ть  Абдул-Гамида?  Эхе-хе... Ладно,
Фандорин, это не  вашего  ума  дело.  Секретаря мы установим в два счета.  Я
нынче же свяжусь по телеграфу с Николаем Павловичем  Гнатьевым, нашим послом
в Константинополе, мы давние приятели. Продолжайте.
     -- И  последний,  седьмой: номер 1508F, Швейцария, префект кантональной
полиции, отправлено  25  мая,  поступило 1  июня.  Остальных вычислить будет
много труднее,  а некоторых  даже невозможно. Но, если определить по крайней
мере этих семерых и установить за ними негласное наблюдение...
     --  Дайте  сюда  список,  --  протянул  руку   генерал.  --  Немедленно
распоряжусь, чтобы в соответствующие посольства  отправили шифровки. Видимо,
придется вступить в сотрудничество со специальными службами всех этих стран.
Кроме  Турции,  где  у  нас  прекрасная  собственная сеть...  Знаете,  Эраст
Петрович, я был резок с вами, но вы не обижайтесь. Я очень ценю  ваш вклад и
все такое... Просто мне было больно... Из-за Бриллинга... Ну, вы понимаете.
     -- Понимаю, ваше высокопревосходительство. Я и сам, в некотором смысле,
не меньше вашего...
     -- Вот и хорошо, вот и отлично. Будете  работать у  меня. Разрабатывать
"Азазель". Я  создам  особую группу, назначу туда  самых  опытных людей.  Мы
непременно распутаем этот клубок.
     -- Ваше высокопревосходительство, мне бы в Москву с®ездить...
     -- Зачем?
     -- Хотелось бы потолковать с  леди Эстер. Сама она,  будучи  особой  не
столько земной,  сколько  небесной, (здесь  Фандорин улыбнулся) вряд ли была
посвящена в суть истинной деятельности Каннингема, но  знает этого господина
с  детства и  вообще могла бы поведать что-нибудь полезное. Не надо бы с ней
официально, через жандармерию,  а? Я  имею счастье немного знать миледи, она
меня не  испугается, да и по-английски  я говорю. Вдруг еще какая-то зацепка
обнаружится? Может быть, через прошлое Каннингема на что-нибудь выйдем?
     --  Что  ж,  дело.  Поезжайте.  Но  на  один  день,  не  дольше. Сейчас
отправляйтесь  спать,  мой  ад®ютант  определит  вас на квартиру.  А  завтра
вечерним поездом в Москву.  Если повезет, к тому времени уже поступят первые
шифровки из  посольств. Утром  28-го вы  в Москве, беседуете с леди Эстер, а
вечером извольте обратно, и сразу ко мне с докладом. В любое время, ясно?
     -- Ясно, ваше высокопревосходительство.


        x x x
     В  коридоре  вагона первого класса  поезда "Санкт-Петербург --  Москва"
очень   важный  пожилой  господин  с  завидными  усами  и   подусниками,   с
бриллиантовой булавкой в галстуке, курил сигару, с нескрываемым любопытством
поглядывая на запертую дверь купе номер один.
     --  Эй,  любезный,  -- поманил  он  пухлым пальцем  кстати появившегося
кондуктора.
     Тот мигом подлетел к сановному пассажиру и поклонился:
     -- Слушаю-с.
     Барин взял его двумя пальцами за воротник и приглушенно забасил:
     -- Молодой человек, что в первом едет -- кто  таков? Знаешь?  Уж больно
юн.
     -- Самим  удивительно, -- шепотом доложил кондуктор. -- Ведь первое-то,
известное дело,  для особо  важных персон резервируется, не всякого генерала
пустят. Только кто по срочному и ответственному государственному делу.
     --  Знаю. -- Барин выпустил струю дыма. -- Сам один раз ездил, с тайной
инспекцией  в  Новороссию.  Но  этот-то  совсем мальчишка. Может, чей-нибудь
сынок? Из золотой молодежи?
     -- Никак  нет-с, сынков в первое не содют, с этим строго-с.  Разве  что
если кто из великих князей. А про этого я полюбопытствовал, в путевой лист к
господину начальнику поезда заглянул, -- еще больше понизил голос служитель.
     -- Ну! -- поторопил служивого заинтригованный господин.
     Предвкушая щедрые чаевые, кондуктор поднес палец к губам:
     -- Из Третьего отделения. Следователь особо важных дел.
     --  Понимаю, что "особо".  Просто "важных"  в  первое не  разместят. --
Барин значительно помолчал. -- И что же он?
     --  А  как заперлись в купе,  так, почитай, и не выходили-с. Я два раза
чаю  предлагал  --  какой  там.  Уткнулись  в  бумаги  и  сидят,  головы  не
поднимают-с.  Отправление  из  Питера  на  двадцать  пять  минут  задержали,
помните? Это из-за них-с. Ждали прибытия.
     -- Ого! -- ахнул пассажир. -- Однако это неслыханно!
     -- Бывает, но очень редко-с.
     -- И фамилия в путевом листе не обозначена?
     -- Никак нет-с. Ни фамилии, ни чина.
     А Эраст  Петрович все вчитывался  в скупые  строки  донесений и  нервно
ерошил волосы. К горлу подступал мистический ужас.
     Перед самым от®ездом на вокзал в казенную  квартиру, где Фандорин почти
сутки проспал  беспробудным сном, явился ад®ютант  Мизинова, велел  ждать --
поступили  три первые  депеши  из посольств,  сейчас  расшифруют и привезут.
Ждать пришлось почти  целый час, и  Эраст Петрович боялся опоздать на поезд,
но ад®ютант его успокоил.
     Едва  войдя  в  огромное, обитое  зеленым бархатом купе,  с  письменным
столом, мягким диваном  и двумя  ореховыми  стульями  на привинченных к полу
ножках, Фандорин вскрыл пакет и углубился в чтение.
     Депеш поступило три:  из Вашингтона, из  Парижа  и из  Константинополя.
Шапка  у  всех  была   одинаковой:   "Срочно.  Его  высокопревосходительству
Лаврентию Аркадьевичу Мизинову в ответ на депешу исх. N. 13476-8ж от 26 июня
1876  г." Подписаны  донесения  были самими  посланниками.  На этом сходство
кончалось. Текст же был следующий.

     "27 июня (9 июля) 1876 г. 12.15. Вашингтон.
     Интересующее Вас  лицо  --  Джон Пратт  Доббс,  избранный 9  июня  с.г.
заместителем  председателя сенатского комитета по бюджету. Человек в Америке
очень известный, миллионер  из  тех, кого  здесь  называют  self-made  man1.
Возраст  --  44  года.  Ранний  период жизни, место рождения и происхождение
неизвестны.  Предположительно  разбогател во  время  калифорнийской  золотой
лихорадки. Считается гением предпринимательства. Во время гражданской  войны
между  Севером  и  Югом  был  советником президента Линкольна по  финансовым
вопросам.  Существует мнение,  что  именно  стараниями  Доббса,  а вовсе  не
доблестью  федеральных генералов  капиталистический Север одержал победу над
консервативным  Югом.  В  1872 году выбран в Сенат от штата Пенсильвания. Из
осведомленных источников известно, что Доббса прочат в министры финансов".

     "09 июля (27 июня) 1876 г. 16ч.45м. Париж.
     Благодаря  известному Вам  агенту Коко  удалось выяснить  через Военное
министерство, что  15  июня в  звание вице-адмирала произведен контр-адмирал
Жан Антрепид, недавно назначенный командовать Сиамской эскадрой. Это одна из
самых   легендарных  личностей   французского  флота.  Двадцать  лет   назад
французский фрегат у  берегов  Тортуги обнаружил в открытом море лодку, а  в
ней подростка,  очевидно  спасшегося  после кораблекрушения.  От  потрясения
подросток  совершенно  лишился памяти, не смог назвать ни своего  имени,  ни
даже национальности.  Взят юнгой, получил фамилию по названию  нашедшего его
фрегата.  Сделал  блестящую карьеру.  Участвовал  во  многих  экспедициях  и
колониальных войнах. Особенно отличился в ходе Мексиканской войны. В прошлом
году Жан Антрепид произвел в Париже настоящую сенсацию, женившись на старшей
дочери  герцога де Рогана. Подробности послужного списка  интересующего  Вас
лица вышлю в следующем донесении".

     "27 июня 1876 г. 2 часа пополудни. Константинополь.
     Дорогой Лаврентий, твой запрос меня  изрядно  удивил.  Дело в  том, что
Анвар-эфенди, к которому ты проявил столь  спешный  интерес, с некоторых пор
находится  в зоне и моего пристального внимания. Этот  суб®ект, приближенный
Мидхат-паши и Абдул-Гамида, по имеющимся у меня сведениям  является одной из
центральных фигур  зреющего  во дворце  заговора.  Следует  ожидать  скорого
свержения  нынешнего  султана и  воцарения Абдул-Гамида.  Тогда Анвар-эфенди
неизбежно станет необычайно влиятельной фигурой.  Он  очень умен, европейски
образован,  знает  несметное  количество  восточных  и  западных  языков.  К
сожалению,  подробными   биографическими  сведениями   об   этом  интересном
господине мы не располагаем.  Известно, что ему  не более 35 лет, родился не
то в Сербии, не то в Боснии. Происхождения темного и родственников не имеет,
что  сулит  Турции великие блага,  если Анвар  когда-нибудь  станет визирем.
Представить  только  -- визирь без орды  алчных родственников!  Здесь такого
просто  не бывает.  Анвар --  нечто вроде "серого кардинала"  у Мидхат-паши,
активный  член  партии "новых  османов".  Я удовлетворил  твое  любопытство?
Теперь ты удовлетвори мое. Зачем тебе понадобился мой Анвар-эфенди? Что ты о
нем знаешь? Немедленно извести, это может оказаться важным".
     Эраст Петрович уже в который раз перечитал депеши, подчеркнул в первой:
"Ранний  период  жизни,  место  рождения  и  происхождение  неизвестны";  во
второй:"не смог назвать ни своего имени, ни даже национальности"; в третьей:
"Происхождения   темного  и  родственников  не  имеет".  Становилось  как-то
жутковато.  Получалось, что  все  трое  взялись словно бы ниоткуда! Вдруг  в
какой-то  момент  вынырнули из  небытия и  немедленно принялись  карабкаться
вверх  с  поистине нечеловеческим  упорством.  Что  же это -- члены какой-то
таинственной секты? Ой, а вдруг это вообще нелюди, явившиеся  из иного мира?
Скажем, посланцы  с планеты Марс? Или того хуже -- чертовщина  какая-нибудь?
Фандорин  поежился,  вспомнив свое ночное  знакомство с  "призраком Амалии".
Тоже  ведь неизвестного  происхождения  особа, эта  самая  Бежецкая.  И  еще
сатанинское заклинание -- "Азазель". Ох, что-то серой попахивает...
     В дверь вкрадчиво постучали, и Эраст Петрович, вздрогнув, сунул руку за
спину, в потайную кобуру, нащупал рифленую рукоятку "герсталя".
     В дверной щели появилась умильная физиономия кондуктора.
     --  Ваше превосходительство, к станции под®езжаем. Не угодно  ли  ножки
размять? Там и буфет имеется.
     От "превосходительства" Эраст Петрович приосанился и украдкой покосился
на  зеркало. Неужто правда за генерала можно принять? Что ж, "ножки размять"
было бы  неплохо,  да и думается  на ходу лучше. Вертелась в голове какая-то
смутная идейка, да все  ускользала, пока не давалась в руки, но обнадеживала
-- копай, мол, копай.
     -- Пожалуй. Сколько стоим?
     --  Двадцать минут.  Да  вы  не извольте беспокоиться, гуляйте себе. --
Кондуктор хихикнул. -- Без вас не уедут-с.
     Эраст  Петрович  спрыгнул  с  лесенки  на залитую  станционными  огнями
платформу. Кое-где в окнах купе свет уже не горел --  очевидно, некоторые из
пассажиров отошли ко сну. Фандорин сладко потянулся и сложил руки за спиной,
приготовившись  к  моциону,  призванному поспособствовать пущей мыслительной
активности. Однако в это время из того же вагона спустился осанистый, усатый
господин  в цилиндре,  метнул в сторону молодого человека полный любопытства
взгляд  и протянул руку  юной  спутнице. При виде  ее  прелестного,  свежего
личика Эраст Петрович замер, а барышня просияла и звонко воскликнула:
     -- Папа, это он, тот господин из полиции! Помнишь, я тебе рассказывала?
Ну тот, который нас с фрейлейн Пфуль допрашивал!
     Последнее слово было произнесено с явным удовольствием,  а  ясные серые
глаза  смотрели на  Фандорина с нескрываемым интересом. Следует  признаться,
что  головокружительные  события  последних   недель   несколько  приглушили
воспоминания  о  той,  кого Эраст Петрович  именовал про  себя исключительно
"Лизанькой",  а  иногда,  в  особенно  мечтательные  минуты,  даже   "нежным
ангелом". Однако при виде  этого милого создания  огонек,  некогда опаливший
сердце  бедного коллежского  регистратора, моментально полыхнул жаром, обжег
легкие огненными искорками.
     -- Я, собственно, не из полиции, -- покраснев, пробормотал Фандорин. --
Фандорин, чиновник особых поручений при...
     --  Все  знаю, je vous le dis tout cru2, -- с таинственным видом сказал
усатый, блеснув бриллиантом в галстуке.  --  Государственное дело, можете не
вдаваться.  Entre nous sois dit3, cам неоднократно по роду деятельности имел
касательство,  так что  все отлично  понимаю. --  Он приподнял  цилиндр.  --
Однако позвольте представиться.  Действительный  тайный  советник  Александр
Аполлодорович Эверт-Колокольцев, председатель Московской губернской судебной
палаты. Моя дочь Лиза.
     --  Только зовите меня  "Лиззи", "Лиза" мне  не  нравится, на "подлизу"
похоже,  --  попросила барышня  и  наивно  призналась. -- А я про  вас часто
вспоминала. Вы Эмме понравились. И как  вас зовут,  помню -- Эраст Петрович.
Красивое имя -- Эраст.
     Фандорину показалось, что он уснул и видит чудесный сон. Тут главное --
не шевелиться, а то не дай Бог проснешься.


        Глава пятнадцатая, в которой убедительнейшим образом доказывается важность правильного дыхания

     В  обществе Лизаньки ("Лиззи" у Эраста Петровича  как-то не  прижилось)
одинаково хорошо и говорилось, и молчалось.
     Вагон  мерно покачивался  на стыках, поезд, время от  времени порыкивая
гудком,  мчался  на  головокружительной  скорости  через  сонные,  окутанные
предрассветным туманом валдайские леса, а Лизанька и Эраст Петрович сидели в
первом купе на мягких  стульях и молчали. Смотрели в основном  в окно, но по
временам  взглядывали  и  друг  на  друга,  причем  если  взгляды  ненароком
пересекались, то это было совсем  не стыдно, а  наоборот, весело  и приятно.
Фандорин уже нарочно  старался  оборачиваться от окна как можно проворней, и
всякий раз, когда ему удавалось поймать  встречный взгляд, Лизанька тихонько
прыскала.
     Говорить не  следовало еще и потому, что можно было разбудить господина
барона,  покойно  дремавшего  на  диване.  Еще   не   так   давно  Александр
Аполлодорович увлеченно обсуждал  с  Эрастом Петровичем балканский вопрос, а
потом, почти на полуслове, вдруг всхрапнул  и уронил голову на грудь. Теперь
голова  уютно покачивалась  в такт  стуку  вагонных  колес:  та-дам,  та-дам
(туда-сюда, туда-сюда); та-дам, та-дам (туда-сюда, туда-сюда).
     Лизанька  тихо  засмеялась  каким-то  своим  мыслям,  а когда  Фандорин
вопросительно посмотрел на нее, пояснила:
     -- Вы такой умный, все знаете. Вон папеньке и про Мидхат-пашу об®яснили
и про Абдул-Гамида. А я такая глупая, вы даже не представляете.
     -- Вы не  можете  быть  глупая,  --  с  глубоким  убеждением  прошептал
Фандорин.
     -- Я бы вам рассказала, да стыдно... А впрочем, расскажу. Мне почему-то
кажется, что вы не будете надо мной смеяться. То есть вместе со мной будете,
а без меня не будете. Правда?
     --  Правда! --  воскликнул Эраст Петрович, но  барон  шевельнул во  сне
бровями,  и молодой  человек снова перешел на  шепот. -- Я над  вами никогда
смеяться не буду.
     --  Смотрите же, обещали. Я после того вашего прихода представляла себе
всякое...  И  так у  меня  красиво  получалось.  Только жалостливо  очень  и
непременно с  трагическим  концом.  Это  из-за "Бедной Лизы". Лиза  и Эраст,
помните?  Мне всегда ужасно  это имя нравилось  --  Эраст. Представляю себе:
лежу я в гробу прекрасная и бледная, вся в окружении белых роз,  то утонула,
то от  чахотки умерла,  а вы рыдаете, и папенька с маменькой рыдают, и  Эмма
сморкается. Смешно, правда?
     -- Смешно, -- подтвердил Фандорин.
     -- Просто чудо, что  мы  так  на станции  встретились. Мы к  ma  tante1
погостить  ездили  и  должны  были   еще  вчера  вернуться,  но  папенька  в
министерстве по делам задержался и переменили билеты. Ну разве не чудо?
     -- Какое же это чудо? -- удивился Эраст Петрович. -- Это перст судьбы.
     Странное в окне было небо: все черное, а вдоль горизонта алая кайма. На
столе уныло белели забытые депеши.


        x x x
     Извозчик  вез  Фандорина  через всю  утреннюю  Москву от  Николаевского
вокзала в Хамовники. День был чист и радостен, а в ушах Эраста Петровича все
не умолкал прощальный возглас Лизаньки:
     -- Так вы непременно приезжайте сегодня! Обещаете?
     По времени все отлично складывалось.  Сейчас  в  эстернат, к миледи.  В
жандармское управление лучше заехать  потом -- потолковать с начальником,  а
если  удастся  у  леди  Эстер  выяснить что-то важное  --  так  и телеграмму
Лаврентию Аркадьевичу  послать. С другой стороны, за ночь могли из посольств
остальные   депеши  прийти...  Фандорин  достал  из  новенького  серебряного
портсигара папиросу, не очень ловко закурил.  Не поехать ли все-таки сначала
в жандармское? Но лошадка уже бежала по Остоженке, и поворачивать назад было
глупо. Итак: к  миледи, потом  в управление, потом  домой -- забрать вещи  и
переехать в приличную  гостиницу, потом переодеться, купить цветов и к шести
часам  на Малую  Никитскую,  к Эверт-Колокольцевым.  Эраст Петрович блаженно
улыбнулся и пропел: "Он был титулярный советник, она генеральская до-очь, он
робко в любви об®ясни-ился, она прогнала его про-очь".
     А  вот и знакомое  здание  с чугунными воротами,  и  служитель в  синем
мундире у полосатой будки.
     --  Где  мне найти  леди  Эстер? --  крикнул  Фандорин, наклонившись  с
сиденья. -- В эстернате или у себя?
     --  Об  это  время  обыкновенно  у  себя бывают,  -- браво отрапортовал
привратник, и коляска загромыхала дальше, в тихий переулок.
     У  двухэтажного  домика   дирекции  Фандорин   велел  извозчику  ждать,
предупредив, что ожидание может затянуться.
     Все  тот   же  надутый  швейцар,  которого  миледи  назвала  "Тимофэй",
бездельничал возле двери, только не грелся  на солнце, как  в прошлый раз, а
перебрался  в  тень,  ибо  июньское  светило  припекало  не  в пример  жарче
майского.
     Теперь  "Тимофэй"  повел  себя  совершенно  иначе,  проявив  недюжинный
психологический  талант,  --  снял  фуражку,  поклонился  и сладким  голосом
спросил,  как  доложить.  Что-то,  видно,  изменилось  во  внешности  Эраста
Петровича  за минувший месяц,  не  возбуждал он более у швейцарского племени
инстинкта хватать и не пущать.
     -- Не докладывай, сам пройду.
     "Тимофэй"  изогнулся  дугой  и  безропотно  распахнул  дверь, пропуская
посетителя  в обитую штофом  прихожую,  откуда по ярко  освещенному  солнцем
коридору Эраст Петрович дошел до знакомой бело-золотой двери. Она отворилась
ему навстречу, и некий долговязый суб®ект в такой же, как у "Тимофэя", синей
ливрее и таких же белых чулках, вопросительно уставился на пришедшего.
     --  Третьего отделения чиновник  Фандорин, по срочному  делу, -- строго
сказал  Эраст  Петрович,  однако   лошадиная   физиономия   лакея   осталась
непроницаемой, и пришлось пояснить по-английски:
     -- State police, inspector Fandorin, on urgent official business.
     Снова  ни  один  мускул  не  дрогнул на  каменном  лице,  однако  смысл
сказанного был  понят -- лакей  чопорно наклонил голову  и исчез за  дверью,
плотно прикрыв за собой створки.
     Через полминуты  они  снова распахнулись. На  пороге  стояла  сама леди
Эстер. Увидев старого знакомого, она радостно улыбнулась:
     -- О, это вы, мой мальчик. А  Эндрю сказал, какой-то важный господин из
тайной  полиции. Проходите-проходите.  Как поживаете?  Почему  у  вас  такой
усталый вид?
     --  Я  только  с  петербургского  поезда,  миледи,  --  стал  об®яснять
Фандорин,  проходя  в  кабинет. --  Прямо с  вокзала к  вам,  уж очень  дело
срочное.
     -- О  да, -- печально покивала баронесса,  усаживаясь в кресло и жестом
приглашая гостя сесть напротив. -- Вы, конечно,  хотите поговорить со мной о
милом  Джеральде  Каннингеме.  Это  какой-то   страшный  сон,  я  ничего  не
понимаю...  Эндрю, прими у  господина полицейского шляпу...  Это  мой давний
слуга, только что приехал из Англии. Славный Эндрю,  я по нему скучала. Иди,
Эндрю, иди, друг мой, ты пока не нужен.
     Костлявый  Эндрю, вовсе  не показавшийся Эрасту  Петровичу  славным,  с
поклоном  удалился,  и  Фандорин  заерзал  в  жестком  кресле,   устраиваясь
поудобнее -- разгов