ичем  лежали вещи,
из®ятые  у  Артеменко:  документы, деньги,  носовой  платок,  ключи,  фляжка
коньяка и стограммовый шкалик.
     - Подпишите, пожалуйста, - сказал следователь.
     Артеменко подписал страницы, не читая.
     - Записано с  моих  слов верно,  мной  прочитано,  -  сказал  он, ставя
подпись  на последней странице.  -  Когда  я  могу  получить тело? - Он взял
ключи, носовой платок, документы.
     - Документы и коньяк оставьте, - сказал Ашот Нестерович.
     - Я не буду на вас жаловаться, - Артеменко пожал плечами. - Но действия
ваши, мягко выражаясь, вызывают недоумение.
     -  У  Майи Борисовны, вашей  знакомой, оказался яд. -  Ашот  Нестерович
уложил  протоколы  в  папочку,  аккуратно  завязал тесемки. -  Вам, Владимир
Никитович, в прошлом следователю, должно быть понятно, что коньяк мы  должны
отдать на экспертизу.
     -  Эксперты  никогда  ничего не возвращают, - усмехнулся  Артеменко.  -
Давайте   мы  выпьем  коньяк,  помянем  покойницу  и  одновременно  проведем
экспертизу.
     "Откуда  у него шкалик? - думал Гуров. - Я здесь ни разу не видел такой
расфасовки.  Наполовину  пустая  фляжка  точно  его,  а   шкалик?  Если  мое
предположение верно, то Артеменко можно расколоть сразу, на месте. Но шкалик
в руки ему давать нельзя, откроет и уронит. Эксперты, конечно, установят, но
доказывай потом, что на ковер раньше ничего не проливали".
     Гуров сжал стоявшему рядом Ледневу локоть, шагнул к столу и сказал:
     - Ты прав. - Гуров взял  со стола фляжку и  шкалик. - Товарищам нельзя,
они при исполнении, а мы с тобой помянем.
     - Лев Иванович, я категорически...
     - Ашот Нестерович, не будь формалистом, -  перебил следователя Гуров. -
У человека любимая женщина умерла. -  Он  протянул Артеменко  одновременно и
фляжку и шкалик.
     Артеменко  хотел взять шкалик, но Гуров вручил ему фляжку, а пробочку у
шкалика отвернул сам.
     - Ну,  мир праху.  - Гуров  собрался выпить и  одновременно сделал  шаг
назад.
     Артеменко,  пытаясь выбить у  Гурова шкалик, махнул рукой, промахнулся,
чуть не упал.
     - Не понял. - Гуров спрятал шкалик в карман.
     Артеменко сделал несколько глотков из фляжки, поперхнулся, сказал:
     - Не желаю пить с тобой! Ты не любил ее!
     -  Слабовато!  - Гуров  отобрал у него  коньяк,  вернул фляжку и шкалик
следователю.  -  Больше  ничего не  хочешь сказать? Будем  ждать  заключения
экспертизы?
     - Пошел ты, знаешь куда? Я этот  шкалик в жизни не видел, кто сунул мне
его  в карман  пиджака,  не ведаю.  Возможно, тот  же человек,  что и машину
подготовил. За мной ведется охота. Ты что, не понимаешь?
     - Разберемся, - вмешался молчавший  до  этого гость из  республиканской
прокуратуры. - Прошу, Владимир Никитович, вы пока не выходите из номера. Тем
более, что, как вы выражаетесь, за вами идет охота.
     - Утром я дал  телефонограмму об аресте Артеменко  и приказ этапировать
его к нам, - сказал Леднев, когда они, забрав документы и коньяки, перешли в
номер,  который  недавно  занимала  Майя.  -  Простите  мои  претензии,  Лев
Иванович, не в ваш адрес. - Леднев взглянул на часы. - Ответа я  не получил,
приехал - полковника  нет, майора Антадзе нет, вы в этой гостинице, словно в
осажденной крепости. Отпечатки пальцев организовали вы?
     - В мыслях не было. - Гуров посмотрел в окно. "Откуда я знаю, что ты за
человек. Еще притянешь за незаконные действия..."
     - Лев Иванович! - Ашот Нестерович развел руками.
     - Я  уже сто лет  Лев Иванович, - ответил Гуров. - Артеменко  оставил в
моем номере бутылку из-под коньяка.  Я сказал майору Антадзе, что в связи  с
происходящими  у нас  малопонятными  событиями и  делом,  которым занимается
прокуратура, возможно, - он поднял указательный палец, - отпечатки Артеменко
могут следователя прокуратуры заинтересовать.
     - Хорошо, хорошо, ваша позиция ясна. Вы нам очень помогли...
     - Прекрасно, - перебил Леднева Гуров. - Но почему вы не приехали вчера?
Погиб человек.
     - Я не собираюсь перед вами оправдываться! Не забывайтесь.
     - Не трогайте майора Антадзе, - Гуров направился к двери. - У него отец
умирает. И заберите из моего номера Лебедева, если он вам конечно нужен.
     - Лев Иванович, -  Ашот Нестерович взял Гурова под руку, вышел  с ним в
коридор. - Вы среди нас самый  информированный человек. Леднева замордовали,
вы профессионал, должны понять.
     - Начальники! - По коридору быстро шел Отари. - Вашего Артеменко убили!

        ЭТО КОНЕЦ

     Гуров в номер Артеменко не пошел, остался в коридоре.
     Отари глядя в сторону, сказал:
     - Мне дали двое  суток  отпуска, еду в горы.  Извини, что втянул тебя в
это дело, пусть прокуратура работает, ты не лезь, отдыхай
     - Яд? - спросил Гуров. - Не сам отравился?
     - Его убили.
     - Ты понимаешь, что смерть Артеменко  все разрушает? Исчез свидетель по
делу, уходит из-под удара Лебедев.
     - Ну и что? -  Отари пожал плечами. - Убили хорошего человека? Мерзавцу
не  смогут  пред®явить статью  о взятках  в особо крупных размерах, и суд не
вынесет ему высшую меру? Ты переживаешь? Лебедев не пойдет по этому делу так
пойдет по следующему. Наплюй и отдыхай. Я через два дня вернусь.
     Гуров  проводил взглядом затрусившего по коридору Отари, зашел к себе в
номер. Здесь  ничего не изменилось.  Юрий  Петрович, сидя  в  кресле,  читал
Стругацких, паренек милиционер скучал у двери.
     - Я у  вас книжицу позаимствовал, извините.  -  Лебедев старался скрыть
торжество но, голос его выдавал. - Следователь освободился?
     Знает.  Откуда? Гуров посмотрел  на  паренька, который встал со стула и
переминался с  ноги на ногу, какое мне, собственно, дело? Еще один из тысячи
жуликов останется на свободе.  Я неплохо поработал,  все впустую. И ведь  он
смеется надо мной.
     - Мне звонили?
     - Никак нет товарищ подполковник! - Паренек вытянулся.
     - Заходил кто? - Гуров смотрел не на милиционера, а на Лебедева.
     Юрий Петрович чуть заметно прикрыл глаза и отвернулся.
     - Никак нет!
     Парень  врет,  решил Гуров.  И  тут  же вспомнил, что Отари  в коридоре
крикнул,  и, значит,  Лебедев  просто  услышал. Все просто,  но  какое  ему,
собственно, дело? Гуров вышел в коридор, хотел пройти мимо номера Артеменко,
но следователь его окликнул:
     -  Лев  Иванович,  можно  вас  на  минуточку?  Видимо тело находилось в
спальне, следователи сидели в гостиной, ждали врача, эксперта и понятых.
     -  Как же это могло произойти? - спросил возмущенно Леднев. - Мне  этот
человек был совершенно необходим, я  искал его семь месяцев, наконец, нашел.
Буквально под  носом  убирают  неугодных  свидетелей,  мы  где  находимся  в
Сицилии?
     Гуров не выдержал.
     -  Я  в Сицилии  не  бывал. Убили свидетеля  непосредственно под  вашим
носом. Именно вы оставили Артеменко одного.
     - Работай  Ашот  Нестерович  мне  здесь делать  нечего.  - Леднев  взял
портфель. - И не привлекай, пожалуйста, к работе людей посторонних.
     Гурову было не смешно, но рассмеялся он искренне.
     - Посторонний интересуется, некто Лебедев Юрий Петрович вам не нужен?
     Леднев словно не слышал, пожал следователю руку и вышел.
     -  Ты  не   поверишь,  Лев  Иванович,  но  Игорь  -  отличный  мужик  и
великолепный работник, - сказал следователь. - Выдохся он вконец. Признался,
что вторую неделю почти не спит. Нервное истощение.
     - В стране обновление идет перестройка, а мы истощенные нервные друг на
друга бросаемся.
     -  Взвод  перестроить  легко  подал  команду   и  порядок,  -   ответил
следователь - Лебедев  у тебя? Сейчас группа приедет, начнем работать, и я к
нему пройду. Тебе не надо его видеть, позже меня просветишь, что к чему.
     - Спасибо.
     - Это тебе спасибо. И запомни, Леднев отличный мужик.
     -  Непременно зайду к нему на чашку чая.  - В дверях Гуров столкнулся с
экспертом и врачом.
     -  Охранять людей - одно,  стеречь - совсем другое!  -  говорил Кружнев
расхаживая по номеру. Увидев вошедшего Гурова, указал на него пальцем. - Вот
подполковник людей ловит. Тоже благородная профессия.
     Сержант не  ответил, посторонился, пропуская  Гурова,  затем  вышел  из
номера.
     -  Леонид Тимофеевич, ловят  бабочек,  преступников  задерживают. Вижу,
настроение у вас значительно улучшилось.
     -  Я  лишь  человек, Лев  Иванович, значит, существо настроенческое,  -
ответил Кружнев. - Вы меня недавно  напугали,  я  и сник, страх  прошел -  я
возник, словно феникс.
     - Признаться решили? Одобряю. И нам легче, и вам легче, и суду проще.
     - Я бы с радостью, да признаваться не в чем! - Кружнев смеялся.
     Гуров видел, что смеется он ненатужно, естественно. Весело человеку, он
и смеется. С чего он так развеселился, что могло за час измениться?
     Гуров  сел к столу, позвонил в отдел милиции. Согласно  договоренности,
Таня ждала его звонка.
     - Старший лейтенант Бондарчук, - ответила Таня.
     - Очень приятно. Гуров. Я читал ваш рапорт, толково работаете, молодец.
Иванову нужно доставить к следователю и официально допросить.
     - Хорошо, Лев Иванович.
     - Следователь сейчас занят. Вы пока девушку найдите, пригласите к себе,
- Гуров взглянул на часы, - к девятнадцати.
     - Хорошо, Лев Иванович, вы приедете?
     - Спасибо, до свидания. - Гуров положил трубку.
     - Голова  не  болит? -  спросил Кружнев, достал  из шкафа костюм, начал
переодеваться.
     Гуров подошел к окну и увидел, что от гостиницы уходит  Лебедев. Он шел
неторопливо, степенно не оглядываясь.
     - Недолго музыка играла, - сказал Гуров.
     -  Проголодался, иду кушать.  - Кружнев поправил галстук, взял со стола
ключ  с щербатой  деревянной "грушей", открыл дверь. -  Что,  Лев  Иванович,
может, выпьем по стаканчику красненького?
     Находившийся в коридоре сержант взглянул вопросительно.
     - Пойдемте со мной, - сказал ему Гуров.
     - Вы его отпустили?
     - Отвечу тебе избитым афоризмом.  - Гуров вздохнул. - Либо  закон есть,
либо его нет. Третьего не дано. Ты когда в последний раз ел?
     - Недавно. Товарищ майор подменил меня, я пообедал в буфете.
     - Хорошо. Ты здесь больше не нужен, иди в отдел.
     У гостиницы было многолюдно.
     - Лев Иванович!
     Гуров увидел Таню и Катю Иванову.
     - Товарищ  подполковник,  Иванова отказывается явиться к следователю, -
сказала Таня.
     - Являются черти во сне! - Иванова смотрела вызывающе. - Приглашают чай
пить,  лучше на  рюмку водки.  В  милицию  вызывают в установленном  законом
порядке.
     "Правильно  выражаешься,  - подумал Гуров.  - Кто тебя этим  выражениям
научил?"
     Но так как вслух Гуров этого не сказал, Иванова еще больше осмелела.
     - Поняла, подруга?
     - Екатерина, мы же с тобой обо всем договорились...
     - Я лично передоговорилась! - Иванова явно нервничала, но Гуров молчал,
и горничная продолжала: - Татьяна, я  обыкновенная баба. Одинокая и с дитем,
потому злая. Не  желает Ленька жениться, я со зла  его оговорила. Теперь мне
совестно стало.  С тобой  один  разговор,  бабьи  сплетни,  следователю  под
протокол я врать не стану. Так что и не вызывайте, не трожьте  меня.  Ночью,
когда машину угнали, Леонид у меня был, мы  с ним любовью занимались. Он  до
утра никуда не выходил. Вот и весь сказ!
     - Не понимаю, - сказала  Таня, глядя вслед удаляющейся подруге. - Здесь
что-то не так.
     -  Здесь все как надо, Таня, - ответил Гуров. - Они  нас оперативнее, и
методы их порой действеннее.
     - Не понимаю, - растерялась Таня.
     - Случается, извини. - Гуров поклонился и пошел назад в гостиницу.
     У   следователя   прокуратуры   работы   было   немного,  осмотр  места
происшествия, несколько коротких формальных допросов. Эксперт установил, что
в из®ятом у  Артеменко  шкалике  с коньяком находился яд, но данный факт уже
значения не имел.  Предположение, что Артеменко  отравился сам,  отпадало. У
него был разорван ворот рубашки, имелся свежий кровоподтек  на голени правой
ноги  и вырван  клок волос. Можно было  почти с полной уверенностью сказать,
что преступник  напал сзади, одной рукой схватил Артеменко за  волосы, ногой
подсек  его  и  второй  рукой  вложил  в  рот  капсулу  с  ядом.   Возможно,
последовательность  действий  была  несколько  иная,  но факт насильственной
смерти сомнения не вызывал.
     Лебедев  и Кружнев в  тот  момент находились под охраной, Зинич, что не
вызывало никаких сомнений, был в санатории. Следователь, закончив оформление
документов,  все  пытался поговорить  с Гуровым, который вел  себя  странно,
непрестанно зевал, со всем, что ему  говорили, соглашался, смотрел все время
куда-то в сторону, в общем, недвусмысленно давал понять, что все ему изрядно
надоели и он просит оставить его в покое.
     -  Ты уезжаешь? -  спросил  следователь, в третий раз зайдя  в номер  к
Гурову.
     - В данный момент я лежу, извини, - Гуров вытянулся на кровати, заложил
руки за голову. - Очень люблю бездельничать.  Многие  люди, оказавшись одни,
скучают,  ищут компании, придумывают  развлечения, мне же интересно со Львом
Ивановичем Гуровым. Он мне чего-то говорит, я ему возражаю, мы долго спорим,
пока не заснем.
     - Я не уйду. - Следователь положил свой портфель на стол, развалился  в
кресле, вытянув ноги, и вздохнул - Понимаешь, дорогой.
     - Стоп!  - резко  перебил Гуров - В  виде личного  одолжения не называй
меня "дорогой". Мой начальник любит употреблять слово "коллега".
     - Хорошо, коллега, не знаю, как начать.
     - Не начинай, - снова перебил Гуров. - Если можешь молчать, всегда надо
молчать.
     - И молчать не могу. Я не хочу, чтобы ты плохо о нас думал. Я никого не
оправдываю, я просто хочу, чтобы ты понял.
     - Я понимаю,  жизнь  сложна, и его кто-то  на чем-то взял  за  горло. -
Гуров  не  назвал имени,  не  смог  произнести. - Предатели  во  все времена
пытались оправдаться, но оставались предателями.
     - Выслушай меня.
     - Зачем?
     - Хочу, чтобы ты понял и стал добрым.
     - Я добрый.
     -  Нет, коллега.  Ты не добрый. И  я тебе это говорю  безотносительно к
происшедшему.
     -  Что понимать? Я все знаю.  Кроме меня, только один человек  держал в
руках  все  нити  дела,  и он  их все  перерубил.  Меня не  интересует,  как
заставили Отари Антадзе стать предателем. Он предал тебя, меня, людей, дело,
которому служил. Во все времена любовь оправдывала  все,  но Андрей Бульба -
предатель, и никакая страсть к паненке его не оправдала. Его  осудил великий
писатель и  убил  руками  отца.  И если бы я  мог доказать вину Антадзе,  то
привел бы мерзавца в наручниках к тебе в кабинет.
     Гуров сел и посмотрел на следователя с неприязнью.
     -  И если бы ты,  человек,  все  пытающийся понять,  начал в  следствии
крутить и путать, я бы обратился в Прокуратуру  СССР и посадил бы в тюрьму и
тебя. Да, я недобрый.
     -  Плохо.  Причем плохо  в  первую  очередь  для  тебя.  -  Следователь
посмотрел на часы. - Ты можешь несколько минут меня не перебивать?
     - Мне нужен билет на первый утренний рейс, - Гуров снова лег.
     - Ты, наверное, любишь футбол, - начал следователь, - и не удивляешься,
что люди гоняют мяч ногами,  хотя схватить его руками удобнее. Ты понимаешь,
люди  договорились, и  руками мяч  не трогают. Тебя  это  не  удивляет и  не
раздражает, ты даже с интересом смотришь, как  у них порой ловко получается.
Человек может  привыкнуть к самому  несуразному, даже  преступному,  если он
знает, что таковы правила, люди так договорились. Здесь десятилетиями играли
по  определенным  правилам.  Человек  ценился  по   занимаемой  должности  и
насколько точно он соблюдал установленные правила. Я соблюдал, - следователь
кивнул. - И ты соблюдал,  но об этом позже у нас нет  понятия "взятка", есть
слово "отблагодарить".  Каждый хочет жить хорошо, живи и дай жить другому. В
общем,  как  мы  здесь жили,  ты знаешь. Люди  привыкли,  всосали  с молоком
матери,  что  проситель  не приходит с  пустыми  руками. Миллионы, миллиарды
рублей   к   нам   привозят  со  всех  концов  страны,  деньги   оседают   и
обесцениваются.  Короче,  Отари Антадзе  был  честным человеком, жил честно,
выполнял  свой долг, такие  тоже  были нужны,  он  не нарушал  установленные
правила. Но иногда, редко,  ему говорили не  надо,  и он  отступал, понимая:
если  его заменят,  что  сделать очень просто, людям  станет  хуже.  Однажды
весной об®явили, что старые правила отменили и надо жить по новым. Отари все
происходящее касалось мало, уголовники  никому не  нужны,  они мешают жить и
старым, и новым.  Еще  короче, человек, который сейчас  сидит  и ждет  суда,
борется за жизнь.
     Он признает лишь то,  что абсолютно доказано,  но держит в своих  руках
десятки,  не  знаю,  может,  сотни судеб.  Ему наплевать на  этих  людей, он
молчит,  пытаясь  сохранить  собственную жизнь.  Как  только  Рубикон  будет
перейден и высшая мера наказания станет неотвратимой, человек потопит  всех.
И поверь мне, следователю прокуратуры, потонут виновные, почти невиновные  и
многие  невинные  тоже потонут. Слишком  велика засасывающая воронка, уже не
имеет значения, кто в центре, а кто с самого края. Окажись Артеменко в руках
прокуратуры, участь главного преступника была бы решена. Люди, оставшиеся на
свободе, не могли допустить этого. И ты прав, Отари Антадзе взяли за  горло.
Если  бы это  касалось лично его,  Отари  бы  умер,  но не  стал предателем.
Уверен. Посмотри мне в глаза. Я уверен Отец Антадзе и дед Антадзе поступали,
как все, жили по старым  правилам. Уверен,  старики  и не догадываются,  что
поступали плохо и преступно, и сегодня погубили сына и внука.  Неужели жизнь
преступника  Артеменко могла остановить Отари? Я не оправдываю его,  пытаюсь
понять, хочу,  чтобы  и ты понял.  Ты  мне скажи, в  принципе  это не  имеет
значения, но я хочу знать. Отари убил собственноручно?
     - Нет, он выпустил  Кружнева. У Антадзе не было яда, Антадзе не схватил
бы за волосы, ударил бы  кулаком по шее и вложил капсулу в открытый  рот. Он
убил не собственноручно, тебе легче?
     - Что с  людьми делает ложь? Ты,  коллега, понимаешь, любого  человека,
тебя, меня  можно превратить в  нечеловека.  Только  не  говори  мне, что ты
никогда ни при каких обстоятельствах... Ты человек с  богатейшей  фантазией,
лучше меня можешь  придумать обстоятельства, при которых Лев Иванович  Гуров
возьмет в руки молоток и размозжит затылок ближнему своему.
     Гуров  почти  не  слушал следователя, думал,  реконструировал  события,
которые произошли в последние часы.
     "В отдел милиции поступила  телефонограмма об  этапировании Артеменко в
прокуратуру. И об этом сразу узнали люди, которые играли по старым правилам.
Наверняка ход  с дедом и отцом  Антадзе был  приготовлен  заранее, наверное,
завели папочку, подшили соответствующие документы, и  когда Отари расписался
в  получении телефонограммы, его  поставили перед  выбором:  либо  Артеменко
перестанет  существовать,  либо   отец  и  дед  пойдут  в  тюрьму.  Точно  в
одиннадцать утра Антадзе  пропал, я не мог его найти,  а когда он  появился,
это был другой  человек. Он принял  решение  и начал готовиться. Он не изьял
капсулу  у  Кружнева,  решив  его  использовать.  Он  не  хотел  допрашивать
горничную Иванову, ведь Кружневу  надо  было обещать  свободу. Но Антадзе, -
Гуров даже про себя не называл его ни по имени, ни по званию, -  боялся меня
насторожить. Я мешал, он  меня  возненавидел.  Дальше все было  сравнительно
просто.  Он  переговорил  с  Лебедевым.  Инструктировать  Кружнева  пришлось
дольше,   но  и   тот,   в   конце   концов,  сообразил.  Горничную  Иванову
инструктировал не Антадзе, кто-то другой. Она - слабое звено, женщину  можно
было  бы  заставить рассказать  правду,  но  на Антадзе  она не  выведет, ее
показания  ничего существенного не дадут. Кружнев  и Лебедев замазаны в деле
по  самые уши,  но  сейчас,  почувствовав силу, они не  скажут  ни