йя  не  очень
экономила скудную валюту, вещи покупала только себе и  родителям, а  не  для
продажи,  в общем,  не  как  люди.  Странная  жизнь шла  своим чередом  Майя
"пахала"  не  за  страх,  время  показывала  не  рекордное,  но  на  уровне,
взаимоотношения с тренером нормализовались. Он даже  с гордостью поговаривал
за ее  спиной,  мол,  иные, некоторые,  со своими ученицами  химичат,  а его
девочка чисто бронзовая, не подкопаешься, в любой стране, при любом контроле
свои секунды обеспечит.  Уже составлялся план  непосредственной  подготовки,
когда разразился скандал.
     Отвечая на вопросы иностранных журналистов, Майя сказала, что сейчас не
работает   и  не   учится,  лишь   тренируется.   Сенсационного   сообщения,
появившегося в зарубежной газете, Майя не видела. Запыхавшийся тренер не дал
ей  переодеться, прямо в тренировочном костюме усадил  в машину  и  привез в
кабинет.  Начальник,  которого   Майя  никогда  не   видела,  возможно,  его
перебросили на  спорт  за ошибки, допущенные  на другой руководящей  работе,
тыкая пальцем в иностранную газету, спросил.
     - Что ты говоришь? Ты понимаешь, что говоришь? Ты что, профессиональная
спортсменка? Миллионы занимаются спортом, а ты одна профессионалка?
     - А  кто же я? - Майя понимала, что подходит к краю, и сейчас  шагнет в
пустоту, только остановиться не  могла. - Во-первых,  разговаривайте со мной
на "вы"! Я сказала, как есть, меня с детства учили говорить правду!
     - Спокойно, Майечка,  спокойно, - быстро  заговорил тренер,  -  не надо
волноваться,   пригласим   журналистов,   ты  расскажешь,   как   училась  в
инфизкульте, сейчас  готовишься поступать в университет, и про все остальное
в том же духе, хорошо?
     - Вот вы собирайте журналистов, а я скажу! - Майя вышла из кабинета.
     Когда она  перешагнула  порог  здания и вышла на улицу,  то оказалась в
безвоздушном пространстве.
     Она  еще  бегала,   даже  выступала,  тренер  порой  подходил,  говорил
равнодушные  слова... На очередной сбор  ее не  взяли, как не берут в дорогу
ненужный чемодан.
     - А чего  ты  ждала? - спросил тренер. - Характер хорош на дорожке, а в
кабинете?.. - Он присвистнул. -  Потом, тебе уже двадцать три. Какие у  тебя
перспективы?  Со   сборной  тебе  придется  расстаться,  а  в  спортобществе
поговорим, как-то поддержим - молодая, здоровая, у тебя вся жизнь впереди.
     Она пришла  домой,  к папе  с  мамой,  все  рассказала  и,  не  обратив
внимания,   что   отец  лицом   осунулся   и  взглядом   посуровел,   начала
философствовать:
     - Цапля голову  под крыло прячет, думает, ее вообще не видно. Любители,
профессионалы - все чушь непроходимая. Солист Большого театра в свободное от
репетиции и спектаклей время где-то еще работает?
     Мать рассмеялась, отец тоже не сдержал улыбку.
     -  Кого обманывают и ради  чего? - Майя  повысила голос.  - Почему  они
противопоставляют чемпиону мира значкиста ГТО? Почему нельзя все сделать по-
человечески, честно?
     - И что же ты решила? - спросил отец.
     - Решили за меня, я лишь правду сказала.
     - Ты почему не училась? Большинство же учится.
     - Ну, не  нашла себя! -  вспылила Майя. - Упорства, силенок не хватило.
Свое-то дело я делала честно! А теперь меня на помойку?
     - Дочка, тебе только двадцать три, - вмешалась в разговор мать.
     - Мне  опять  к вам на шею? А если  бы у меня вас  не было? Ты думаешь,
прежде  чем отчислить, меня спросили, какая семья, кто содержать будет? И за
что отчислили? За правду!
     - Да.  - Отец снял  очки,  потер  переносицу. - Значит,  ты  так все  и
сказала?
     - В принципе, конечно, долго мне говорить не дали.
     - И что же, ты и в будущем будешь такую правду начальству выкладывать?
     - Отец,  ты же сам мне всегда внушал. И потом, правда - она что, разная
бывает?
     - Ты дура! Мать, мы вырастили идиотку! Иисус Христос за правду на крест
пошел, так  ему  уже два тысячелетия свечки ставят. Да, правда правде рознь!
Это ты здесь, - он  постучал пальцем по столу,  - должна говорить правду.  А
там следует говорить то, что от тебя хотят услышать. Играть по установленным
правилам. Ты что  же  думаешь, я  директору института могу  правду на совете
сказать?
     Неожиданно ноги  у Майи ослабли и задрожали,  ее начало тошнить, словно
она только закончила дистанцию. Девушка смотрела на отца и не узнавала.
     - Ты всегда меня учил... - Она  с трудом, совершенно больная, поднялась
со стула, пошла к двери.
     - Дочка! - Мать вскочила.
     - Сиди, - хлопнул отец по столу. - Жрать захочет - придет! Правдолюбка!
     Тренироваться Майя перестала, гимнастику по утрам делала автоматически,
по  привычке.  Подруги звонили несколько раз, затем раз®ехались по сборам  и
соревнованиям. Через  два  месяца  деньги  кончились, она  продала  японскую
радиоаппаратуру. Спустя полгода опять осталась без денег.
     Майю никто  не совращал, не спаивал, не втягивал, она начала заниматься
древнейшей профессией добровольно и осознанно, все просчитав и взвесив. "Ты,
папочка, хочешь, чтобы я жила по правилам,  согласна,  только я буду жить по
своим правилам".
     Она  завела палехскую  шкатулку, куда  бросала визитные карточки тяжело
вздыхающих мужиков, отбирая, с ее точки зрения, денежных. "Я не стану сидеть
в баре и ловить иностранцев, установим простой порядок: один основной и двое
на скамейке запасных.  Для  поддержания спортивной формы им будет  разрешено
делать подарки, вывозить меня в свет и никаких глупостей".
     И  мужчины соглашались, строптивых из команды исключали.  С  родителями
Майя встречалась редко, рассказывала, что работает в "Интуристе" гидом.
     Через год  она стала своих попечителей  недолюбливать, через  два  - не
выносить.
     Встретив Артеменко, она возненавидела его с первого взгляда.  "Гладкий,
ухоженный,  самодовольный  победитель, ты мне  заплатишь  за все",  - решила
Майя, почувствовав,  что  платить этому  человеку есть  чем.  Она  долго  не
понимала  причину  своей  ненависти.  Спустя полгода  догадалась.  Артеменко
ассоциировался с тем спортивным боссом, который вышвырнул ее из жизни.
     Однажды Майя услышала по телефону девичий возмущенный голос:
     - Майя  Борисовна?  Говорит секретарь  комсомольской  организации.  Вам
надлежит немедленно погасить  задолженности по взносам и  сняться с учета. -
Девочка торопилась, боялась, что перебьют, и она запутается, не договорит. -
В противном случае мы вынуждены будем исключить вас из наших рядов.
     - Вы кто  такая? - бархатным  голосом спросила Майя. - Чем занимаетесь?
Бегаете, прыгаете?
     - Я кандидат в мастера...
     -  Понятно, -  перебила Майя. -  Ты, милочка,  бегай и прыгай,  занятых
людей  не  беспокой. Раньше  надо  было звонить,  значительно раньше. Мастер
спорта международного класса Майя Степанова померла.

        РАЗГОВОР В КАБИНЕТЕ

     Первой  в  кабинете  Отари  появилась  Майя.  Она  села,  непринужденно
закинула ногу за ногу, взглянула с любопытством.
     - Я вас слушаю, товарищ майор. Я не ошиблась, вы майор?
     -  Майя Борисовна, меня  зовут Отари Георгиевич. -  Он  наклонился  над
столом и  быстро продолжал: -  Беспокою  вас,  стыдно.  Хотел  приехать,  но
телефон здесь держит.
     -  Короче,  пожалуйста. -  Майя  вынула  из  сумочки  сигареты,  но  не
закуривала.
     -  Короче. Быстрее.  Москва.  - Отари умышленно  тянул, говорил лишнее,
наблюдал. Женщина не  изображала спокойствие, была  действительно  абсолютно
спокойна. - Кто сегодня утром должен был сесть за руль вашей "Волги"?
     - Уже спрашивали. И какое это имеет значение?
     Раздразнить, вывести из  равновесия, решил Отари и, причмокивая полными
губами, слащавым голосом уличного приставалы, растягивая гласные, сказал:
     -  Красавица.  Дорогая моя,  договоримся.  Я  спрашиваю - ты отвечаешь.
Потом ты спрашиваешь - я отвечаю. Договорились?
     Майя не отреагировала ни на "ты", ни  на  "дорогую", глядя перед собой,
почти без паузы, ответила:
     - В десять утра я собиралась ехать в санаторий к подруге.
     - Имя, фамилия, адрес.
     - Вас это не касается, к делу отношения не имеет.
     - Я знаю: ты не знаешь. Прошу ответить. - Отари чуть хлопнул ладонью по
столу.
     - Я сейчас встану и уйду.
     - Почему твой мужчина говорит, что ехать должен был он?
     - Тяжелый случай. - Майя поднялась со стула, сунула сигареты в сумочку.
     -  Майя  Борисовна,  дорогая,  зачем  так?  -  Отари  растопырил  руки,
преграждая  дорогу.  -  Мне  это  надо? Не  могу  вам  говорить.  Должность.
Поверьте, о вас беспокоюсь! Мне что! Машину - нашли, угонщик  погиб. Бумажки
сложили, убрали, забыли! О вас беспокоюсь. Имею маленький секрет.
     Равнодушие с лица Майи исчезло, взглянула заинтересованно.
     - Ехать собиралась я, почему Владимир Никитович утверждает обратное, не
знаю.
     - Не допрос - беседа.  - Отари погладил лысину, выглянул  из  кабинета,
сказал: - Товарищ Артеменко.
     Он  вошел,  как всегда элегантный,  благородная седина в тон с  серыми,
чуть насмешливыми глазами.
     -  Слышал, слышал, - рассмеялся Артеменко.  - Как вы работаете, товарищ
майор, если у вас в коридоре слышно каждое произнесенное здесь слово?
     Данный факт Отари  был, конечно, известен и учитывался. Уплотнить стену
и дверь намечалось каждый год. Не хватало то материалов,  то рабочих. А пока
недостатки  строителей   и  хозяйственников.  Отари  использовал   в   своих
оперативных целях.
     - О чем идет спор? - поддернув брючину, Артеменко сел на диван. - Майя,
ты вчера  сказала, что  хочешь настоящих шашлыков.  Давала  мне ключи,  мол,
с®езди за бараниной?
     - Ты отказался.
     - Верно.  А  вечером,  в  ресторане, я согласился. Желания  женщины.  -
Артеменко улыбнулся, подмигнул Отари.
     - Не было этого, - Майя на мужчин не смотрела.
     - Согласен, -  Артеменко  рассмеялся. - Вечер выпал  довольно хмельной,
может, хотел сказать, да забыл. Что вас смущает, товарищ майор?
     - Вы  мужчина, должны  понимать,  дорогой,  -  Отари похлопал  себя  по
широкой груди. - Мы,  оперативники, свои секреты имеем. Все не могу сказать,
- он шумно вздохнул и пустился в пространные рассуждения. - Почему  машина с
шоссе вниз упала? Зачем упала? Непонятно.
     - Дороги у вас, сами знаете,  - сказал Артеменко. - Угонщик,  я слышал,
пьяный был.
     - Я  знаю,  вы знаете,  он знал наши дороги,  дорогой, все знают. Ночью
ехал, никто не мешал, зачем упал?
     Отари  нагнулся, вынул  из-под  стола  загодя приготовленный  баллонный
ключ,  вертел в руке, разглядывал. Майя никак не реагировала, ждала, скучая,
когда бессмысленный разговор окончится.  Артеменко взглянул  с любопытством,
хотел задать вопрос, Отари жестом остановил его, спросил:
     - Майя Борисовна, скажите, что это такое? - и протянул ключ.
     Майя ключ не взяла, пожала плечами.
     - Железка.
     - И вы ее раньше никогда не видели? Возьмите, посмотрите.
     Майя на ключ не смотрела, разглядывала свои холеные руки.
     - Я устала от вас. Скажите, у меня угнали машину или я угнала?
     - Понимаете, такая железка есть в багажнике каждой машины. Каждой!  А в
багажнике вашей машины ее не оказалось.
     - Не может быть, - быстро сказал Артеменко, - две  недели назад я менял
у машины колесо.
     - Две недели? - Отари причмокнул. - Вы приехали шесть дней назад.
     Майя  встала,  вынула  сигареты,  прикурила  от   протянутой  Артеменко
зажигалки,
     -  Мы знакомы  давно,  любовники. Идите  оба к черту!  -  Она  вышла из
кабинета.
     - Странно, что баллонного ключа  не оказалось, - Артеменко помолчал.  -
Очень странно. С колесами у "Волги" был непорядок?
     - Красивая у  вас женщина. Очень. Много  хлопот, нервов,  денег  много.
Ничего не давать, ничего не иметь. Жизнь одна!
     - Не крутите со мной, майор, -  Артеменко  разозлился. - Я  не мальчик.
Какое  значение  имеет,  кто   сегодня  утром  должен  был   ехать?  Что  вы
размахиваете баллонным ключом?
     - Я не размахиваю. - Отари убрал ключ, сунув его под стол.
     -  Простите, Отари  Георгиевич.  - Артеменко  обаятельно  улыбнулся.  -
Нервы. Годы сказываются. Женщина у меня молодая, красивая, с характером.
     - Да, дорогой. Как  русские  говорят жизнь  прожить -  не поле перейти.
Верно?
     - Верно, Отари, верно. Стареть не хочется, дорогой. Очень.
     Отари понял, что Артеменко открылся, говорит правду.
     - Любишь?
     Артеменко махнул рукой, подошел к окну. Во дворе Кружнев с  милицейским
сержантом менял у машины колесо. "А они нашего  бухгалтера проверяют. Ох, не
простые  работают  ребята.  Гуров  -  подполковник МУРа.  Они  успели  с ним
переговорить. Возможно,  в  этом кабинете  театр.  И меня  этот бритоголовый
сыщик  просто  разматывает.  Зачем?  Почему?  За   всем  этим  стоит  мощный
талантливый режиссер вот так,  спонтанно,  не разобраться.  Не показать, что
догадываюсь, уйти интеллигентно, и думать, думать..."
     Отари знал, что именно видит Артеменко  во дворе. Если  ты,  москвич, в
деле  замазан,  то  догадаешься  и  испугаешься.  А  испугаешься  -  начнешь
защищаться, действовать.  Ты  только  человек,  можешь  и  ошибиться.  Отари
рассуждал правильно, но не знал, что  подполковник Гуров известен, открыт, и
факт этот сильно менял позицию, соотношение сил.
     -  Отари  Георгиевич,  пойду  я,  не торопясь,  в гостиницу,  -  сказал
Артеменко. - Поразмыслю дорогой, как Майю умилостивить.
     - Если бы вы знали, Владимир Никитович, как много в моем кабинете врут.
     - В чем я вру? - искренне удивился Артеменко.
     - Скажу.  - Отари  взял Артеменко за локоть, подвел  к двери. - Тебе не
надо улаживать  с этой женщиной.  Она из твоих рук ест и пьет. Скажи,  у нее
деньги на билет до Москвы есть? Скажи. Быстро скажи.
     Артеменко,  поморщившись,  освободил  затекшую  под железными  пальцами
майора руку.
     -  Ты  упрощаешь, Отари. Я  не  знаю, сколько  у Майи  денег.  Если она
позвонит в Москву, то через несколько часов у нее будут деньги, и серьезные.
     - Значит, умеешь говорить правду? Хорошо. А вчера вечером, в ресторане?
     - Я сказал.
     -  Не знаю. Верю, не верю, не знаю. Но ты на всякий случай береги себя,
дорогой. Гостиница.  Ресторан. Набережная. В горы не ходи,  там  и сорваться
можно. Случается. А сейчас  попроси своего  бухгалтера подняться.  Он  гайки
крутить умеет, мы видели.
     - До встречи. - Артеменко поклонился и вышел. "Прав Гуров. Я тоже прав.
-  Отари  вернулся  к  столу. - Плохо. Пахнет совсем  плохо. Смертью. Кто? И
кого? Пустяка не  знаем. Главного пустяка.  Если бы этот человек был чистый,
никогда бы не разрешил разговаривать с собой на "ты". Никогда".
     Когда Кружнев. тихо постучав, вошел, Отари вяло сказал:
     - Садитесь, пожалуйста. Спасибо, что  пришли,  Леонид Тимофеевич, -  он
потер свою голову. - Ох, так зачем же я вас пригласил?
     Кружнев взглянул виновато, пожал плечами, еще больше ссутулился.
     - Не знаю, но я чем могу.
     -  Так, дорогой. - Отари сосредоточился. - Вы вчера ужинали в ресторане
гостиницы. Кто находился за столом?
     -  Ужинали.  -  Кружнев  виновато  кивнул.  -  За  столом?  Майя,  был,
естественно, и Владимир Никитович, ну и Толик, куда от него денешься.
     - А Лев Иванович?
     - Отсутствовали.
     - А что он за человек, этот Лев Иванович?  Куда подавался дорогой?  Все
вместе были, а вчера пропал?
     - Этого не знаю. - Кружнев смущенно улыбнулся, старался не рассмеяться,
так как тоже знал, где и кем работает Лев Иванович Гуров.
     Вчера  вечером Артеменко, слегка захмелев, рассказывал  о  Гурове,  его
профессии и непонятной конспирации.
     Отари  об  этом  не  догадывался,  но  почувствовал,  что начал  беседу
неправильно, и круто свернул.
     -  Между Майей  и Артеменко  был  разговор, мол, утром вместе ехать  на
машине?
     - Вместе? Нет. Днем они о какой-то поездке спорили.  А вечером Владимир
Никитович сказал, мол, утром поеду, привезу все в лучшем виде.
     - Точно?
     - Абсолютно.
     - Значит, ехать должен был Артеменко?
     - Он  хотел ехать, а поехал бы я, - ответил Кружнев. - Понимаете,  чуть
позже Майя пригласила  меня танцевать. Я смутился, она  красавица,  высокая,
статная,  а я вот, - он  повел плечами, для большей убедительности  встал. -
Понимаете? Танцуем, она  мне шепчет  "Ленечка, миленький...  -  она так меня
порой  называет, -  давай этого  самодовольного  типа разыграем. Я  тебе дам
ключи от машины и деньги, смотайся на базар, купи огромный букет роз".
     Отари поднес к лицу растопыренную пятерню и сказал.
     - Вах! - И почему-то добавил: - Мама мия!

        КРУЖНЕВ
                     Леонид Тимофеевич

     Когда первого  сентября  Леню Кружнева привели к  празднично украшенной
школе, его не хотели пускать.
     - Мамаша, не морочьте мне голову,  мальчику от силы пять  лет, - шипела
директорша, одновременно улыбаясь другим детям  и  родителям. -  Все  желают
вырастить вундеркиндов, не калечьте ребенка!
     - Но мы  же  подали  документы,  прошли собеседование, - шептала Ленина
мама.
     Тщедушный Леня, придавленный огромным ранцем, крутил стриженой головой,
уши у него торчали прозрачными розовыми лопухами.
     - Не знаю, кто у вас принял  документы! Мамаша, отойдите! Здравствуйте,
ребята, поздравляю...
     -  Мама! - тонким звенящим голосом сказал Леня. - За мной не приходи, я
вернусь сам! - Он подошел к директрисе,  запрокинул голову так,  что затылок
уперся  в  ранец:  - Мне  восемь лет, я  умею читать и  писать! Вы не имеете
права... - и прошел мимо растерявшейся руководительницы.
     Дети,  как  известно,  бывают жестоки, и  одноклассники  попытались над
Леней  подшучивать и издеваться. Но быстро  отказались от своей  затеи. Леня
был мал и тщедушен, но отважен  и неукротим, как дикий звереныш.  Стоило ему
почувствовать опасность,  он бросался в атаку,  не думая о соотношении сил и
последствиях,  вцеплялся в  волосы, впивался в лицо ногтями, хватал  зубами,
стремясь причинить обидчику боль.
     Леню не любили и одноклассники,  и преподаватели, однако все признавали
его незаурядность.
     И  в  десятом он походил на семиклассника, но учился, как  бог, дрался,
как дьявол, первым никого не трогал, на девчонок не обращал внимания, но при
необходимости  защищал их.  Разговаривал  с  ними  сухо, покровительственно,
называл всех одинаково "Дульсинеями", будто не знал имен и фамилий.
     Никто не догадывался, какие страсти бушевали в этом маленьком человеке,
о  чем он  думал,  о чем  мечтал.  С  пятого  класса  Леня  ежедневно  делал
гимнастику. И хотя плечи у него не раздались, но тело стало твердым.
     В  десятом,  на  уроке физкультуры, признанные  богатыри класса затеяли
соревнования  по подтягиванию на  кольцах. Девчонки, естественно,  болели, а
Леня молча стоял в стороне. Когда чемпиону победно подняли руку, Леня принес
табурет  - иначе он  достать кольца не  мог -  и  подтянулся  на  одной руке
больше, чем чемпион на двух.
     -  Он и весит  в два  раза меньше меня! - ломающимся голосом воскликнул
чемпион. - Элементарно! Закон земного тяготения.
     Леня пальцем поманил  его, сел за  стол, упер в него локоть, вызывая на
борьбу.
     - Леня,  я тебя и так уважаю,  не надо. -  Мальчик был великодушен и не
хотел унижать товарища. - Ты мне  дашь сто очков в математике, физике -  тут
не надо.
     Класс притих,  Леня сидел  и  ждал,  смотрел  на противника, не  мигая,
черными злыми  глазами. Соревнования не  получилось.  Леня  припечатал  руку
соперника сразу.
     - Вот так!  - Он  встал. -  Лучше  меня ты  лижешься с Дульсинеями, все
остальное ты делаешь хуже.
     Он не только унизил парня, но и наплевал в романтические души девчонок,
большинство  из  которых  были  открыто  или тайно  влюблены  в поверженного
кумира.
     Школу Леня  Кружнев окончил с  золотой медалью. Считая  себя  личностью
неординарной,  подал  документы  в  МГИМО.