ся около 10 минут, после чего махараджа показывается из чаши и
падает  ниц перед изображением божества - покровителя траванкорских  князей.
Верховный жрец возлагает  корону Траванкора  на  голову раджи, который после
этого,  как прошедший через  золотую  корову, становится  священной  особой.
Предыдущая  церемония взвешивания золота  имеет  предварительный  характер и
дает  лишь  возможность махарадже  совершить  более важную и  более  дорогую
церемонию прохождения через золотую  корову.  Стоимость обеих очень  высока,
так   как  помимо  золота   огромный  расход  вызывает  угощение  несметного
количества брахманов, стекающихся на  праздник  в столицу Тривандрум. Однако
траванкорские раджи с незапамятных времен регулярно соблюдают эти церемонии,
ибо упущение  таковых явилось  бы в глазах народа тяжким нарушением  древних
традиций этой страны, являющейся оплотом индусского суеверия".
     Если  бы  вторичное  рождение  было  доступно исключительно для  людей,
имеющих возможность соорудить колоссальную корову из чистого золота, то само
собой разумеется, что шансы возрождения для человеческого  рода вообще  были
бы  совершенно ничтожны и  только богатые  люди  могли бы попасть  через эту
единственную  щель  в  царство  благодати.  К  счастью,  однако, возможность
использования  настоящей коровы вместо  золотой  раздвигает рамки применения
обряда  вторичного  рождения  и открывает  таким  образом людям небогатым  и
простого  звания  врата рая,  которые  иначе оказались  бы  для них  наглухо
закрытыми.  Можно  даже  предположить  с  некоторой  долей  вероятности, что
первоначальной формой церемонии было именно  рождение  от живой коровы и что
замена подлинного животного золотым изображением была не  более  как уступка
тщеславию раджей и других особ высокого  ранга,  которые считали недостойным
для  себя родиться подобно простым смертным, от обыкновенной коровы.  Но как
бы то ни было, несомненно то,  что в некоторых местах  Индии настоящая живая
корова служит орудием  вторичного  рождения. Например, в гималайских округах
северо-западных провинций практикуется церемония повторного рождения изо рта
коровы  (gomukhaprasava) в  тех  случаях, когда гороскоп,  составленный  при
рождении ребенка, предсказывает, что  он совершит преступление или что с ним
случится беда. Ребенка обертывают алой тканью, привязывают к новому решету и
проносят под коровой, сперва между ее задними,  потом между передними ногами
ко рту и затем  в обратном  направлении, символизируя  этим новое  рождение.
Обряд  сопровождается молитвами,  окроплением и  т.  п.,  и отец  обнюхивает
своего  сына,  как корова  -  теленка". На этом примере мы видим, что  в тех
случаях, когда нельзя проделать полную симуляцию рождения - провести ребенка
через тело живой коровы, люди ограничиваются возможным и пропускают его взад
и вперед  между коровьими ногами. Ребенок уподобляется здесь теленку, а отец
играет роль его матери  - коровы, обнюхивая свое дитя, как корова обнюхивает
своего теленка. Подобным же образом в  Южной Индии принято, что если человек
изгнан  из касты  по какой-нибудь  серьезной причине, то он может быть вновь
принят в касту после того, как пройдет несколько раз под брюхом коровы. Хотя
автор,  сообщающий  об этом обычае, не  изображает его  как обряд повторного
рождения, но  мы можем, на основании предыдущих  примеров, подходить к  нему
именно с такой  точки зрения. Дальнейшее  упрощение первоначальной церемонии
представляет  собой другой обычай, состоящий в том,  что хилого  от рождения
ребенка  кладут  в  корзину  возле хорошей дойной  коровы  с теленком, чтобы
корова  лизнула  ребенка,  "отчего  последний излечится  от  своих природных
недостатков".
     Если обряд  рождения от коровы мог  таким образом  выродиться  в  столь
упрощенную форму, смысл  которой  может быть понят  лишь благодаря тому, что
обряд сохранился  в его полном виде, то  нет ничего невероятного  в том, что
церемония рождения от козы  со всеми деталями, какие мы встречаем у акикуйю,
могла превратиться в  весьма  упрощенный обычай  надевать шкуру животного на
руки человека,  возрождающегося к  новой жизни. В  полном согласии  с  такой
гипотезой мы  видим, что этот последний обычай соблюдается постоянно в целом
ряде случаев у тех же самых акикуйю, которые по поводу торжественных событий
прибегают  к церемонии  вторичного  рождения в  ее  наиболее  полной  форме.
Естественно  предположить,  что в обыденной житейской сутолоке,  не терпящей
утомительно-длинных ритуалов,  народ сократил это  всесильное, разработанное
до мелочей средство вторичного рождения, превратив его  в простое  и удобное
орудие, которое  в заурядных  случаях можно  легко и без  всякой  проволочки
применить.

     Заключение.
     Итак, возвращаясь к  тому, с чего  мы начали, я полагаю, что предание о
том, как Иаков обманул своего отца Исаака, содержит в себе пережиток древней
церемонии  вторичного   рождения  от  козы,  церемонии,  соблюдение  которой
считалось  необходимым или  желательным  в тех случаях,  когда  младший  сын
приобретал право первородства в ущерб старшему живому брату;  совершенно так
же в Индии человек имитирует  вторичное рождение  от коровы, когда он  хочет
вступить в высшую касту или  быть восстановленным в прежней касте, откуда он
был исключен по несчастной случайности или за дурное поведение. Но у евреев,
как и у акикуйю, странная церемония со временем, вероятно, свелась к гораздо
более простому обряду: достаточно  было человеку убить  козу и нарядиться  в
куски ее шкуры, чтобы он почитался  вновь рожденным в образе козы. В этой-то
выродившейся форме, если только моя гипотеза достаточно обоснована, дошел до
нас древний обряд в освещении библейского автора.

     Глава 4.
        ИАКОВ В ВЕФИЛЕ.
     Сновидение Иакова.
     Предательство, совершенное  Иаковом по отношению к Исаву,  в том  виде,
как  оно описано в библейском  рассказе, естественно, привело  к  отчуждению
между  братьями. Горечь нестерпимой обиды  и страстная натура  Исава толкали
его на путь мщения хитрому младшему брату, похитившему его наследство. Боясь
за  свою жизнь, Иаков решил бежать.  Мать его, соучастница обмана, разделяла
его страх и старалась придумать для него временное убежище, пока не уляжется
гнев  горячего,  но  великодушного  и  незлопамятного  брата.  Она  надумала
отослать  Иакова  к  своему брату  Лавану в Харран.  Ей  вспомнилась далекая
родина по ту  сторону великой  реки, где она некогда была молода и красива и
откуда ушла, чтобы  стать  женой Исаака,  и картины  прошлого,  быть  может,
тронули  ее несколько черствую  и  прозаическую душу.  Живо представился  ей
золотистый вечер,  когда она ехала  на  верблюде  и  встретила одинокого,  в
раздумье шагающего по полю путника, который  стал ее мужем. Теперь он уже не
прежний отважный юноша, а прикованный к кровати слепой, слабоумный старик. И
она,  в прошлый вечер заглянув  в колодец,  увидела в воде  свое морщинистое
лицо  и седеющие волосы  - призрак или тень прежней  Ревекки. Как  незаметно
проходит  время!  Было бы  немалым  утешением для нее,  если бы  любимый сын
привел с родины молодую красавицу жену, в  которой бы  она увидела отражение
собственной утерянной  молодости.  Таковы, надо полагать, были  мысли нежной
матери, когда она расставалась с  сыном, хотя, если верить  автору  Яхвиста,
она не сказала ему ни слова об этом.
     Итак,  Иаков ушел.  От  Вирсавии,  преддверия  пустыни  на крайнем  юге
Ханаана, он отправился  на  север. Пройдя через суровую гористую  Иудею,  он
продолжал свой  путь  по трудной  пешеходной  тропе,  держась  все  того  же
северного  направления.  Усталый,  с  израненными ногами, он  шел до вечера.
Когда его обступила темнота, он решил переночевать. Место  было безотрадное.
Дорога все  время шла в  гору, и Иаков стоял  теперь на  высоте около 3 тыс.
футов над  уровнем моря. Дул  холодный,  пронизывающий  ветер.  Вокруг него,
насколько  позволяли  различать сгустившиеся  тени, расстилалась  каменистая
пустыня; там  и сям  громоздились серые  скалы; несколько поодаль  виднелись
неясные очертания  вздымающейся  к небу горы,  склоны которой образовали ряд
каменных террас. То был  угрюмый ландшафт, и путник неохотно останавливал на
нем свой глаз. Он лег в середине круга из больших камней, положив  голову на
один из них, и заснул. И привиделся ему сон. Ему приснилось, будто  он видит
лестницу,  стоящую на  земле и упирающуюся в  небо,  по которой вверх и вниз
ходят ангелы. И бог  подошел к нему  и обещал отдать всю эту землю ему и его
потомству. Иаков проснулся в ужасе и воскликнул: "Как страшно сие место! это
не  иное что,  как  дом  божий,  это врата  небесные".  Дрожа от страха,  он
пролежал до рассвета, пока солнце не осветило печальный пейзаж; и глазам его
снова представилась та же непривлекательная каменистая пустыня и те же серые
скалы,  которые он  видел  вчера  вечером. Тогда  он поднялся,  взял камень,
служивший ему изголовьем, и поставил его столбом, а потом полил его верхушку
маслом, назвав это место  Бет-Эль (Вефиль), то есть  дом  божий. Хотя  страх
ночного сновидения  еще  не покинул его, но надо полагать, что он с того дня
бодрее продолжал свое путешествие, памятуя данное ему  богом обещание. Да  и
сама окружающая его природа вскоре  приняла более приветливый и веселый вид,
в соответствии с новыми  надеждами, расцветшими в  его  душе.  Унылые высоты
области Вениаминова колена  остались позади него, и он вступил в плодородную
долину удела Эфраима. Несколько часов подряд дорога спускалась  в живописную
долину, окаймленную холмами, террасообразные склоны которых до самой вершины
поросли  фиговыми  и  оливковыми  деревьями,  а  белые  скалы  были  покрыты
папоротниками  и  пестрели красными  и  белыми  цветами  цикламена и  дикого
шафрана. В ветвях дятлы, сойки и маленькие совы хохотали, стучали и ухали на
разные лады. И Иаков с облегченным  сердцем  ускорил свой шаг, направляясь в
далекую страну.

     Явление бога во сне.
     Как  справедливо  указывали  критики,  предание   о  сновидении  Иакова
рассказано, вероятно, для того, чтобы об®яснить, почему Вефиль пользовался с
незапамятных времен славой  святого места, которое  почиталось, по-видимому,
коренными жителями Ханаана задолго  до покорения  этой земли евреями. Вера в
то, что боги являются человеку в сновидениях и об®являют ему свою волю, была
широко   распространена   в   древности.   Естественно  поэтому,   что  люди
устремлялись в  храмы и другие священные места, где они ложились ночью спать
в надежде увидеть во сне  богов и вступить с ними в беседу, исходя, конечно,
из того предположения, что божество или обоготворенный дух умершего человека
скорее  всего  может  появиться  в месте его культа.  Например,  в  Оропе, в
Аттике,  находилось   святилище   мифического   прорицателя  Амфиарая,   где
вопрошающие приносили баранов в жертву ему и другим божествам, имена которых
значились на алтаре. После жертвоприношения они клали на землю шкуру убитого
барана и  спали на ней, ожидая откровения во сне. К этому оракулу обращались
больные,  искавшие  исцеления,  и  если  они  его  здесь   находили,  то   в
благодарность бросали в  священный источник золотые и серебряные  монеты. По
описанию  Ливия,  древний  храм  Амфиарая  был  живописно  расположен  среди
родников и ручьев,  что  подтверждается современными раскопками.  Место  это
представляет  небольшую  и  неглубокую долину,  окруженную  низкими холмами,
кое-где поросшими сосной. На  дне долины течет ручей в берегах,  окаймленных
чинарами и олеандрами, и на расстоянии одной мили  отсюда изливается в море.
Вдали  виднеются  высокие  голубые  горы Эвбеи.  Группы деревьев  и  кустов,
разбросанные  по склонам долины, трели соловьев, зеленые  лужайки, тишина  и
спокойствие этого уединенного и залитого солнцем места - все  способствовало
тому, чтобы сделать долину убежищем, куда стекались толпами немощные просить
помощи у бога-исцелителя. Местность настолько защищена  со всех  сторон, что
даже в майское утро  палящие лучи греческого солнца, сияющего в  безоблачном
небе, для жителя севера могут показаться здесь, при полном отсутствии ветра,
почти нестерпимыми. Но  греку, надо думать, такая  жара была приятна. Оракул
был открыт, по-видимому,  только летом, и жрец обязан  был присутствовать  в
храме  не  менее  десяти  дней в  месяц, начиная с конца  зимы  до окончания
полевых работ, которое совпадало  с  заходом созвездия Плеяд  в ноябре, и  в
течение  этих  летних  месяцев он  не  мог отлучиться  больше чем на три дня
подряд. Каждый  больной,  искавший совета  у  бога,  должен был прежде всего
внести  в  казну  храма плату в  размере не  менее  9  оболов (около  одного
шиллинга) полноценным  серебром в присутствии хранителя храмового имущества,
который  затем вносил  в публичный  список  имя уплатившего  и название  его
города. Если жрец присутствовал в храме, то он обязан был читать молитвы над
жертвенным  животным  и  класть его мясо на алтарь;  в  отсутствие  же жреца
посетитель мог сам совершить эти действия.
     Шкура  и одна нога убитого  животного составляли  вознаграждение жреца.
Всякому  человеку,  выполнившему эти  условия, давалось  разрешение спать  в
святилище, чтобы  получить во  сне предсказание  оракула. Мужчины  и женщины
спали  в  разных отделениях  - первые  к  востоку от  алтаря,  а последние к
западу.
     Подобный  дортуар  для больных посетителей,  приходивших  за помощью  к
"благому исцелителю", существовал и в великом храме Асклепия (Эскулапа) близ
Эпидавра.  Руины  этого обширного  храма,  обнаруженные во  время  раскопок,
производят  впечатление одного  из  самых удивительных памятников  греческой
цивилизации. Они расположены в прекрасной долине. Весной гладкая поверхность
долины представляет собой сплошную ниву, перемежающуюся деревьями и кустами.
Ландшафт поражает  торжественной  тишиной, а отдаленность от городов создает
приятное  чувство  уединения.  Дикая, романтическая,  заросшая густым  лесом
лощина ведет вниз  к развалинам  древнего Эпидавра, живописно расположенного
на скалистом  мысу, вдающемся в море. Страждующие пилигримы, спавшие в храме
Асклепия  и  излечившиеся от  своих  недугов благодаря явившимся им  во  сне
откровениям, составляли записи о своем выздоровлении на  памятных  дощечках,
которые  вывешивались  в  святом  месте   как  красноречивое   свидетельство
исцеляющей  способности могущественного бога и  спасительной  силы веры тех,
кто уповал  на него. Священные окрестности храма  в древности всюду пестрели
такими табличками, и некоторые из них найдены были в новейшее время. Надписи
проливают  свет на  эти учреждения, напоминающие  до некоторой  степени наши
современные больницы.
     Так, например, мы читаем, что некий  человек, страдавший параличом всех
пальцев, кроме одного, пришел за помощью к богу. Но, увидев в храме таблички
с надписями  о случаях чудесного исцеления, он не поверил. Однако же  он лег
спать в  дортуаре,  и  ему приснился сон, будто  он играет  в кости в стенах
храма и в тот момент, когда он собрался бросить кость, является бог, хватает
его за руку и  растягивает ему пальцы один  за другим, после чего спрашивает
его,  продолжает  ли он еще не  верить надписям на храмовых  дощечках. "Нет,
теперь я верю", - отвечает человек. Но бог об®явил ему:
     "За то, что ты раньше не  верил, твое имя отныне будет  Неверующий". На
следующее утро  человек  ушел  домой  исцеленный.  Другой случай:  Амврозия,
женщина знатного рода из  Афин, была  слепа  на  один  глаз и явилась в храм
просить бога об избавлении  от недуга. Бродя вокруг храма и читая надписи на
табличках,  она   смеялась  по  поводу   некоторых  совершенно   невероятных
сообщений.  "Как это может быть,  -  сказала она, - чтобы хромой или  слепой
человек   исцелился   только  потому,  что  ему  приснился   сон?"  В  таком
скептическом  настроении  она  улеглась  спать  в дортуаре  и во  сне  имела
видение. Ей приснилось, что  бог подошел к ней и обещал возвратить зрение ее
слепому  глазу, если  она  пожертвует храму  слиток серебра в  память об  ее
дерзостном неверии. В исполнение  своего милостивого обещания бог раскрыл ее
больной  глаз  и  влил в него целительный бальзам. На следующий день женщина
оставила  храм с прозревшим глазом. В другой раз  некто Пандар  из  Фессалии
пришел в храм, чтобы избавиться  от каких-то красных букв, выжженных на  его
лбу.  Во сне к нему явился бог,  повязал ему лоб шарфом и велел ему  снять с
себя шарф и оставить его в храме, когда  он будет уходить из дортуара. Утром
Пандар встал и, сняв шарф с головы, увидел, что позорные знаки перешли с его
лба  на  шарф.  Он оставил  шарф в храме и  отправился  домой. По дороге  он
остановился в Афинах и послал  своего слугу Эхедора в Эпидавр с деньгами для
передачи храму  в виде  благодарственного  приношения. Но у Эхедора лоб  был
также заклеймен позорными знаками, и когда он пришел в святилище, то в казну
бога  денег не  передал, а удержал  их при  себе  и  лег  спать  в дортуаре,
надеясь, подобно своему хозяину, освободиться от ненавистного клейма. Во сне
к нему пришел бог  и спросил,  не принес ли он с собой  денег от Пандара для
пожертвования храму. На этот вопрос  Эхедор ответил,  что никаких  денег  от
Пандара не получил, но обещал  со своей стороны, что если бог  снимет с него
пятно,  то он  нарисует  свой портрет  и принесет  его  в дар святилищу. Бог
приказал  ему взять  шарф Пандара и  повязать им свой  лоб, а  потом,  перед
уходом  из  общей  спальни, снять с себя шарф,  вымыть  лицо в  источнике  и
посмотреть  на себя в воду. Дождавшись рассвета, плут поспешил  из дортуара,
развязал шарф  и  стал его  пристально разглядывать, надеясь увидеть на  нем
отпечатавшееся клеймо, но ничего не нашел. Тогда он подошел  к источнику  и,
посмотрев в воду на свое лицо, увидел  на лбу красные буквы Пандара вдобавок
к своим собственным.
     На диком  скалистом  берегу  Лаконии, где великая горная  цепь  Тайгета
спускается к морю голыми утесами, находилось другое святилище оракула; здесь
богиня открывала смертным во сне  судьбу их  заветных  желаний. Существовали
различные  мнения  о  том, кто  была эта  богиня.  Греческий  путешественник
Павсаний, посетивший это место,  принимал ее  за морскую богиню  Ино,  но он
сознается,  что  не  мог  видеть в  храме  ее  изображение  из-за  множества
покрывавших   его  венков,   приносимых,  вероятно,  богомольцами   в   знак
благодарности  за сделанные  им  во  сне  откровения.  Близость  моря  с его
спокойным,  убаюкивающим прибоем могла внушить представление  об  Ино как  о
богине - покровительнице этого святилища.  Другие, однако  же, полагали, что
то была Пасифая в ее значении богини луны; отправляясь с наступлением ночи в
священный дортуар,  они  могли  в  подтверждение такого мнения  указывать на
серебряный диск в небе и его  мерцающее отображение  в  воде. Так или иначе,
высшие  должностные  лица  Спарты  посещали это  уединенное место в  надежде
получить здесь во сне совет  божества. Говорят, что в  один  из  решительных
моментов в истории Спарты кому-то из них здесь приснился зловещий сон.
     В Италии, как и в  Греции, были свои святилища оракулов, где удрученные
смертные искали во  сне совета  и утешения  богов или  обоготворенных людей.
Так,  прорицатель Калхас  был почитаем  в Дриуме, в Апулии, и обращавшиеся к
его  помощи  люди  приносили  в  жертву  черного  барана  и спали  на  шкуре
животного. Другим древним и почитаемым в Италии оракулом был оракул Фавна, и
обращение  к  нему  происходило аналогичным образом:  вопрошающий  закалывал
овцу, расстилал  на земле ее  шкуру и  ложился на  ней спать,  чтобы во  сне
получить ответ. Если верно, что оракул, как есть основание думать, находился
в священной  роще близ водопада в Тибуре, то  мрачные  тени  деревьев  и шум
падающей воды могли внушить  пилигриму чувство религ