собственный лоб? Или
промазать боитесь?
     Зуров молчал, с любопытством глядя на храбреца и вид  у него был такой,
будто он что-то высчитывал.
     -- Что ж,  -- молвил он наконец с необычайным хладнокровием. -- Условия
приняты. Жан!
     К графу в миг подлетел расторопный лакей. Ипполит Александрович сказал:
     --  Револьвер,  свежую колоду и бутылку  шампанского.  -- И  еще шепнул
что-то на ухо.
     Через две минуты Жан  вернулся с подносом. Ему пришлось протискиваться,
ибо теперь вокруг стола собрались решительно все посетители салона.
     Зуров     ловким,     молниеносным    движением     откинул     барабан
двенадцатизарядного "лефоше", показал, что все пули на месте.
     --  Вот  колода.  --  Его  пальцы  со смачным хрустом  вскрыли  плотную
обертку. -- Теперь моя очередь метать. -- Он  засмеялся, кажется, пребывая в
отличном  расположении духа. -- Правила простые:  кто  первым вытянет  карту
черной масти, тот и пустит себе пулю в череп. Согласны?
     Фандорин  молча  кивнул,  уже начиная понимать, что обманут,  чудовищно
обведен вокруг пальца и, можно сказать, убит -- еще  вернее, чем на двадцати
шагах. Переиграл  его ловкий Ипполит,  вчистую переиграл! Чтоб этакий умелец
нужную  карту не вытянул, да еще  на собственной колоде! У него, поди, целый
склад крапленых карт.
     Тем  временем  Зуров,  картинно перекрестившись, метнул  верхнюю карту.
Выпала бубновая дама.
     -- Сие Венера, -- нагло улыбнулся граф. -- Вечно она меня спасает.  Ваш
черед, Фандорин.
     Протестовать и торговаться было унизительно, требовать другую колоду --
поздно. И медлить стыдно.
     Эраст Петрович протянул руку и открыл пикового валета.


        Глава  девятая,  в  которой  у  Фандорина открываются  хорошие  виды  на карьеру

     -- Сие Момус, то  есть  дурачок, -- пояснил Ипполит и сладко потянулся.
-- Однако поздновато. Выпьете для храбрости шампанского или сразу на двор?
     Эраст Петрович сидел весь красный.  Его душила злоба -- не на графа,  а
на себя, полнейшего идиота. Такому и жить незачем.
     --  Я прямо тут, -- в  сердцах буркнул он, решив,  что хоть  напакостит
хозяину напоследок.  -- Ваш ловкач пусть потом пол  помоет. А от шампанского
увольте -- у меня от него голова болит.
     Все  так  же  сердито,  стараясь ни о чем  не думать,  Фандорин схватил
тяжелый револьвер, взвел курок  и, сек унду поколебавшись --  куда стрелять,
-- а, все равно, вставил дуло в рот,  мысленно сосчитал "три, два,  один"  и
нажал  на  спусковой  крючок  так сильно, что  больно  прищемил  дулом язык.
Выстрела,  впрочем,  не  последовало  --  только  сухо щелкнуло.  Ничего  не
понимая, Эраст Петрович нажал  еще  раз  -- снова  щелкнуло,  только  теперь
металл противно скрежетнул по зубу.
     -- Ну будет, будет!  -- Зуров отобрал  у него пистолет и хлопнул его по
плечу. -- Молодчага!  И  стрелялся-то без  куражу,  не  с истерики.  Хорошее
поколение подрастает,  а, господа? Жан, разлей  шампанское, мы с  господином
Фандориным на брудершафт выпьем.
     Эраст Петрович, охваченный странным безволием, был послушен: вяло выпил
пузырчатую влагу до  дна, вяло облобызался с  графом, который  велел  отныне
именовать его просто Ипполитом. Все  вокруг галдели и смеялись, но их голоса
до Фандорина долетали как-то неотчетливо. От шампанского закололо в  носу, и
на глаза навернулись слезы.
     -- Жан-то каков? -- хохотал  граф. -- За минуту все иголки вынул. Ну не
ловок ли, Фандорин, скажи?
     -- Ловок, -- безразлично согласился Эраст Петрович.
     -- То-то. Тебя как зовут?
     -- Эраст.
     --  Пойдем, Эраст Роттердамский, посидим  у  меня  в  кабинете,  выпьем
коньяку. Надоели мне эти рожи.
     -- Эразм, -- механически поправил Фандорин.
     -- Что?
     -- Не Эраст, а Эразм.
     -- Виноват, не дослышал. Пойдем, Эразм.
     Фандорин  послушно встал и  пошел за хозяином. Они проследовали  темной
анфиладой и оказались в круглой комнате, где  царил замечательный беспорядок
-- валялись чубуки и трубки, пустые бутылки, на столе красовались серебряные
шпоры,  в  углу  зачем-то  лежало  щегольское английское  седло.  Почему это
помещение   называлось  "кабинетом",  Фандорин  не  понял  --  ни  книг,  ни
письменных принадлежностей нигде не наблюдалось.
     -- Славное седлецо? -- похвастал Зуров. -- Вчера на пари выиграл.
     Он налил  в стаканы бурого вина из пузатой бутылки, сел рядом с Эрастом
Петровичем и очень серьезно, даже задушевно сказал:
     -- Ты прости меня, скотину,  за шутку. Скучно мне, Эразм. Народу вокруг
много, а людей нет.  Мне двадцать  восемь лет, Фандорин, а будто шестьдесят.
Особенно  утром,  когда проснусь. Вечером,  ночью еще ладно -- шумлю, дурака
валяю.  Только противно.  Раньше  ничего, а  нынче  что-то все  противней  и
противней. Веришь ли, давеча, когда жребий-то тянули, я вдруг  подумал -- не
застрелиться ли по-настоящему? И так, знаешь, соблазнительно стало... Ты что
все молчишь? Ты брось,  Фандорин,  не сердись. Я очень хочу, чтоб ты на меня
зла не держал. Ну что мне сделать, чтоб ты меня простил, а, Эразм?
     И  тут  Эраст  Петрович скрипучим,  но  совершенно  отчетливым  голосом
произнес:
     -- Расскажи мне про нее. Про Бежецкую.
     Зуров откинул со лба пышную прядь.
     -- Ах да, я забыл. Ты же из "шлейфа".
     -- Откуда?
     -- Это  я так называл. Амалия,  она ведь королева, ей  шлейф нужен,  из
мужчин. Чем  длиннее,  тем  лучше.  Послушай доброго совета,  выкинь  ее  из
головы, пропадешь. Забудь про нее.
     -- Не могу, -- честно ответил Эраст Петрович.
     --  Ты еще сосунок,  Амалия тебя беспременно в  омут утащит, как многих
уже утащила. Она и ко мне-то, может, прикипела, потому что  за ней в омут не
пожелал. Мне без надобности, у меня свой омут есть. Не такой глубокий, как у
нее, но ничего, мне с головкой хватит.
     -- Ты ее любишь? -- в лоб спросил Фандорин на правах обиженного.
     -- Я ее боюсь, -- мрачно усмехнулся Ипполит. -- Больше, чем люблю. Да и
не любовь это вовсе. Ты опиум курить не пробовал?
     Фандорин помотал головой.
     -- Раз попробуешь  -- всю  жизнь тянуть  будет.  Вот  и  она такая.  Не
отпускает она меня! И ведь вижу -- презирает, ни в грош не ставит, но что-то
она во мне усмотрела.  На мою  беду! Знаешь, я рад, что она уехала, ей-богу.
Иной раз  думал  -- убить  ее, ведьму.  Задушу  собственными руками, чтоб не
мучила. И она  это хорошо чувствовала. О, брат, она  умная! Я тем ей и дорог
был, что она со мной, как с огнем, игралась -- то раздует, то задует, да еще
все время помнит, что может пожар разгореться, и тогда ей головы не сносить.
А иначе зачем я ей?
     Эраст  Петрович с завистью подумал, что красавца Ипполита,  бесшабашную
голову,  очень  даже есть  за  что  полюбить  и  без всякого  пожара. Такому
молодцу, наверно,  от женщин  отбоя нет. И  как  только людям этакое счастье
выпадает? Однако это соображение к делу не относилось. Спрашивать нужно было
о деле.
     -- Кто она, откуда?
     -- Не знаю.  Она про себя не  любит распространяться. Знаю только,  что
росла где-то за границей. Кажется, в Швейцарии, в каком-то пансионе.
     -- А где  она  сейчас? -- спросил Эраст Петрович, впрочем,  не очень-то
рассчитывая на удачу.
     Однако Зуров явно медлил с ответом, и у Фандорина внутри все замерло.
     --  Что, так прижало?  --  хмуро  поинтересовался  граф,  и  мимолетная
недобрая гримаса исказила его красивое, капризное лицо.
     -- Да!
     -- М-да, если мотылька на свечку манит, все равно сгорит...
     Ипполит  порылся  на  столе  среди  карточных колод,  мятых  платков  и
магазинных счетов.
     -- Где оно, черт? А, вспомнил. -- Он открыл японскую лаковую шкатулку с
перламутровой бабочкой на крышке. -- Держи. По городской почте пришло.
     Эраст Петрович с дрожью в пальцах взял узкий конверт, на котором косым,
стремительным почерком было написано "Его сиятельству графу Ипполиту Зурову,
Яково-Апостольский переулок, собственный дом". Судя по штемпелю, письмо было
отправлено 16 мая -- в тот день, когда исчезла Бежецкая.
     Внутри оказалась короткая, без подписи записка по-французски:
     "Вынуждена уехать  не  попрощавшись. Пиши в  Лондон, Gray Street, отель
"Winter Queen", для Ms. Olsen. Жду. И не смей меня забывать".
     -- А я посмею,  -- запальчиво погрозил Ипполит,  но немедленно сник. --
Во всяком  случае, попробую... Бери, Эразм.  Делай  с этим  что хочешь... Ты
куда?
     -- Пойду, -- сказал Фандорин,  пряча  конверт в карман.  --  Торопиться
надо.
     --  Ну-ну,  -- с жалостью покивал граф. -- Валяй,  лети  на огонь. Твоя
жизнь, не моя.
     Во дворе Эраста Петровича нагнал Жан с каким-то узлом в руке.
     -- Вот, сударь, забыли-с.
     -- Что это? -- досадливо оглянулся спешивший Фандорин.
     --  Шутите-с? Ваш выигрыш.  Их сиятельство велели беспременно догнать и
вручить.


        x x x
     Эрасту Петровичу снился чудной сон.
     Он сидел в классной  комнате  за  партой, в своей Губернской  гимназии.
Такие  сны, обычно тревожные  и неприятные,  снились ему  довольно  часто --
будто он снова гимназист и "плавает" у доски на уроке физики или алгебры, но
на сей раз было не просто тоскливо, а  по-настоящему страшно. Фандорин никак
не  мог понять причину этого страха. Он был не у доски,  а за партой, вокруг
сидели  одноклассники: Иван Францевич, Ахтырцев, какой-то пригожий молодец с
высоким бледным  лбом  и дерзкими  карими глазами  (про  него Эраст Петрович
знал, что  это Кокорин), две гимназистки  в белых  фартуках  и  еще  кто-то,
повернутый  спиной.  Повернутого  Фандорин  боялся  и  старался на  него  не
смотреть, а  все выворачивал шею, чтобы получше разглядеть  девочек --  одну
черненькую,  одну светленькую. Они  сидели за партой,  прилежно сложив перед
собой  тонкие   руки.  Одна  оказалась  Амалией,  другая  Лизанькой.  Первая
обжигающе  взглянула  черными   глазищами  и  показала  язык,   зато  вторая
застенчиво улыбнулась  и  опустила  пушистые  ресницы.  Тут  Эраст  Петрович
увидел, что у доски стоит леди Эстер с указкой в  руке, и  все раз®яснилось:
это новейшая  английская  метода  воспитания, по которой мальчиков и девочек
обучают  вместе. И очень даже хорошо. Словно подслушав его мысли, леди Эстер
грустно улыбнулась  и сказала:  "Это  не совместное  обучение, это мой класс
сироток.  Вы все сиротки, и  я  должна  вывести  вас на  путь".  "Позвольте,
миледи,  -- удивился Фандорин, -- мне, однако же, доподлинно  известно,  что
Лизанька не сирота, а дочь действительного тайного советника". "Ах, my sweet
boy,1 -- еще печальней улыбнулась миледи. -- Она невинная жертва, а  это все
равно что сиротка". Страшный, что сидел впереди, медленно обернулся и, глядя
в упор белесыми, прозрачными глазами, зашептал: "Я, Азазель, тоже сирота. --
Заговорщически подмигнул и, окончательно распоясавшись, сказал голосом Ивана
Францевича.  -- И  поэтому,  мой юный  друг, мне придется вас убить, о чем я
искренне сожалею... Эй, Фандорин, не сидите, как истукан. Фандорин!"
     --  Фандорин!  --  Кто-то тряс мучимого  кошмаром  Эраста Петровича  за
плечо. -- Да просыпайтесь, утро уже!
     Он встрепенулся,  вскинулся, завертел головой.  Оказывается, спал он  в
кабинете шефа, сморило прямо за столом. В окно через раздвинутые шторы лился
радостный  утренний свет,  а  рядом  стоял Иван Францевич, почему-то  одетый
мещанином: в картузе с матерчатым козырьком, кафтане в сборочку и заляпанных
грязью сапогах гармошкой.
     --  Что, сомлели,  не  дождались? -- весело  спросил шеф. --  Пардон за
маскарад,  пришлось  тут ночью отлучиться  по спешному делу. Да умойтесь вы,
хватит глазами хлопать. Марш-марш!
     Пока  Фандорин ходил умываться, ему вспомнились события минувшей  ночи,
вспомнилось, как он, сломя голову,  несся от дома  Ипполита,  как  вскочил в
пролетку  к дремлющему ваньке и велел гнать  на Мясницкую. Так не  терпелось
рассказать шефу об удаче, а  Бриллинга на месте не оказалось. Эраст Петрович
сначала сделал некое спешное дело, потом сел в кабинете  дожидаться, да и не
заметил, как провалился в сон.
     Когда он вернулся в  кабинет, Иван  Францевич  уже переоделся в светлую
пиджачную  пару  и  пил  чай  с   лимоном.  Еще  один  стакан  в  серебряном
подстаканнике дымился напротив, на подносе лежали бублики и сайки.
     -- Позавтракаем, -- предложил шеф, -- а заодно и потолкуем. Ваши ночные
приключения мне в целом известны, но есть вопросы.
     --   Откуда   известны?  --  огорчился  Эраст  Петрович,  предвкушавший
удовольствие от рассказа и, честно говоря, намеревавшийся опустить некоторые
детали.
     -- У  Зурова был мой  агент. Я уже с  час, как вернулся, да  вас будить
было жалко.  Сидел, читал отчет. Увлекательное чтение,  даже  переодеться не
успел.
     Он похлопал рукой по мелко исписанным листкам.
     --  Толковый   агент,   но  ужасно   цветисто  пишет.  Воображает  себя
литературным  талантом,   в  газетки  пописывает  под  псевдонимом  "Maximus
Зоркий", мечтает о карьере цензора. Вот послушайте-ка,  вам интересно будет.
Где  это... А,  вот. "Описание об®екта.  Имя -- Эразм фон Дорн или фон Дорен
(определено  на слух).  Возраст  -- не более,  чем лет  двадцати.  Словесный
портрет: рост двух  аршин  восьми  вершков;  телосложение худощавое;  волосы
черные прямые; бороды и  усов нет и  непохоже,  чтобы брился; глаза голубые,
узко посаженные, к углам немного  раскосые; кожа белая, чистая;  нос тонкий,
правильный; уши прижатые, небольшие, с короткими мочками. Особая примета  --
на  щеках  не  сходит румянец.  Личные  впечатления: типичный  представитель
порочной  и разнузданной золотой молодежи  с незаурядными задатками бретера.
После  вышеизложенных  событий  удалился  с  Игроком  в кабинет  последнего.
Беседовали двадцать две минуты. Говорили  тихо, с паузами.  Из-за двери было
почти ничего не слышно, но отчетливо разобрал слово "опиум" и еще что-то про
огонь.  Счел  необходимым  перенести  слежку  на  фон  Дорена,  однако  тот,
очевидно, меня  раскрыл  --  весьма  ловко оторвался  и ушел  на  извозчике.
Предлагаю..."  Ну, дальше неинтересно. -- Шеф  с  любопытством посмотрел  на
Эраста Петровича. -- Так что вы там про опиум обсуждали? Не томите, я сгораю
от нетерпения.
     Фандорин  коротко  изложил  суть беседы с  Ипполитом и показал  письмо.
Бриллинг выслушал  самым  внимательным образом,  задал несколько  уточняющих
вопросов и замолчал, уставившись в окно. Пауза продолжалась долго, с минуту.
Эраст Петрович сидел тихо, боялся помешать мыслительному процессу, хотя имел
и собственные соображения.
     -- Я  вами очень  доволен, Фандорин, -- молвил шеф, вернувшись к жизни.
-- Вы продемонстрировали  блестящую результативность. Во-первых,  совершенно
ясно, что  Зуров  к убийству непричастен  и  о  роде  вашей  деятельности не
догадывается. Иначе разве отдал бы он вам  адрес Амалии? Это освобождает нас
от версии три. Во-вторых, вы сильно продвинулись по версии Бежецкой.  Теперь
мы   знаем,  где  искать   эту  даму.  Браво.  Я   намерен  подключить  всех
освободившихся  агентов,  в  том  числе  и  вас,  к версии  четыре,  которая
представляется мне  основной. --  Он  ткнул пальцем в  сторону доски, где  в
четвертом кружке белели меловые буквы НО.
     -- То есть как? -- заволновался Фандорин. -- Но позвольте, шеф...
     -- Минувшей  ночью мне  удалось  выйти на очень  привлекательный  след,
который  ведет  на  некую  подмосковную дачу,  -- с видимым  удовлетворением
сообщил  Иван Францевич  (вот  и  заляпанные  сапоги  об®яснились).  --  Там
собираются революционеры, причем крайне опасные. Кажется,  тянется ниточка и
к  Ахтырцеву.  Будем  работать.  Тут мне  все  люди  понадобятся.  А  версия
Бежецкой,  по-моему,  бесперспективна. Во  всяком случае,  это не  к  спеху.
Пошлем запрос англичанам по дипломатическим каналам,  попросим задержать эту
мисс Ольсен до выяснения, да и дело с концом.
     -- Вот этого-то как  раз делать ни  в коем  случае нельзя! --  вскричал
Фандорин, да так запальчиво, что Иван Францевич даже опешил.
     -- Отчего же?
     -- Неужто вы  не  видите, здесь все один  к одному  сходится! --  Эраст
Петрович заговорил очень быстро, боясь, что перебьют. -- Я про нигилистов не
знаю, очень может  быть,  и важность понимаю,  но тут тоже  важность, и тоже
государственная!  Вы  смотрите,  Иван  Францевич, какая  картина получается.
Бежецкая скрылась в Лондон --  это раз (он и сам не  заметил, как  перенял у
шефа манеру выражаться). Дворецкий у нее англичанин, и очень подозрительный,
такой прирежет -- не поморщится. Это  два. Белоглазый, что Ахтырцева убил, с
акцентом говорил и тоже на англичанина похож -- это три. Теперь четыре: леди
Эстер, конечно,  преблагородное существо, но  тоже  англичанка, а наследство
Кокорина  все-таки,  что  ни  говорите,  ей досталось!  Ведь  очевидно,  что
Бежецкая  нарочно  подводила  своих  воздыхателей,  чтобы  они  духовную  на
англичанку составили!
     --  Стоп,  стоп,  --  поморщился Бриллинг.  -- Вы  к чему,  собственно,
клоните? К шпионажу?
     -- Но  ведь  это  очевидно!  --  всплеснул  руками Эраст  Петрович.  --
Английские происки. Сами  знаете,  какие сейчас с  Англией  отношения. Я про
леди  Эстер ничего такого сказать не хочу, она, наверно, и знать  ничего  не
знает, но  ее заведение  могут  использовать как  прикрытие, как  троянского
коня, чтоб проникнуть в Россию!
     -- Ну да, -- иронически улыбнулся шеф. -- Королеве Виктории и господину
Дизраэли мало  золота Африки и  алмазов Индии, им подавай  суконную  фабрику
Петруши Кокорина да три тысячи десятин Николеньки Ахтырцева.
     Тут-то Фандорин и выдал свой главный козырь:
     -- Не  фабрику и не деньги даже! Вы опись их  имущества помните? Я тоже
не   сразу  обратил  внимание!   У  Кокорина-то   среди  прочих  предприятий
судостроительный завод  в  Либаве,  а  там  военные  заказы  размещают  -- я
справлялся.
     -- Когда ж это вы успели?
     --  Пока  вас  дожидался.  Послал запрос  по телеграфу в военно-морское
министерство. Там тоже ночью дежурят.
     -- Так, ну-ну. Что дальше?
     -- А  то, что у Ахтырцева помимо десятин, домов  и капиталов имелся еще
нефтяной  прииск в Баку,  от тетушки остался.  Я  ведь  читал в газетах, как
англичане мечтают к каспийской нефти подобраться.  А тут пожалуйста -- самым
законным порядком! И ведь как беспроигрышно  задумано: либо завод  в Либаве,
либо  нефть,  в  любом случае англичанам что-нибудь  да  достается!  Вы  как
хотите, Иван Францевич, -- разгорячился Фандорин, -- а только я этого так не
оставлю.  Все  ваши  задания исполню,  а  после  службы буду сам  копать.  И
докопаюсь!
     Шеф  снова уставился в окно, и на сей раз молчал дольше прежнего. Эраст
Петрович весь извертелся от нервов, но характер выдержал.
     Наконец Бриллинг  вздохнул и заговорил --  медленно, с запинкой, что-то
еще додумывая на ходу.
     --  Скорее всего чушь. Эдгар  По, Эжен Сю. Пустые совпадения. Однако  в
одном вы правы -- к англичанам обращаться  не будем...Через нашу резидентуру
в  лондонском посольстве тоже нельзя.  Если вы ошибаетесь -- а вы  наверняка
ошибаетесь -- выставим себя полными дураками. Если  же предположить,  что вы
правы,  посольство все равно  ничего сделать не сможет  -- англичане спрячут
Бежецкую или наврут что-нибудь... Да и руки у наших посольских связаны -- на
виду они больно... Решено! -- Иван Францевич  энергично взмахнул кулаком. --
Конечно, Фандорин, вы  бы пригодились мне и здесь, но, как говорят в народе,
насильно  мил  не будешь.  Читал  ваше  дело,  знаю, что владеете  не только
французским и  немецким,  но и английским.  Бог с вами, поезжайте в Лондон к
вашей femme fatale.2 Инструкций не навязываю -- верю в  вашу интуицию. Дам в
посольстве одного человечка, Пыжов фамилия. Служит скромным письмоводителем,
вроде  вас,  но занимается другими делами. По министерству иностранных  диел
числится губернским  секретарем,  но по нашей линии  имеет  и  другое,