о в  это  время  было
написано его стихотворение "Эльдорадо". Этой теме он отдал дань и в прозе. 8
марта По послал своему литературному агенту Дайкинку рассказ "Фон Кемплен  и
его открытие" в надежде, что тот сможет куда-нибудь пристроить  новую  вещь,
которая, пишет он, была задумана как заметка-розыгрыш для бостонской  газеты
"Флэг оф ауэр юнион". Однако потом По решил, что поместить рассказ  в  таком
малопримечательном листке - это все равно что "выбросить его в корзину".
     Рассказ-заметка повествует о некоем американском химике, фон Кемпелене,
якобы арестованном в Бремене по подозрению в подделке денег. В его  квартире
находят сундук с золотом, добытым, как выясняется, с помощью алхимии:  "Есть
достаточные основания утверждать лишь одно - чистое золото можно получить, и
очень легко, из свинца в соединении с другими веществами - но с какими  и  в
каких пропорциях, остается загадкой". Об этом рассказе По писал Дайкинку:
     "Я совершенно уверен, что девять человек из десяти (даже если  говорить
о людях самых сведущих) поддадутся на розыгрыш (при условии,  что  никто  из
посвященных не проговорится до публикации) и что  эта  мистификация,  вызвав
внезапное, хотя, разумеется, очень  непродолжительное  замешательство  среди
тех, кто одержим золотой лихорадкой, произведет своего рода сенсацию".
     В письме к Ивлету, посланном в конце  февраля,  По  впервые  говорит  о
своем намерении переехать жить в Ричмонд. План этот  он,  должно  быть,  все
чаще обсуждал с миссис Клемм, по мере того как приближался к истечению  срок
аренды дома в Фордхеме.
     Все, казалось, шло хорошо,  когда  на  По  обрушилась  очередная  волна
невзгод, всякий раз настигавших  его  в  самый  критический  момент.  Теперь
судьба нанесла ему двойной удар. Большая часть журналов, для которых он,  не
зная усталости, писал в последние месяцы и от которых зависели его  средства
к  существованию,  либо  приостановили,  либо  вообще   прекратили   выплату
гонораров. Одновременно у него вновь наступило  резкое  ухудшение  здоровья,
сопровождавшееся приступами слабости и беспричинной тоски. Силы  его  быстро
убывали. Даже несчастная, терпеливая миссис Клемм не могла не  признаться  в
письме к Энни:
     "Несколько раз мне казалось, что он умирает. Видит бог, скорее  бы  уже
нам обоим лечь в могилу. Уверена, что так было бы лучше".
     Начиная с 1847 года все свидетельства о болезни По говорят о  том,  что
сердце его постепенно сдавало. Еще за два года до описываемых событий миссис
Шю и доктор Фрэнсис пришли к выводу, что По не  проживет  долго.  Пораженное
недугом сердце и было, наверное, причиной его необ®яснимой подавленности.  К
этому нужно добавить и неоднократно отмеченные симптомы  повреждения  мозга,
со временем обострившиеся. Рассказывают, что именно тогда у него  участились
приступы "мозговой лихорадки".
     До сих пор периоды упадка сил и депрессии следовали друг  за  другом  с
долгими перерывами. В 1847- 1849 годах недомогания  стали  более  частыми  и
длительными, причем наступавшее выздоровление уже но было полным. Но даже  в
таком состоянии ему удавалось писать замечательные стихи и прозу.
     В феврале 4849 года был опубликован рассказ "Mellonta  tauta",  который
содержит некоторые из самых важных, нередко пророческих мыслей По о  будущем
цивилизации. Интересна в  нем  и  сатира  на  современное  автору  общество,
господствовавшие тогда социальные теории, моды и архитектурный стиль. Вскоре
вслед  за  этим  рассказом  в  журналах  появились  его  немногими   понятая
новелла-аллегория  "Прыг-скок",  сонет   "К   матери",   другие   прекрасные
стихотворения - "Аннабель Ли",  "К  Энни",  "Линор",  "Эльдорадо".  Все  они
принадлежат к числу лучших творений По.
     По и миссис Клемм опять угнетала бедность, однако  положение  несколько
облегчила щедрость некой  миссис  Льюис,  или  "Стеллы",  чьим  литературным
начинаниям По оказывал содействие. Можно не сомневаться, что его рецензия на
поэму миссис Льюис "Дитя любви", появившуюся в сентябре 1848 года в  "Сазерн
литерери мессенджер", была во многом продиктована благодарностью за  помощь,
которую он уже тогда получал от "Стеллы", сочувствовавшей его суровой нужде.
     В письмах, относящихся к весне 1849 года, По постоянно говорит  об  уже
неоднократно  откладывавшейся  поездке   в   Ричмонд.   Отсрочивалась   она,
разумеется, из-за нехватки денег. По  чувствовал,  что  в  теперешнем  своем
болезненном состоянии уже не способен бороться с нищетой. Чтобы жить дальше,
обеспечивать миссис Клемм и начать  наконец  издание  "Стайлуса",  ему  были
необходимы благополучие и достаток, которые избавили бы его от забот о куске
хлеба. Именно это стремление руководило По в последний  год  жизни,  оно  же
об®ясняет его  приезд  в  Ричмонд  и  помолвку  с  миссис  Шелтон  (Эльмирой
Ройстер). Он  мечтал  быть  с  Энни,  но  знал,  что  это  невозможно.  Роль
благодетельницы и "доброго друга", которую играла когда-то миссис Шю, теперь
отчасти взяла на  себя  миссис  Льюис.  Противоречивая  судьба,  на  которую
обрекла поэта его столь же противоречивая натура и которой  странная  логика
обстоятельств придала драматическую завершенность, вновь вмешалась в события
и, приняв неожиданное обличье, подтолкнула По к пропасти. Своим орудием  она
избрала ничего не подозревавшего молодого человека по имени Эдвард Паттерсон
из небольшого городка Окуока на Миссисипи.
     Эдвард Паттерсон издавал единственную в Окуоке газету "Спектейтор" и  с
течением лет сделался горячим почитателем творчества По. Сообщения о  планах
создания крупного американского журнала не прошли мимо  его  внимания,  и  в
1849 году, унаследовав от отца приличное состояние, честолюбивый  и  еще  не
умудренный жизнью, он совершенно внезапно обратился  к  По  с  предложением,
равносильным обещанию оказать "Стайлусу" необходимую  финансовую  поддержку.
Для По оно явилось манной  небесной.  Он  ответил  Паттерсону  сразу  же  по
получении письма,  во  всех  подробностях  изложив  свои  идеи  относительно
будущего журнала и нарисовав весьма  оптимистическую  картину  их  возможной
совместной деятельности в качестве компаньонов.
     Паттерсон  откликнулся  воодушевленным  и  очень  пространным  письмом.
Молодой человек отнесся к делу чрезвычайно серьезно и учел в своем плане,  о
котором сообщил По, решительно все. Он  брался  позаботиться  о  технической
стороне предприятия, предоставляя всю  полноту  художественного  руководства
По. Доходы должны были делиться поровну. По не  стал  медлить  с  ответом  -
условия его устраивали. К своему письму он приложил эскиз обложки "Стайлуса"
и попросил Паттерсона прислать ему  в  Ричмонд  50  долларов,  что,  по  его
подсчетам, составляло половину суммы, необходимой для нужд журнала на первых
порах. Теперь, когда будущее "Стайлуса" казалось столь многообещающим, можно
было подумать и о поездке в Ричмонд.
     Однако здесь не обошлось  без  трудностей  -  аренду  дома  в  Фордхеме
пришлось продлить еще на год, и По опять оказался в долгах и без средств. Он
так обнищал, что ему даже не на  что  было  доехать  до  Ричмонда.  Пришлось
написать туда, чтобы ему срочно перевели в Нью-Йорк  присланные  Паттерсоном
50 долларов.
     С самого начала во всем  происходящем  было  нечто  зловещее,  какое-то
ощущение  неотвратимости  беды.  По  снова  охватила   беспричинная   тоска.
Приближался новый приступ. Сердце, которое, то трепеща, то  замирая,  билось
вот уже сорок лет, слабело. Нервы  были  точно  натянутые,  готовые  лопнуть
струны, руки дрожали, как  две  плененные  птицы.  Воображение  его  уже  не
рождало ни стихов,  ни  причудливых  историй.  Его  по-прежнему  переполняли
видения, но были они очень странными и жуткими  -  почти  безумными,  словно
неистовая пляска призраков в заброшенном замке.
     Вскоре пришли деньги. Домик в Фордхеме был  на  время  покинут.  "Эдди"
отправлялся в" Ричмонд, а: "Мадди" пока что оставалась в Бруклине, у  доброй
миссис  Льюис,  в  кабинете  которой  над  бюстом  Паллады,  как  и  раньше,
красовалось чучело ворона. Подходил к концу июнь 1849 года.
     На нью-йоркской пристани По провожала только миссис Клемм.
     "Да благословит тебя бог, милая матушка. Не бойся за  твоего  Эдди!  Ты
увидишь, каким я буду хорошим, пока тебя нет со мной, и как скоро я вернусь,
чтобы любить тебя и заботиться о тебе, как прежде".
     Таковы были последние  слова,  услышанные  трепещущей  женщиной,  когда
пароход уже отходил от причала, оставляя ее на многие недели в одиночестве и
тоскливой тревоге.  Эдгар  так  и  не  возвратился.  Мария  Клемм  выполнила
предназначение, определенное  ей  судьбой.  Единственной  наградой  ей  были
натруженные, изуродованные ревматизмом руки и жестокая бедность.
     Странник, направлявшийся в Ричмонд через  Филадельфию,  продолжал  свой
путь, который он уже однажды проделал восемнадцать  лет  назад.  Но  сейчас,
когда путешествие уже близилось к концу, он двигался к цели  много  быстрее.
Тающий вдали город, который он видел в последний раз, был уже  другим  -  за
короткое время он вырос, словно по волшебству.  Два  десятилетия  во  многом
изменили его облик. Дымы стали темнее, а над портом  поднимался  густой  лес
высоких пароходных труб и мачт.
     Добравшись до Перт-Амбоя, он пересел на поезд, который к вечеру 1  июля
1849 года в клубах дыма и искр прибыл на  филадельфийский  вокзал.  В  тощем
саквояже из цветистой материи По вез рукописные тексты двух лекций, одной из
которых наверняка  был  "Поэтический  принцип".  Наличность  путешественника
составляла сорок с небольшим долларов.  Вокзал  находился  рядом  с  портом,
который бурлил необычайным оживлением - "золотая  лихорадка"  была  в  самом
разгаре, и отсюда на поиски удачи отправлялись новые и новые толпы одержимых
жаждой разбогатеть старателей. Крутом было много  питейных  заведений,  дела
которых шли сейчас как нельзя лучше. В один из них и решил заглянуть  По.  В
результате он задержался в Филадельфии на две недели.
     Полностью   восстановить   последовательность   событий   теперь    уже
невозможно. Происшедшие несчастья не были неожиданностью, потому  что  жизнь
По больше не подчинялась обычным законам и он  все  чаще  терял  власть  над
своими поступками. Весь мир казался ему об®ятым ужасным хаосом и  смятением,
ибо хаос и смятение царили в нем самом. Из воспоминаний друзей,  выдержанных
в   благородно-сдержанном   тоне,   вырисовываются   некоторые   подробности
случившегося.
     Июльским днем в кабинет Джона  Сартейна,  владельца  журнала  "Сартейнс
мэгэзин", внезапно ворвался трясущийся от страха  человек  с  всклокоченными
волосами,  который  умолял  защитить  его  от  злодеев,  сговорившихся   его
погубить. Лишь с большим трудом в нем  можно  было  узнать  великого  поэта,
преследуемого галлюцинациями,  которые  обыкновенно  предшествовали  нервным
кризисам. Долгие годы ожесточенной полемики  с  литературными  противниками,
разгневанные, угрожающие и оскорбительные письма, которые он часто  получал,
оставили в его сознании неизгладимый отпечаток. И когда он бродил по  улицам
Филадельфии, ему вдруг стало казаться, что прохожие бросают на него  злобные
взгляды, а по пятам за ним крадутся заговорщики. Сартейн, старый  его  друг,
отвел По к себе домой, где тот потребовал бритву, чтобы сбрить усы и,  таким
образом, сделаться неузнаваемым для воображаемых  преследователей.  Сартейну
стоило немалых усилий уложить его в постель, у которой он провел  всю  ночь,
боясь оставить По одного. Последний к  тому  же  твердил,  что  нуждается  в
защите. Так продолжалось и весь следующий день.
     К вечеру По исчез из дому  и,  проблуждав  несколько  часов  по  улицам
Филадельфии, в конце концов оказался за городом и заночевал где-то  в  поле.
Он "впал в забытье", и ему явилась некая облаченная в белое фигура,  которая
предостерегла его от самоубийства. Это как будто несколько его успокоило.
     Как прошли следующие несколько дней, ни По, ни его  друзья  сказать  не
могли. Он совершенно не сознавал, что с ним происходит, и добиться  от  него
каких-либо об®яснений было невозможно. Кончилось тем, что его арестовали  за
пьянство и препроводили в тюрьму Мойаменсинг, где он провел ночь.
     И на этот раз перед ним  возникло  во  тьме  бледное  видение  женщины,
которая, стоя меж зубцов высокой тюремной стены, заговорила с  ним  шепотом.
"Не услышь я того, что она сказала, - рассказывал он потом, - я бы тогда  же
расстался с жизнью". Наутро вместе с остальными беднягами он предстал  перед
мэром Гилпином, который тут  же  его  узнал.  "Да  ведь  это  По,  поэт!"  -
воскликнул он и отпустил По, не присудив к  штрафу.  Когда  позднее  Сартейн
спросил друга, за что тот попал за решетку, По, вспомнив, наверное, ссору  с
Инглишем, сказал, что подделал чек.
     Скитания его продолжались еще какое-то время. Его мучили галлюцинации -
он видел умирающую миссис Клемм и, когда Сартейн был рядом, упорно просил  у
него опиума. Двое старых его знакомых, Чарльз Берр и Джордж Липпард (поэт  и
романист, с которым По свел когда-то Генри Хирст), подобрали По на улице  и,
как могли, выходили. Берр  купил  ему  билет  на  пароход  до  Балтимора,  а
узнавшие обо всем Грэхэм и Петерсон снабдили бывшего коллегу 10 долларами на
дорогу.  По  отправился  в  Ричмонд.  При  нем  был  саквояж,  потерянный  в
Филадельфии и найденный вновь  только  через  десять  дней.  Рукописи  обеих
лекций были украдены, и пропажа эта  очень  огорчила  По.  На  пристань  его
проводил верный Берр. Была пятница, 13 июля 1849 года.
     В Ричмонд По прибыл в ночь  на  четырнадцатое  и,  повинуясь  какому-то
инстинкту, сразу же направился к Макензи. Он знал, что там его ждут забота и
участие сестры Розали и близких друзей и что  его  умственное  и  физическое
расстройство, равно как и плачевный вид, будут надежно скрыты от посторонних
глаз. Однако у Макензи он оставался совсем недолго.
     Спустя несколько дней он переселился в  гостиницу  "Старый  лебедь"  на
Бродстрит, пользовавшуюся некогда доброй славой, которая давно уже отошла  в
прошлое. Теперь здесь квартировали бизнесмены-холостяки и  их  служащие.  По
соседству, в небольшом деревянном домике жил доктор Джордж Ролингс,  который
посещал По в первые дни его пребывания в Ричмонде. Заботы друзей и врачебный
уход ускорили выздоровление.
     Холоден и непрогляден был мрак, царивший в той бездне,  которая  только
что едва не поглотила  По.  И  тем  ярче  показался  ему  свет  его  юности,
озарявший знакомые улицы и далекие холмы  -  золотистое  сияние,  подернутое
печальной дымкой дорогих сердцу воспоминаний. Последняя сцена, в которой, за
несколько мгновений до того, как упал занавес,  По  впервые  явился  в  роли
признанной и вознагражденной рукоплесканиями, разыгралась в  закатных  лучах
уходящей молодости, своим теплом на миг возродивших былую любовь  и  дружбу.
Ричмонд изменился  и  вырос,  но  не  настолько,  чтобы  сделаться  чужим  и
неузнаваемым. Пришло новое поколение, но не исчезли знакомые места  и  лица,
остались теми же и обычаи и нравы, забавный говор южан и их душевный склад -
они по-прежнему жили, чтобы быть, а не чтобы иметь - и это как нельзя  лучше
отвечало характеру самого По. Он вновь вдохнул ричмондский воздух, напоенный
тяжелым сладковатым ароматом табачного листа,  и  на  него  нахлынули  целые
сонмы воспоминаний. Но  еще  раньше  перед  его  мысленным  взором  возникла
Фрэнсис Аллан, увозящая маленького Эдгара  из  дома  модистки  в  особняк  в
Табачном переулке.
     В последние дни, проведенные в родном городе, возвратившийся  изгнанник
чаще всего посещал дома  Макензи,  миссис  Шелтон  и  Талаверу  -  фамильный
особняк семейства Талли.
     Слава поэта, слух о том, что в Ричмонд его  привело  давнее  чувство  к
миссис Шелтон, и, наконец, влияние друзей  уготовили  По  прием,  совершенно
непохожий на предшествующие. Неприязнь, которую он некогда  вызывал  к  себе
своим "поведением по отношению к опекуну", почти исчезла,  если  не  считать
нескольких непреклонных упрямцев, и двери  салонов  распахнулись  перед  ним
шире, чем когда-либо.
     Да и сам По стал вести себя в обществе гораздо осмотрительнее. Он,  как
и прежде, держался несколько  театрально,  но  манеры  его  сделались  более
уверенными и внушительными. Памятуя о  давнишнем  предубеждении,  которое  к
нему питали, он старался быть особенно осторожным в отношениях с  женщинами.
Хотя молодежь тянулась к нему, как никогда  раньше,  свой  круг  общения  он
ограничил в основном старыми друзьями.
     Средоточием его помыслов была теперь Эльмира.  Миссис  Шелтон  овдовела
несколько лет назад. Она родила двух дочерей - обе были названы ее именем  и
умерли в младенчестве - и сына, который в ту пору был уже  взрослым  юношей.
Ее муж, мистер Баррет Шелтон, сумел преуспеть в коммерческих делах и оставил
жене состояние, приносившее немалый доход. После  ее  смерти  все  имущество
должно было перейти к другим наследникам. Вскоре по  приезде  в  Ричмонд  По
нанес ей визит.  К  тому  времени  миссис  Шелтон  превратилась  в  довольно
привлекательную  женщину  средних  лет,  хорошо  владеющую  собой  и  весьма
набожную.
     Когда слуга доложил, что ее хочет видеть  какой-то  джентльмен,  миссис
Шелтон спустилась вниз. Увидя ее, По  стремительно  поднялся  и  произнес  в
сильном волнении: "О, Эльмира, это вы!" Миссис Шелтон  сразу  его  узнала  и
встретила очень приветливо, однако про должала собираться в церковь, сказав,
что никогда не пропускает служб, и пригласив По зайти позже. Он не  преминул
это сделать; они долго предавались  воспоминаниям  о  днях  минувших,  и  По
спросил Эльмиру, согласна  ли  она  выполнить  обещание,  которое  дала  ему
двадцать четыре года назад. Сначала она  подумала,  что  это  не  более  чем
романтическая шутка, но По быстро убедил ее в серьезности своих намерений. К
концу июля между миссис Шелтон и ее старинным другом  было  достигнуто,  как
она позднее выразилась, "взаимопонимание".
     Характер их отношений достаточно ясен. Ранняя любовь По к юной  Эльмире
была  едва  ли  не  самым  естественным  и  глубоким  чувством,  которое  он
когда-либо испытывал к женщине. Потеря возлюбленной явилась одной из причин,
побудивших его уехать из Ричмонда много лет назад. Эльмира, обманом выданная
замуж за мистера Шелтона, продолжала питать нежные чувства к своему  первому
избраннику, чьих писем из университета она так и  не  получила.  Случившееся
оставило в душе Эльмиры глубокую обиду, что впоследствии очень тревожило  ее
мужа. С годами, разумеется, история эта забылась,  однако  память  о  ней  с
возвращением По ожила вновь, и миссис Шелтон показалось, что к ней вернулась
сама молодость. Она словно сделала глоток из живительного источника  далекой
и прекрасной юношеской любви.
     О  соображениях  более  прозаического  свойства  едва  ли  есть   нужда
говорить. Они, несомненно, присутствовали. Эльмира была женщиной, к  которой
По пылал когда-то страстью и  которая  до  сих  пор  не  утратила  для  него
привлекательности. Она могла сделать его жизнь более  устроенной,  дать  ему
дом и  общественное  положение  в  Ричмонде,  где  он  намеревался  остаться
работать в одной из газет. Не исключено также, что По надеялся  использовать
порядочное состояние будущей жены в интересах "Стайлуса", полагая это  более
выгодным, чем условия, предложенные Паттерсоном. В  доме  Эльмиры  могла  бы
найти пристанище и миссис Клемм - По не скрывал, как это для него  важно,  о
чем свидетельствует и письмо миссис Шелтон к миссис Клемм. Таковы  некоторые
из обстоятельств, по всей вероятности, сыгравшие свою роль  в  истории  этой
поздней любви. Миссис Шелтон По сказал, что она - его "утраченная Линор".
     Впрочем, даже  сейчас  тропа  верной  любви  не  была  усыпана  розами.
Репутация По, конечно, не составляла  тайны  для  Эльмиры,  которая  немного
тревожи