roken. Would you please tell Mr. Izyumoff3?
     Миледи молча кивнула и, поманив за собой Эраста Петровича, быстро вышла
из класса.
     -- Схожу за доктором, мистером Изюмовым, -- скороговоркой сообщила она.
-- Такая  неприятность случается часто  -- мальчики  есть мальчики...Это был
Джеральд  Каннингем,  моя  правая  рука.  Выпускник  Лондонского  эстерната.
Блестящий педагог. Возглавляет весь российский филиал. За полгода выучил ваш
трудный язык, который мне  никак не дается. Минувшей осенью  Джеральд открыл
эстернат в Петербурге, теперь  временно здесь,  помогает наладить  дело. Без
него я как без рук.
     У двери с надписью "Врач" она остановилась.
     -- Прошу извинить, сэр, но нашу беседу придется прервать. В другой раз,
ладно? Приходите завтра, и мы договорим. У вас ведь ко мне какое-то дело?
     -- Ничего  важного,  миледи,  -- покраснел  Фандорин. --  Я  и  в самом
деле... как-нибудь потом. Желаю успеха на вашем благородном поприще.
     Он неловко поклонился  и поспешно  зашагал прочь. Эрасту Петровичу было
очень стыдно.


        x x x
     --  Ну  что,  взяли   злодейку  с  поличным?  --  весело  приветствовал
посрамленного  Фандорина  начальник,  подняв  голову  от  каких-то  мудреных
диаграмм.  Шторы в кабинете были  задвинуты, на столе горела  лампа, ибо  за
окном уже начинало  темнеть. -- Дайте  угадаю. Про мистера  Kokorin миледи в
жизни  не  слышала,  про  мисс  Bezhetskaya  тем  паче,  весть  о  завещании
самоубийцы ее ужасно расстроила. Так?
     Эраст Петрович только вздохнул.
     -- Я  эту особу  встречал  в  Петербурге.  Ее  просьба о педагогической
деятельности  в  России  рассматривалась  у нас  в Третьем.  Про  гениальных
дебилов она вам рассказывала? Ладно, к  делу.  Садитесь к  столу, -- поманил
Фандорина шеф. -- У вас впереди увлекательная ночь.
     Эраст Петрович ощутил приятно-тревожное щекотание  в груди  -- такое уж
воздействие производило на него общение с господином статским советником.
     --  Ваша мишень  --  Зуров. Вы его уже видели,  некоторое представление
имеете. Попасть к графу легко, рекомендаций не требуется. У него дома что-то
вроде  игорного  притона, не больно-то  и  законспирированного.  Тон  принят
этакий гусарско-гвардейский, но  всякой швали таскается достаточно. Такой же
дом Зуров держал  в  Питере,  а после  визита  полиции  перебрался в Москву.
Господин он вольный, по полку уже третий год  числится в бессрочном отпуске.
Излагаю вашу задачу.  Постарайтесь подобраться к нему поближе, присмотритесь
к его  окружению. Не встретится ли там ваш белоглазый  знакомец? Только  без
самодеятельности, в одиночку вам с таким не справиться. Впрочем, вряд ли  он
там будет... Не исключаю,  что  граф  сам вами  заинтересуется  --  ведь  вы
встречались у Бежецкой,  к которой Зуров, очевидно, неравнодушен. Действуйте
по ситуации. Только не зарывайтесь. С этим господином шутки плохи. Играет он
нечестно,  как говорят у  этой публики, "берет  на зихер",  а если уличат --
лезет  на  скандал.  Имеет  на счету  с  десяток дуэлей, да еще  не про  все
известно. Может и без дуэли череп раскроить. Например, в семьдесят втором на
нижегородской ярмарке  повздорил  за картами с купцом Свищовым, да и выкинул
бородатого  в окно. Со  второго этажа.  Купчина  расшибся,  месяц  без языка
лежал,   только  мычал.  А  графу  ничего,   выкрутился.  Имеет  влиятельных
родственников в сферах.  Это что такое?  -- как обычно, без перехода спросил
Иван Францевич, кладя на стол колоду игральных карт.
     -- Карты, -- удивился Фандорин.
     -- Играете?
     -- Совсем  не  играю.  Папенька запрещал в  руки брать, говорил, что он
наигрался и за себя, и за меня, и за три поколения Фандориных вперед.
     --  Жаль, -- озаботился  Бриллинг.  --  Без  этого  вам  у графа делать
нечего. Ладно, берите бумагу, записывайте...
     Четверть часа спустя Эраст Петрович мог уже без запинки различить масти
и знал, какая  карта  старше, а  какая младше,  только с картинками  немного
путался -- все забывал, кто старше, дама или валет.
     --  Вы безнадежны, -- резюмировал шеф. -- Но это нестрашно. В преферанс
и  прочие  умственные  игры у  графа все равно  не играют.  Там любят  самый
примитив,  чтоб  побыстрее  и денег  побольше.  Агенты  доносят,  что  Зуров
предпочитает  штосс,  причем упрощенный.  Об®ясняю  правила. Тот,  кто сдает
карты, называется  банкомет.  Второй  --  понтер.  У того и  у другого  своя
колода. Понтер  выбирает из  своей колоды карту  -- скажем,  девятку. Кладет
себе рубашкой кверху.
     -- Рубашка -- это узор на обороте? -- уточнил Фандорин.
     -- Да.  Теперь  понтер делает  ставку  --  предположим,  десять рублей.
Банкомет  начинает "метать": открывает из  колоды верхнюю карту направо (она
называется "лоб"), вторую -- налево (она называется "сонник").
     "Лоб -- пр., сонник -- лев.", -- старательно записывал в блокноте Эраст
Петрович.
     --  Теперь  понтер открывает  свою девятку.  Если  "лоб" тоже  оказался
девяткой,  неважно  какой  масти,  --  банкомет  забирает ставку  себе.  Это
называется "убить девятку". Тогда банк, то есть сумма, на которую идет игра,
возрастает. Если девяткой  окажется "сонник",  то есть вторая карта,  -- это
выигрыш понтера, он "нашел девятку".
     -- А если в паре девятки нет?
     --  Если  в  первой  паре  девятки  не оказалось, банкомет  выкладывает
следующую пару карт. И  так до тех пор, пока  не выскочит девятка. Вот и вся
игра. Элементарно, но  можно проиграться в прах,  особенно если  вы понтер и
все время играете на удвоение.  Поэтому  усвойте, Фандорин: вы должны играть
только банкометом. Это просто -- мечете  карту направо, карту налево;  карту
направо, карту налево. Банкомет больше первоначальной ставки не проиграет. В
понтеры не садитесь, а если выпадет по жребию, назначайте игру по маленькой.
В  штосс  можно  делать не более  пяти  заходов,  потом весь  остаток  банка
переходит банкомету. Сейчас получите в кассе двести рублей на проигрыш.
     -- Целых двести? -- ахнул Фандорин.
     -- Не "целых  двести", а "всего двести".  Постарайтесь, чтобы вам  этой
суммы  хватило на  всю ночь.  Если  быстро  проиграетесь, сразу  уходить  не
обязательно,   можете   какое-то  время  там  потолкаться.  Но   не  вызывая
подозрений, ясно? Будете  играть каждый вечер, пока не добьетесь результата.
Даже если выяснится, что  Зуров не замешан, -- что  ж,  это тоже  результат.
Одной версией меньше.
     Эраст Петрович шевелил губами, глядя в шпаргалку.
     -- "Черви" -- это красные сердечки?
     -- Да. Еще их иногда называют "черти" или "керы", от coeur4. Ступайте в
костюмную.  Вам по мерке подготовили  наряд, а завтра к обеду скроят и целый
гардероб  на  все  случаи  жизни. Марш-марш,  Фандорин, у меня и без вас дел
довольно.  Сразу  после  Зурова  сюда.  В  любое  время.  Я  сегодня ночую в
управлении.
     И Бриллинг уткнулся носом в свои бумаги.


        Глава восьмая, в которой некстати вылезает пиковый валет

     В прокуренной  зале играли за шестью зелеными ломберными столами -- где
кучно,  человека  по четыре, где по  двое. У  каждого  стола  еще  топтались
зрители: где игра шла по маленькой, -- поменьше, где "шпиль" зарывался вверх
--  погуще. Вина и  закусок у графа  не  подавали,  желающие  могли выйти  в
гостиную и  послать лакея в трактир, но  посылали  только за  шампанским, по
поводу какого-нибудь  особенного везения.  Отовсюду раздавались  отрывистые,
мало понятные неигроку восклицания:
     -- Je coupe!
     -- Je passe.
     -- Второй абцуг.
     -- ъetournez la carte!
     -- Однако, господа, прометано!
     -- Шусточка убита! -- и прочее.
     Больше всего толпились у того стола, где шла  игра по-крупному, один на
один. Метал  сам хозяин,  понтировал потный господин  в  модном, чрезвычайно
узком сюртуке. Понтеру, видно, не  везло  -- он покусывал  губы,  горячился,
зато граф был само хладнокровие  и лишь сахарно улыбался из-под черных усов,
затягиваясь дымом из  гнутого  турецкого чубука.  Холеные сильные  пальцы  в
сверкающих перстнях ловко откидывали карты -- одну направо, одну налево.
     Среди  зрителей,  скромно держась  чуть  сзади, находился  черноволосый
молодой человек с румяной, совсем не игроцкой физиономией. Опытному человеку
сразу было видно, что юноша из хорошей семьи, на банк забрел впервые и всего
здесь дичится.  Несколько  раз  тертые господа с  брильянтиновыми  проборами
предлагали ему "прометнуть  карточку", но были разочарованы  -- ставил юноша
исключительно по  пятерочке  и "заводиться"  решительно  не  желал.  Бывалый
шпильмейстер Громов,  которого знала вся играющая Москва, даже дал мальчишке
"наживку"  -- проиграл ему сотню, но деньги пропали зря. Глаза у румяного не
разгорелись и руки не задрожали. Клиент получался неперспективный, настоящий
"хлюзда".
     А между тем Фандорин (ибо это, разумеется, был он) считал, что скользит
по залу невидимой тенью, не обращая на себя ничьего  внимания. Наскользил он
пока, правда, немного.  Один раз увидел, как очень  почтенного вида господин
потихоньку прибрал со стола  золотой полуимпериал и  с большим  достоинством
отошел в  сторонку. Двое офицериков громким шепотом ссорились в коридоре, но
Эраст Петрович ничего из  их разговора не понял:  драгунский поручик  горячо
уверял, что он не какой-нибудь  юлальщик и с друзьями арапа не заправляет, а
гусарский корнет пенял ему каким-то "зихером".
     Зуров,   подле  которого  Фандорин   нет-нет,  да  и  оказывался,  явно
чувствовал себя в этом обществе  как  рыба в воде, да  и, пожалуй, не просто
рыба, а главная рыбина. Одного  его слова было достаточно, чтобы  в зародыше
подавить  намечающийся   скандал,  а  один  раз  по   жесту   хозяина   двое
молодцов-лакеев взяли  под локти  не желавшего успокоиться крикуна  и  в два
счета вынесли  за  дверь.  Эраста Петровича граф решительно не узнавал, хотя
несколько раз Фандорин ловил на себе его быстрый, недобрый взгляд.
     -- Пятый, сударь  мой, -- об®явил  Зуров, и  это сообщение почему-то до
крайности разволновало понтера.
     -- Загибаю утку!  --  дрогнувшим голосом выкрикнул он и загнул на своей
карте два угла.
     Среди зрителей  прошел шепоток,  а потный,  откинув со лба прядь волос,
бросил на стол целый ворох радужных бумажек.
     --  Что такое "утка"? -- застенчиво спросил Эраст Петрович вполголоса у
красноносого старичка, показавшегося ему самым безобидным.
     -- Сие означает учетверение ставки, -- охотно пояснил сосед.  -- Желают
на последнем абцуге полный реванш взять.
     Граф равнодушно  выпустил облачко  дыма и открыл направо короля, налево
шестерку.
     Понтер показал червового туза.
     Зуров  кивнул и тут  же  метнул черного  туза направо, красного  короля
налево.
     Фандорин слышал, как кто-то восхищенно шепнул:
     -- Ювелир!
     На  потного  господина было жалко смотреть. Он проводил взглядом  груду
ассигнаций, перекочевавших под локоть к графу, и робко спросил:
     -- Не угодно ли под должок?
     -- Не угодно, -- лениво ответил Зуров. -- Кто еще желает, господа?
     Неожиданно взгляд его остановился на Эрасте Петровиче.
     -- Мы, кажется, встречались? -- с неприятной улыбкой спросил хозяин. --
Господин Федорин, если не ошибаюсь?
     -- Фандорин, -- поправил Эраст Петрович, мучительно краснея.
     -- Пардон. Что же вы все лорнируете? У нас тут не  театр. Пришли -- так
играйте. Милости прошу. -- Он показал на освободившийся стул.
     --  Выберите  колоды  сам,  --  прошелестел  Фандорину  на  ухо  добрый
старичок.
     Эраст Петрович сел и, следуя инструкции, весьма решительно сказал:
     -- Только уж  позвольте, ваше сиятельство, мне самому банк  держать. На
правах новичка. А колоды я бы предпочел... вон ту  и вот  ту. -- И он взял с
подноса нераспечатанных колод две самые нижние.
     Зуров улыбнулся еще неприятнее:
     --  Что  ж, господин новичок, условие принято,  но только  уговор: банк
сорву -- не убегать. Дайте уж и мне потом метнуть. Ну-с, какой куш?
     Фандорин  замялся, решительность покинула его столь же  внезапно, как и
посетила.
     -- Сто рублей? -- робко спросил он.
     -- Шутите? Здесь вам не трактир.
     -- Хорошо, триста. -- И Эраст Петрович положил на стол все свои деньги,
включая и выигранную ранее сотню.
     -- Le  jeu n'en vaut pas la chandelle4, -- пожал плечами граф. -- Ну да
для начала сойдет.
     Он вынул  из своей колоды  карту,  небрежно бросил на  нее три сотенных
бумажки.
     -- Иду на весь.
     "Лоб" направо, вспомнил Эраст Петрович и аккуратно положил направо даму
с красными сердечками, а налево -- пиковую семерку.
     Ипполит Александрович двумя  пальцами перевернул  свою карту  и  слегка
поморщился. То была бубновая дама.
     -- Ай да новичок, -- присвистнул кто-то. -- Ловко даму причесал.
     Фандорин неловко перемешал колоду.
     -- На весь,  -- насмешливо сказал граф, кидая на стол шесть ассигнаций.
-- Эх, не лезь на рожон -- не будешь поражен.
     Как карта налево-то называлась? -- не мог вспомнить Эраст Петрович. Вот
эта "лоб",  а вторая...  черт.  Неудобно. А ну  как спросит? Подглядывать  в
шпаргалку было несолидно.
     -- Браво! -- зашумели зрители.  -- Граф, c'est un jeu interessant5,  не
находите?
     Эраст Петрович увидел, что снова выиграл.
     -- Извольте-ка не французить!  Что, право, за дурацкая привычка втыкать
в русскую речь по пол французской фразки, -- с раздражением оглянулся  Зуров
на  говорившего,  хотя  сам то  и  дело  вставлял  французские  обороты.  --
Сдавайте, Фандорин, сдавайте. Карта не лошадь, к утру повезет. На весь.
     Направо -- валет, это "лоб", налево -- восьмерка, это...
     У  Ипполита  Александровича  вскрылась  десятка.  Фандорин  убил  ее  с
четвертого захода.
     Стол уже  обступили со всех сторон, и успех Эраста Петровича был оценен
по заслугам.
     --  Фандорин,  Фандорин, --  рассеянно бормотал Ипполит  Александрович,
барабаня  пальцами  по  колоде. Наконец  вынул  карту,  отсчитал две  тысячи
четыреста.
     Шестерка пик легла под "лоб" с первого же абцуга.
     -- Да что за  фамилия такая! -- воскликнул граф, свирепея. -- Фандорин!
Из греков, что ли? Фандораки, Фандоропуло!
     -- Почему из греков? -- обиделся  Эраст Петрович, в памяти которого еще
были  живы издевательства  шалопаев-одноклассников  над его древней фамилией
(гимназическая  кличка Эраста  Петровича  была  "Фундук"). -- Наш род, граф,
такой же русский, как и ваш. Фандорины еще Алексею Михайловичу служили.
     -- Как  же-с, -- оживился давешний красноносый  старичок, доброжелатель
Эраста Петровича. -- При Екатерине  Великой был один Фандорин, любопытнейшие
записки оставил.
     --  Записки, записки,  сегодня  я в  риске,  --  хмуро срифмовал Зуров,
сложив целый холмик  из  купюр. -- На весь банк!  Мечите карту, черт  бы вас
побрал!
     -- Le dernier coup, messieurs! -- пронеслось в толпе.
     Все жадно смотрели на две равновеликие кучи мятых кредиток: одна лежала
перед банкометом, вторая перед понтером.
     В  полнейшей тишине Фандорин вскрыл две  свежие колоды, думая все о том
же. Малинник? Лимонник?
     Направо туз,  налево тоже туз. У Зурова  король.  Направо  дама, налево
десятка. Направо  валет, налево  дама  (что  все-таки  старше --  валет  или
дама?). Направо семерка, налево шестерка.
     --  В  затылок  мне  не  сопеть!  --  яростно  крикнул  граф,  от  него
отшатнулись.
     Направо  восьмерка,  налево  девятка. Направо  король,  налево десятка.
Король!
     Вокруг выли и хохотали. Ипполит Александрович сидел, словно остолбенев.
     Сонник! -- вспомнил Эраст Петрович и обрадованно улыбнулся. Карта влево
-- это сонник. Странное какое название.
     Вдруг  Зуров  перегнулся  через стол и  стальными пальцами сдвинул губы
Фандорина в трубочку.
     -- Ухмыляться  не сметь! Сорвали куш,  так имейте воспитание вести себя
цивильно! --  бешеным  голосом  прошипел граф, придвинувшись  вплотную.  Его
налитые кровью глаза были  страшны. В  следующий миг он толкнул  Фандорина в
подбородок, откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.
     -- Граф, это уж чересчур! -- воскликнул один из офицеров.
     -- Я, кажется, не убегаю, -- процедил Зуров, не сводя глаз с Фандорина.
-- Если кто чувствует себя уязвленным, готов соответствовать.
     Воцарилось поистине могильное молчание.
     В ушах у Эраста  Петровича  ужасно  шумело,  и боялся  он сейчас только
одного  -- не струсить бы. Впрочем,  еще  боялся,  что  предательски дрогнет
голос.
     --  Вы бесчестный негодяй. Вы  просто  платить  не желаете,  --  сказал
Фандорин,  и голос все-таки дрогнул,  но это  было уже все  равно. -- Я  вас
вызываю.
     -- На  публике  геройствуете? -- скривил губы Зуров. -- Посмотрим,  как
под дулом  попляшете. На  двадцати  шагах, с барьерами. Стрелять  кто  когда
захочет, но потом непременно пожалуйте на барьер. Не страшно?
     Страшно, подумал Эраст Петрович. Ахтырцев говорил, он с  двадцати шагов
в пятак  попадает,  не  то  что в лоб.  Или,  того  паче,  в живот. Фандорин
передернулся.  Он  никогда не держал в руках  дуэльного пистолета. Один  раз
Ксаверий Феофилактович  водил в  полицейский тир из "кольта"  пострелять, да
ведь  это совсем  другое.  Убьет, ни  за  понюх табаку убьет.  И ведь  чисто
сработает,  не подкопаешься. Свидетелей  полно.  Ссора  за  картами, обычное
дело.  Граф  посидит  месяц  на  гауптвахте  и  выйдет,  у  него влиятельные
родственники, а у  Эраста Петровича никого. Положат коллежского регистратора
в дощатый гроб, зароют в землю, и никто на похороны не придет. Может, только
Грушин да  Аграфена  Кондратьевна. А  Лизанька прочтет в  газете и  подумает
мимоходом: жаль, такой деликатный был полицейский, и молодой совсем. Да нет,
не прочтет  -- ей, наверно, Эмма газет не дает. А  шеф, конечно, скажет: я в
него,  дурака, поверил, а он попался, как глупый щенок.  Стреляться вздумал,
дворянские мерихлюндии разводить. И еще сплюнет.
     -- Что молчите? -- с жестокой улыбкой спросил Зуров. -- Или расхотелось
стреляться?
     А у Эраста Петровича  как раз возникла спасительная идея. Стреляться-то
придется  не  сейчас, самое  раннее  -- завтра  с  утра.  Конечно,  бежать и
жаловаться шефу --  мерзость и недостойно. Но Иван Францевич говорил, что по
Зурову и другие агенты работают. Очень даже  возможно,  что и здесь, в зале,
есть кто-нибудь из людей шефа.  Вызов можно принять, честь соблюсти, а если,
к примеру, завтра на рассвете сюда нагрянет полиция и  арестует графа Зурова
за содержание притона, так Фандорин в этом не виноват. Он и знать ничего  не
будет -- Иван Францевич без него догадается, как поступить.
     Спасение  было, можно сказать, в  кармане,  но  голос  Эраста Петровича
вдруг  обрел  самостоятельную, не  зависящую  от  воли хозяина  жизнь, понес
что-то несусветное и, удивительное дело, больше не дрожал:
     -- Не расхотелось.  Только отчего  же завтра? Давайте прямо сейчас. Вы,
граф, говорят,  с утра  до  вечера  по пятакам упражняетесь,  и  как  раз на
двадцати  шагах?  (Зуров побагровел.)  Давайте  мы  лучше  с вами по-другому
поступим, коли не  струсите. -- Вот когда рассказ Ахтырцева кстати пришелся!
И придумывать  ничего  было не надо. Все  уж придумано. -- Бросим жреебий, и
кому выпадет  --  пойдет на двор  да  застрелится. Безо  всяких барьеров.  И
неприятностей потом самый  минимум. Проигрался человек, да и  пулю в  лоб --
обычное дело. А господа слово чести дадут, что все в тайне останется. Верно,
господа?
     Господа   зашумели,  причем   мнение  их  разделилось:   одни  выражали
немедленную  готовность дать слово чести, другие же предлагали предать ссору
забвению  и  выпить  мировую.  Один  пышноусый  майор  даже  воскликнул:  "А
мальчишка-то молодцом!" -- это еще больше придало Эрасту Петровичу задора.
     -- Так  что, граф? -- воскликнул он с отчаянной дерзостью, окончательно
срываясь с узды. -- Неужто в пятак легче попасть, чем в