л, затеяв самочинную операцию.
     Бледный  северный  вечер  едва   прорисовался  над  невским  простором.
Фандорин подумал, что светлая летняя ночь кстати -- все равно спать нынче не
придется.  А ведь  он и прошлую ночь, проведенную в поезде, глаз не сомкнул,
все волновался,  не упустит  ли  пакет...  Извозчик подгонял  рыжую кобылку,
честно отрабатывая обещанный рубль, и к месту прибыли быстро.
     Петербургский  эстернат, красивое желтое  здание, прежде принадлежавшее
корпусу инженеров, по размеру уступал московскому, но  зато утопал в зелени.
Райское местечко -- вокруг были сады, богатые дачи.
     -- Эх, что с детьми-то будет, -- вздохнул Фандорин.
     --  Ничего с ними не будет, -- неприязненно ответил  Иван Францевич. --
Миледи назначит другого директора, да и дело с концом.
     Флигель  эстерната   оказался  импозантным  екатерининским  особнячком,
выходившим  на уютную, тенистую  улицу. Эраст Петрович увидел  обугленный от
удара молнии вяз, тянувший мертвые сучья к освещенным окнам высокого второго
этажа. В доме было тихо.
     --  Отлично,  жандармы еще не прибыли, -- сказал шеф. -- Мы их не ждем,
нам главное  Каннингема не  спугнуть. Говорю  я, вы  помалкиваете. И  будьте
готовы к любым неожиданностям.
     Эраст  Петрович  сунул руку  под  фалду пиджака, ощутил  успокоительный
холод "герсталя". Сердце сжималось в груди -- но не от страха,  ибо с Иваном
Францевичем  бояться было  нечего,  а  от  нетерпения.  Сейчас,  сейчас  все
разрешится!
     Бриллинг  энергично  затряс медный колокольчик, и  раздалось заливистое
треньканье. Из раскрытого окна бельэтажа выглянула рыжая голова.
     -- Откройте,  Каннингем, -- громко сказал шеф. --  У меня к вам срочное
дело!
     -- Бриллинг, это вы? -- удивился англичанин. -- Что такое?
     -- Чрезвычайное происшествие в клубе. Я должен вас предупредить.
     -- Одна минута, и я спускаюсь вниз. У лакея сегодня выходной день. -- И
голова исчезла.
     -- Ага,  --  шепнул Фандорин. -- Нарочно лакея  спровадил.  Наверняка с
бумагами сидит!
     Бриллинг  нервно  постукивал костяшками пальцев по  двери --  Каннингем
что-то не спешил.
     -- А  он не удерет?  -- переполошился Эраст Петрович.  --  Через черный
ход, а? Может, я обегу дом и встану с той стороны?
     Но тут изнутри раздались шаги, и дверь открылась.
     На пороге стоял Каннингем в длинном халате с бранденбурами. Его колючие
зеленые глаза на  миг  задержались на лице  Фандорина, и  веки  едва заметно
дрогнули. Узнал!
     -- What's happening? -- настороженно спросил англичанин.
     -- Идемте в кабинет, -- ответил Бриллинг по-русски. -- Это очень важно.
     Каннингем секунду поколебался, потом жестом предложил следовать за ним.
     Поднявшись  по дубовой лестнице,  хозяин  и незваные  гости оказались в
богатой, но  явно  не праздной комнате. По стенам  сплошь тянулись  полки  с
книгами и какими-то папками, у окна, возле необ®ятного письменного стола  из
карельской  березы,  виднелась  стойка с  ящичками,  на  каждом  из  которых
красовался золотой ярлычок.
     Однако Эраста Петровича  заинтересовали отнюдь не  ящички (не  будет же
Каннингем хранить на виду секретные  документы), а бумаги, лежавшие на столе
и наскоро прикрытые свежим номером "Биржевых ведомостей".
     Иван  Францевич,  видимо, мыслил сходно -- он  пересек  кабинет и встал
подле  стола,  спиной к  раскрытому  окну  с  низким подоконником.  Вечерний
ветерок слегка поколыхивал тюлевую гардину.
     Отлично  поняв  маневр  шефа,  Фандорин  остался  возле  двери.  Теперь
Каннингему деваться было некуда.
     Кажется, англичанин заподозрил неладное.
     --  Вы странно  себя  ведете,  Бриллинг,  --  сказал он  на  правильном
русском. -- И почему здесь этот человек? Я его видел раньше, он полицейский.
     Иван Францевич смотрел на Каннингема исподлобья, держа руки в  карманах
широкого сюртука.
     --  Да,  он  полицейский.  А  через  минуту-другую  здесь  будет  много
полицейских, поэтому у меня нет времени на об®яснения.
     Правая рука шефа вынырнула из  кармана, Фандорин увидел  свой "смит энд
вессон", но не успел удивиться, потому  что тоже  выхватил револьвер  -- вот
оно, начинается!
     --  Don't...2!  --  вскинул руку  англичанин,  и в  тот  же  миг грянул
выстрел.
     Каннингема  кинуло навзничь. Остолбеневший Эраст Петрович увидел широко
раскрытые, еще живые зеленые глаза и аккуратную темную дырку посреди лба.
     -- Господи, шеф, зачем?!
     Он обернулся к окну. Прямо в лицо ему смотрело черное дуло.
     -- Его погубили вы,  -- каким-то ненатуральным тоном произнес Бриллинг.
-- Вы  слишком  хороший сыщик. И  поэтому, мой юный  друг, мне  придется вас
убить, о чем я искренне сожалею.



        Глава четырнадцатая, в которой повествование поворачивает совсем в иную сторону

     Бедный,  ничего  не  понимающий Эраст  Петрович сделал несколько  шагов
вперед.
     --  Стоять!  --  с  ожесточением гаркнул  шеф.  --  И  не  размахивайте
пистолетиком, он не заряжен. Хоть бы в  барабан заглянули! Нельзя быть таким
доверчивым, черт бы вас побрал! Верить можно только себе!
     Бриллинг  достал  из  левого  кармана  точно  такой  же  "герсталь",  а
дымящийся "смит энд вессон" бросил на пол, прямо под ноги Фандорину.
     -- Вот мой револьвер полностью заряжен,  в  чем вы сейчас убедитесь, --
лихорадочно  заговорил  Иван  Францевич,  с  каждым  словом  раздражаясь все
больше. -- Я вложу его в  руку  невезучего Каннингема,  и  получится, что вы
убили друг друга в перестрелке. Почетные  похороны  и прочувствованные  речи
вам гарантированы. Я ведь знаю, что для вас это важно. И не смотрите на меня
так, проклятый щенок!
     Фандорин с ужасом  понял,  что шеф совершенно невменяем, и, в отчаянной
попытке пробудить его внезапно помутившийся рассудок крикнул:
     -- Шеф, это же я, Фандорин! Иван Францевич! Господин статский советник!
     -- Действительный статский советник, -- криво улыбнулся Бриллинг. -- Вы
отстали от жизни,  Фандорин. Произведен высочайшим указом  от седьмого июня.
За  успешную  операцию  по   обезвреживанию   террористической   организации
"Азазель". Так что можете называть меня "ваше превосходительство".
     Темный силуэт Бриллинга на фоне окна был  словно  вырезан  ножницами  и
приклеен на  серую бумагу. Мертвые сучья вяза за  его спиной  расходились во
все стороны зловещей паутиной. В голове Фандорина мелькнуло: "Паук, ядовитый
паук, сплел паутину, а я попался".
     Лицо Бриллинга болезненно исказилось,  и Эраст Петрович понял, что  шеф
уже довел себя до нужного градуса ожесточения и сейчас выстрелит. Неизвестно
откуда  возникла стремительная  мысль, сразу  же  рассыпавшаяся на  вереницу
совсем коротеньких  мыслишек: "герсталь" снимают с предохранителя, без этого
не выстрелишь,предохранитель  тугой, это полсекунды или четверть секунды, не
успеть, никак не успеть...
     С истошным воплем, зажмурив глаза, Эраст Петрович ринулся вперед,  целя
шефу  головой  в  подбородок.  Их  разделяло  не более  пяти  шагов.  Щелчка
предохранителя Фандорин не слышал, а выстрел прогремел уже в потолок, потому
что оба -- и Бриллинг, и  Эраст Петрович, перелетев через низкий подоконник,
ухнули в окно.
     Фандорин с размаху ударился грудью  о ствол сухого вяза и, ломая ветки,
обдирая лицо, загрохотал  вниз. От гулкого удара о землю захотелось потерять
сознание, но горячий инстинкт  жизни не позволил. Эраст Петрович приподнялся
на четвереньки, безумно озираясь.
     Шефа нигде  не было. Зато у стены валялся маленький  черный "герсталь".
Фандорин прямо  с  четверенек  прыгнул на него кошкой,  вцепился  и завертел
головой во все стороны.
     Но Бриллинг исчез.
     Посмотреть  вверх  Эраст  Петрович  догадался,  лишь  услышав  натужное
хрипение.
     Иван  Францевич нелепо, неестественно  завис над землей. Его начищенные
штиблеты  подергивались  чуть выше головы  Фандорина.  Из-под  владимирского
креста, оттуда, где  на  крахмальной  рубашке расползалось  багровое  пятно,
высовывался  острый, обломанный  сук, насквозь  проткнувший  новоиспеченного
генерала. Ужасней всего было то, что взгляд светлых глаз был устремлен прямо
на Фандорина.
     -- Гадость..., -- отчетливо произнес шеф, морщась  не то от боли, не то
от  брезгливости. -- Гадость... -- И сиплым, неузнаваемым  голосом выдохнул.
-- А-за-зель...
     У Фандорина по телу пробежала ледяная волна, а Бриллинг  похрипел еще с
полминуты и затих.
     Словно  дождавшись этого момента, из-за угла зацокали копыта, заклацали
колеса. Это прикатили пролетки с жандармами.


        x x x
     Генерал-ад®ютант   Лаврентий  Аркадьевич  Мизинов,  начальник  Третьего
отделения и  шеф корпуса жандармов,  потер  покрасневшие от усталости глаза.
Золотые аксельбанты на парадном мундире глухо  звякнули.  За минувшие  сутки
времени  переодеться  не было, а  уж  поспать --  тем более.  Вчера  вечером
нарочный  выдернул Лаврентия  Аркадьевича  с  бала  по случаю тезоименитства
великого князя Сергея Александровича. И началось...
     Генерал  с  неприязнью  взглянул  на мальчишку,  который  сидел  сбоку,
вз®ерошив волосы  и уткнувшись  расцарапанным носом в  бумаги. Две  ночи  не
спал,  а  свеж, как ярославский огурчик. И ведет  себя так,  будто всю жизнь
просидел в высоких кабинетах. Ладно,  пусть  колдует. Но каков Бриллинг! Это
просто в голове не укладывается!
     --  Что,  Фандорин,  долго  еще?  Или  вас  опять  какая-нибудь  "идея"
отвлекла? -- строго  спросил генерал, чувствуя,  что после  бессонной ночи и
утомительного дня у него самого больше никаких идей появиться уже не может.
     -- Щас, ваше высокопревосходительство,  щас, -- пробормотал  молокосос.
--  Еще пять  записей осталось.  Я ведь предупреждал, что список  может быть
зашифрован. Видите, какой шифр хитрый, половину букв  не разгадали, а я тоже
всех, кто  там  был, не помню... Ага, это у нас почт-директор из  Дании, вот
это  кто.  Так, а тут что?  Первая буква  не расшифрована -- крестик, вторая
тоже  крестик, третья и  четвертая -- два  m, потом опять крестик, потом  n,
потом d под вопросом, и последние две пропущены. Получается ++MM+ND(?)++.
     -- Чушь какая-то, -- вздохнул Лаврентий Аркадьевич. -- А Бриллинг в два
счета  догадался  бы.  Так  вы  уверены,  что  это  был не  приступ безумия?
Невозможно представить, чтобы...
     -- Совершенно  уверен, ваше высокопревосходительство, --  уже в который
раз сказал Эраст Петрович. -- И я явственно слышал, как он сказал "Азазель".
Стоп! Вспомнил! У Бежецкой  в списке был какой-то commander.  Надо полагать,
это он.
     -- Commander -- это чин в британском  и американском флотах, -- пояснил
генерал.  --  Соответствует нашему капитану  второго  ранга.  -- Он  сердито
прошелся по комнате. -- Азазель, Азазель,  что еще за Азазель такой на  нашу
голову! Ведь  получается, что мы ничегошеньки про него не знаем! Московскому
расследованию  Бриллинга грош цена!  Поди, все  вздор, фикция,  враки  --  и
террористы,  и покушение на цесаревича!  Убирал концы, получается?  Подсунул
нам  каких-то  мертвецов!   Или   вправду   кого-то  из  дурачков-нигилистов
подставил?  С  него станется  -- это был  очень, очень  способный человек...
Проклятье, но где же результаты обыска? Уже сутки копаются!
     Дверь тихонечко приоткрылась, в щель сунулась постная, тощая физиономия
в золотых очках.
     -- Ваше высокопревосходительство, ротмистр Белозеров.
     -- Ну наконец-то! Легок на помине! Пусть войдет.
     В кабинет, устало щурясь, вошел немолодой  жандармский офицер, которого
Эраст Петрович накануне уже видел в доме Каннингема.
     -- Есть, ваше высокопревосходительство, нашли, --  негромко доложил он.
-- Весь дом и сад поделили на квадраты, все перерыли, все прочесали -- ноль.
Тогда агент Эйлензон,  отменного нюха сыщик, догадался в  подвале  эстерната
стеночки простукать.  И что вы  думаете, Лаврентий  Аркадьевич? Обнаружилась
потайная ниша, вроде фотографической лаборатории, а в ней двадцать ящиков, в
каждом примерно  по двести карточек. Шифр странный, вроде иероглифов, совсем
не  такой,  как был в  письме. Я распорядился, чтобы  ящики перевезли  сюда.
Поднял весь шифровальный отдел, сейчас приступят к работе.
     -- Молодцом, Белозеров, молодцом, -- похвалил подобревший генерал. -- А
этого,  с нюхом,  представьте  к награде. Ну-с,  наведаемся  в шифровальный.
Пойдемте,  Фандорин, вам ведь тоже любопытно.  Потом закончите, теперь  не к
спеху.
     Поднялись  на  два  этажа,  быстро  зашагали  по бесконечному коридору.
Свернули за угол. Навстречу бежал чиновник, махал руками.
     -- Беда, ваше высокопревосходительство, беда! Чернила бледнеют прямо на
глазах, не поймем в чем дело!
     Мизинов  затрусил  вперед,  что совсем  не  шло к его  грузной  фигуре;
золотая  канитель  на  эполетах  колыхалась  наподобие  крылышков  мотылька.
Белозеров  и Фандорин  непочтительно  обогнали высокое начальство  и первыми
ворвались в высокие белые двери.
     В большой комнате, сплошь  занятой столами,  царил переполох. С десяток
чиновников   метались  над  грудами  аккуратных  белых  карточек,   стопками
разложенных по столам. Эраст Петрович схватил  одну,  увидел едва различимые
письмена, похожие на китайские  иероглифы. Прямо у  него на глазах иероглифы
исчезли, и карточка стала совершенно чистой.
     --   Что  за  чертовщина!   --  воскликнул  запыхавшийся   генерал.  --
Какие-нибудь симпатические чернила?
     --  Боюсь, ваше высокопревосходительство, все гораздо  хуже,  -- сказал
господин профессорского  вида, разглядывая карточку на свет. -- Ротмистр, вы
говорили, что картотека хранилась в некоем подобии фотографического чулана?
     -- Так точно, -- почтительно подтвердил Белозеров.
     -- А не припомните, какое там было освещение? Не красный фонарь?
     -- Совершенно верно, именно красный электрический фонарь.
     --  Я так и  думал.  Увы,  Лаврентий Аркадьевич,  картотека  утеряна  и
восстановлению не поддается.
     --  Как так?! --  закипятился генерал. --  Нет уж,  господин коллежский
советник, вы что-нибудь придумайте. Вы мастер своего дела, вы светило...
     -- Но не  волшебник, ваше высокопревосходительство.  Очевидно, карточки
обработаны  специальным раствором  и  работать  с  ними возможно  только при
красном  освещении.  Теперь  слой, на  котором нанесены письмена,  засвечен.
Ловко, ничего не скажешь. Я с таким сталкиваюсь впервые.
     Генерал  сдвинул мохнатые брови и  угрожающе засопел. В  комнате  стало
тихо -- надвигалась буря. Однако гром так и не грянул.
     -- Идемте, Фандорин,  --  упавшим  голосом произнес начальник  Третьего
отделения. -- Вам надо закончить работу.
     Две последние записи  в шифровке разгадать так и не удалось -- это были
сведения,  поступившие в  последний  день, тридцатого  июня, и  Фандорин  их
опознать не смог. Настало время подводить итоги.
     Прохаживаясь по кабинету, усталый генерал Мизинов рассуждал вслух.
     -- Итак,  соберем то  немногое,  чем  мы располагаем. Существует  некая
интернациональная  организация  с  условным  названием  "Азазель".  Судя  по
количеству карточек,  прочесть  которые  мы  уже никогда не  сможем,  в  ней
состоит 3854 члена. О  сорока семи  из них, точнее о сорока пяти,  поскольку
две  записи  не  расшифрованы, мы  кое-что  знаем.  Однако немногое  -- лишь
национальную принадлежность и занимаемое положение. Ни  имени,  ни возраста,
ни адреса...  Что  нам  известно  еще?  Имена двух  покойных  азазельцев  --
Каннингема и Бриллинга. Кроме того,  в Англии есть Амалия Бежецкая. Если ваш
Зуров ее  не убил, если  она по-прежнему в Англии  и если ее, действительно,
зовут именно так... "Азазель" действует агрессивно, не останавливается перед
убийствами, тут явно есть некая глобальная цель. Но  какая?  Это  не масоны,
потому  что я сам член  масонской  ложи,  и  не  из  рядовых.  Хм... Учтите,
Фандорин, вы этого не слышали.
     Эраст Петрович смиренно потупился.
     --  Это  не социалистический Интернационал,  -- продолжил  Мизинов,  --
потому  что  у господ коммунистов на такие  дела кишка тонка.  Да и  не  мог
Бриллинг  быть  революционером --  это исключено.  Чем бы он  там втайне  ни
занимался,  но  нигилистов  мой  дорогой  помощник  ловил  всерьез и  весьма
успешно.  Что же тогда  "Азазелю" нужно? Ведь  это самое главное!  И никаких
зацепок.   Каннингем  мертв.  Бриллинг  мертв.   Николай   Круг  --  простой
исполнитель, пешка. Негодяй Пыжов мертв. Все концы обрублены... -- Лаврентий
Аркадьевич возмущенно развел руками. -- Нет, я решительно ничего не понимаю!
Я  знал Бриллинга более десяти лет. Я  сам вывел его  в люди! Сам нашел его!
Посудите  сами,  Фандорин.  В  бытность  харьковским  генерал-губернатором я
проводил всевозможные конкурсы среди гимназистов и студентов, чтобы поощрить
в   молодом  поколении  патриотические  чувства  и  стремление   к  полезным
преобразованиям.  Мне  представили  тощего,  нескладного  юношу,  гимназиста
выпускного класса,  который написал  очень дельное и страстное сочинение  на
тему "Будущее России". Поверьте мне, по  духу и  биографии это был настоящий
Ломоносов  --  без  роду и племени, круглый сирота, выучился на медяки, сдал
экзамены  сразу в седьмой класс гимназии.  Чистый самородок! Я взял  над ним
шефство, назначил стипендию, определил в Петербургский  университет, а потом
принял к себе на службу и ни разу об этом не пожалел. Это был лучший из моих
помощников, мое доверенное лицо! Он сделал блестящую карьеру, перед ним были
открыты все дороги! Какой яркий,  парадоксальный  ум,  какая инициативность,
какая исполнительность!  Господи, да я  собирался дочь  за него  выдать!  --
Генерал схватился рукой за лоб.
     Эраст Петрович, уважая чувства высокого  начальства, выдержал тактичную
паузу и кашлянул.
     -- Ваше  высокопревосходительство, я тут  подумал...  Зацепок, конечно,
немного, но все-таки кое-что есть.
     Генерал тряхнул головой,  словно прогоняя ненужные  воспоминания, и сел
за стол.
     --  Слушаю. Говорите, Фандорин, говорите. Никто  лучше вас не знает эту
историю.
     --  Я, собственно, вот о  чем... -- Эраст  Петрович смотрел  в  список,
подчеркивая что-то карандашом.  -- Тут сорок  четыре человека -- двоих мы не
разгадали, а действительный статский  советник,  то есть Иван Францевич, уже
не в счет. Из них  по меньшей  мере восьмерых  не  так  трудно вычислить. Ну
подумайте  сами,  ваше высокопревосходительство. Сколько начальников  охраны
может  быть у бразильского императора? Или номер 47F -- бельгийский директор
департамента, отправлено 11 июня, получено 15-го. Установить, кто это, будет
легко. Это уже  двое. Третий: номер 549F -- вице-адмирал французского флота,
отправлено 15 июня, получено 17-го. Четвертый: номер 1007F -- новоиспеченный
английский баронет, отправлено 9 июня,  получено 10-го. Пятый: номер 694F --
португальский министр, отправлено 29 мая, получено 7 июня.
     -- Это мимо, -- перебил генерал, слушавший с чрезвычайным вниманием. --
В Португалии в мае сменилось правительство, так что все министры в  кабинете
новые.
     -- Да? --  расстроился Эраст Петрович. --  Ну хорошо, значит, получится
не  восемь,  а семь.  Тогда  пятым  американец:  номер  852F --  заместитель
председателя  сенатского  комитета,  отправлено 10 июня, получено 28-го, как
раз  при  мне.  Шестой:  номер   1042F,   Турция,  личный  секретарь  принца
Абдул-Гамида, отправлено 1 июня, поступило 20-го.
     Это сообщение особенно заинтересовало Лаврентия Аркадьевича.
     -- В самом деле? О, это  очень важно. И прямо 1 июня? Так-так. 30 мая в
Турции произошел переворот,  султана Абдул-Азиза  свергли, и новый правитель
Мидхат-паша возвел на  престол Мурада V.  А на следующий же день  назначил к
Абдул-Гамиду,  младшему  брату  Мурада,  нового  секретаря?  Скажите,  какая
спешность!  Это  крайне важное известие. Уж не строит  ли Мидхат-паша планов
избавиться и от Мурада, а на трон  посади