовню. А конкретики не было.
     Какого черта этот Пилигрим сидел семь лет тихой мышью в своих  Химках и
только теперь обнаружил свое присутствие?
     Чего-то боялся? Что-то пережидал?
     Что?
     Был,  впрочем, один  конкретный  вопрос.  Был. Кто-то  же  от  КГБ  вел
секретного агента Деева Геннадия Степановича? Кто? Почему в агентурном  деле
нет его имени? Почему связь с  агентом была прервана или переведена в другую
систему?
     Это был вопрос, на который сложно  было  найти  ответ.  Голубков сделал
отметку  в  девственно  чистом  плане  оперативных мероприятий, основательно
уселся за стол и придвинул к себе документы.
     Умственные воспарения кончились, начиналась работа.
     Досье Интерпола на  Пилигрима он видел несколько  лет назад, хорошо его
помнил, но перечитывал внимательно, стараясь не упустить никаких деталей. На
этом  этапе  работы, он  знал это  по тридцатилетнему опыту,  главными  были
именно детали.
     * * *
     В разговоре с корреспондентом  К.  на  его  даче в Вялках  Пилигрим  не
соврал,  рассказывая  о  своей биографии.  Мать  у  него  действительно была
эстонкой, а отец, ребенком вывезенный из Испании, закончил в Москве Институт
международных  отношений и сделал неплохую карьеру, не без  содействия, надо
полагать, КГБ.
     В  1968  году  отец  Карлоса был пресс-атташе посольства СССР в Париже,
жена  и  их единственный сын жили вместе с  ним, и на формирование характера
двенадцатилетнего Карлоса, как считали психологи Интерпола, оказали решающее
влияние  студенческие  волнения,  охватившие  в  тот  год  всю   Францию   и
цивилизованную Европу.  Вид  бушующей  молодой толпы, громящей  все  подряд,
поджигающей автомобили, строящей  на улицах баррикады, забрасывающей камнями
и  бутылками  полицейских,  стал сильным потрясением для  замкнутого,  плохо
сходившегося  со сверстниками подростка.  Юный  Карлос не  ограничился ролью
стороннего наблюдателя,  как  остальные дети посольских служащих, а принял в
беспорядках самое активное  участие. Юного Гавроша задержали полицейские при
разгроме зеркальных  витрин дорогих  магазинов  на  Елисейских Полях,  после
выяснения  личности  он был возвращен родителям,  а  посол СССР  получил  по
поводу этого случая мягкое предупреждение французского МИДа.
     Вполне  возможно,  что дотошные  интерполовские психологи  были  вполне
правы. Так или иначе,  но через восемь  лет,  когда отец  Карлоса, ставший к
тому  времени  третьим  секретарем советского посольства в Мадриде,  погиб в
случайной автомобильной катастрофе (насчет случайности этой катастрофы  были
у  полковника   Голубкова   некоторые  сомнения),   двадцатилетний   студент
Мадридского университета Карлос Перейра  Гомес отказался вернуться с матерью
в Таллин, хотя был к ней очень привязан.
     Около  года  он  жил в студенческом  кампусе  на  деньги, полученные за
страховку  отца,  затем  бросил  университет,  спустя  некоторое  время  был
арестован  за участие в покушении на видного  политического  деятеля правого
толка.  В  подготовке покушения Карлос  играл далеко  не  главную роль, само
покушение  оказалось  неудачным,  так что  суд  счел  полгода  пребывания  в
следственной тюрьме достаточным для него наказанием.
     Потом  были Афины,  Рим,  Бейрут, Ольстер,  Западный  Берлин, Нью-Йорк,
снова Мадрид. За эту любовь к перемене мест он и получил прозвище Пилигрим.
     В досье  Интерпола была,  правда, и  другая  версия,  которая  казалась
Голубкову  более  достоверной. В  начале 81-го года  Карлос проник  вместе с
группой паломников  из Иордании в  одну из мечетей Иерусалима и оставил  там
взрывпакет  с часовым механизмом. В теракте обвинили еврейских экстремистов.
И  хотя следователи  Моссада и  Интерпола  были уверены,  что  это  дело рук
террористов   из   ООП  и  выполнявшего  их  задание  Пилигрима,  достаточно
убедительных доказательств получить не удалось.
     За Пилигримом уже тянулся  длинный кровавый след.  Взрывы  израильского
парома, вокзала в Болонье и торгового центра в Белфасте -- это далеко не все
его  подвиги.  Установили  его  участие  в  серии  диверсий   в  пригородных
лондонских поездах,  в  ограблении  нескольких банков  в  Австрии  и Италии.
Каждый раз сначала устраивался отвлекающий взрыв  в центральном  офисе или в
соседнем доме, и в возникавшей панике вооруженные  грабители  прорывались  к
сейфам. Пилигриму поразительно везло, на десятилетия садились  в тюрьмы  его
подельники и сообщники, ему же удавалось избегать ареста.
     Это везение закончилось  в Стокгольме.  В  результате совместной  акции
Интерпола,  германского  Бюро национальной безопасности  и  шведской полиции
Пилигрим  был арестован  с двумя  последними  членами  "красных бригад", еще
гулявшими на свободе.
     * * *
     Два с половиной года в Дармштадте.
     Побег.
     И  вот он у нас в  Москве.  Здравствуйте, я  ваша тетя! И готовит новое
путешествие.
     Голубков даже сплюнул с досады и вслух -- благо, в кабинете он был один
-- крепко выматерился.
     "При  подготовке   преступлений   очень  осторожен,   предусмотрителен,
хладнокровен. Свидетелей не оставляет. При задержании чрезвычайно опасен..."
     Ну  никак  не вязалась  эта  фраза  из  интерполовской  ориентировки  с
человеком,  которого  Голубков  видел  на  снимках  фээсбэшной  "наружки"  в
кабинете Нифонтова. С тем, на старых снимках, вязалась. С этим же...
     Прямо заноза в мозгу!
     Голубков  нашел в  материалах конверт с  фотографиями и разложил  их на
столе.
     ...Нормальный  сорокалетний мужик.  Не  красавец,  но и далеко не урод.
Спортсмен,  не  совсем еще потерявший форму. В меру хмуроватый,  озабоченный
какими-то своими  проблемами  (а у кого их сейчас нет?), в  меру открытый. С
таким,  случайно оказавшись рядом, и  пива выпьешь, и  потолкуешь о политике
или о  погоде.  Душу  перед  ним,  конечно,  не выложишь,  какой-то  холодок
остановит. А просто поболтать -- почему бы и нет?
     Голубков  отыскал  акт  экспертизы  и самым  внимательным  образом  его
прочитал. Нельзя сказать, что он не доверял экспертам. Они  свое дело знали.
Но и он свое дело знал. А сейчас он не чувствовал этого человека. Он был для
него пустым местом. Пустое же место -- оно и есть пустое.
     С пустотой работать нельзя.
     Голубков вновь, как и в кабинете начальника управления, разложил снимки
Пилигрима в два ряда:  вверху  -- старые,  под  ними -- новые.  Но уже через
минуту смешал их и сунул в конверт.
     Нет. Сейчас важны были не разрез глаз или форма губ и ушей.
     Он сдвинул в сторону бумаги и уставился  на голую столешницу, словно бы
на  ней  все  еще лежали  два  ряда снимков. И через несколько минут  тупого
напряженного вглядывания в  затертую и поцарапанную полировку дубового шпона
вдруг понял: он.
     Да, он.
     На снимках был один и тот же человек. При всем разительном их различии.
Это сходство было не предметным. Оно было...
     А хрен его знает, каким оно было. Главное -- было.
     Голубков напряг все свои мозговые извилины, чтобы хоть как-то закрепить
это ощущение. А закрепить можно было только словом.
     Волк. Нет.
     Рысь. Нет.
     Вот! Неужели нашел?
     Похоже,