Подполковник Гуров  ошибся. За  соседним  столом сидели двое в штатском
оба с чемоданчиками. Один из них - эксперт, другой - врач. А почему врач?  И
почему  Отари хочет, чтобы о нашем знакомстве не знали? Здесь что-то не так.
Гуров тяжело вздохнул, как дремлющий в гамаке человек, услышав что его зовут
окучивать картошку. Подите вы  все от меня! Ничего  не сделал, никому ничего
не должен, я  отдыхаю!  Это ваши  грядки! Ничего  подобного Гуров  вслух  не
произнес, злость свою опять же сорвал на незадачливом сержанте.
     - Да не дышите мне в ухо, не сбегу!
     Отари на  них  не  посмотрел,  но улыбки  не  сдержал. Тихо  беседовал,
записей  не  вел. Следователь, отложив официальные  допросы,  делал какие-то
пометки в блокноте.
     Чертыхаясь,  покряхтывая, Гуров словно  распрямил  затекшую поясницу, и
совершенно не желая того, начал работать. Все небритые, у эксперта ботинки в
грязи, брюки мокрые. Врач читает и правит свое заключение. Труп, либо тяжкие
телесные.  И  не в гостинице оперативники  на улице лазили, у кресел  где их
мокрые плащи брошены, уже лужа натекла. Подняли группу ночью, сюда они прямо
с осмотра  работали часа три-четыре значит,  дело дерьмо. "Отари определенно
имеет на меня виды". Гуров подошел  к столу, за  которым Отари и следователь
беседовали с Майей и Артеменко, и сказал:
     - Здравствуйте. Извините что прерываю. Моя фамилия Гуров, живу в триста
двенадцатом, доставлен под конвоем.
     Артеменко  рассеянно  улыбнулся  и  кивнул,  Майя взглянула  на  Гурова
неприязненно:
     - Мою "Волгу" угнали.
     - Черт побери, - пробормотал Гуров. - Приношу свои...
     - Кажется,  Лев  Иванович? - перебил Отари. -  У  нас к  вам  несколько
вопросов. Зайдите в отделение, скажем, часов в двенадцать.
     - Майя я не умею утешать, да и бессмысленно.  - Гуров перевел взгляд на
Отари. - Не  знаю  где  здесь милиция.  Если я вам  нужен пришлите  за  мной
машину. - Он сделал общий поклон и ушел.
     "По  угону не  выезжают  бригадой  во  главе с начальником  розыска,  -
рассуждал  Гуров доедая  яичницу и прихлебывая  теплый прозрачный  кофе  без
вкуса  и  запаха.  -  Так почему  такой аврал?  Не  буду  гадать, скоро  все
выяснится".
     Когда  он  спустился  на  первый  этаж  группа  уже  уехала.  Артеменко
прохаживался   у   гостиницы.  Гуров  взглянул  на   его   сверкающие  туфли
безукоризненно отутюженный костюм и спросил:
     - Владимир Никитович,  вы словно сошли  с рекламного проспекта, как вам
удается быть постоянно в форме?
     Артеменко  вздохнул,  оглядел  Гурова с  головы  до  ног,  не  удостоил
ответом, спросил:
     - А что, по каждому угону выезжает такая группа?
     - А кто его знает.
     - Конечно вы юрисконсульт и не в курсе милицейских порядков.
     Артеменко знал, где и  кем работает Гуров.  Поэтому усмехнулся, а потом
не выдержал и рассмеялся.
     Гуров случайным знакомым  представлялся как юрист, либо юрисконсульт по
причине простой. Дело  в  том,  что  к сотрудникам уголовного  розыска  люди
относятся  с  нездоровым   любопытством  и  делятся,  грубо  говоря  на  две
категории.  Одни  начинают  расспрашивать  о  погонях  и перестрелках своими
назойливыми вопросами не давая житья. Другие мучают бесконечными  рассказами
о кошмарных преступлениях, которые произошли "на соседней улице".
     Несколько раз Гуров срывался и таким знатокам хамил. А с годами  решил,
простите,  мол, мою невинную ложь, но я юрисконсульт  дела мои вам абсолютно
неинтересны, поговорим о погоде.
     Артеменко хоть  и  знал, кем  работает Гуров, но все  вытекающие отсюда
последствия не учел. Его насторожил выезд  опергруппы  на элементарный угон,
он задал Гурову вопрос, рассчитывая, что "юрисконсульт" может проговориться.
Тот не проговорился, а вот сам Артеменко сболтнул лишнее.
     Гуров,  поддерживая  разговор,  согласно  кивал,  беспечно  улыбался  и
напряженно  просчитывал  ситуацию.  Точнее,  не  просчитывал лишь выстраивал
вопросы, на которые  впоследствии  он  постарается  найти ответы.  Например,
почему  Артеменко  обратил  внимание  на  количество   и  состав  приехавших
сотрудников?
     Веранда  в  доме  Отари была большая,  деревянные столбы обвиты плющом.
Хозяин  сидел в  торце  длинного  стола, ел  яичницу с помидорами и  изредка
поглядывал  на  Гурова  из-под  припухших после  дневного сна  век  Отари не
пользовался ни вилкой, ни ложкой. Взяв кусок хлеба,  он ловко собирал  еду с
тарелки и, не уронив ни крошки не пачкая, ни губ, ни своих коротких, толстых
пальцев, отправлял еду в рот.
     Гуров следил за ним заворожено, он и не представлял, что можно есть так
аккуратно и аппетитно без помощи  привычных приборов. Обнаженный торс  Отари
бугрился мышцами. В одежде майор производил впечатление нескладного толстого
увальня, а обнаженный походил на Геркулеса Он  вытер рот и руки полотенцем и
сказал:
     -  Как  выражаетесь вы  русские вот такие пироги. Гурова привезли в дом
полчаса назад  он, и понятия  не  имел  о "пирогах"  тем  не менее, согласно
кивнул.
     - Машину нашли в ущелье около трех утра.  В лепешку водитель тоже. Семь
километров от города, думаю, угнали "Волгу" примерно в два. Лепешка-картошка
- Отари  потер свою голову, вздохнул. - Не нравится мне все  это плохое дело
грязное.  Воняет. - Он поднес  к носу пальцы  сложенные  щепотью. -  Хозяйка
машины плохая, мужчина ее плохой все пахнет. Понимаешь?
     - Нет, не понимаю, - признался Гуров. - Вокруг Майи много мужчин. И я.
     Отари прервал его жестом.
     - Перестань. Вы все так. Зелень вокруг мяса. Артеменко. Плохой человек.
     - Оставим вопрос, кто с кем спит, - Гуров  рассердился. - Дороги у вас,
известно. Гнал ночью, не вписался в поворот.
     - Не сказал я тебе главного, Лев Иванович, виноват. Угонщик наш местный
ас. Ночью с завязанными глазами  самосвал прогонит.  Да и сорвался он совсем
не в  опасном  месте. Такие пироги. Облазили мы все, смотрели хорошо. У него
переднее колесо отлетело, на  дороге осталось. Кто-то ему машину приготовил.
Понимаешь?
     - Пустое, не те люди.  - Гуров сорвал  с вьюна лист,  прикусил и тут же
выплюнул. - Кофе свари, хозяин называется. Гостеприимство! Ты почему жуликов
в гостинице расплодил? Ты там кофе пил?
     - Сердитый какой! Нехорошо, товарищ подполковник,  на младших по званию
так шуметь. - Отари побежал в дальний угол веранды, где стояли газовая плита
и кухонные шкафы. -  Кто говорил  мне Отари я прилечу к тебе если  обещаешь,
что не будет ни одного застолья. Кто честное слово с меня брал? Я жуликов не
развожу, Они сами размножаются.
     Отари поставил перед  Гуровым чашку ароматного  кофе и  стакан холодной
воды.  Гуров  осторожно  пригубил горячий кофе запил водой.  Он  знал, что у
Отари трое сыновей и спросил:
     -  Семья  где? На курорт  отдыхать уехали? -  Гуров улыбнулся,  пытаясь
шуткой развеселить хмурого хозяина.
     -  У  отца в горах работают.  - Отари  оглядел пустую  веранду,  словно
прислушиваясь к тишине пустого дома и ударил кулаком по столу: - Я им устрою
отдых!
     Гуров  понял,  что  коснулся  больной  темы,  вида  не  подал,  кивнул,
отхлебнул кофе и обжегся.
     - Человек что ищет то находит. Ты думал, как люди живут в нашем городе?
Тысячи и тысячи приезжают сюда отдыхать год работают три недели отдыхают. Ты
Лев Иванович заметил,  что для  тебя рубль в Москве есть  рубль,  а здесь? -
Отари дунул на открытую  ладонь. - Наш город завален дешевыми деньгами. Нет,
вы их честно заработали, но здесь они теряют  цену.  Дед, отец и  я этот дом
построили. Зачем? Чтобы мальчики в нашем доме выросли уродами?
     Отари говорил путано, сбиваясь, но Гуров понимал.  Проблема соблазнов в
больших городах давно признана, а проблема курортного городка?
     - Родственники их друзья, соседи друзей знакомые соседей! - Отари снова
хлопнул  по  столу.  Здесь  дом  - не  турбаза! Я  жене  сказал, второй  раз
повторил! Утром пьют, днем опохмеляются,  вечером опять пьют! Деньги ползут,
бегут, летят, все отравили, девки голые ходят. Я  взял шланг из которого сад
поливаю, здесь встал и как пожарник! - Отари махнул рукой.
     Гуров даже пригнулся  представив, как  Отари поливает веранду смывая со
стола посуду захлебывающихся гостей. Сам выпил воды и серьезно спросил.
     - Наверное, шумно было?
     -  Шумно!  - согласился Отари. -  Семья  на  трудовом  воспитании,  дом
пустой, я один. - Он вздохнул. - Ты меня, Лев Иванович, не отвлекай. Начинай
думать работать тебе надо.
     - Мне? - удивился Гуров.
     -  Перестань?  - Отари  широко взмахнул  рукой.  -  Ты мужчина! Гордый!
Отказаться не можешь! Шары-мары, слова-молва брось пожалуйста!
     - Да, Отари ты не дипломат.
     -  С  врагом  или с  чужим я могу крутить.  -  Отари толстыми  пальцами
повернул невидимый шар. - Я  о тебе много знаю  Лев Иванович, уважаю обижать
не могу.
     - Черт  бы  тебя побрал! - Гуров допил кофе.  -  Одевайся поедем в твою
контору, мне надо поговорить с Москвой.
     - Зачем Москва? - Отари нахмурился.
     - Товарищ майор, старшим вопросы не задают.
     Отари пригласил Гурова в кабинет якобы для беседы и, дав ознакомиться с
материалами, вышел.
     Эксперт,   осматривавший   разбившуюся  машину   не  сомневался:  гайки
крепления  правого переднего колеса были  ослаблены,  свинчены до последнего
витка. Следовательно, катастрофу подготовили. Кто? И для кого?  В показаниях
Артеменко и Майи Степановой существовали противоречия.  Артеменко утверждал,
что утром он собирался ехать в совхоз за бараниной. Майя дала показания, что
Артеменко от  этой поездки отказался, они  поссорились,  и  она сама  хотела
днем, одна (было подчеркнуто) ехать в  санатории, где отдыхает ее подруга. В
каком  санатории,  как  зовут подругу,  следователь не уточнил.  "Необходимо
выяснить думал Гуров.  - Но как?  Если произошел угон  и несчастный  случаи,
такой вопрос покажется странным"
     Угонщик  находился  в  средней  степени  опьянения. В машине обнаружены
бутылка коньяка  и букет  цветов.  Коньяк еще как-то  понятен, хотя  угонять
машину пьяным, с запасом спиртного? Ну, а цветы? Гуров позвонил следователю.
     - Где техпаспорт?
     -  У  хозяйки  естественно.  - Следователя  раздражало,  что  к  работе
привлекли чужака.
     Гуров, почувствовав недовольство следователя, сказал.
     - Если свободны, зайдите, - и положил трубку. Логика следователя Гурову
была известна.  Произошел  угон  и несчастный  случаи. Завинчены  гайки,  не
завинчены - гори  они голубым огнем. Работы хватает. А что, брошенный с горы
камень, если его не остановить, может вызвать лавину ему плевать. И  вообще,
пусть думает начальство мы люди маленькие прикажут - выполним.
     В  кабинет  зашел  Отари, посмотрел  на  Гурова  виновато. Лев Иванович
прошу, не звони этому. - Он кивнул на дверь.  - Совсем плохой, уже жалуется.
Не  могу понять, слушай!  Начальник меня голосом давит.  Я тебя что? Сараи в
моем саду попросил сделать?
     Виноград подвязать попросил? А?
     - Честь мундира, - улыбнулся Гуров. - Значит техпаспорт у Майи.
     -  Может они  правы!  -  Отари вновь кивнул на дверь. - Бумаги в папку,
папку в архив и  все! Парень что  разбился неплохой был, но время от времени
попадал к нам - то да се, по-вашему, двести шестая. У  него дядя - он указал
толстым пальцем в потолок. - Нам указание, мол, просто шалит мальчик, а наше
общество гуманное. Теперь дядя успокоится. Как и кто с кем договаривался кто
гайки крутил? Мне надо? Тебе надо?
     - Отари дед и отец у тебя в торговле работают, а ты милиционер. Почему?
     - Из упрямства, - Отари нахмурился.
     - Извини. - Гуров закрыл папку с документами, отодвинул. - Сговор между
владельцем и угонщиком  я  отметаю. - Он провел  ладонью по столу.  - Коньяк
цветы,  отсутствие  техпаспорта.  В  случае  сговора  Майя  бы  заявила, что
техпаспорт оставила в  машине такое случается. Вы работайте, установите куда
опаздывал  погибший. Предполагаю,  что  он  под этим делом,  - Гуров щелкнул
пальцем по горлу, - торопился к женщине сел в машину, а угодил в ловушку.
     - Я так  думал потому  и прошу  помощи. - Отари шумно вздохнул  опустил
голову. - Если ставят капкан  на одного зверя, а убивают другого, то  ставят
другой капкан. И надо этого охотника взять!
     Дождь не шел мельчайшими капельками, висел в  воздухе,  асфальт, листва
деревьев блестели, тенты тяжело провисли.
     Гуров шел по  набережной, кроссовки хлюпали, костюм прилипал к плечам и
бедрам. Время от времени он ладонью проводил по лицу словно умывался.
     Если машина была, как выразился  Отари  капканом,  то убийство  заранее
готовилось. Чтобы найти  убийцу следует сначала определить жертву.  Ведь  за
это-то с ней хотят расправиться. И это что-то существует в биографии жертвы.
Выбор невелик. Охотятся либо за Майей,  либо  за Артеменко. Только они могли
сесть за  руль "Волги". Каждый из них утверждает, что ехать утром  собирался
именно он.  Возможно  каждый  хочет выглядеть  в глазах  следствия  жертвой?
Значит один  из них убийца, другой - жертва.  Надо определить, кто лжет. Кто
лжет, тот  и  убийца.  Сообщники? Существуют  ли  в  подготовке преступления
сообщники? Если да,  то только  в  единственном числе. Сообщник. Кандидатуры
тоже  две:  Толик и  бухгалтер.  Если Кружнев  действительно  бухгалтер. Что
ответит Москва? Стоп! А Татьяна? Прелестная пляжная знакомая? Гуров вспомнил
позавчера Татьяна с  Майей шли вдвоем и, увидев  Гурова,  свернули на другую
аллею. Возможно,  они дружат давно? Знакомство Татьяны  с ним Гуровым не что
иное,  как  об®яснение своего интереса в гостинице. Девушка знает  мое имя и
отчество. Есть у нее подруги среди обслуживающего персонала или нет?
     Обсуждая с Отари очередность необходимых мероприятий, Гуров сказал, что
перво-  наперво  подозреваемых -  каждого в отдельности -  надо  поставить в
известность, что машина разбилась не случайно. Но сделать это не напрямую, а
якобы по недомыслию.

        МАЙЯ

     Она родилась в интеллигентной  семье среднего достатка, отец - кандидат
технических  наук,   мать   -  художник-декоратор.  Родители   были   людьми
спокойными, уравновешенными дочь особо не баловали, не требовали непременных
пятерок,  не  заставляли  играть  на  пианино  и декламировать  стихи, когда
собирались гости. Вообще воспитанием ее  не мучили, полагая, что в  здоровой
семье вырастет здоровый ребенок и станет хорошим нравственным человеком. Все
к  этому и шло. Майя росла  девочкой самостоятельной, искренней, в классе ее
любили, училась она  легко, не надрываясь и  числилась хорошисткой.  Круглой
отличницей она была в спортзале  и на  стадионе, где  превосходила не только
подруг, но и мальчишек. Она бегала быстрее всех, прыгала дальше всех, ходила
на лыжах, прекрасно плавала.
     Однажды физрук оставил Майю после урока и спросил:
     -  Ты знаешь,  что  природа порой  бывает несправедлива? - И  не ожидая
ответа, задумчиво разглядывая девочку,  продолжал.  - Крайне  несправедлива.
Тебе она выделила лишнее, кому-то недодала.
     - Я виновата? - Майя растерялась.
     - В школе создается спортивный класс. Как ты к этому относишься?
     - У меня химия и физика хромают, трешки стала получать.
     - Тебе бегать надо, а с физикой и химией мы договоримся.
     - А после школы? - рассудительно спросила она. - Все бегать буду?
     -  У  меня  впечатление, что  ты девочка способна убежать очень далеко.
Загадывать трудно, жизнь рассудит, все зависит от того, как ты покажешь себя
в  работе. Сегодня ножками можно на такую высоту подняться, на  которую иной
физик-химик взглянет - шея переломится.
     Когда Майя  рассказала  о предложении  физрука дома, отец рассмеялся  и
сказал:
     - Бегай, дочка, на то юность человеку дана, только не забывай, аттестат
зрелости должен выглядеть достойно.
     В пятнадцать лет Майя получила первый  разряд. В спортобществе, куда ее
определил физрук, она не выделялась, часто смотрела соперницам в затылок, не
знала,  что  тренер,  который, как  говорится, в  спорте собаку  с®ел, сразу
углядел  в  ней незаурядные способности  и,  уберегая от зазнайства  и лени,
ставил ее на дорожку с мастерами.
     Однажды тренер задержал Майю после тренировки и сказал.
     -  Кстати, пусть  отец  на тренировку  зайдет. Просто рок какой-то. Как
посредственность, так ее предки чуть ли не ночуют на стадионе. А вот твоих я
не видел.
     - Они не придут, если только на соревнования...
     - Это почему же?
     - Считают, что я самостоятельной должна расти. В семье Майи к слабостям
и недостаткам  друг друга  и  окружающих относились  терпимо,  не  прощалась
только  ложь.  Если  отец хотел  человека заклеймить, что  случалось  крайне
редко, он говорил сухо и коротко.
     - Этот человек лгун.
     Что лгать не то чтобы нехорошо, а просто нельзя, абсолютно недопустимо,
Майя усвоила с детства, с молоком матери.
     -  Ты, дочка, коли не  можешь или  не хочешь  сказать  правду, молчи, -
говорил отец. - Все зло на земле от лжи, мягкой, удобной и многоликой.
     В семнадцать  Майя стала кандидатом, в восемнадцать  - мастером спорта.
После школы  она  поступила в инфизкульт, но  ей  не понравилось, и Майя, не
окончив даже первого курса, ушла, решила готовиться в университет на филфак.
Основные  соперницы  выступали за рубежом,  Майя выиграла первенство Москвы,
завоевала серебро на первенстве Союза. О ней заговорили серьезно, включили в
списки предолимпийской подготовки.
     Теперь она имела собственные деньги, а в перерывах между сборами талоны
на   питание   плюс  дорогостоящее  спортивное  обмундирование.   С   ростом
результатов взаимоотношения с подругами-соперницами усложнялись и портились.
Она  давно  уже  не бегала по  дорожке,  а работала, или, как  выражаются  в
спорте, "пахала".  Составленный тренером и утвержденный индивидуальный  план
подготовки требовал от нее порой невозможного.
     - Девочка, тебе  придется принять кое-какие таблетки, -  сказал однажды
тренер. - При таких нагрузках организм требует.
     - Допинг? - спросила Майя.
     - Ты что, рехнулась? - Глаза тренера округлились, изображая возмущение.
- Подколем тебе витаминчики, таблеточек тонизирующих покушаешь.
     -  Не  надо песен на  болоте,  -  Майя рассмеялась.  - Вы подколете мне
мужской  гормон, и голос  у меня  будет,  как у мужика  оттягивать  в  хрип.
Никогда!
     - Дело твое. - Он пожал плечами и отвернулся. - Впереди Европа.
     В соревнованиях на первенство Европы Майя была  третьей.  Руководитель,
бывший  комсомольский  работник,  человек лет  сорока  с  лишним,  в  легкой
атлетике разбирался, знал, что бегать надо  быстрее, прыгать дальше  и выше,
что  золотая  медаль  хорошо,  а  бронзовая  значительно  хуже.  Когда  Майя
закончила  дистанцию, он, страдая  одышкой, подбежал, обнял за мокрые плечи,
полез целоваться.
     -  Молодец!  Но!  -  Он  поднял пухлый палец  -  Надеюсь, понимаешь? На
Олимпиаде бронза нам не нужна. А так молодец!
     У Майи кружилась  голова, ноги мелко дрожали, она бездумно кивала, вяло
отпихивая навалившегося на нее руководителя.
     Майе  исполнилось  двадцать  два,  она  утвердилась  в  первом  резерве
сборной. Мужчины в ее жизни, не как начальники, а как существа другого пола,
значили крайне мало. Они улыбались, заискивали, ухаживали, с одним она время
от времени нехотя ложилась в постель. До Олимпиады оставалось два года. Майя
хотела быть  золотой  -  какие  уж  тут  мужики, успеется. Это ее  первая  и
последняя Олимпиада.
     Майе дали однокомнатную квартиру, отношения  с родителями  разладились,
"старики" не понимали, почему она не учится. Сборы, поездки на соревнования,
каждодневные тренировки, после которых не  то, что учиться, жить не хочется.
Подруги  по  команде  недолюбливали  ее,  сторонились.  Во-первых,  конечно,
мужики,  которые вертелись вокруг "бронзовой" красотки, вызывали у  соперниц
здоровое  чувство  зависти.  Потом,  находясь  за  рубежом,  Ма