Он не  знал,  что соревнования на
вступительных  экзаменах  иногда проходят  не  между ребятами,  а  среди  их
родителей, знания же, как таковые, имеют значение весьма относительное. Леня
не  готовился  со  специальными преподавателями,  по-английски говорил лучше
всех в школе,  только  здесь  говорили на  другом  английском. Леня  не  мог
соревноваться с оксфордским произношением, тем более с произношением сыновей
посла  или  министра.  Его  вычеркнули  из списков  легко,  без  эксцессов и
каких-либо осложнений.
     Леня пропустил,  но  не потерял  год, усиленно занимался,  и  следующей
весной блестяще сдал экзамены на физмат университета.
     Он  быстро  стал  лидером  в  группе,  затем  и  на курсе.  Завистники,
наверное, существовали, но Леня их не чувствовал. Он стал доброжелательнее к
окружающим, разговаривая с девушками, даже шутил, ходил в кино и на вечера.
     Можно было ожидать счастливого и долгого  жизненного пути, но произошел
неприятный инцидент, закончившийся в народном суде.
     Леня влюбился,  остановив свой выбор на хрупкой девушке,  поглядывавшей
на  него.  Они  встречались и, хотя девушка училась на филфаке, часто вместе
готовились  к экзаменам.  Леня  уже  собирался  сделать  предложение,  когда
произошла самая заурядная история, девушке понравился другой.
     Подобные конфликты -  явление  обычное, погорюет "потерпевшая сторона",
забудет и снова влюбится. Леня  был не из таких, к тому же соперник оказался
рослым красавцем с  бархатным  голосом. Самим фактом своего существования он
наступил Лене на, казалось бы, зажившую мозоль.
     Когда Кружнев  убедился, что  отвергнут окончательно,  он  на ближайшем
студенческом  вечере выплеснул в лицо красавца стакан воды  и добился, чтобы
счастливый  соперник  ударил первым.  На  глазах у  растерявшихся  студентов
буквально  за  несколько  секунд  Леня  этого  парня  изувечил. Происшествие
поначалу  хотели  спустить на  тормозах, мол,  молодежь  дралась  и дерется,
пострадал обидчик,  Леонид Кружнев - субтильный юноша, лучший студент курса.
Но из больницы сообщили в милицию, что доставлен  человек с переломом ребер,
челюсти и  тяжелым  сотрясением  мозга, да и многие студенты были  изумлены,
увидев,  как Кружнев первым же ударом сбил соперника с ног,  а потом добивал
уже лежачего.
     Состоялось следствие  и  суд, Кружнев  получил  три года  условно,  был
исключен из комсомола и отчислен из университета.
     На следствии и суде Леня твердо и последовательно повторял, что  ничего
не  помнит. Его ударили по лицу, он бросился на обидчика, очнулся, когда его
держали товарищи. Это и спасло его от тюрьмы.
     "Дурак и  неврастеник, - рассуждал он, вернувшись из суда. - И чего  ты
добился?" Парня, который лишь недавно вышел из больницы, он не жалел. Просто
о  нем  не  думал,   а   вот  комсомольское  собрание  вспоминал.  Где  они,
комсомольцы-добровольцы,  которых  показывают   в   кино?   Робкие   голоса,
прозвучавшие в его  защиту,  потонули в шквале негодования. Кружнев  обнажил
свою звериную,  антигуманную  сущность,  чуждую  социалистическому обществу.
Кружневу  не место в рядах. Леня все время помалкивал, думал,  обойдется, но
когда с трибуны сформулировали мысль о его чуждой сущности, да еще  добавили
что-то  о  разлагающей  идеологии  Запада, и какая-  то комсомолка-двоечница
накляузничала, что видела, как Кружнев читает Ницше, он понял - это конец. В
своем последнем слове Леня сказал:
     -  Это вы антигуманны,  мозги ваши заштампованы, в Ницше вы  ничего  не
понимаете, так как не  читали. И возмущение ваше насквозь лживое, в деканате
сказали исключить, вы и стараетесь.
     Он подошел к столу, за которым сидело бюро, положил комсомольский билет
и прошел через примолкнувшую  аудиторию.  Получилось красиво, но  совершенно
бессмысленно. И девчонку, из-за которой все произошло, он давно разлюбил,  и
диплом накрылся, а  его надо бы иметь Физику, математику,  да и гуманитарные
науки  Леня  не любил, но  учился  отлично,  так  как обладал  феноменальной
памятью  и  упорством,  мог  заниматься  восемь-десять  часов  в  сутки.  Он
стремился  быть  первым,  иначе  затолкают,  упрячут  в  толпу,  которую  он
презирал. Понимание толпы  как однородной  серой  человеческой массы  у него
ассоциировалось с собственными  родителями.  Мама  с папой  были  людьми  из
длинной покорной очереди, что вьется порой у магазина.
     Отец работал бухгалтером, всю жизнь просидел за одним и тем же столом и
поднимется  из-за  него,  лишь когда соберется на  пенсию.  Мать  служила  в
канцелярии министерства,  перекладывала со стола на стол  бумажки, подшивала
их в папочки. Оба  они  были  маленькие  и тихие,  носили огромные  очки, за
которыми  стеснительно  прятались добрые, ласковые  глаза. Вечерами они пили
чай с сушками  и вареньем, смущенно,  словно вчера  познакомились, улыбались
друг другу и восторженно встречали сына, когда он выходил из своей комнаты к
столу.
     Леня  не любил смотреть на родителей, понимая, что он их копия. Однажды
в  припадке   злобы  подумал  таких  следует  кастрировать,  чтобы  не  было
потомства.  Два  серых мышонка влюбились и произвели  на свет,  естественно,
мышонка, но с волей, душой и сердцем другого существа.
     Дома  Леня  никогда  ничего  не рассказывал, промолчал и  о суде,  и об
исключении "Надо искать выход", - думал он, укрывшись в своей комнате. Все в
их квартире  было  маленькое, затертое,  тесное,  как и положено  в  мышиной
норке. Правда, какой- нибудь чудак мог бы назвать его прелестным гнездышком,
согретым любовью и семейным уютом.
     "Подведем  итоги без диплома,  исключен  из  комсомола,  имею  условное
осуждение. С таким набором меня в нашем сверхгуманном и сверхдемократическом
обществе допустят сторожить лишь черный ход".
     Делать  изнурительную  гимнастику,   сидеть   бесконечными  часами   за
письменным  столом  -  к этому он  принуждал  себя  силой. Но  любил  только
стругать и  резать  деревяшки. Взяв причудливый  корень, Леня  вглядывался в
него,  словно  угадывал знакомые, но  забытые черты,  потом  острым ножичком
удалял лишнее, выявляя  пригрезившийся образ. В  основном у  него получались
горбуны-уроды, змеи-горынычи, страшные доисторические ящеры.
     Оказавшись выкинутым из  привычной  жизни,  подыскивая для  себя  новые
пути,  Леня выгреб  из стола свои поделки. Стоит попробовать, решил он, и со
свойственным ему упорством и фанатизмом начал работать.
     За два-три года Кружнев нашел единомышленников - каких только чудаков и
сумасшедших  нет   в   столице!  -  обнаружил  выставки-продажи,   обзавелся
специальным  инструментом,  начал  гулять по паркам  и  лесам  Подмосковья в
поисках натуры.
     На  выставках   Леню   Кружнева   обвиняли   в  бездуховности,  но  его
страшноватые  творения пользовались  успехом у детей  и  богомольных старух.
Одни видели в  них любимых сказочных героев, другие  -  исчадия ада, которые
грядут в наказание за  все грехи  человеческие. Он  создавал то,  что хотел,
именно так, как чувствовал, заботился о своем гардеробе, содержал в  порядке
"Жигули", стал поглядывать на женщин.
     Маше,  она  называла себя  Марией,  только  исполнилось  двадцать.  Она
приехала со Смоленщины якобы поступать  в институт,  на  самом деле  мечтала
выйти замуж за москвича и жить, как подобает красавице.
     Маша  работала  штукатуром  на  стройке, жила в  общежитии, все  деньги
тратила  на  косметику  и  наряды,  разыскивала сначала  принцев,  затем  по
нисходящей - завмагов, продавцов комиссионок, грузчиков мебельных магазинов.
Мужчины знакомились охотно, с готовностью  кормили  в  ресторанах, оставляли
ночевать, но жениться не торопились.
     Леня Кружнев  подвез как-то Машу от проспекта Калинина  до Белорусского
вокзала, а через два месяца они поженились.
     Надо отдать  Кружневу должное:  он  не обманывался,  в  чувства Маши не
верил,  знал  цену  уму  и  духовному содержанию  своей избранницы  -  нужна
квартира, московская прописка и  машина? Имеется.  Ты тоже меня устраиваешь.
Так состоялась сделка.
     Лене нравилось, что жена будет полностью от него зависеть. Казалось, он
все  учел  и взвесил.  Но  вся немудреная конструкция  Лени  Кружнева  через
полгода рассыпалась. Он влюбился в собственную жену.
     Женщины  - существа  чуткие.  Маша  не  была  исключением. Она  ощутила
перемену  в   отношении  к  ней   мужа   и  методично,   неторопливо  повела
захватническую  войну.  Сначала молодые  поменялись  с родителями комнатами,
переселились в  большую.  Маша  ушла с работы  - непристойно  жене художника
штукатурить стены, - получила права  и стала "одалживать"  машину сначала на
час-два, потом на полдня.
     Леня  сдавался  без  борьбы, с  юношеским  восторгом, потакал капризам,
дарил цветы, покупал  кофточки и  платьица. Он  никогда  не подозревал,  что
отдавать и дарить значительно приятнее, чем требовать и получать. Глупость и
женское  коварство  Маши  он отлично  понимал,  но  и  они  приводили Леню в
неописуемый восторг.
     Но Маша погибла в автомобильной  катастрофе. Кружнев впал в  бешенство.
Не  жалко  было  человека,  женщину, возможно, мать  его будущих детей.  Как
только  исчез  пьянящий  азарт  обладания  ее  телом,  Леня  трезво  осознал
обстановку.  Пошлая, алчная  девка! Но  он  любил  ее такую, она дарила  ему
счастье! Отняли, надругались над его чувствами! За что?
     Кружнев заперся дома, перестал бриться и даже умываться, почти  не ел -
вспоминал. Всю  жизнь он,  надрываясь, боролся за  существование.  Рожденный
мышонком,  он ежедневно  истязал себя, харкал кровью  в  буквальном  смысле,
закаливая  тело.  Его  никогда  не  любили. Из  университета  вышвырнули  на
помойку. Но он  не  позволил  себе опуститься: не спился, не начал воровать,
восстал, можно сказать, из пепла и захватил  место под солнцем. Теперь убили
любовь,  эту глупую девку, которая  никому, кроме него, зла не  делала.  "Вы
меня всегда  унижали, теперь отняли  самое  дорогое, ну я вам  отомщу!" Кому
конкретно и за что собирался он мстить, Кружнев не задумывался.
     Он похоронил Машу, получил страховку за машину, жил рядом с родителями,
сутками не выходил из дома. Постепенно вялость и сонливость проходили. Снова
занялся гимнастикой. Но к  резьбе по  дереву не вернулся -  былое  увлечение
угасло.
     Однажды поздно вечером Кружнев, выходя из  кафе,  где был завсегдатаем,
столкнулся  с  подвыпившим   верзилой.  Пока   парень  собирался  отшвырнуть
замухрышку, Леня ткнул его железным кулаком в  горло,  ударил носком ботинка
ниже живота, хотел наступить упавшему на  лицо, но  увидел мужчину, который,
сидя в машине, наблюдал за происходящим, и, перешагнув через тело, скрылся в
темноте.
     Босс  подпольного  синдиката  Юрий  Петрович,   а  именно  он  оказался
случайным  свидетелем  "подвига" Кружнева, вышел из машины,  помог подняться
изувеченному парню, спросил.
     - За что он вас?
     - Поймаю - убью!
     От  Юрия  Петровича,  человека  весьма  наблюдательного, не ускользнуло
намерение Кружнева добить упавшего,  и он подумал, что  скрывшемуся человеку
просто цены нет.
     - Знакомый?
     - Знакомые у него  в психушке, -  просипел  парень, покачиваясь.  - Ну,
поймаю...
     - Вы уж его лучше не ловите, - перебил Юрий Петрович и вошел в кафе
     Выпив рюмку коньяку и чашку кофе, поболтав с официанткой, он без  труда
узнал,  что  интересующий  его  человек  -  художник,  заходит  сюда   почти
ежедневно, недавно потерял в автомобильной катастрофе жену.
     Юрию Петровичу очень понравился пока  еще незнакомый художник "Цены ему
нет",  -  думал старый делец. Зачем конкретно ему нужен потенциальный убийца
Юрий Петрович не знал, но, что художник убьет не задумываясь, не сомневался.
     На следующий день Юрий Петрович прогуливался у входа в кафе.
     Леня пришел около семи  и занял  столик в углу,  усевшись лицом к залу.
Как зверек отметил Юрий Петрович подходя к нему. Отодвигая стул вежливым, но
не терпящим возражения тоном сказал:
     - Извините, молодой человек я ненадолго, - и сел.
     Леня  не ответил,  держался  замкнуто,  но через  полчаса они  уже пили
коньяк и мирно беседовали. Опытный старый волк ненавязчиво  упомянул о своем
одиночестве,   жестокости   сегодняшнего  дня  инфантильности  окружающих  и
пошлости выбравшихся наверх. Как талантливый гитарист он перебрал все струны
человеческих слабостей, и Лене Кружневу показалось, что он знает соседа  всю
жизнь.
     Юрий Петрович устроил Кружнева  на  работу не  связанную  с нелегальной
деятельностью  "Воров я всегда найду,  а  убийцу  встретил  впервые,  такого
следует беречь", - рассудил Юрий  Петрович.  Чтобы заинтересовать  и связать
Кружнева материально он посылал его иногда с пустяковыми поручениями на дачу
к своей любовнице и платил пятьдесят или сто рублей.
     Юрий  Петрович  подогревал  в  Кружневе  ненависть  к  людям,  всячески
выпячивал  их ничтожество  и подлость и  время  от времени  проверял  своего
подопечного в действии. Как-то, гуляя по пустынной аллее парка,  они увидели
двух подвыпивших парней и Юрий Петрович сказал.
     -  Вот  подонок  и   суда  на  него  нет.  Кружнев  не  поинтересовался
подробностями, спросил деловито:
     - Который?
     - Что повыше.
     Расправа была молниеносной и жестокой.
     Юрий Петрович  был доволен  собой, отмечая что  он человек  незаурядных
способностей,  можно  сказать, талантливый.  Казалось  бы, с  чего началось.
Подрались  два парня  у кафе. Другой бы и внимания  не  обратил, а  он, Юрий
Петрович, и оскал Кружнева  заметил, и ногу поднятую над лицом  лежавшего. И
теперь у него есть Кружнев. В большом хозяйстве все пригодится. Долго держал
он Леню в тени, используя по мелочам и вот пришло время.

        РОЛИ И ИСПОЛНИТЕЛИ

     Отари дал задание установить куда мог торопиться погибший в  катастрофе
Важа  Бахтадзе.  Распорядившись,  выглянул  в  окно  позвал водителя машины.
Накануне   шофер  в  присутствии  Кружнева   попытался  открутить  до  упора
завинченную  гайку.  Но  безуспешно.  Кружнев смущенно  улыбаясь,  отстранил
водителя и быстрым рывком ключа, легко провернул ее.
     -  Товарищ  майор  у  гражданина  руки  просто  железные.  Такой  худой
немолодой мне стало  стыдно - закончил доклад водитель. - Он мне понравился,
молчаливый, скромный. Неужели он.
     - Спасибо, Гурам, - перебил Отари. - Ступай, работай.
     Оставшись  один, майор набрал номер гостиничного телефона Гурова. Номер
молчал. А известить подполковника о новостях было необходимо.
     Гуров не предполагал что физрук санатория красавец и атлет Толик Зинич,
- существо мыслящее. Сейчас сидя с ним в кафе Гуров понял свою ошибку. Толик
смотрел остро, явно искал какое-то решение. Молчали.
     "Ну, узнал ты  колесо  у машины отвернули,  катастрофу подстроили.  Что
тебя  беспокоит,  корежит?  Почему  не  расскажешь?  Ведь  такое  интересное
потрясающее событие  в скучной монотонной жизни курортного межсезонья. Давай
красавец не медли", - подталкивал Толика мысленно Гуров.
     - Да жизнь черт бы ее побрал, - Толик допил кофе, взял пустые коньячные
рюмки. - Повторим?
     -  Я пас  ты  же Толик знаешь у меня.  - И Гуров ткнул себя  пальцем  в
живот.
     -  Ну а я извините.  -  Толик отошел  к стоике, вернулся не с рюмкой со
стаканом.
     - Зачем? Вроде за тобой не водилось.
     -  Сегодня  надо,  нервы, мозги  набекрень.  Неприятности  у  меня  Лев
Иванович.
     - До сегодняшнего дня ты меня Левой звал - усмехнулся Гуров.
     -   Так   извините,  -   Толик   отхлебнул,  взглянул  затравленно.   -
Посоветоваться  хочу,  а  когда  в  человеке   заинтересован,  надо  к  нему
обращаться с поклоном и уважением.
     -  Еще  раз  здравствуйте. - В кафе вошел Артеменко. - Не говорю  "день
добрый" так как день сегодняшний добрым не назовешь.
     Толик, увидев  Артеменко,  втянул голову  в  плечи,  проглотил  остатки
коньяка и встал.
     - Ну, желаю, дела у меня.

     - Минуточку, - остановил Толика Артеменко. - В милиции были?
     - Когда паспорт получал.
     - Повторяю вопрос для дураков. Вы сегодня в милиции были?
     - Я без приглашения только в кабак хожу.
     -  Советую  зайти  к  начальнику  розыска  и  рассказать  чем вы  вчера
занимались около девяти вечера, - холодно произнес Артеменко.
     - Ничего не понял! - Толик отсалютовал и вышел.
     - Имеющий уши да услышит. К  вечеру его найдут. - Артеменко взял пустую
рюмку Гурова. - Ну что? По пятнадцать капель?
     -  Владимир Никитович для вас лично могут сварить чашку кофе? - спросил
Гуров, отметив что сегодня все перешли на вы.
     -  Коньяк не  будете, понимаю  вам надо  иметь свежую голову, -  сказал
Артеменко усмехнулся.
     Кофе вам, лично, сейчас приготовят.
     Он подошел к  стойке,  что-то сказал, буфетчица  кивнула,  налила рюмку
коньяку и исчезла в подсобке.
     - Сейчас  сварят. -  Артеменко поставил рюмку, поддернул штанины  своих
кремовых,  безукоризненно отутюженных брюк, сел, качнув  покрытый  пластиком
стол, неуверенно стоявший на  хлипких алюминиевых ножках. - Интурист, первый
класс! Бедная Россия! - Он тяжело вздохнул. - Получить нормальный кофе можно
лишь по блату, на стуле чувствуешь себя, словно эквилибрист на проволоке.
     -  Вы  поссорились  с  Майей,  в  милиции  узнали  неприятную  новость,
взвинчены...   И  беспокоят   вас  не  вопросы   глобальные,   а  бытие  дня
сегодняшнего, - сказал Гуров.
     - Устал я,  Лев Иванович. На  людях я  ни минуты не бываю самим  собой,
играю, - усмехнулся Артеменко.
     - Кто заставляет?
     - Жизнь.
     - Пожалуйста. - Буфетчица поставила на стол две чашки кофе...
     Аромат  и коричневая  пенка неопровержимо доказывали -  в чашках именно
кофе.
     - Так что случилось с нашим обаятельным Толиком? - спросил Гуров.

     - Надеюсь,  кофе  вам понравится. - Артеменко поднялся  из-за стола.  -
Пойду к нашей красавице замаливать грехи.
     Одну чашку кофе Гуров выпил, вторую взял с собой в номер.
     На письменном столе  лежал  конверт. Вскрыв его, Гуров прочитал записку
Отари. Вот тебе и  хиленький Кружнев с  постоянно заискивающими и виноватыми
глазами. "А ведь я однажды обратил внимание  на его ловкость и силу. Когда?"
И Гуров вспомнил, как стоял на набережной, у парапета, смотрел на прибой. На
пляж  вела  крутая, длинная лестница.  По  ней поднимался человек. Гуров еще
отметил, что с такой легкостью ступеньки может перепрыгивать лишь спортсмен,
и удивился, узнав Кружнева. "Молодец,  - подумал  тогда  Гуров, - мне так не
подняться", - но значения увиденному не придал.
     Кружнев.  Растерянный,   узкоплечий,   пришибленный,   тихий   пьяница.
Оказалось, он сильный и ловкий.  Зачем бухгалтер пытается выглядеть  не тем,
кто он  есть? А возможно, он и  не бухгалтер, и не пьяница, и даже не Леонид
Тимофеевич Кружнев?
     Гуров набрал номер горотдела, соединился с дежурным.
     -  Здравствуйте.  Передайте  Отари  Георгиевичу,  -  необходимо  срочно
допросить Анатолия Зинича.
     - Понял. Кто такой Зинич?
     -  Майор  знает.  Выяснить, чем  Зинич занимался  вчера,  около  девяти
вечера. - Гуров положил трубку.
     Толик Зинич пил  молоко на кухне своей  двухкомнатной квартиры.  Мать с
отцом  на работе  и  Толик  был, слава  богу,  один, никто  не  приставал  с
расспросами.
     - Надо быть трезвым абсолютно! - вслух сказал он, выпил еще молока.
     В это время зазвонил телефон. Толик схватил трубку.
     - Да!
     - Добрый день!
     - Так дело не пойдет! - выпалил Толик. - Я в дерьмо вляпаться не желаю!
     - Не  бренчи нервами истеричка. Выходи из дома и шагай в сторону рынка,
я тебя встречу.
     Толик  положил трубку и выскочил  на  улицу.  Вскоре он сидел на мокрой
лавочке  в  серой  от  дождя  совершенно  пустынной  аллее.  Рядом с Толиком
опираясь на тяжелую палку и сильно сутулясь сидел седой мужчина.
     - Нет, Иван Иванович, так дело не пой