й,
видимо, завсегдатай, махнул рукой.
     - По  просьбе  наших дорогих гостей...  - слащаво  улыбаясь,  прошептал
саксофонист.
     Компания  занимала  все   тот  же  столик,   Гуров  молча   поклонился,
перекричать  музыку не  представлялось возможным. Артеменко  наклонился и  в
самое ухо прокричал.
     - Горячее? Иначе кухня закроется!
     Гуров кивнул,  отстранил руку Кружнева, пытавшегося налить ему коньяку,
выпил  минеральной  и  занялся  салатом. Толик танцевал  с  Майей, Артеменко
холодно,   как   всегда   безразлично,  смотрел   в   зал,  Таня  о   чем-то
переговаривалась с Кружневым, который казался пьяным.
     "Я нормальный  человек,  не ханжа,  не  моралист,  -  рассуждал  Гуров,
наблюдая за окружающими, - не считаю ресторан притоном, отрыжкой чуждого нам
мира, но ведь скучно же, однообразно, здесь можно свихнуться от тоски".
     Оркестр взял тайм-аут, наступившая было тишина заполнилась ровным шумом
зала, прерываемая пьяными выкриками.
     -  Надо шевелить мозгами, - сказал Артеменко, - и  как-то разнообразить
наше времяпрепровождение, иначе мы покроемся волосами и отрастим хвосты.
     К столу вернулись Майя и Толик. Майя обняла Гурова и громко сказала:
     - Где ты шлялся?  Такие женщины пропадают, -  от нее пахло коньяком.  -
Ты, Лева, законченный эгоист.
     - Может, вам  все надоело, скучно,  а  мне  так распрекрасно! - Кружнев
поднял бокал. - У вас - будни, а у нас - праздник!
     - Мы, Николай Второй, -  усмехнулся Артеменко, увидел кого-то у входных
дверей, хлопнул Кружнева по плечу. - На выход, тебя Дульсинея кличет.
     - Да! - Кружнев допил бокал и  поднялся.  -  Никитович,  расплатись  за
меня. - Он пошел к дверям.
     "Кажется, -  глядя  ему вслед,  подумал  Гуров, -  он не  так пьян, как
изображает", - а вслух спросил:
     - Куда он заторопился, кто его кличет!
     - Лева,  ты приехал из Могилева! - Майя не актерствовала, была пьяна. -
У  Ленечки жуткий роман с горничной второго этажа.  Знают все, об®являли  по
радио. Стихи слагают. Лева все  утки парами... - она махнула рукой. - Только
ты один.
     Казалось, Таня не слушает, однако громко ответила:
     - Мы с Толиком - друзья с детства, а влюблена я в Льва Ивановича. А  он
на меня -  ноль внимания!  - она обняла Толика за  шею и шепнула: - Ты  лишь
пикнешь, я из тебя клоуна сделаю. Ты Отари Георгиевича не забыл!
     - Татьяна, я в твои дела никогда, - Толик галантно поцеловал  ей руку и
добавил - Желания женщины - закон!
     - Где нахватался! - рассмеялась Майя. - Сенека.
     Официантка принесла цыпленка. Гуров отложил бесполезный нож и взялся за
цыпленка руками.
     Артеменко  с Майей  поднялись  на этаж, а Таня, Гуров  и Толик вышли на
улицу.
     - Разрешите вас проводить? - спросил Гуров.
     - Это после  моего об®яснения в любви? - Таня взяла Толика под  руку. -
Лев Иванович, я девушка строгих правил. За мной следует ухаживать с утра.
     - Извини, старик. - Толик пожал мощными плечами.
     Открывая дверь своего номера, Гуров услышал телефонный звонок, вбежал и
снял трубку.
     - Гуров!
     - Ты в служебном кабинете? - скрывая  волнение, спросил Отари. - Второй
час, я уже ехать к тебе собрался.
     - Девушка не  ушла в  горы, не сорвалась  в ущелье, но, к сожалению, не
помнит, как выглядел мужчина, которого она  видела ночью, - сказал Гуров,  -
так!
     - Хуже,  - ответил  Отари. -  Она  абсолютно уверена, что ночью  видела
мужчину высокого и полного.
     -  Прекрасно. Раз  Кружнев небольшого роста  и  худощавый, значит,  она
видела высокого и полного. Великолепно! А как она тебе об®ясняет свой первый
разговор с Татьяной?
     - Говорит, напутала Таня, сплетница.
     - Давай вздремнем, утром начнем думать. Спокойной ночи. - Гуров положил
трубку.
     Он знал, что заснуть не удастся,  и не принуждал себя. Любые логические
построения не математическая  формула,  возможны  ошибки, причем  грубейшие.
Когда  собственной логикой подменяешь  логику совершенно отличного  от  тебя
человека.  Особенно  такое  случается  при  попытке  моделировать  поведение
женщин. "Я  считаю, - думал  Гуров, - что медсестра изменила свои  показания
под чьим-то давлением. А если  неверно было ее первое  заявление?  Сказала и
сказала, а сейчас испугалась. А если сболтнула Татьяна! Нет, Татьяна болтать
не станет, она способна сказать  неправду умышленно,  преследуя определенные
цели. Жаль, не удалось ее проводить. А почему она отказалась? Толика она  не
стесняется, значит, существует иная причина. Какая? Но оставим.  Вернемся  к
Кружневу. Кружнев, Кружнев... Что-то я в тебе не разберусь. Хватаю, удержать
не удается..." Гуров заснул
     Утром  в  гостинице  появились  Отари и  следователь,  расположились  в
кабинете директора пригласили Кружнева.
     Директор был в отпуске, кабинет пустовал. Отари решив проводить допросы
в   гостинице,   стремился   создать    ситуацию,   которая   позволяла   бы
заинтересованным  лицам быть  все  время в курсе происходящего.  Это вызовет
толки,  обсуждения,  и,   возможно  Гуров   сумеет  получить  дополнительную
информацию.
     -   Здравствуйте   Леонид  Тимофеевич,   -  сказал  Отари.  -  Садитесь
пожалуйста, мы вынуждены вас официально допросить.
     Следователь знал о негативном отношении полковника к пустяковому делу и
выполнял  свои   обязанности   формально,   полагая,   что   майор   Антадзе
выслуживается перед москвичом.
     - Кружнев  Леонид Тимофеевич, - следователь быстро заполнил страницу со
всеми  анкетными  данными  Кружнева. Предупредил об ответственности за  дачу
ложных показаний, попросил подписать, задал вопрос:
     - Расскажите, пожалуйста, где вы находились и чем занимались с двадцати
трех часов восьмого марта до восьми часов девятого марта этого года?
     Сегодня  Кружнев  не  походил  на  с®ежившегося  несчастного  человека,
смущенная улыбка с лица исчезла, он сидел,  гордо подняв голову, сжав тонкие
сухие  губы  и, хотя вопросы задавал следователь,  смотрел  на Отари прямо и
неприязненно.
     - Я не буду отвечать на ваш вопрос.
     -  За  отказ  от  дачи  показаний  вы  будете  привлечены  к  уголовной
ответственности, - сказал следователь.
     - Это ваша работа, привлекайте.
     - И привлечем, - неуверенно произнес следователь  и покосился на Отари,
давая  понять, что  пора вмешаться,  иначе допрос, и без того бессмысленный,
окончательно зайдет в тупик.
     Прямая  атака,  предпринятая майором Антадзе,  была  вызвана следующими
обстоятельствами.  В семь утра к дежурному по отделению пришли две женщины и
потребовали встречи с самым большим милицейским начальником.
     Через полчаса Екатерина Иванова и Вера Матюшева,  перебивая друг друга,
признавались майору  Антадзе в своих  грехах. Иванова работала  горничной  в
"Приморской", а ее подруга Матюшева медсестрой в ближайшем санатории. Именно
у Матюшевой майор был накануне вечером.
     Если убрать восклицания, междометия и сетования на судьбу,  то история,
которую они поведали Антадзе, оказалась довольно простой, у Кати Ивановой  с
Леонидом Кружневым роман, не курортная  интрижка, а настоящая любовь и планы
на  совместную  жизнь. Начальство в любовь не  верит,  за связь горничной  с
постояльцем может выгнать  с  работы, потому любовь  тщательно  скрывали. Ту
проклятую ночь Кружнев провел у Ивановой, и она клянется здоровьем сына, что
Леня  как  пришел после одиннадцати, так до утра и не выходил, Однокомнатная
квартира  Ивановой  находится  во  флигеле гостиницы, пятилетний  сын Колька
сейчас у бабушки.
     Вера Матюшева живет при  санатории в одной комнате с двумя подругами. У
Веры  есть  жених, свадьба через  месяц,  вечером  восьмого девушка с парнем
загуляли, на дворе непогода,  укрыться  негде, и они решили зайти к Ивановой
согреться. Но Иванова их в дом не пустила, и они допивали бутылку сухого под
"грибком"  неподалеку.  Именно  тогда  Матюшева  и увидела  мужчину, который
подошел к "Волге"  по нужде. Зная, кто  ночует у подруги, Матюшева и решила,
что  это Кружнев. Со зла, что Екатерина не пустила в дом, а на улице мокро и
холодрыга.  Вера  трепанула  про  бухгалтера.  Тут  пошло-поехало   Матюшеву
вызвали, потом товарищ  майор сам приехал, она. Вера  Матюшева,  испугалась,
что  наклепала  на  невинного  человека  и  счастье  Екатерины  нарушила,  и
бросилась к подруге.
     Отари выслушал  девушек, не перебивая,  вспомнил логические  построения
Гурова,  его  опасения, что  неизвестные  черные силы могут  убрать  опасную
свидетельницу, и злорадствовал. Ну, он лишь провинциальный второразрядник, а
ты, столичный мастер,  чего нагородил? "Попала под  пресс, с®едят, костей не
выплюнут!" Отари совершенно не к месту рассмеялся. Девушки  сразу замолчали,
глядели испуганно:
     - Спасибо, красавицы,  за доверие, - сказал он.  -  Разговор  останется
между  нами трудитесь, любитесь,  рожайте детей,  в общем, живите.  И меньше
болтайте - закончил Отари сурово, встал, давая понять, что разговор окончен.
     - Вы Леню не трогайте, он хороший, - сказала на прощание Катя Иванова.
     Сначала Отари хотел  позвонить Гурову,  затем  решил самолюбие товарища
поберечь. Кружнева официально  допросить.  Ведь кто-то гайки открутил, факт,
так  пусть  преступник  узнает,  что  его  видели. Может,  начнет дергаться,
глупостей наделает.
     Кружнев,  выпятив  острый  подбородок, смотрел  на  Отари  воинственно.
"Сильный мужчина, - уважительно подумал Отари. - Не хочет женщину пачкать"
     - Почему вы  не хотите ответить на простои вопрос? - миролюбиво спросил
Отари.
     - Не вижу смысла.
     - Раз спрашиваем, значит, смысл есть, - вспылил следователь.
     - Подожди, Степан Прокофьевич,  -  сказал Отари. - Товарищ не понимает,
надо об®яснить. Вы  знаете, Леонид Тимофеевич, в ту ночь угнали от гостиницы
машину.  Она сорвалась  в  ущелье  и  разбилась.  Эксперты  утверждают,  что
крепежные  гайки  правого  переднего  колеса  "Волги"  были свинчены.  Вы не
знаете, кто их открутил?
     - Не знаю. - Кружнев удивился откровенности милиционера.
     Следователь  взглянул  на  майора,  как  на тяжелобольного,  и  решил о
"заболевании" Антадзе доложить полковнику.
     - И мы не  знаем,  -  тяжело вздохнул Отари. -  Вас видели  той ночью у
машины.
     Откровенность  майора  преследовала две цели, дать пищу для разговоров,
напугать преступника и выяснить, до каких пор станет молчать Кружнев.
     -  Глупости, - Кружнев сухо  рассмеялся. - Я спал  в своем  номере и на
улицу не выходил.
     - Кто может подтвердить? - спросил следователь.
     - Одеяло и подушка.
     - Подпишите протокол.  Вы свободны,  -  сказал  Отари. - Попросите сюда
ваших приятелей Степанову и Артеменко.
     - Вы что  делаете, товарищ майор? -  спросил следователь, когда Кружнев
вышел. - Теперь о ваших предположениях заговорит вся гостиница.
     - Говорить станет не вся гостиница, а пять  человек, которые и так суть
дела знают либо догадываются.
     Майю и Артеменко допросили. Эти двое дали одинаковые показания восьмого
после ужина  в ресторане  ночевали  в  номере  Артеменко  и  утром поднялись
вместе,  когда  их  разбудил   телефонный  звонок.  Формально  алиби  у  них
существовало.
     Под  предлогом допроса  пригласили  в кабинет и  Гурова.  Он просмотрел
протоколы и сказал следователю:
     - Плохо  работаете, капитан.  Если вы не  принимаете версию всерьез, не
соглашаетесь с начальством, - подайте рапорт, устранитесь от ведения дела.
     - Гражданин Гуров.
     - Не будем препираться, капитан, -  перебил Гуров. - Я высказал  личную
точку  зрения, вам только  кажется,  что Москва далеко, а  вы  здесь большой
начальник. - И голос его звучал  так неприязненно, что следователь замолчал.
-  Если  у вас есть  свободное время,  выясните,  пожалуйста,  у  гражданина
Зинича,  когда  он вечером восьмого  заменил  на "Волге" колесо,  кто  запер
багажник на ключ. И место нахождения Зинича в ночь с восьмого на девятое.
     Капитан покраснел, собрал документы, кивнул майору Антадзе и вышел.
     - Почему раньше не сказал? - Отари тоже смутился. - Это и моя ошибка.
     Гуров решил отвлечь приятеля и сказал:
     -  Все не  мог понять,  что меня  так в  Кружневе  настораживает. Такой
несчастненький, забитый, самоунижается, заискивает. На самом деле - сильный,
тренированный мужик и  с женщинами, как  выяснилось, ловок. Если бы  Кружнев
действительно хотел  скрыть свои физические возможности, он никогда не помог
бы  твоему  шоферу, не отворачивал  зажатые до  предела  гайки.  Кружнев  не
мистифицирует окружающих, он в разладе сам с собой, действует импульсивно. Я
ехал,  как паровоз,  куда рельсы  ведут,  и уперся в  тупик.  Кружнев первым
привлек внимание, я бросился на дешевую приманку.
     Зазвонил телефон. Отари помедлил и снял трубку.
     - Слушаю, -  он  долго молчал, поблагодарил,  сказал, что едет, положил
трубку. - На имя подполковника Гурова из Москвы передали материал, почему-то
поставили гриф "Секретно. Лично".

        РЕЖИССЕР-ПОСТАНОВЩИК

     Сегодня Юрию Петровичу  исполнилось шестьдесят  четыре  года. Известно,
возраст человека определяет не количество прожитых лет, а его самочувствие и
мироощущение.  Здоровьем  он  отличался отменным,  его наблюдал личный врач,
должность и звания которого  умещались на визитной карточке в три строки. Он
небрежно  брал   пятьдесят  рублей  за  визит,  изрекая:  "Медицина   у  нас
бесплатная,  но  лечиться  даром,  это  даром  лечиться.  Вам,  батенька,  я
практически  пока  не  нужен, но  душевное  спокойствие денежными знаками не
измеришь".
     Шестидесятилетие  Юрий  Петрович  отмечал  в загородной резиденции  под
Таллинном,  в кругу людей светских, не  деловых, гуляли красиво,  пристойно.
Юбиляр был представлен гостям как лицо, причастное к отечественным успехам в
космосе.  Костюм, сшитый  у  лучшего  модельера,  сидел  на  Юрий  Петровиче
безукоризненно, благородная седина лишь  подчеркивала моложавость загорелого
лица. Загар  был естественный, не паршивый  кварц, солнце ласкало его ранней
весной в горах, осенью на Черноморском побережье.
     А  сегодня  Юрий  Петрович  находился  хоть  и  у  Черного моря,  но не
развлекался, а работал, пытаясь вырваться из капкана,  готового захлопнуться
в любую минуту. Чужие  документы,  поношенный  костюм,  парик,  нарисованная
татуировка  на  кисти  руки, ненужные очки и  палка,  выработанная  привычка
сутулиться  и  шаркать растоптанными ботинками,  изменили  Юрия Петровича не
только внешне, но и внутренне. Он хуже себя чувствовал, плохо спал, по утрам
разминал ступни, которые начали отекать, появилась головная боль.
     Он был вынужден прибегнуть к маскараду,  встречаясь с  Толиком Зиничем,
чтобы в случае  задержания  парня  милиция  разыскивала  человека  из другой
социальной среды.
     В  этот пасмурный  дождливый  день,  всего  в  нескольких кварталах  от
гостиницы "Приморская",  Юрий Петрович  пил горячий  чай  с  медом  и  писал
фамилии.  Артеменко,  Кружнев,  Зинич.  Поставил знак  вопроса, задумался  и
дописал  девушки, москвич.  Присутствие в  гостинице  подполковника  из МУРа
беспокоило  Юрия  Петровича,  но  отказаться  от  задуманного  уже  не  было
возможности. Если не хватает денег, их всегда можно взять взаймы, но времени
никто не  одолжит ни  дня, ни часа. Юрий  Петрович  находился  в жесточайшем
цейтноте.
     Родился он  в двадцать четвертом  в Москве. Отец погиб в сорок  первом,
через  год  Юрий  ушел  на  фронт, мать с  тех пор не  видел, даже  не узнал
обстоятельства ее смерти.
     Служил Юрий  по хозяйственной части,  был  исполнительным  служакой,  с
начальством  ладил.  Его сверстники  совершали  подвиги,  мерзли  в  окопах,
умирали, становились  героями,  а  он просто  служил,  разве что был  одет в
военную  форму,  писал каллиграфическим  почерком  хозяйственные  ведомости,
принимал, отпускал товар.
     Начальство  его ценило.  Бытовала шутка,  что Юрка  Лебедев  так быстро
считает,  пишет столь  безукоризненно, что  зам по тылу  не  обменяет его на
целый хозвзвод.
     В Москву он вернулся летом сорок пятого, особых ценностей не привез, но
и не с пустыми руками прибыл, все-таки сопровождал вагон с личным имуществом
генерала.
     Юрий Петрович  свою деятельность никогда за воровство не считал. Прямым
воровством  никогда  и  не  занимался,  чужого,  тем более государственного,
имущества не брал, в закрома не тащил. Он обладал талантом посредника.
     И  если  начинал  Лебедев с  обмена муки  и картошки  на чулки и  отрез
габардина, то через  двадцать  лет помогал  получать взамен  квартир, машин,
дачных участков  дипломы, звания и повышения по службе. Юрий Петрович и себя
не  обошел,   приобрел   диплом   о  высшем   образовании,  медали   Великой
Отечественной войны у него были настоящие, анкета выглядела безупречно.
     Очень  быстро он сообразил,  что  главная  ценность  в жизни не деньги,
брильянты  и золото, а  человек. Преданный, а  главное, управляемый.  И Юрий
Петрович, словно талантливый селекционер, выращивал и, как фанатик-нумизмат,
коллекционировал  нужных  ему  людей. Он обладал  незаурядными способностями
психолога, тактика и стратега.
     Вербовал  людей,  играя не только на их слабостях и страстях,  но  и на
сильных  чертах характера,  на искренних и честных увлечениях. Он слыл, да и
являлся на самом деле, человеком слова, и, если считал людей перспективными,
помогал   им   бескорыстно.  Правда,  без  принуждения  и  шантажа  тоже  не
обходилось, ведь жизнь - штука сложная, противоречивая.
     Он, конечно, работал. Не часто, но систематически менял вывески. Всегда
числился у кого-то замом по хозяйственной или административной части.
     Деньги,  как таковые, не интересовали  Юрия  Петровича  уже давно.  Как
магнат  в  капиталистическом  обществе  сражался не за лишний миллион,  а за
власть, за укрепление завоеванного и за расширение сферы влияния.
     Юрий Петрович не женился,  девушки появлялись, исчезали; в личной жизни
был  нетребователен  удобная,  отнюдь  не шикарная, двухкомнатная  квартира,
"Жигули",   никаких   дач,  тем  более   вилл  на  побережье.   Работал   по
пятнадцать-восемнадцать часов в сутки. Ради чего он поднимался ежедневно, не
исключая субботу и воскресенье, около семи, ложился после полуночи?
     Юрия  Петровича  сжигала жажда власти.  Ему  не  требовалось признания,
удовлетворяла уверенность,  что  он  "может".  Может  наградить  и наказать,
помочь  и  отвернуться.   И   это  делало  его  счастливым.  Преступления  и
безнаказанность определенной  категории власть имущих породили в нем, "сером
кардинале", уверенность, что он принадлежит к категории неприкасаемых.
     И  вдруг все  кончилось. Сначала  он отнесся к перестройке и  гласности
насмешливо. Ну, еще одна кампания,  ну, пошумят,  повоинствуют и успокоятся.
Когда начались  судебные процессы  и на газетных полосах замелькали знакомые
имена, он насторожился. Еще  теплилась надежда, выпустят лишнюю кровь и  тут
же  перетянут  вену  потуже,  наложат  повязку,  залечат. Потом  понял  надо
уходить;  кто не успел,  тот пропал. Вскоре  донеслась  весть, что арестован
человек  -  крупный функционер, который лично  скупал у  него антиквариат  и
валюту.
     Два месяца Юрий  Петрович конструировал,  строил планы,  но решения  не
находил. Перевалить  через Урал и податься в нелегалы? Оформиться туристом и
остаться в капстране? Пустому туда ехать - безумие, а везти валюту и камни -
риск   не  меньший,  чем  сидеть  дома  и   ждать.  В  эти  дни  он  проклял
перестройщиков, обвиняя их во всех смертных грехах. В цивилизованном мире не
начинают бомбежку без об®явления войны.
     "Так  нельзя, - думал он, - это безнравственно, надо предупреждать". Он
не лукавил, не лицемерил, был в своем гневе совершенно искренен.
     Товарищи с  холодными  глазами  и  бесстрастными лицами,  именно такими
представлял  он страшных  гостей из милиции, не  появлялись.  Значит,